Полная версия:
Ты обязательно простишь
Мне кажется, что это о том, как внимательно и бережно следует относиться ко всему, что тебя окружает. И быть благодарным за любую малость, за доброту. Впрочем, кто-то может усмотреть здесь иные смыслы.
Уезжали мы в прекрасном настроении. Завтра снова поедем в Комары, так как здесь оказалось много не просто старожилов, но и выходцев из разных губерний России со своими языковыми особенностями. Интересно, что они почему-то никак не ассимилируют друг друга. Для обозначения одних и тех же предметов в одном дворе употребляют одни слова, в другом – другие, но при этом все всё понимают. Очень интересный феномен.
А ещё в этой местности, говорят, до сих пор живут шаманы. Вот бы увидеть хоть одного за «работой». Когда я на обратном пути спросил у Мефодича, не знает ли он какого-нибудь шамана, тот строго на меня посмотрел и сказал, что всё это антинаучные бабьи сказки. А потом разразился речью на тему «опиума для народа». Вот уж точно «умом Россию не понять»: Мефодич, у которого едва ли найдётся за душой два класса какой-нибудь церковноприходской школы, рассуждает об антинаучной сущности шаманизма, да ещё в выражениях какого-нибудь лектора научпросвета. А может, он и правда лектора слушал? Приезжают же к ним с лекциями. Хотя бы из Бийского музея. Но удивила меня не только речь Мефодича. Во время нашего разговора рядом сидел Дёма, и у меня создалось впечатление, что он мог бы привести доказательства обратного. Что-то мне подсказывает, что о шаманах он знает больше нашего проводника и что неспроста он сегодня пропадал в лесу. Впрочем, пока это только мои домыслы.
Всё. Заканчиваю отчёт. Меня ждёт девушка-эхо, чтобы вместе полюбоваться закатом. И я обязательно пойду, несмотря на тяжесть в голове и слипающиеся глаза.
* * *1975
Азим Булатович не мог пропустить такое ответственное мероприятие, как первое родительское собрание в школе. Нет, жене он полностью доверял, но хотел лично ознакомиться с обстановкой в классе, приглядеться к учительнице и ещё… Он и сам не знал, что ещё. Просто Абдулов сильно любил своего сына и хотел полноценно участвовать в его жизни, иметь чёткое представление о новых условиях, в которых оказался его малыш. А поскольку выводы он привык делать только на основе собственных наблюдений, то и на собрание отправился сам.
Первая, кого увидел Абдулов, войдя в класс, была Екатерина Владимировна Яскевич. «Значит, её внук учится вместе с Наилем. Так-так…» – Нельзя сказать, что открытие его обрадовало. С этой дамой Азим Булатович был знаком когда-то очень давно, во времена своего почти забытого детства. Поначалу тётя Катя Азиму очень понравилась. Тёте на тот момент было двадцать два года, но десятилетнему мальчику она казалась зрелой женщиной, тем более что за плечами у неё уже был почти оконченный университет. Сначала его поразила красота этой приезжей. Сама Яскевич красавицей себя не считала. Она признавала некоторое своё сходство со знаменитой актрисой Марией Стрелковой, но не более того. Азим, который просмотрел фильм «Весёлые ребята» раз пятнадцать, это сходство тоже заметил, о чём с детской непосредственностью не преминул сообщить Яскевич, чем вогнал её в краску. Она с позиции своих лет, высокой образованности и комсомольской «праведности» по возможности деликатно постаралась объяснить мальчику, что его заявление бестактно. Почему сравнение с киноактрисой показалось ей бестактностью, объяснить Екатерина не могла. Вероятно, её смутил откровенно восхищённый взгляд «маленького нахала». Тем не менее они тут же разговорились. Сначала о кино, потом о литературе и, наконец, о математике, в которой Азим разбирался не в пример лучше «взрослой тёти». Но «тётя» в своё время училась в школе так же отлично, как и в университете, и школьную программу по математике забыть ещё не успела, поэтому могла поддержать беседу с четвероклассником. Их дружба длилась целую неделю, а потом произошёл ряд событий, вспоминать о которых Азим Булатович не любил. То, чему он оказался свидетелем, было неправильно с его точки зрения, опасно и ничего хорошего, как показала жизнь, участникам не принесло.
Вторая встреча с Яскевич случилась спустя тридцать лет, в Ленинграде. Это был самый счастливый период в жизни Азима Булатовича. Сразу три знаменательных события привели его в состояние, близкое к эйфории: успешная защита докторской диссертации, получение отдельной квартиры в центре города, что казалось невероятным подарком судьбы, и женитьба на очаровательной восемнадцатилетней пианистке. На третий день после переезда на новое место жительства на лестничной площадке этажом ниже он случайно наткнулся на сцену семейного прощания. Сначала он услышал: «Мамочка, не волнуйся. Всё будет хорошо. Как долетим, сразу телеграфируем». А потом увидел двух молодых людей с рюкзаками, сбегающих по лестнице, и пожилую женщину в дверях квартиры, которая с тревогой смотрела им вслед. Лицо женщины показалось Абдулову знакомым, но он не стал задумываться над этим: дома его ждала молодая жена. Через пару недель Азим Булатович обнаружил в почтовом ящике письмо, адресованное некой Е.В. Яскевич. «Почтальон, наверное, ошибся», – подумал он и решил не бросать послание в нужный ящик, а передать его лично, тем более что, разбирая свою корреспонденцию, он успел подняться на два лестничных пролёта и находился как раз у нужной квартиры. Он потянулся к звонку, но отдёрнул руку. Звонить почему-то не хотелось. В памяти промелькнуло что-то, Абдулов не успел понять что. «Что за глупости», – подумал он и нажал на звонок. Когда дверь открылась, Азим Булатович Абдулов, доктор наук, профессор, ощутил себя десятилетним любителем математики Азимкой. Перед ним стояла юная Мария Стрелкова. Вернее, Катерина, так похожая на знаменитую актрису.
– Простите, вам кого? – Яскевич его не узнала. Да и как можно было в этом импозантном взрослом мужчине узнать непрезентабельного, худенького мальчишку, с которым она общалась тридцать лет назад. Разве что глаза были те же, чёрные, глубокие, смотревшие сейчас пристально и удивлённо.
– Екатерина Владимировна, – Азим вдруг вспомнил её отчество, – это вам. Случайно бросили в наш ящик, – он протянул женщине письмо.
Яскевич взяла письмо.
– Спасибо. А откуда вы знаете, как меня зовут? Мы с вами знакомы? – она внимательно посмотрела на Азима.
– Екатерина Владимировна, я Азим. Помните? Бия? Вы взялись доставить меня к дедушке…
– Боже мой! Азим… Как же… Да что я, проходи… проходите! Тебя, вас не узнать…
– Зовите меня, как тогда, на «ты», пожалуйста, – Абдулов вошёл в квартиру.
– Боже мой! Боже мой! Что ты? Как ты? Добился, чего хотел? – засыпала его вопросами Яскевич, провожая в комнату. – Садись, садись. Сейчас чаю выпьем.
– Спасибо, Екатерина Владимировна…
В комнате света было больше, чем в прихожей, и Азим Булатович разглядел потяжелевшую фигуру, огрубевшие черты и мелкие морщинки на некогда гладком, одухотворённом юностью лице. Только походка Яскевич не изменилась. Ступала она твёрдо, прямо держа спину. «Настоящий комсорг», – подумал Абдулов.
– Зови меня, как тогда, тётей Катей, – предложила «комсорг». – А лучше просто Екатериной. Знаешь, в наши годы возрастные границы сокращаются, – она усмехнулась. – Десяток лет уже не срок.
– Спасибо, Екатерина, – обращение без отчества далось Азиму Булатовичу с трудом. – Десяток лет теперь не срок, конечно. Но чай как-нибудь в другой раз. Мне сейчас домой надо. Я вот только письмо занёс. Я теперь ваш сосед, видите ли. Так что, думаю, ещё не раз увидимся.
– Как же, как же. Но в двух словах хотя бы. Исполнил ты свои желания? Стал математиком? Впрочем, вижу. Стал, – Екатерина Владимировна оглядела гостя с ног до головы. – Если и не математиком, то руководителем точно.
– Математиком. И руководителем, – Азим улыбнулся. – А вы? Филолог? Учёный?
– Кабы так… – вздохнула Яскевич. – Я библиотекарь. Правда, грех жаловаться. Заведую библиотекой Крылова.
Детской. Дело своё люблю. А наука… Что ж, много воды утекло… А помнишь… Сейчас… – Она засуетилась и скрылась где-то в глубине квартиры.
Азим уже решил было что «тётя Катя» о нём забыла, и подумал, не уйти ли «по-английски», но тут раздался её голос:
– Азим, иди сюда! Посмотри, что я сохранила.
Азим прошёл в дальнюю комнату. Яскевич стояла у книжного шкафа. В руках у неё было то, чего не должно было быть. То, что ни в коем случае нельзя было привозить в Ленинград, из-за чего уже произошло много неприятного и, видимо, грозило произойти ещё больше. Азим не удержался от восклицания:
– Екатерина! Екатерина Владимировна! Зачем вы привезли это сюда?! Зачем? Ведь всё это даже в музей нельзя было отправлять. Вы до сих пор не понимаете…
– Я думала… Не я одна, в конце концов. Это память. Просто красивая вещь. И не надо вкладывать в неё смысла больше, чем есть на самом деле.
– Вы… не понимаете… – Абдулов был явно расстроен. От хорошего настроения не осталось и следа.
– Да всё я понимаю. Легенды, страхи… Я бы теперь, может, и вернула всё на место. Да только где это место? Там уж, наверное, и нет ничего. Может, и леса того нет! Была карта, да сплыла.
– И всё же…
Яскевич так взглянула на Азима, что он оборвал свою речь на полуслове.
– Пойду я, Екатерина, пора мне. Дело ваше, но, боюсь, мы к этой теме ещё вернёмся.
Виделись соседи нечасто, обычно мельком, на лестнице. Здоровались приветливо, но в гости друг к другу не ходили. Оба были слишком заняты на работе, общих интересов почти не имели. К неприятному разговору ни Яскевич, ни Абдулов больше не возвращались, пока через несколько лет случай снова не напомнил о прошлом.
* * *Азим Булатович пришёл с работы усталый. С утра он принимал зачёты, потом оппонировал на защите кандидатской диссертации, потом проводил заседание кафедры, которое затянулось дольше обычного. «Главное, не сорваться», – думал он, открывая входную дверь. Прямо у порога на него наскочил Илька.
– Папа, папа! Смотри, что мне Андрюшка дал! Смотри! – Он размахивал каким-то клочком бумаги. – Папа! Это пиратская карта! Мы по ней найдём сокровища!
Азим Булатович был, конечно, рад видеть сына, но сил вникать сейчас в его игры у него не было. Поэтому, приняв вид заинтересованного слушателя, Азим разулся и, погладив сына по голове, пошёл мыть руки. Илька увязался за ним, возбуждённо тараторя:
– Пираты на острове зарыли сокровища, а мы их найдём! Андрюшка дал мне карту, только на минуточку, только на сегодня! Я завтра её должен вернуть, когда мы с мамой пойдём гулять, потому что, если не верну, всё пропадёт, мы ничего тогда не узнаем, а Андрюшка знает как, чтобы не пропало. Он эту карту у бабушки нашёл, представляешь, а бабушка не знала, что это карта пиратская, она сокровища не искала. Если даже искала, то не нашла, она же старая, она в картах не понимает. Зачем ей карта? Андрюшка мне дал перерисовать, а я не умею так, там буквовки непонятные. Я буквовки понятные знаю, а таких не знаю. Ещё начирикано чего-то ещё. А бабушка Андрюшкина тоже не знает, а мы узнаем…
При очередном упоминании Андрюшкиной бабушки Азим Булатович насторожился. Каким бы усталым он ни был, его мозг сумел соединить слова «карта» и «бабушка».
– Покажи-ка мне, пожалуйста, вашу карту. Давай вместе посмотрим. Вдруг я вам помогу.
– На, смотри, только смотри не испорти. Андрюшка сказал надо так отдать, чтобы бабушка не заметила.
– Постой. Так вы что же, без спроса карту взяли?
– Ну, я не знаю там… – заюлил Илька. – Андрюшка взял, мне дал…
– Так. Понятно. Посмотрим.
Азим Булатович взял у сына листок. Его опасения оправдались. Он держал в руках фрагмент той самой карты, о которой говорила Яскевич. «Вот старая лиса, – подумал Абдулов. – Впрочем, нет худа без добра. Часть карты есть. Остальное можно вспомнить. В конце концов, это мои родные места. Но детей надо как-то отвлечь».
– Знаешь, сынок, я сейчас очень устал. Ты мне карту оставь и ложись спать, я её у себя в кабинете изучу, перерисую, а утром обязательно тебе верну. Договорились?
Илька согласно кивнул. Ему очень не хотелось расставаться с таким сокровищем, но с папой спорить он побоялся. А вдруг папа рассердится.
Азим принял решение. Он заперся в кабинете, нашёл в столе два подходящих листа бумаги и набросал на них закорючки и чёрточки, похожие на настоящие.
– Надо навестить соседку. Ни к чему посвящать детей в ошибки взрослых, – сказал он вслух, обращаясь к своему отражению в тёмном окне.
На следующий день Абдулов нашёл «окно» в расписании и оставил службу, чтобы поговорить с Екатериной. Он очень надеялся, что та окажется дома. Надежды оправдались. Благодаря стечению обстоятельств Екатерина Владимировна по дороге из коллектора в библиотеку заглянула домой пообедать. Они столкнулись на лестнице, когда Яскевич открывала свою дверь. Между ними состоялся довольно бурный разговор, после которого Азим поклялся себе никогда больше не иметь дела с «упрямой глупой старухой». Настоящую карту он ей вернул, не забыв предупредить, чтобы Екатерина спрятала её подальше и сделала вид, что не знает о поступке внука. Вернувшись на кафедру, он излил раздражение на коллег:
– Студиозусы с каждым годом всё тупее и наглее! Честное слово, прихожу в аудиторию и жалею, что браунинга у меня нет. Так бы вошёл, вынул из портфеля, – он потряс упомянутым портфелем, – брякнул об стол! – он шваркнул портфелем по столу. – Посмотрел бы, как они зачёты начнут сдавать! Радостно и с энтузиазмом…
Он не знал, что во время его перепалки с Яскевич на лестнице топтался маленький свидетель.
* * *Итак, войдя в класс и увидев свою знакомую, Азим напрягся, однако кивнул ей, прошёл вперёд и устроился за первой партой. Яскевич тоже заметила «старинного друга», тоже едва заметно кивнула и отвернулась. В соседнем ряду сидели Василиса, Зоя и Юлия. Смотреть на них было приятно. Василиса, преподававшая в этой же школе литературу, что-то объясняла подругам. Несколько лет общения во время прогулок с детьми сблизили женщин. У них появились общие темы для разговоров, обнаружились схожие интересы.
– Что-то Лены не видно, – Зоя оглядела класс.
– А её не будет. Вон её муж пришёл, – сказала Юлия, которая смотрела в этот момент на дверь. – А вон бабушка Андрюши, – она приветственно подняла руку и улыбнулась Екатерине Владимировне. Василиса и Зоя тоже с улыбками закивали знакомой.
– А откуда ты знаешь, что это муж Лены? – Ни Василисе, ни Зое за два с лишним года ни разу не пришло в голову поинтересоваться семейным положением новых знакомых. В гости они друг к другу не ходили, встречались поначалу только на детской площадке да иногда вместе с детьми заходили в кафе «Мороженое» на Загородном. Им хватало общих тем для обсуждения и без выяснения, кто есть кто за пределами их маленького мирка. Иногда в разговорах проскакивали упоминания о мужьях или родителях, но случалось это редко и мимоходом, что называется «к слову пришлось». Поэтому замечание Юлии удивило подруг.
– А я однажды видела их вместе на улице. Случайно, – слово «случайно» Юлия произнесла так, как будто думала в этот момент о чём-то другом. – А знаете, что мне сейчас показалось… – Василиса и Зоя изобразили немой вопрос. – Мне показалось, что они знакомы.
– Кто? Лена и её муж? – не поняла Зоя. – Как они могут быть незнакомы? Или я что-то не поняла?
– Ты что-то не поняла, – вместо Юлии ответила Василиса. – Юля имела в виду Екатерину и мужа Лены. Правильно?
– Правильно, – подтвердила Юлия. – Правильно. Они как-то странно сейчас… как бы это сказать… переглянулись… Вернее… Да. Увидели друг друга и поспешили оба отвернуться. Вон теперь Екатерина на нас смотрит.
Екатерина Владимировна действительно надолго задержала взгляд на молодой троице. Когда женщины приветственно кивали ей, она вдруг увидела нечто её поразившее. Пытаясь осознать увиденное, она так глубоко ушла в свои мысли, что продолжала смотреть в сторону подруг, не видя их, не замечая окружающего.
Все разговоры и размышления были прерваны появлением классного руководителя первого «Б», после приветствия устроившей перекличку, во время которой мамы, папы и бабушки впервые услышали фамилии тех, с кем им предстояло контактировать в ближайшие десять лет. Поскольку фамилия Яскевич стояла в самом конце списка, Екатерина Владимировна в ожидании, пока до неё дойдёт очередь, внимательно прислушивалась в надежде, что вот-вот прозвучит знакомое имя, и её сомнения разрешатся. Хотя бы в одном. Наступил момент, когда и она произнесла «здесь», но мучивший её вопрос так и остался без ответа. Фамилии Вишнёвы, Зайцман, Карху ей ни о чём не говорили. «Как же я раньше не замечала… Ведь однажды мне уже показалось, что я слышу эти интонации: “Никогда больше так не делай”… Не может быть, чтобы я ошибалась, – думала Екатерина Владимировна. – Я должна была услышать его фамилию…» Она обернулась и встретилась взглядом с Азимом. На мгновение у неё возникло желание обсудить с ним свои догадки. «Нет. Вряд ли он так хорошо помнит то лето… Всё-таки он был слишком мал, чтобы запомнить. Хотя и не по годам смышлён… – Яскевич мысленно вздохнула. – Да и какая теперь разница. “Иных уж нет, а те далече…” Беды, какие могли, уже случились. Не передаётся же проклятье по наследству, – она усмехнулась. – Впрочем, кто знает, кто знает. Надо будет дома всё обдумать».
* * *1998
Антон попробовал сосредоточиться. Он уставился в окно, откуда некогда они с Анькой разглядывали Вольскую с её кошкой. Теперь в окнах напротив виднелись только тёмные, неопределённого цвета занавески. «Кто там теперь живёт?» – машинально подумал Антон и перевёл взгляд на гладкую стену. Коротенькое словечко «кто» послужило своего рода катализатором. Воспоминания просто забурлили. Вопрос «За что?» бился в голове, стучал, как дятел. Узнав причину, он узнает виновника. Он не сможет спокойно спать, да и жить, пока не найдёт ответы. Нельзя бесконечно подозревать всех и каждого. Антон решил рассуждать по порядку. Исключить сразу хотя бы одного не представлялось возможным. Когда с ним происходило нечто гадкое, рядом обязательно оказывались все четверо. На роду им, что ли, было написано провести всю жизнь вместе? Даже разные увлечения, профессии, семейное положение – ничто не смогло разъединить их пятёрку. Словно им надлежало выполнить какую-то миссию. Было в этом нечто мистическое. Как тот человек за печкой. Антон улыбнулся и подумал: «Чует моё сердце, неспроста он являлся». Военного Антон видел всего несколько раз, но запомнил на всю жизнь. До чего же всё-таки он был на кого-то похож. Но на кого? Или это детское воображение искало в таинственном знакомые черты?
Мысли скакали, никак не желая выстраиваться в логический ряд. Антон ловил их, старался удержать, но они выскальзывали и, глумясь, показывая носы, исчезали. Приходилось снова хватать их, заключать в клетки из понятных, простых слов, откуда они уже не могли вырваться. Пойманные мысли дёргались, пытались протиснуться сквозь пустые ячейки, корчились и сокращались. Но это уже были не просто невнятные образы, а вполне чёткие сформулированные понятия. Их можно было рассматривать, изучать, выстраивать в предположения и приводить в порядок. Однако выводы всё равно получались неоднозначными. И Антон начинал всё сначала. Снова и снова вороша память, заглядывая в её очень отдалённые пласты, он старался анализировать события, поведение друзей, их реакции. От совсем малышовых историй в песочнице он перешёл к школьным происшествиям. Да. В той истории речь шла уже не о мелкой пакости, а о маленькой подлости.
Это случилось около двадцати лет назад, ещё в пору их октябрятства.
* * *1978
Компания была не разлей вода и состояла как раз из пяти человек. Поэтому, когда в первом классе всех приняли в октябрята и делили на звёздочки, учительница мудро решила: раз они и так всё делают вместе, то и общественные поручения будут выполнять успешнее, если их не разлучать. Командиром, конечно, была назначена Анька – аккуратистка и отличница с задатками лидера. Наилька из-за своей любви ко всему живому стал цветоводом. Ему доверили поливать имевшиеся в классе растения. Это было верное решение. Развешанная по стенам чахлая зелень под руками Наиля вдруг ожила, налилась соком, заблестела, и даже капризные фиалки, что было уже совершенно невероятно, принялись цвести круглый год. Дотошного, пытливого Мишку назначили библиотекарем. Понималось это назначение так: Мишка брал в школьной библиотеке необходимые по программе книжки на всю звёздочку, раздавал, читал сам и требовал того же от других. Потом все обменивались книгами до тех пор, пока круг чтения не замыкался. Мишка относился к поручению серьёзно, требовал от друзей изучения выданной литературы, чем доводил непоседливого Андрюшку до белого каления. Между ними даже пару раз случались драки из-за непрочитанных рассказов. Но Мишка умел добиваться своего. В отличие от Аньки, он брал не авторитетом, а занудством. Антошка удостоился чести быть политинформатором. В обязанность ему вменялось изучение «Ленинских искр» и пересказ статей своим товарищам. Занятия эти он не любил и выполнял спустя рукава. Отказаться от проведения политинформаций он не смел, поскольку это считалось делом почти государственной важности. Кроме того, у него имелась персональная надсмотрщица в лице Аньки, которая и дома не давала ему покоя. Антошка мучился, но раз в месяц, в очередь с другими политинформаторами, выступал перед классом. Его свободолюбивая натура тихо страдала. Андрюшка, как наиболее порывистый и неспособный на планомерный труд, получил самую безответственную должность санитара и раз в день проверял у друзей чистоту рук и длину ногтей. Поскольку у него самого руки регулярно оказывались то в чернильных пятнах, то просто немытыми, постольку и других он осматривал не очень-то внимательно.
Два года пролетели незаметно, пришло время вступать в пионеры. Так как «друзья из песочницы» учились неплохо, без троек, проявили себя активными «внучатами Ильича», в основном благодаря всё той же Аньке, которая умела направлять мальчишескую энергию в правильное русло, то их решено было принять в столь значимую организацию, как пионерская. Но не всех сразу, а в два этапа. Из каких высших соображений возникло такое решение, Антон ни тогда, ни потом так и не понял. Первыми должны были стать юными ленинцами Анька и Антон. Антон прекрасно помнил, как вдохновляло их грядущее событие, как они тщательно к нему готовились, учили торжественное обещание, тайком примеряли купленные родителями красные галстуки. Перед глазами тогдашнего маленького Антошки стояла яркая картина: все одноклассники – в едином строю, по очереди они делают шаг вперёд и произносят первую в своей жизни серьёзную клятву. Вот очередь доходит и до него. Антошка тоже делает шаг вперёд и его звонкий голос перекрывает все звуки вокруг: «Я, Антон Вишнёв, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина (он произносит чётко каждое слово, каждую букву), перед лицом своих товарищей торжественно обещаю (здесь Антошка всегда делал выразительную паузу): горячо любить свою Родину, жить (пауза), учиться (пауза) и бороться, как завещал великий Ленин (голос его звенел всё громче), как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза!» Сердце его трепетало, он боялся в ответственный момент позабыть все слова, поэтому повторял их днём и ночью. Он замучил Аньку и всех взрослых в квартире просьбами послушать, всё ли правильно он запомнил. Анька тоже с нетерпением ждала этого дня. Так почётно было вступить в пионерскую организацию одними из первых, восьмого февраля, в День юного героя-антифашиста. В музее Ленина – огромном дворце на берегу Невы, отделанном необыкновенной красоты мрамором. Так про мрамор говорила бабушка Клава. Дома им был обещан праздник с лимонадом и тортом, кроме того, и Антошка, и Анька тайно рассчитывали на подарки от родителей и бабушек с дедушками. На презенты от Домового они тоже неизвестно почему надеялись.
Всё рухнуло в один момент. Теперь Антон думал, как всё это было глупо, неправильно и жестоко. Жестоко и со стороны маленького «доносчика», и со стороны взрослых, в очередной раз поспешивших с наказанием, несоразмерным проступку.
Звёздочка под руководством Аньки в тот день дежурила по классу. После уроков все пятеро должны были стереть с доски мел и отмыть каракули, оставленные нерадивыми учениками на крышках парт. Уборщица выдала им ведро с водой, тряпки и покинула место действия. Классной руководительницы тоже не оказалось рядом. Дети, предоставленные самим себе, принялись за уборку. Поначалу их захлёстывал энтузиазм, причины которого у каждого были свои. Аньке нравились ответственные поручения, укреплявшие её авторитет. Она старалась всё делать честно, правильно, в полном объёме и хотела, чтобы остальные следовали её примеру. Наилька вообще всё выполнял быстро и решительно. Антошка был уверен, что если он будет отлынивать, то Анька дома ему, по выражению папы, «плешь проест» и непременно сообщит всей квартире, какой он лодырь. Мнение соседей по данному вопросу его почти не интересовало, он просто не хотел никаких конфликтов. Мишка чуть ли не с младенчества знал, что добиться чего-либо он сможет только трудом и ещё раз трудом, и покорно действовал в соответствии с необходимостью. А ещё он не любил открыто выделяться. Что он думает, никто не должен был знать. Все должны были видеть, что он делает, и делает это правильно. Порывистый, весёлый Андрюшка мечтал поскорее смыться домой. Занятие уборкой ему казалось чем-то средним между неприятной повинностью и досадным недоразумением, от которого следует как можно быстрее отделаться.
