Практика предательства и другие истории девяностых

С тех пор мы стали одеваться в розовое, весь класс. У меня не было ни одной розовой вещи! Мне же не три годика, чтобы ходить в розовых платьицах. Но я замочила белую футболку в марганцовке, и она к утру приобрела нежно-розовый цвет, с более яркими и блеклыми разводами. Мама спросила:

– Ты что, так пойдёшь в школу?

– Да, а что? Как хочу, так и одеваюсь. Это моё личное дело, как я выгляжу, понятно? Это моя собственная точка зрения. Моя индивидуальность! И вообще, кому какое дело? У нас даже классный руководитель Евгений Евгеньевич так ходит, в розовом. Это раньше была школьная форма, а теперь мы все выглядим так, как хотим!

Мама посмотрела на меня, подняв брови:

– Ваш классный руководитель ходит на работу в розовом?

Но родители – они такие. Взрослые никогда ничего не понимают.

Потом началось ещё одно увлечение, мы начали стричься, как наш тьютор. Я видела, как в столовой учительница биологии заигрывала с Евгением Евгеньевичем. Держа в руках поднос, на котором стояла тарелка пюре с котлетой и стакан компота, она выпятила вперёд бедро и смотрела на тьютора со значением, хлопая накрашенными ресницами. Фу, какая гадость! Как ей не стыдно? Она ведь уже старая, ей как минимум лет тридцать! Раньше она никогда не красилась, а теперь начала, уж точно, чтобы произвести на него впечатление. И вот она так стояла и говорила ему, жеманно улыбаясь и поводя плечиком:

– Женечка, у вас такая симпотная стрижка. Такая молодёжная, такая современная. А не подскажете, как она называется? Что-нибудь экзотическое?

Она сказала «симпотная стрижка»? Наша биологичка знает такое слово? Симпотная? Евгений Евгеньевич ответил:

– О, ничего экзотического, что вы! В Америке сейчас все так стригутся. Называется каре-баттерфляй, то есть бабочка, если по-русски.

Я прямо рот разинула от восторга. Каре-баттерфляй! Бабочка! Как бы я тоже хотела, чтобы у меня была такая стрижка. Мне срочно нужна такая же. После уроков я примчалась домой и никак не могла дождаться вечера, когда мама придёт с работы, чтобы она меня подстригла. Когда она пришла, я чуть не со слезами бросилась в коридор и закричала:

– Мама! Подстриги меня скорее! Чтобы вот так, спереди волосы длиннее, до подбородка, а сзади короче, чтобы только затылок закрывали, сзади лесенкой, чтобы получилась такая как бы площадка снизу вверх. Каре-баттерфляй! Да потом ты поужинаешь, стриги меня!

Мама очень удивилась, она знала, что я ненавижу стричься. Последние два года я ходила с длинными волосами, которые мне было лень мыть и расчёсывать, я забирала их в хвост. Она в два счёта меня подстригла и получилось точно, как у Евгения Евгеньевича. Мама сказала, что в её время такая стрижка называлась «паж». Какой ещё паж? Выдумают тоже эти взрослые! Бабочка – вот как это называется!

Очень скоро у многих девчонок в нашем классе появилась такая же стрижка. У Маши Коровиной была раньше длинная коса, ей все завидовали, так она сама отрезала эту косу кухонными ножницами. Родители с работы пришли, дочку не узнали. Её мама плакала. Ну, что поделать? Пошли на выходных в парикмахерскую, сделали ей стрижку «бабочка»! Некоторые мальчишки тоже начали стричься, глядя на нас. Длинноволосым было проще, а вот если стрижка короткая, тут ничего не поделаешь, надо ждать, пока отрастёт.

Скоро почти весь класс был одет и подстрижен, как наш тьютор Евгений Евгеньевич. Я боялась, он рассердится, что мы слизали его стиль, но он совсем не сердился. В понедельник, когда английский был первым уроком и мы уже все сидели в классе, открылась дверь, и вбежал мой одноклассник Андрюха, он опоздал. И мы все увидели, что у него теперь тоже была стрижка каре-баттерфляй. Ещё один подстригся! Он стал извиняться за опоздание:

– Простите, Евгений Евгеньевич, автобус не пришёл, будильник не прозвенел.

– Ничего страшного, бывает. И я же просил, называй меня просто Жека. Ты что, подстригся? Ну-ка покажи.

Андрюха очень смутился. Ещё и перед всем классом! Тьютор взял его за плечи, повернул спиной к себе, потом лицом. Поправил прядь волос над Андрюхиным лбом, откинул ему в сторону чёлку:

– Хорошая стрижка, Энди, тебе идёт. Только нужно волосы расчёсывать на пробор, чтобы они лежали ровно по сторонам лица. Вот так. Посмотри в зеркало, видишь? Подожди, вот эту непослушную прядочку нужно уложить налево. Теперь идеально! Садись на место, и мы продолжаем урок.

Все слышали? Евгений Евгеньевич назвал его на английский манер – Энди. Как здорово это звучит! Теперь мы все так называем Андрюху. И другие имена тоже переделали, насколько возможно. У нас теперь в классе есть Алекс, Мэри, Лили, Энни, Оливер, Лоренс и Майкл. А меня зовут Кейт! И никакая не Кастрюля.

Наш тьютор никогда не пишет нам замечания в дневник. Что бы мы ни вытворяли, он только улыбается и никак это не комментирует. Надо признаться, мы никогда ничего не вытворяем на его уроках. Но иногда на нас ему жалуются другие учителя, он ведь наш классный руководитель. Кто бы что ни говорил, Евгений Евгеньевич отвечает: мы с этим разберёмся. Как он думает разбираться, я не знаю.

Другие учителя раньше часто нас отчитывали или писали нам замечания. Потом требовалось показать дневник с подписью родителей под этим замечанием. Чтобы учительница знала, что мама с папой это видели и приняли воспитательные меры. У меня в дневнике были такие замечания:

– Забыла лыжи. Болтала на уроке. Смеялась. Ела конфеты и мешала вести урок. Бегала на перемене. Пришла в школу без карандаша. Не выглажена школьная форма!

– На уроке алгебры толкала мальчика в проход.

Вот это последнее замечание особенно удивило мою маму. Она переспросила:

– Подожди, что ты делала с мальчиком?

Ничего! Мы с Сашей – моим соседом по парте – толкались на уроке, и он в итоге упал в проход между партами, вот и всё. Но мы не ссорились, мы с ним дружим. Мама качает головой, ставит свою подпись под замечанием и говорит:

– Не делай так больше! А то мне за тебя будет стыдно на родительском собрании.

Теперь замечаний нам не пишут. Другие учителя боятся связываться с Евгением Евгеньевичем. Сам же он использует наши дневники для другого. Наш тьютор в конце каждой недели пишет какую-нибудь похвалу. Например: «Aктивно принимала участие в обсуждениях на уроках английского. Молодец! Я горжусь тобой!» Родителям показывать не обязательно. Но я всегда с удовольствием показываю. Мама с папой удивляются: «Что этот преподаватель с вами делает? Ты стала так хорошо учиться. Ни одного замечания вот уже три месяца, одни благодарности. И ни одной двойки.»

Так как Евгений Евгеньевич наш классный руководитель, то и комната, в которой он ведёт уроки английского – наша классная комната. Там проводятся не только занятия, но и собрания, классный час, отмечаются дни рождения и устраиваются другие мероприятия. Раньше тоже так было, при Стэндапке Марье Ивановне, это тоже был наш класс, но только он был всегда заперт, кроме времени уроков и собраний. Ключ был у Стэндапки, и она сама запирала класс на время перемены и потом отпирала, когда звенел звонок на урок. Она следила, чтобы никто не сидел в классе и не оставался там после уроков. Она говорила, мы можем испортить парты или наглядные пособия. Пособия – это картонные планшеты, которые висели на стенах, там были нарисованы всякие таблицы английских неправильных глаголов.

Теперь всё не так. Класс всегда открыт. Евгений Евгеньевич сказал: «ребята, приходите сюда, когда хотите, делайте что хотите, это ваш второй дом!» Теперь на переменах мы не слоняемся по коридору, а сразу идём в наш класс. Там здорово! Можно беситься, как хочешь, только потом парты ровно поставить перед следующим уроком. Можно включать магнитофон, его наш тьютор принёс из дома именно для таких целей. Около магнитофона лежат кассеты, это сборники разных песен на английском языке. Каждая кассета подписана, мы читаем: Сандра, Си-Си Кэтч, Майкл Джексон, Пет шоп бойз, Шина О’Коннор, Питер Гэбриэль, Мадонна, Элтон Джон, Стинг, Род Стюарт и другие незнакомые мне имена. Такое слушают в Америке, эти кассеты наш тьютор привёз оттуда.

На переменке в классе английского не может находиться никто, кроме нас. Если в дверь лезут ребята из Б или В класса, мы их прогоняем. Это наша комната! У них есть свои классы, вот пусть туда и идут. Нашу комнату мы в шутку называем Housе – Хаус, что по-английски значит «дом». Потому что это как будто наш дом. Мы очень много времени проводим теперь в Хаусе, вместо того, чтобы слоняться по школьным коридорам.

Евгений Евгеньевич быстро избавился от наглядных пособий, где были изображены таблицы глаголов. Вместо этого он предложил нам перекрасить стены в тот цвет, который нам нравится. Мы выбрали жёлтый, скинулись на несколько банок краски, и сами, своими руками покрасили стены. Теперь у нас в классе светло и ярко, как будто на улице солнечный июльский полдень, а не мрачный ноябрь. Эти стены Жека украсил постерами. На одной стене висит портрет Майкла Джексона, а на другой – Марка Алмонда и Боя Джорджа.

На подоконниках раньше стояли всякие цветы в картонках из-под кефира, консервных проржавевших банках и в глиняных горшках. Над ними вились мошки. Цветы никогда не выглядели действительно живыми, но и не увядали до конца. Там были кусты герани, алоэ, бальзамина и традесканции. Евгений Евгеньевич, когда увидел этот огород, сказал так: «О, цветочки из сказки „Страшный лес“. От них мы избавимся в первую очередь.» Мы сложили весь этот страшный лес в коробку и вынесли на помойку, помыли подоконники, и в классе как будто бы стало легче дышать.

Однажды наш тьютор предложил нам нарисовать каждому свой автопортрет. Никогда ничего подобного не делала! Но получилось очень здорово и, как ни странно, похоже. Евгений Евгеньевич вставил все эти работы в рамочки и повесил на стену у доски. А сверху он написал: «Школа гордится ими». Он говорит, что гордится всеми нами, что бы мы ни делали. Потому что мы – лучшие. Мы даже придумали кричалку вместе с ним и кричим её каждое утро до уроков. Все вместе: «Наша группа лучше всех! Нашу группу ждёт успех!»

Тьютор считает, что это – ключ к успеху. Это называется «самовнушение». Например, если всё время говорить себе: «я неудачник, я неудачник», так и станешь постепенно неудачником, сам себя в этом убедишь. А если говорить: «мы лучше всех, мы лучше всех», то наш класс действительно станет лучше всех. Особенно, если говорить это громко, вслух и хором.

Это звучит очень странно, как будто мы врём, или хвастаемся. Ну как можно про самого себя сказать «я лучше всех»? Так не говорят. Надо сначала сделать что-то хорошее, чтобы быть достойным такой похвалы. А иначе как-то это звучит неправдоподобно, мне так кажется. Но Евгений Евгеньевич считает иначе. Он говорит, что в Америке так принято. Нужно себя любить и уважать, тогда другие тоже станут тебя уважать. А если ты сам себя не любишь, кто ж тебя будет любить? Нужно сделать так: подойти к зеркалу, посмотреть себе в глаза и вслух сказать: «Я самый умный, сильный и красивый. Меня ждёт успех!» И тогда точно сбудется! Он сам так делает по нескольку раз в день, и мы тоже стали так делать.

Евгений Евгеньевич говорит, чтобы мы приходили в наш класс когда угодно, даже если сейчас идёт урок. Он сказал: «Вы мне никогда не мешаете.» Началось это так. Однажды двое мальчишек из нашего класса – хулиган Лёшка и его друг Андрюха, то есть Алекс и Энди – плохо себя вели на уроке химии, они болтали и вертелись. Химичка велела им выйти из класса. Они вышли, но сразу начали шуметь в коридоре, у двери. Химичка разозлилась, выскочила в коридор, схватила обоих хулиганов за шкирку и дотащила до кабинета директрисы. Она открыла дверь и закинула их обоих прямо в директорскую, после чего стремительно удалилась. Пошла вести урок дальше. Ребята постояли в кабинете директора, который оказался пуст, директрисы не было на месте. Они потихоньку вышли оттуда, отошли на безопасное расстояние, сели на подоконник и стали ждать конца урока. В это время мимо проходил наш тьютор Евгений Евгеньевич, он ходил в кладовку за коробкой мела. У него мел кончился. Тьютор очень удивился, увидев Лёшу с Андрюхой в коридоре и спросил, в чём было дело. Те сказали:

– Нас выгнали с урока, потому что мы баловались.

Евгений Евгеньевич на них ни капли не сердился:

– Выгнали? И вы теперь сидите здесь, как бездомные? У вас же есть ваша собственная классная комната, заходите, когда хотите. Лучше вы будете баловаться у меня на глазах, чем на уроке химии. Пойдёмте, у меня группы маленькие, пустых парт достаточно. Только уговор: не мешать вести урок. Ок?

Конечно! Мы никогда не мешали тьютору вести урок. Можно было приходить, когда захочешь. Не только если выгнали с урока, но и просто, если хотелось уйти с какого-нибудь занятия и побыть в своём классе. Евгений Евгеньевич никогда не спрашивал, почему мы пришли, выгнали нас или нет. Кто-то читал, кто-то рисовал, кто-то переписывался друг с другом, чтобы не мешать разговорами. А кто-то сидел просто так и смотрел в окно. Мы сидели тихо-тихо, и это было так замечательно. Знать, что в мире есть такое место, где нас всегда ждут и всегда рады видеть, что бы мы ни натворили.

Раньше у нас в школе организовывали танцы. Это мероприятие называлось «Огонёк». В год таких Огоньков было три штуки. Один под Новый Год, другой между Днём Красной Армии и Международным Женским Днём, а третий в конце учебного года, в мае. Огоньки устраивало школьное руководство. Я не знаю, кто выбирал музыку, но это всегда были какие-то древние песни, какие слушали, наверное, годах в семидесятых. Но всё равно было жутко весело, хоть и мало. Уже в восемь часов вечера музыку выключали и нас начинали разгонять по домам. И, конечно, во время этих Огоньков за нами строго следили. Учителя в те дни работали сверхурочно, они сидели на стульях по краям актового зала и смотрели, что мы делаем. Они же не пускали в зал тех, кто был одет слишком вызывающе, и выгоняли тех, кто вёл себя шумно или неприлично. Подол юбки или платья должен был быть на десять сантиметров выше колена, это предел, короче было нельзя. Эти сантиметры измерялись линейкой в дверях актового зала. А мальчики должны были приходить в белых рубашках. В рубашке другого цвета не пускали. Детский сад, а не танцы! Хотя мы всегда с нетерпением ждали этих Огоньков, ведь у нас не было возможности потанцевать друг с другом где-то ещё.

Евгений Евгеньевич сказал, что в Америке дискотеки в школах устраивают каждую пятницу. И это так круто, гораздо круче наших пенсионерских Огоньков. Все одеваются, как хотят, и делают, что хотят, и никто это не проверяет. Никаких учителей на эти дискотеки не пускают, а ребята могут приходить и уходить, когда угодно, и приводить своих друзей, и музыка играет самая современная, и можно танцевать с выключенным светом, и никому не делают замечаний, и никого не выгоняют. Тьютор предложил устроить дискотеку в нашем классе, вот прямо в эту пятницу. «А чего ждать? Магнитофон есть, светомузыку я принесу, и вперёд!» – вот так он сказал.

Нет, ну как всё-таки здорово, что у нас есть Евгений Евгеньевич! С ним всё сразу стало здорово и интересно! Мы еле-еле дождались пятницы. Потом сбегали домой и нарядились по-праздничному, а потом побежали назад в школу на танцы. Я не знала, что мне надеть. У меня было ярко-красное платье, в котором я отмечала прошлый Новый Год. Оно стало мне мало и подол платья едва прикрывал трусики, но другого красивого платья у меня не было.

И вот мы с подружками пришли. В школе никого не было, кроме наших ребят. Верхний свет в Хаусе был потушен, разноцветными огнями мигала светомузыка, играла кассета Майкла Джексона. Ребята были такими нарядными, красивыми и загадочными в темноте, совсем не такими, как обычно. Я их едва узнала. Девчонки все накрасились. Я тоже подвела глаза чёрным карандашом, накрасила ресницы чёрной тушью, а губы – красной помадой. У меня была своя косметика, мне на день рождения подарили. Наши мальчишки тоже нарядились и причесались, даже те, кто никогда не причёсывался.

Евгений Евгеньевич там тоже был. Он сказал, что не будет нам мешать и сейчас уйдёт, только подключит динамики к магнитофону. Но мы все хором заныли: «Нет, нет, не уходите, пожалуйста, останьтесь с нами, мы вас очень просим!» И он остался, представляете? Мы не совсем знали, как начать дискотеку, и как под такую музыку танцевать. Мы стояли все у противоположных стенок и разглядывали друг друга, девчонки смотрели на мальчишек и наоборот. Как будто раньше друг друга никогда не видели. Но это, отчасти, так и было. Такими – я ещё не видела наших мальчишек. Такими… обалденно взрослыми.

И тут вдруг на середину класса вышел наш Евгений Евгеньевич и начал танцевать! Совсем как Майкл Джексон! У него так хорошо получалось, он даже шляпу захватил на дискотеку, чтобы было совсем похоже. Он ходил джексоновской лунной походкой, назад спиной, крутился, подпрыгивал, сходство было невероятным. Мы сперва рты раскрыли от изумления, а потом начали хлопать в ладоши и визжать от восторга. Когда песня закончилась, мы закричали: «Ещё! Ещё!» Но Евгений Евгеньевич сказал, что теперь мы можем танцевать и сами, и что у него есть для всего класса маленький сюрприз.

Какой такой сюрприз? На учительском столе стояло что-то, накрытое алой тканью. Мне даже показалось, я видела эту ткань в пионерской комнате. Ей раньше был накрыт постамент, на котором стояла гипсовая фигурка пионера с горном. Наш тьютор сделал руками, как обычно делают фокусники: «Абра-швабра-кадабра!», и сдёрнул ткань со стола. Там стояло пять огромных бутылок розового цвета.

– Это клубничный крюшон. Он слабенький, вам такое можно. Родители нас не заругают, но мы ведь им и не скажем, правда? Попробуйте, это очень вкусно!

Кто бы сомневался, что это вкусно! Огромные розовые бутылки выглядели так заманчиво, что мне стало вкусно ещё даже до того, как я попробовала этот крюшон. А уж когда у меня в руках оказался стаканчик с этим восхитительным напитком, который пах клубничной жвачкой! Ой, я готова была выпить залпом целую бутылку, если бы мне разрешили. Какой фантастический вкус!

Потом мы попросили Евгения Евгеньевича показать нам, как надо изображать лунную походку, и скоро уже все танцевали, как Майкл Джексон. Весь класс стоял на ушах! Мне ещё никогда не было так весело. Это была самая лучшая дискотека в мире! Мы прыгали и скакали, пока совсем не устали. Мы очень шумели, но никто на нас не шикал. А потом Евгений Евгеньевич поставил другую кассету, там были медленные песни, очень романтичные. И сам первый пригласил на танец нашу красавицу Лилю Краснобаеву. Я ей так завидовала! Но это было справедливо, она ведь была, действительно, самая красивая девочка в классе, а может быть и во всей школе. И она была лучше всех одета: в короткую кожаную юбку и белую блузку с воланами. Кому же, как ни ей, можно было бы первой потанцевать с Жекой? Тут и завидовать нечему.

Евгений Евгеньевич положил руки ей на талию. Лиля была такая прекрасная, у неё горели щёки, длинные ресницы были опущены. Наш тьютор смотрел на неё и улыбался. Как бы я хотела оказаться на её месте! Они плавно двигались под музыку в центре класса. Глядя на них, мы тоже начали разбиваться на парочки. Вот одна пара присоединилась к ним, потом вторая, третья. А меня никто не приглашал. Я стояла у стенки и во все глаза смотрела на наших мальчишек. Мне казалось, я сейчас заплачу. Меня, наверное, никто никогда не пригласит. Потому что у меня дурацкое детское платье, слишком короткое, а ноги у меня не такие длинные, как у Лили, и я, наверное, никому не нравлюсь. Эх, было бы лучше продолжать танцевать быстрые танцы, или вообще пойти домой. Уже ведь поздно. Вот ещё одна пара вышла в центр класса, и ещё одна. Кому-то всегда везёт… Приглашали даже некрасивых и толстых девчонок, а меня – нет.

Тут ко мне подошёл мой сосед по парте Саша и спросил: «Можно тебя пригласить на танец?» Ой, как я обрадовалась! Я ответила: «Да, конечно!» Потом уже подумала, что настоящие женщины так себя не ведут, надо мне было бы как-нибудь поломаться, чтобы Саша подумал, что у меня и без него много кавалеров. Или хотя бы не так сильно выражать свой восторг. Но я не смогла. Ну и ладно, Сашка тоже был очень рад, что я согласилась. И тоже не мог этого скрыть. Он взял меня за руку, вывел в центр комнаты, положил руки мне на талию, а я – ему на плечи, и мы начали танцевать вместе со всеми. Одну песню, другую, третью. Некоторые пары менялись партнёрами, но мы с Сашей хотели танцевать только вдвоём. Я уже не смотрела на другие пары, и мне было не интересно, кто кого пригласил. Я смотрела только Саше в глаза. Мы всё больше и больше прижимались друг к другу, потом я почти уже висела у него на шее, а он сжимал меня руками крепко-прекрепко. Это был самый настоящий медляк, так только взрослые танцуют. Я никогда раньше ни с кем так не танцевала. Как это было замечательно, я могла бы продолжать до завтра!

На уроках литературы мы читали книгу Толстого «Война и мир», и там было описание первого бала Наташи Ростовой. Так вот, эта Наташа, наверное, и понятия не имела, как здорово танцевать настоящий взрослый медляк с Сашей из десятого А. Бедная Наташа Ростова! Скучные у них тогда устраивались балы, вроде наших старорежимных Огоньков.

Потом мы шли домой по заснеженным улицам. Был мороз, и всё было такое белое, чистое. Мы играли в снежки. То есть другие играли, а мы с Сашей шли позади всех и держались за руки. И никто над нами не смеялся и не кричал: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» Это только дети смеются над выражением чувств, сказал Евгений Евгеньевич. А мы теперь все уже взрослые, и мы знаем, что такое настоящие чувства.

Какая чудесная у нас была дискотека! Теперь мы устраиваем дискотеки каждую пятницу после уроков. А наш класс мы переименовали. Раньше он назывался просто House, а теперь Crazy House, а по-русски Сумасшедший Дом. Потому что там всегда происходят такие безумные вещи! Ребят из других классов мы к себе в Крейзи Хаус не пускаем. Нам чужаки не нужны! Если им хочется, пусть устраивают свои собственные вечеринки, а к нам пусть не лезут. Кто ж им мешает? Но они ничего не устраивают, а только завидуют нам и говорят про нас гадости.

Физкультуры у нас не было, так как физрук Карим Фархатович по жизни был на больничном. А если не был, то он говорил так: «Дети, я уже старый, я сейчас умру, не нервируйте меня. Идите гулять. Мальчики могут поиграть в футбол во дворе, а девочки, ну не знаю, девочкам физкультура не нужна.» Наверное, Карим Фархатович думал о своей исторической родине, когда предлагал мальчишкам поиграть в футбол во дворе. Во-первых у нас не было никакого школьного двора, наша школа стояла на огромном пустом поле, окружённом многоэтажками. А во-вторых, это поле было десять месяцев в году залито грязной жижей, которая зимой превращалась в серый колдобистый лёд, а летом то в озеро, то в кучу пыли, в зависимости от погоды. Это же Питер, там болото! Вместо физкультуры мы обычно делали уроки на подоконнике в вестибюле.

Но наш тьютор Евгений Евгеньевич быстро положил этому конец. Когда он узнал, что вместо физкультуры мы сидим целый час на скамейке, он пришёл в ужас. Он сказал так:

– Что это ещё такое? У вас урок физкультуры, или нет? Чего вы сидите, штаны просиживаете? Вы все молодые, здоровые, вам двигаться надо. Укреплять тело, закалять характер. Чтобы парни все были сильными, а девушки – стройными. Почему вы не занимаетесь?

– Но Евгений Евгеньевич! – заныли мы все хором – У нас нет преподавателя, он на больничном. Как мы будем заниматься? Зал заперт. Мы бы с радостью, но Карим Фархатович очень старенький, у него болит спина, он не может с нами заниматься.

Евгений Евгеньевич возразил:

– Но вам-то до пенсии ещё далеко! Вам двигаться нужно, а не только за книжками сидеть. В Америке, например, спорт – это образ жизни, а не школьный предмет. Спортом занимаются все, и старички и малыши, независимо от возраста, пола, социального положения, внешности и комплекции. Утренняя пробежка – это обязательно!

– Да, но что нам делать? Это же не наша вина, что у нас нет тренера. Вот если бы вы с нами немножко позанимались… чтобы как в Америке…

Тьютор широко улыбнулся, он больше не сердился на нас. В его глазах появилось озорное, совсем мальчишеское выражение:

– Я с вами заниматься не могу, мне надо вести уроки английского. Ну а сами-то вы – что? Разве не сможете? Вы все у меня взрослые, все самостоятельные, все молодцы. Вы всё можете сами, вас не надо водить за ручку, как маленьких. Или я не прав? Зачем вам тренер? Что он такое может, чего вы сами не можете? Или у вас не хватит силы воли? Не хватит самодисциплины? Ребята, я в вас верю! Давайте, чтобы физкультура была каждый день! Докажем всем, что наш класс – самый спортивный!