Доктор Красавчик

Выходит как-то хрипло и не совсем уверенно.

И в этот момент мы встречаемся с ней взглядами. Чтобы посмотреть на меня, девушке приходится поднять голову: её светлые волосы рассыпаются по плечам, алые губы удивлённо размыкаются, а светло-зелёные глаза, остановившись на моём лице, вдруг темнеют, и в их расширенных зрачках рождаются страх и растерянность.

«Чёрт, а она красивая», – проносится в моей голове.

13

Алиса

– Что со мной? – Повторяю я.

На всякий случай, потому, что, кажется, доктор не расслышал вопроса. Возможно, нужно говорить громче, чтобы слова долетали до высоты его роста, но мне тяжело это сделать: боль переместилась в поясницу и уже вовсю хозяйничает там.

– Ясно. – Говорит врач, будто самому себе. Затем поднимает, или правильнее было бы сказать, опускает взгляд на медика из приёмного покоя: – Поднимайте в отделение.

Затем задумчиво ударяет листами с результатами моих анализов по своему бедру, разворачивается и, даже не взглянув на меня, покидает помещение.

Что?

Что это было сейчас?

Эй! Мне, вообще, кто-нибудь поможет в этой больнице, нет?!

– Ай, ой… – Стону я, перемещая ладони на поясницу.

Спину просто разрывает.

– Дышите. – Советует врач приёмного отделения. – Сейчас за вами придут. – И неторопливо удаляется к двери.

– Вы куда? – Спрашиваю я.

Мой голос больше похож на жалобный писк.

– Не волнуйтесь, вы в надёжных руках. – Говорит он прежде, чем меня бросить.

В надёжных? В чьих?! Меня только что оставили одну! Совершенно одну наедине с моей болью. Ау!

Я сажусь, наваливаюсь спиной на стену и обречённо закрываю глаза. Дышу, считая свои вдохи и выдохи. Раз-два, три-четыре, пять-шесть. Это немного уменьшает неприятные ощущения. Кажется, в этой больнице никому и дела нет до моего состояния.

А этот великан! Посмотрите-ка на него! Пациент для него не более, чем назойливая вошь, которая отвлекает от вечерней дрёмы в самый неподходящий момент. Даже не осмотрел меня, не спросил, что и где болит! Бесчувственный чурбан!

– Ммм… – Я прикусываю губу.

Как же больно!

Тот пожилой медик хотя бы провёл осмотр, а этот – уверена, он бы даже бровью не повёл, если бы я корчилась, умирая и захлёбываясь в агонии, прямо на этой кушетке у него на глазах.

– Э-эй! – Проскальзывает в помещение Катя. Улыбается мне, быстро прикрывает дверь, проходит, садится рядом, берёт мою ладонь и крепко сжимает. – Ну, как ты?

– Больно. – Признаюсь я, морщась от неописуемых ощущений.

Вот, что мне нужно – капля сочувствия. Когда кто-то держит тебя за руку, гораздо легче всё это терпеть. Я рада, что ей позволили прийти.

– А меня, представляешь, не хотели пускать! – Вдруг начинает возмущаться подруга. Достаёт из кармана салфетку, заботливо стирает пот с моего лица, затем аккуратно промокает ею мой нос и щёки. – Ничего не говорят, в кабинет не пускают, а я так нервничаю, сижу там, не знаю, что делать, и у кого помощи просить!

– Кать, скажи, что ты не позвонила моему отцу? – С надеждой интересуюсь я.

– Нет. – Успокаивает меня Катя. – Но хотела. – Тут же добавляет она честно. – И если бы мне не удалось прорваться сюда и увидеть тебя живой, то минут через пять моё терпение бы лопнуло, точно говорю! И тогда бы я уж дозвонилась не только до твоего отца, но и до министра здравоохранения!

– Ой-й-й… – Меня выгибает от тупой, ноющей боли в спине.

– Что? Больно? Где? – Суетится подруга.

– Тут, там, везде. – Цежу я сквозь зубы, вцепляясь мокрыми пальцами в её рукав.

– А живот?

– Не знаю. Уже не так сильно.

– Тебе сказали, что с тобой такое?

– Нет. – Рычу я, стараясь дышать ровно и спокойно.

– Я слышала от медсестричек, что к тебе вызвали какого-то крутого специалиста. Не переживай, он придёт, посмотрит тебя и всё скажет.

– Он уже был… – Бормочу я, наваливаясь на её плечо.

– Да?

– Ага. Шпала такая, лицо кирпичом. Даже смотреть меня не стал.

Нет, конечно, лица его я не видела, но злость и обида, замешанные на страхе и боли, подсказывали мне сейчас, что лицо его должно было быть не менее равнодушным, чем тёмные глаза.

– Ой, это тот, высокий такой который? – Оживляется Катя.

– Ага.

Надо признаться, его рост и осанка внушали мне не меньшее волнение, чем его строгий взгляд.

– Ясно.

– Что ясно, Кать?

– Думаю, тебе стоит довериться ему. – Серьёзно говорит она. – Девочки в приёмном о нём отзывались чуть ли не с благоговением. Он такой, он сякой! И фамилия ещё такая…

– Кать, он тебе что, понравился?

– Мне? – Она таращит на меня глаза. – Что ты, вовсе нет! Просто… – Подруга мечтательно улыбается. – Он прошёл мимо меня по коридору, а за ним шлейф такой… Ммм… У моего бывшего такой же парфюм был, «Эрос» называется! Бог любви! Ты же помнишь, как я от него балдела? Ну, и тут воспоминания эти всякие, ну, ты понимаешь… – Катька отмахивается, будто отгоняя от себя морок нахлынувших мыслей о былом страстном романе.

– Помню, конечно. – Кряхтя, меняю позу я. – Он представился тебе капитаном дальнего плавания, а сам оказался кобелём местного розлива.

– Да уж. Да. – Трезвеет подруга и качает головой. – Но я бы не отказалась от пары укольчиков от такого горячего доктора! – Добавляет она и игриво хихикает.

– Ой, Кать, какая же ты увлекающаяся! – Мне смешно, но приходится морщиться от боли. – А вдруг у него там хобот под медицинской маской? Вдруг он там страшный, как черт?

– С лица воды не пить! – Парирует она. – Ты же знаешь, какого рода хоботы должны интересовать знающую себе цену женщину в первую очередь?

Теперь я даже сквозь боль уже смеюсь по-настоящему, а Катька сияет: рада, что заставила меня улыбаться.

– Ладно уж, доктора оставлю тебе. – Подруга подмигивает. – Обещай, что закрутишь с ним, если он тебя вылечит?

– Иди ты! – Толкаю её в бок. – Я, вообще-то, в положении. И, кажется, умираю…

– Больно? Сильно? – Суетится Катя, заглядывая мне в лицо. – Сейчас кого-нибудь позову.

Но в этот момент дверь открывается, и в помещение входит полноватая женщина в годах. На ней белый халат, маска, а глаза под толстыми стёклами очков недовольно прищурены.

– Почему посторонние в процедурном? – Рявкает она на Катьку. – Кто пропустил?

– Вы здесь мою подругу совсем одну оставили, а ей, между прочим, очень плохо! – Возмутилась Катя, упирая руки в бока. – Она умирает!

– Покиньте помещение. – Громогласно приказывает женщина и переводит взгляд на меня: – Кто умирает? Ты?

– Она! – Подтверждает подруга.

– А вы освободите помещение, – напоминает ей медик и указывает рукой на выход так резко и безапелляционно, что Катюха не смеет ослушаться.

– Ну, вы ей помогите, что ли… – Подруга бросает на меня виноватый взгляд и пятится к двери. – Если что, я здесь, и вещи твои у меня тут…

– Идти сама можешь? – Строго спрашивает женщина.

Я киваю и пробую встать, она тут же подхватывает меня под локоть.

– Вы можете сказать, хотя бы, что с ней? – Не отстаёт Катя.

– Доктор разберётся. – Ворчит женщина, не оборачиваясь к ней. – Вы всё ещё здесь? Вернитесь в холл: без халата, бахил и маски не положено!

– А если я найду халат? – Спрашивает подруга, высовываясь из-за её широкого плеча.

Я ступаю осторожно, шаги даются нелегко, боль усиливается.

– Твоя родственница? – Хмыкает женщина.

– Подруга. – Отвечаю я.

– Лучше съезди за вещами, подруга. – Бросает она Кате. – Пациентка остаётся здесь, в отделении урологии.

– А какие вещи нужны? – Интересуется Катя.

– Бельё, ночная, тапочки, щётка, паста, мыло и прочее. Халат не надо, мы организуем.

– А куда вы её сейчас? – Катюха всё ещё идёт следом за нами по коридору.

– На УЗИ. – Отзывается медик и бросает на неё взгляд, не обещающий ничего хорошего.

– А, хорошо. – Кивает подруга, наблюдая за тем, как мы заходим в лифт.

Женщина жмёт цифру «четыре», двери смыкаются, и я приваливаюсь к поручню.

– Больно? – Равнодушно интересуется моя сопровождающая.

– Да. – Признаюсь я.

– Угу. – Без тени сочувствия кивает она.

У них тут что, «угу» – любимое слово?

– Меня Анфисой Андреевной зовут. – Сухо добавляет женщина.

– Алиса. – Почти шепчу я.

Проходит ещё пара секунд прежде, чем она добавляет уже ласковее:

– Ты потерпи ещё немного, Алиса, сейчас поглядим, чего у тебя там, и доктор назначит обезболивающее.

Я киваю, как заведённая. Зажмуриваюсь.

«Ещё немного, ещё немного».

– Да не бойся ты, доктор у нас толковый. – Слышится её голос.

Ага. Кто бы сомневался.

14

Вадим

Я уже во второй раз просматриваю результаты исследования этой барышни с птичьей фамилией. Кстати, какой? Забыл. Переворачиваю карту. Зябликова, Соколова, Щеглова, Синицына? А, Кукушкина, точно.

Обычно не запоминаю имён пациентов на данном этапе работы: сейчас важно срочно и квалифицированно оказать помощь, главное – цифры и показатели, остальное – потом.

Надо признать, девушка героически вытерпела все положенные в таких случаях манипуляции и пролежала в кабинете ультразвуковой диагностики, сжав зубы и ни разу не пикнув. Впечатляет.

Обычно я не общаюсь с пациентами до постановки диагноза: что касается симптомов и истории болезни, они привычно лукавят, преувеличивают или просто-напросто врут, и тут лучше довериться результатам анализов, а уж их любимые причитания, стенания, вопли или угрозы – эти откровенно раздражают и отвлекают от работы, поэтому стараюсь держаться от них подальше.

– Ну, как? – Спрашиваю я у Анфисы Андреевны, которая входит в ординаторскую.

– Болеутоляющее подействовало. – Отчитывается она. – Пусть и не до конца отпустило, но терпеть уже легче. Крепкая девка, справится. – Усмехается женщина.

Я позволяю себе легкую улыбку. Старшая сестра так редко кого-то хвалит, что я понимаю: эта пациентка ей точно приглянулась. Интересно почему.

– Родственникам сообщила? – Интересуюсь я.

Мне почему-то вдруг становится интересно, ожидает ли кто-то эту пациентку в приёмном.

– Подружка с ней была. – Анфиса Андреевна наливает себе воды. – Передала ей вещи и телефон, теперь больная на связи и сама сообщит всем, кому нужно.

– Хорошо. – У меня не получается удержаться, я быстро пробегаю глазами по данным анкеты, заполненной при поступлении со слов пациентки и из её документов. Год рождения, месяц, день, адрес, прочее. Не знаю почему, но мне хочется узнать больше, чем эти сухие строки, совершенно никак не характеризующие больную. – Главное, на данный момент мы исключили кровотечение и инфекции, пусть отдыхает.

– Ты что же, – женщина замирает, так и не донеся стакан с водой до рта, – даже не зайдёшь к ней? Не сообщишь?

– Ах, да. – Киваю я. И мысль о том, что нужно будет снова увидеть Кукушкину, вызывает во мне какой-то странный, необъяснимый трепет. – Конечно.

– Сходи, сходи, а то извелась вся.

– Угу.

В ночном коридоре клиники тихо.

Шумят приборы, всевозможные аппараты, а звуки шагов по каменному полу разносятся дрожащим, тихим эхом по стенам.

Я стараюсь ступать осторожно, чтобы не разбудить никого из больных. Поправляю маску, расправляю затёкшие плечи, но каждый шаг по-прежнему даётся с трудом. Смутное волнение сковывает пальцы, нервно закручивающие карту пациентки в трубочку.

Мне жутко не по себе, но, очевидно, это просто усталость.

Я топчусь пару секунд у палаты этой Кукушкиной, а затем замираю, услышав её тоненький, взволнованный голосок.

– Он всё какими-то ребусами разговаривает, Кать, да и то не со мной – с другими медиками. А на меня даже не взглянул ни разу. И если бы я хоть что-то понимала, по их, по-докторски, то ладно, а так – что мне их загадки? СКФ какие-то, клиренсы, кретины и уровень урины? Звучит как бабкино заклинание! Он ещё так тихо бормочет себе под нос – видимо, чтобы не пугать меня. Может, мне того – жить-то осталось пару дней, а они мне даже не сообщают!

Я сразу вспоминаю свои слова, брошенные по ходу дела коллегам: «СКФ, клиренс креатинина, уровень уриновой кислоты и кальция», и на лицо пробирается нечаянная улыбка. Бабкино заклинание, значит.

И почему-то на душе становится легче от того, что Кукушкина больше не корчится от боли и не стонет в голос.

– Больно, конечно, Кать. – Подтверждает мои мысли пациентка. – Но на стену не лезу. Сжимаю челюсти и терплю. Не знаю, сколько ещё так придётся.

Пока подруга не насоветовала ей позвонить с жалобой в министерство, я спешу прервать разговор: осторожно стучу в дверь.

– Ой, подожди. – Говорит Кукушкина. А когда появляюсь в двери, спешно добавляет: – Перезвоню.

– Вижу, вам немного лучше. – Констатирую я.

Девушка вся подбирается, нервно поправляет ворот ночной рубашки, комкает пальцами ткань пододеяльника. На её лбу всё ещё видны капли пота, а это значит, что, даже если болеутоляющие помогают, то не в той мере, в какой хотелось бы.

– Спасибо, – её бледное лицо трогает испуганная улыбка.

Большие, зелёные глаза распахиваются, ресницы начинают мелко дрожать. Она явно ждёт от меня ответов на свои вопросы.

– Меня зовут Вадим Георгиевич. – Представляюсь я, стараясь не выдать накатывающего волнения. Инстинктивно нахмуриваю брови и выпрямляю спину. – Я… буду лечить вас.

Мне хочется ущипнуть себя, потому что, сколько бы я не старался, у меня не получается вспомнить, что обычно я говорю пациентам в таких случаях. «Я буду лечить вас» – это явно что-то новенькое.

– Так вы скажете, что со мной? – Спрашивает девушка после затянувшейся на несколько секунд паузы.

Её тонкие, изящные пальцы ложатся на её шею. Она лихорадочно трёт кожу, и та моментально краснеет, а у меня в голове рождается немыслимая вереница мыслей о том, как эти пальчики могли бы касаться моей кожи. Пытаясь сохранить самообладание, я откашливаюсь и нахмуриваюсь ещё сильнее.

– По данным ультразвукового исследования, – сообщаю я и неловко взмахиваю рукой с зажатой в ней историей болезни, а затем, стараясь оставаться серьёзным, перевожу взгляд на стену. От растущего чувства неловкости, совершенно мне несвойственного, желудок буквально закручивается в узел. – С плодом всё в порядке.

– Это хорошо, – выдыхает пациентка, – только я ненавижу, когда так говорят.

– Как? – Я вынужден снова посмотреть на неё.

По спине пробегают мурашки.

– Не люблю, когда ребёнка называют плодом.

Я застываю с открытым ртом.

Мне хочется возразить, почему плод принято именовать плодом, но я этого не делаю. У неё такой оскорблённый, измученный и обиженный вид, что мне не хочется делать ещё хуже.

– Хорошо. – Отвечает за меня мой рот.

И девушка будто бы успокаивается. Её прозрачные светлые глаза, точно воды уснувшего океана, на секунду успокаиваются, а затем в них всколыхивается новая, тревожная буря.

– А что тогда не в порядке? – Спрашивает она.

– Мы обнаружили камень в вашей почке.

– О… – Лицо девушки вытягивается понимающе и удивлённо одновременно. – Это опасно? Почему так случилось? Что теперь делать? Его можно извлечь?

Вопросы летят на меня, точно из пулемёта.

– Пока ситуация под контролем. – Спешу успокоить её я. – Факторов образования камней много: от неправильного питания и плохой воды до врождённых аномалий и низкой физической активности. Мы ещё поговорим об этом подробно, а пока вам нужно отдыхать, много пить, ходить в туалет и надеяться, что камень выйдет сам, без оперативного вмешательства.

– Легко сказать – отдыхать! – Морщится она. – Таки-и-е боли!

– При необходимости будете принимать болеутоляющие, но, сами понимаете, в вашем положении список препаратов сильно ограничен.

Что мне ещё остаётся сказать?

– Понимаю. – Вздыхает девушка.

– Во время беременности женский организм сильно изменяется, – пытаясь обойти острые углы, я аккуратно подбираю слова, – от этого часто страдает мочевыделительная система. Сейчас вам нужно избежать инфицирования, и если всё пройдёт хорошо, то вам останется придерживаться диеты, и… вы забудете нас, как страшный сон.

Я прикусываю язык, но она вымученно улыбается. Значит, я её обнадёжил. И даже если я сам не на сто процентов уверен в благоприятном исходе, то её счастливые глаза окупают всё моё внутреннее беспокойство. Сейчас для пациентки и её плода спокойствие важнее всего остального.

– Спасибо. – Хрипло благодарит меня девушка.

Я коротко киваю.

– Придерживайтесь моих рекомендаций, и посмотрим, как пойдёт дело.

Мне уже хочется взять себя за шиворот и выволочь в коридор. Словно кто-то другой говорит за меня с ней, и мне не терпится заткнуть этого «кого-то».

– Спасибо, доктор. – Тяжело дыша от накатившего приступа боли, повторяет Кукушкина.

Она пытается выдать ещё одну вежливую улыбку, у неё получается, и от этого у меня всё переворачивается внутри.

– Всего доброго. – Бросаю я и позорно и спешно покидаю палату.

Через сорок минут уже стою у дверей своей квартиры. Прежде, чем вставить ключ в замочную скважину, я опускаю взгляд на кольцо на безымянном пальце. Оно обжигает мне кожу.

Беззвучно вздыхаю, вставляю ключ, поворачиваю и аккуратно толкаю дверь. Та открывается со скрипом, и я с досады сжимаю челюсти.

– Не волнуйся, он спит. – Тихо шепчет жена, появляясь в коридоре.

Я включаю свет, и она сонно щурится. Трёт пальцами веки.

– Прости, разбудил. – Я переступаю порог и закрываю за собой дверь.

– Тяжелый денёк? – Мягко улыбается она.

– Даже два. – Улыбаюсь ей в ответ. – Или сколько там меня не было?

– Мы потеряли счёт. – Её признание звучит едва слышно.

– Прости ещё раз.

– Ничего страшного, такая работа. – Она делает ко мне шаг. – Ты голоден?

– Нет. – Качаю головой. – Валюсь с ног. Пойдём спать?

– Конечно. – Соглашается супруга.

Мы с ней вместе заглядываем в детскую и любуемся в тёплом свете ночника фигуркой спящего сына, закутавшегося в одеяло, а затем отправляемся в спальню. У меня нет сил даже принять душ. Я снимаю одежду и падаю на кровать.

– Не спится? – Шепчет жена минут через пять.

– Нет. – Признаюсь я.

– Тогда расскажи, как прошла смена. – Просит она.

И я рассказываю в подробностях, не забыв упомянуть и о несчастной Кукушкиной, которая осталась в своей палате мучиться от боли. Говорю, что мне её жаль. Ровно, как и всех своих пациентов.

15

Алиса

– Ну, как ты? – Заглядывает в палату Анфиса Андреевна.

Я поднимаю голову от скрипучей больничной подушки:

– Адская ночка.

Всю ночь бегала в туалет по-маленькому. Ощущение было такое, будто вот-вот обмочу трусы, а в итоге выходило всего две капли. К тому же, боль и не собиралась ослабевать, чтобы дать мне поспать: она то нарастала, то немного отпускала, а затем вгрызалась в меня с новой силой.

– Про банку не забываешь?

Ах, да, чертова банка. Как можно забыть про тяжёлое и уродливое стеклянное изделие, в которое приходится собирать мочу?

– Конечно, нет. – Морщусь я.

Женщина бросает взгляд на наручные часы:

– Уже семь, поднимайся, сейчас придут мерить температуру и давление, затем проведём все остальные исследования. А с десяти до двенадцати будет обход.

Значит, придёт этот хмурый доктор. Ясно.

Даже не знаю, радует это меня или пугает.

– Хорошо, спасибо. – Я осторожно поднимаюсь с постели.

– И не забывай, – добавляет медсестра, – больше пить и больше ходить.

– Я и так пью, пью, пью, сколько мне ещё пить?

– Чтоб из ушей лилось! – Усмехается она и закрывает за собой дверь.

Я привожу себя в порядок, чищу зубы, собираю волосы в хвост, накидываю халат и выбираюсь в коридор.

Бреду по отделению и осторожно заглядываю в палаты: пациенты лежат по двое, четверо, иногда даже по шестеро человек. Обстановочка у них там, откровенно говоря, гнетущая, а лица у всех серые, безрадостные. Оказывается, мне ещё повезло оказаться в палате одной.

Останавливаюсь у последнего кабинета в самом конце коридора. На двери табличка – «Красавин В.Г.», и больше никаких опознавательных знаков. Несколько секунд я с глупым видом пялюсь на надпись, а затем спешу поскорее уйти, чтобы не встретиться с ним лицом к лицу.

После утренних обследований я достаю телефон и захожу в сеть. Ввожу название клиники и фамилию врача. Мне почему-то тепло от того, что я знаю, где находится кабинет этого важного доктора, и волнительно от того, что, если повезёт, я узнаю о нём ещё хоть что-то.

Интернет сообщает, что Красавин с отличием окончил лечебный факультет медицинской академии, затем поступил в клиническую ординатуру, в которой провёл ещё пару лет. Затем у него была стажировка в европейских урологических клиниках, затем работа врачом-урологом уже на родине. Потом он защитил свой первый диссертационный труд, стал кандидатом медицинских наук, совмещал научную деятельность с основной работой, и в этом году защитил вторую диссертацию. Ему присвоена степень доктора медицинских наук по специальности урология.

Мой мозг усиленно складывает числа.

Значит, ему сейчас тридцать четыре или тридцать пять? Конкретной информации на этот счёт нет, поэтому я листаю дальше и, наконец, вижу его фото. Нечёткое, явно с какого-то пропуска или с другого документа, но оно заставляет меня на мгновение отвлечься от пронизывающей боли.

Нет, у него нет хобота.

Я впервые вижу его лицо, и в груди разрастается жар.

Вспоминаю глубокий, низкий голос доктора, от которого точно так же разливается баюкающее, согревающее тепло по всему телу, и улыбаюсь. Черты его лица такие же чувственные и красивые, как его голос, а губы такие же мягкие и манящие, как и глаза.

Боже, чем таким они меня обезболили, что я так брежу наяву?

Мои пальчики летают по экрану, пытаясь отыскать профиль Красавина во всех известных соцсетях, но нигде ничего не нахожу. Меня это почему-то сильно расстраивает, но тут на глаза попадается его страничка в Инстаграме.

Никакой личной информации, только профессиональная, но и её минимум. Несмотря на это, я внимательно просматриваю все его посты и отмечаю, что написаны они с долей эмоций и здорового сарказма.

«А у тебя есть чувство юмора, доктор», – отмечаю я.

Мне это нравится.

Определённо нравится.

Теперь этот истукан не кажется таким уж каменным.

И больше всего мне интересно, как же выглядит его улыбка, если она вообще появляется хоть иногда.

Я проглядываю все имеющиеся в профиле фотографии, но на всех них он максимально собран и серьёзен. И лишь на паре снимков можно заметить добродушную полуулыбку или же усталую ухмылку.

Но мне и этого достаточно, чтобы расцвести. Фантазия журналиста позволяет мне в красках додумать, как Красавин смеётся над какой-нибудь шуткой, качая головой, и вот я уже снова улыбаюсь.

– Доброе утро. – Отвлекает меня чей-то голос.

В комнату входят сразу двое врачей.

– Здравствуйте. – Я прячу телефон под подушку и сажусь.

– Так, посмотрим, – невысокий полноватый мужчина заглядывает в карту, – ясно. Как ваше самочувствие? Режущие боли при мочеиспускании? Боли в пояснице?

Он спрашивает что-то ещё и ещё, а я путано отвечаю, ощущая при этом разочарование и надежду.

«А где Доктор Красавчик? Он придёт?» – проносится в мыслях. И этот вопрос кажется сейчас куда более важным, чем боль в пояснице и думы о том, как жить дальше после предательства Никиты.

– Где локализована боль сейчас?

Я показываю.

Этот врач кажется мне рассеянным и совсем некомпетентным. А ещё он без маски и постоянно улыбается мне. Шутит, ободряет и даже пытается флиртовать.

– Если что-то не так, сразу сообщайте, хорошо? – Он касается моего локтя, а я подаюсь назад и брезгливо кутаюсь в халат.

Перед глазами встаёт лицо Красавина с фотографии в интернете. Смугловатая кожа, чётко оттенённая светлым воротом рубашки, и правильные черты лица: прямой, ровный нос, чувственный рот с симпатичной мягкой «галочкой» на верхней губе, блестящие чёрные волосы, приведённые в порядок аккуратной стрижкой, и густые тёмные брови. Идеальная мужская красота: не совершенная, не смазливая, спокойная.

– А… где доктор Красавин? – Вырывается у меня, когда делегация во главе с незнакомцем уже собирается покинуть мою палату.

– А сегодня не его смена. – Бросает он с улыбкой, и они уходят.

Не его смена.

Ясно.

Через час в динамике телефона раздаётся визг Барракуды:

– Нельзя было заболеть в другое время, Кукушкина?

– Простите, что не согласовала это с моей почкой. – Отзываюсь я, меряя шагами палату и стараясь дышать ровно. – Представьте, ей вздумалось выяснить свои отношения с камнем именно сейчас!

– То есть, ты никак не сможешь провести интервью?

– Только если Дубровский не согласится приехать в отделение урологии. – Не выдерживаю я. – Как думаете, стоит у него об этом спросить?