скачать книгу бесплатно
– Мне не нужна помощь!
– Упрямый осел! А что ты тогда хочешь от меня?
– Что же мне делать?
– Принимай помощь от людей!
– Не выпьют ли они все соки из меня?
– С чего вдруг?
– Я могу принять только бескорыстную помощь.
– От людей ты такой не получишь. На обмене строятся отношения между людьми. Хорошенько себе это уясни!
Неподалеку от нас припарковалась машина с блатными номерами. Из машины вышел важный господин в строгом костюме. При виде его у Отца Игнатия расширились зрачки. Он встал и быстро пошел за важным господином, крича ему вдогонку.
Тот обернулся на крик и не сбавляя шага пошел дальше. Отец Игнатий пристроился в ногу с ним. К моему удивлению, важный господин первым начал разговор. Он что-то спрашивал – Отец Игнатий оживленно жестикулировал.
Я пошел за ними, держась позади. Они ушли с Крепостной Горы на проспект Карла Маркса, дважды перешли дорогу (пройдя по аллее «щук», в которую упирался Ермоловский бульвар), немного спустились вниз по проспекту, остановившись возле Администрации, но быстро ретировались, перейдя через дорогу обратно на бульвар – прямиком к ресторану, возле которого Отец Игнатий, придерживая дверь, пропустил важного господина. Заметив меня, Отец Игнатий тут же отвернулся и скрылся за дверью.
Так и не решившись войти, я пошел домой.
Мучила жажда. Я дошел до колонки, которые еще встречались в Старом городе то там то сям; нажал на рычаг. С жадностью приложившись к струе, я тут же выплюнул воду. Наверное, труба засорилась. Денег не осталось даже на бутылку воды, и я приуныло зашагал дальше. Ничего, дома напьюсь.
Конечно, он не виноват, что встретился тот господин. А раз встретился, то нужно подойти. Нет, они заранее условились встретиться, иначе бы Отец Игнатий не поперся за ним. И кто я такой? – А с тем у него общие дела… Да у него просто не было времени попрощаться со мной…
Вечером Отец Игнатий позвонил. Я сухо поздоровался с ним.
– Дуешься на меня что ли?
– Нет.
– А что такой кислый голос?
– Просто устал.
– Я хотел тебе сказать, что ты поступил некрасиво.
Я забеспокоился:
– В чем?
– Зачем ты пошел за мной? Ты не видел, что я отлучился по делу, а?
– Видел.
– Больше не делай так.
– Хорошо, извините.
– Ладно, мальчик мой, проехали. Я звоню тебе напомнить, что завтра ты едешь в Ипатово. Адрес скину тебе сейчас по эсэмэс.
– Хорошо.
– Там тебя уже ждут. Не волнуйся! Делай, что тебе говорят, и тогда ты пройдешь обряд! После увидимся.
Глава 3. Дом Крови
На часах десять. Я успел выспаться. Уже на полпути в Ипатово. Для домашних сочинил историю: устроился работать на почту, и меня командируют в отделения настраивать компьютеры… Сам устроился… Просто пошел и устроился по объявлению… Нормальная работа – все официально!
С раннего утра душно, мучает жажда. Дома я пил воду не переставая (ничего другое, даже чай, не лезло), но хватало ненадолго – так часто занимал туалет, что предки разнервничались. В итоге даже не стал брать в дорогу.
За окном мелькали одни поля: кукуруза, арбузы, подсолнух, пшеница, пшеница…
Над полями кружили орлы. Восхитительные птицы: сильные, гордые и зоркие, – они обладают теми качествами, что ты ценишь!
Один орел пикировал на землю. Когда он вновь поднялся в воздух, то в лапах держал змею. Как раз ЭТО ты не ценишь! Ты что – боишься смерти? Может и так – что с того?! Все ее боятся. Но тебе еще рано бояться или – самое время?
Наконец, автобус остановился на автостанции города Ипатово. Проехав (однообразно-жарко-хочется пить) через полгорода на местной маршрутке, я прибыл на место.
Сойдя с маршрутки на землю, я увидел истоптанный агитплакат «порок – за порог» и сразу почувствовал ЭТО: словно оказался на развалинах древней цивилизации. Мне хотелось верить, что от нее в нас осталось только хорошее, но эти развалины, вернее то, что среди них происходило, говорило о другом.
Скотобойня была окружена красной кирпичной стеной, местами порушенной (кое-где провалы были забаррикадированы строительным мусором). Над стеной почти по всей длине проходила металлическая проволока. Интересно, проволока под током? Наверное, коровы перелазиют через забор…
Войдя на территорию, я увидел с пяток зданий, рассредоточенных так, чтобы не загораживать центральный постамент вождя. Все они, кроме административного (с выбитым молотом – серп куда-то делся), были полуразрушены. Раз – стекла окон потрескались. Два – от стен то и дело отшелушивается плитка. Три – окон нет. Четыре – стены давно почернели, на них то ли грязь, то ли засохшая кровь. Пять – бурьян покрывает разбитый асфальт. По двору бегают курицы – они тут, значит, держат птичку.
Кругом растут дубы; кажется, что в их густой тени невозможно свободно дышать. Тревога усиливается. Вот она – взрослая жизнь! Другая – безмятежная жизнь – осталась в детстве нежиться в лучах утреннего рассвета, когда не нужно было что-то решать и чего-то, кроме недовольства родителей, бояться.
На траве под дубом сидят двое мужиков. У них там что – бутылка? Вон третий идет к ним – из административки: брючки, белая рубашечка. Сейчас задаст им…
Даже не встали, рожи! Один протягивает бутылку. Административка берет бутылку, отхлебывает и отдает обратно. Хорошо пошла!
Донесся запах, слегка удушливый. Ага! Вон бабы спрятались, курят за углом – вижу их сквозь дыру в стене. Почему бабы всегда ныкаются? Ведь не хотят, чтобы мужики подумали, что они это делают намеренно: будто хотят, чтобы их дети пили отравленное молоко.
Мимо меня, устремляясь к компании под дубом, пролетел мужик. Он схватил за шкирку того, у кого сейчас была бутылка, и поволок по земле. Протащив сколько было сил, он пнул его два раза ногой и забрал бутылку. «Ш-ш-с-ука!» – шикнул он. Административка развернулся и спокойно пошел к «своим», словно был не при делах. Второй, сидевший на траве (теперь первый), даже не шелохнулся. Драчун подошел к нему, попивая из бутылки. Вроде успокоился. Спустя минуту к ним подполз третий – который пострадал. Передают пойло по кругу – помирились значит. Все-таки нужен третий.
«Жрать хочется», – сказал Драчун. – «Шашлычка бы… Ну-ка, Вано, индюк ты этакий, отработай: иди куру поймай – вон ту, самую жирную!» – Ваня неуклюже привстал и не разгибаясь побежал на полусогнутых ногах куда-то совсем не за курицей. – «Куда?! Беги налево! Правее…»
Обойдя двор по периметру, чтобы не мешать мужикам, я пошел за здание, по виду самое запустевшее; затем вдоль стены через свалку из пластиковых бутылок. И тут я услышал женские стоны. Осторожно прошел дальше и нашел проход в здание. Смотрю: внутренние перегородки наполовину разбиты; несущие колонны еще стоят; дверей нет – видно, как коридоры уходят в полумрак (свет проникает через дырень в крыше). – Кап! Где-то сочится разбитая канализация.
Там, в полумраке, я разглядел парня и девушку. Опешив, я оступился и пнул попавшийся под ноги камень; с грохотом он полетел в расщелину, откуда многократно размножился эхом. Девушка закричала, я спешно ретировался и спрятался в малиновых кустах.
Как-будто из-под земли появилась баба, словно караулила до последнего. Парень тут же убежал. Девушка не успела подняться, как баба прижала ее к земле и принялась лупцевать: «Получай, бесстыжая, получай!» – Та кричала пуще прежнего, но будто бы не пыталась высвободиться. Затем баба села на землю и заплакала: видать, ее мать. Девушка оделась и пристроилась рядом с ней. Закурив, она протянула матери сигарету. Та затараторила:
– Ну что мне с тобою делать, а? В кого ты такая? Вот скажи мне хоть… Горе мне! Зачем я тебя только пристроила сюда! Пальцем на меня бабы тычут – хожу краснею. Только и делаю, что караулю тебя бесстыдницу!
Пройдя тем же маршрутом, я вышел обратно во двор. Мать выгнала дочь за ворота; та стояла, прижавшись к ограде. Мужики сбились в свору.
Я уже тут как тут! Она стояла передо мной, и по ее ногам струилась влага. Сучка! У нас могла бы быть случка!
– Я могу быть неистовым, – прошептал я ей.
Она улыбнулась и вдруг стала серьезной. Ее мать облаяла меня на чем свет стоял.
– Я тебя прошу, девочка, иди домой, – заумоляла она дочь.
Девушка обвела взглядом всех нас.
– Все вы одинаковые, – и с этими словами пошла прочь от ворот, ступая по обрывкам агитплакатов, которые давно уже не несли в себе ценности, ибо те ценности прививались через ограничение свободы выбора, когда выбора просто не было и ты должен был делать так, как делали все.
Мы смотрели ей вслед, пока она не скрылась в мареве; затем, поджав хвосты, разбрелись по двору.
От жары голова нагрелась, глаза плавились на солнце. Нужно укрыться в здании! Вон она, скотобойня – прямо передо мной, – проход зияет безжизненной чернотой.
Пока иду, воздух становится свинцовым (я растворюсь в нем); ноги еле волочатся. Впереди моя цель, но до нее так далеко! А вокруг высокая трава, и запах такой сладкий, что хочется бежать, но бежать нет сил.
Спускаюсь по обветшалой лестнице. Ступенька за ступенькой рушится за мной. Во мне возникает и тут же гаснет мысль, что назад дороги нет.
Я протиснулся в узкую дверь. Пахнет кровью. Иду по темному коридору. То тут, то там замечаю насечки на стенах (хрясь по затылку!) Откуда-то из коридорного мрака с криком выбежал голый парень; за ним с топором и с проклятиями бежал другой. Я вдавился в стену; они пробежали мимо меня и скрылись за дверью. Пусть малость освежуются.
Через коридор я попал в просторную комнату. Там висят освежеванные туши. Мясники (хмурые брови, с дебильной улыбкой на губах) неторопливо копошатся, так же неторопливо перекидываются словами.
Я спросил нужного человека. Сказали, он будет с минуты на минуту – пригонит «свежатину».
– Можно воды? – попросил я.
Один из мясников молча указал на ведро.
Я подошел к ведру и тут же отпрянул назад: в ведре была кровь. Мясники загоготали. Больше я их ни о чем не спрашивал.
В углу на столе, чтобы всем было видно, вещает телевизор: «На берегу Шотландии посреди мусорной свалки девушка засняла корову, которая наполовину проглотила рыболовную сеть. Бедное животное не могло ни прожевать ее, ни выплюнуть. К счастью для коровы, все закончилось хорошо: животному удалось срыгнуть сеть».
– К счастью для коровы, она и так не жилец, – сказал один мясник.
– Га-га-га! – поддержали его остальные.
– Можно теперь не беспокоиться ни за корову, ни за мусор.
– Можно подумать, у нас тут девственные луга!
– Да у нас тут еще ничего так. Слышал, в центральной полосе вообще писец.
Vitula eligans deformem пасутся на лугу, ищут среди мусора траву. Их сгоняют в одно стадо и ничего не объясняя куда-то ведут. – Такая незавидная участь! А если они в один прекрасный день вдруг все поймут, что тогда? Будут ли они мстить? Или покорно пойдут на убой, как шли всегда? Раздайте всем винтовки; на каждой из них уже выбито место бойни – готовенькое местечко под солнцем: полуразрушенный, полуживой дом коровьей смерти.
А вот и они! Коров провели по тому же темному коридору, по которому шел я; там они и остались ждать свой черед. Прежде них в комнату вошел человек. Он поздоровался со всеми.
– Слушай, Гружевый, к тебе тут пришли – те самые! – сказали ему. – «Ну и видок у этого Гружевого: словно его поезд переехал. В другом месте держался бы от него подальше».
Тот, кого называли Гружевый, пошел в дальний угол, скрытый во мраке, и извлек из него бутыль с водой. – «Искоса так посмотрел! Все пьет и пьет эту воду – наверное, там градусов сорок… Руки не дал».
Я поздоровался с ним. Гружевый посмотрел по сторонам – я вместе с ним. И тут я заметил, что все перестали работать и теперь смотрят на нас. Гружевый пошел в коридор и привел корову. Телка жевала траву. – «Почему она такая спокойная? Неужели не чувствует, что здесь творится?!»
Гружевый подвел корову ко мне.
– Подержи, – сказал он мне.
– Как подержать?
– Просто возьми ее за рога и держи.
Я взял корову за рога; Гружевый тут же достал из-за пояса нож и вспорол телке горло. От внезапной боли корова резко подалась вперед и ударила меня в лицо. Я упал. Рассвирепевший зверь бушевал передо мной. На нем клеймо – три шестерки. От ударов его копыт земля разверзлась, и все, что было на ней, теперь погружалось в бездну. Я думал о возможном конце: захлебнется ли зверь собственной кровью, или размозжит голову о стену. Поскорей выбирай, как тебе умереть!
А как же я?! Нет, так легко я не сдамся!
Поздно – я захвачен ревущим кровяным потоком и деваться некуда; нужно ввериться судьбе.
Кончай уже! Попутно развали тут все к чертям: стены, половинчатые сердца. Намного лучше начать все с нуля. Иди-позови остальных!
Толчок! Кубарем качусь по земле. Еще толчок! Что-то важное разбилось во мне…
– Хочешь, я дам тебе молочка?
– Что? Кто? Что со мной?
– Ты разве не помнишь: я дала тебе сдачи!
– Я… все помню… Но… кто я?
– Му-у… Пнула так пнула! Хе-хе! Ты пчела, и ты завязла в меде!
– В каком меде?
– Мда… Разуй, наконец, глаза!
Кругом тьма. Ни единого звука – тишина. И тьма поверила, что она одна. – Ты одинока? – Да, и я недовольна! – Взрыв! Засвеченная точка бьет прямо в глаза. Она обжигает меня. Удираю во тьму. Страшно. Если дам заднюю, то так и не узнаю, что впереди, поверю, что дальше нет пути. Протягиваю руку и прикасаюсь ко тьме. Взволнован! Чувствую нечто плотное, словно сжатый воздух пытается вырваться из лап сдерживающей его тьмы. Тьма – это граница. Позади меня пробивается свет. Это то, чем стал человек – общий знаменатель человечества. Я намерен расширить этот знаменатель.
Делаю шаг вперед – тьма не исчезает. Она сдвигается ровно на шаг. Каждый новый шаг дается все тяжелей. Это нормально? Пожалуй… Я должен идти вперед, пока есть силы. А когда уже не будет сил, после очередного немыслимого усилия я упаду на колени и буду молиться Тьме – моему новому божеству.
Не останавливайся! Иди! – Не могу. – Ты должен идти или умри! – Я должен? Кому?
Я пошел дальше, глубже во тьму, пока не перестал различать свои шаги, свой голос и запах – свою сущность.
* * *
Я очнулся от острой пульсации в висках. — «Ты слышишь?» – Некоторое время лежал, ни о чем не думая, как после долгого сна. — «Ты можешь встать?» – Решил пошевелиться, но тело не послушалось. Попытался еще – дудки! Боже! Что со мной?!
Пахло сыростью и гниением. Издали доносились стенания ветра, а совсем рядом дождь чавкал «капфльф-кап».
