Веснадцать

«Наступает день…»

Наступает день,которого ты так боялся и не хотел.Ты перепробовал сотни горячих тел,и забыл, как целоваться на заднем рядукинотеатра, видя затылочную гряду,а сам фильм – закадровым отблеском в темноте.Наступает день, когда под ногами – своя земля,и тебе решать, кем ее населять,только ты победителем вышел из всех охот,до миллиметра просчитан любой исход.с губ уже не срывается даже «блять».Наступает день, и ты пресытился дулами амбразур,и своими руками, приручающими гюрзу,всеми кухнями мира и дорогим бухлом,ты по горло сыт этим обесценившимся барахлом.Ты так устал,что не вытираешь слезу.Наступает день, и ты уходишь пешком в Тибет,где никто не сумеет отдать ничего тебе,никаких сердец, долгов и отцовских фирм.О тебе снимают документальный фильмбез твоего участия,судачат о замечаниях в первом классе,а ты сидишь на Кайласе,трогаешь небои думаешь: «Здравствуй,Счастье»

«Я очень страшное поняла тут…»

Я очень страшное поняла тут: вся жизнь равняется слову «жди». Ты ждешь, пока остывает латте, ты ждешь, пока не пройдут дожди, пока не выставят за экзамен, пока родители не придут, пока не выищешь ты глазами любимый абрис в седьмом ряду, пока мобильник не загорится таким, таким долгожданным «да». Неважно, сколько тебе – хоть тридцать, ты ждешь чего-то, кого – всегда. Я буду ждать твоего приезда так, как подарков не ждут уже, ты сам – подарок, ты сам – фиеста в несуществующем этаже. Я буду ждать тебя – может, годы, а может, правильнее – года? так, как у моря не ждут погоды, так, как с победой не ждут солдат. Секунда – день, а неделя – месяц, полковник ждет от тебя письма, прими, как данность, меня, не смейся – заожидаюсь тебя весьма. Неважно, с кем ты, неважно, где ты, кого целуешь по вечерам, ты будь, прошу, потеплей одетым и будь сегодня, как был вчера. Я жду тебя, как не ждет зарплату до денег ушлая молодежь!Я очень страшное поняла тут:ты точно так же меняне ждешь.

«Пожалуйста, продолжай меня…»

Пожалуйста, продолжай меня,как конспект –своим медицинским почеркомнеразборчивым,кардиограммной лентой длиной в проспект.Помнишь, ты поднял меняу обочины?В какой-то из жизнейя точно была – тетрадь,начатая с красной строки за здравие.Меня решили на листики разодрать,по-школьному наслаждаясь своимбесправием.Ты можешь меня оставитьв своем столе –практически нетронутой, непродолженной,какой-нибудь дурацкой, неподытоженной.Ты знаешь, а тетрадиживут сто лет…Пиши во мнебыстро, как в наладоннике –хореи, амфибрахии, ямбы, дольники,гостайны, телефонные номераи возвращайся снова, как бумеранг.Я никуда не денусь, лежащей в ящике.Пожалуйста. Продолжай меняв настоящее,теряясь в моих сужденияхи мирах…

«Камеру сердца даёшь на съём…»

Камеру сердца даёшь на съём –крест превратился в плюс.И я по горло стою в своёмморе по имениБлюз.Скажи, вдвоем бесконечны мы,как мебиусовский лист.Недолюбовь во время чумы.Аспириновый Принци Лис.Там Роза ждет тебя под стеклом,планета срезает круг…Но знаю я, что тебе не вломстоять на моемветру.И твой выстреливающий зонт –пушечный залп холостой,собой дырявящий горизонт,сегодня еще пустой.Перрон – практически эшафот. Советуешь не смотреть,как поездовый большой живот съедает тебя на треть.Я взглядом стрелки переведу – острые, как кинжална турецком базаре в седьмом ряду;как будто не уезжал.Твой поезд курит, как паровоз. Тонет вокзал в слезах.Да будет Питер –страной Озв карих твоих глазах.

«В каждом трамвайном хаме…»

В каждом трамвайном хамеесть сердце.Оно гниёт.Я буду тебе стихами,в отличие от Неё.Как аспирин для стеблядиковинного цветка.Викторианской мебелью,прославленной на века,обставлю наш дом, которыйиз желтого кирпича.Поставь на закачку в торрентменя.Пей имбирный чай.Расхристывай цветоложа.Разбрызгивай ДНК –все показания – ложны,а красная нить – тонка,но вяжет нас пуповиной.Пей Каберне Совиньон.Я буду твоей половиной,в отличие от Неё.Кашляю. Пью прополис,рисую карандашом.Скоро ты вскочишь в поезд.И будетвсёхорошо.Пусть меня переедет Хаммер,если любовь – враньё.Спаси же меня стихами –так, как спасалеё.

«Господи, мне бы только обратно – отроком…»

Господи, мне бы только обратно – отроком,вернуть 17 кадров моей весны,а те, что мне еще попадутся под руку,вырастут зубками мудрости из десны.Чтобы он звонил мне как можно чаще и –улыбаться, улыбаться, как Гуинплен,чтобы сердце тахикардическое, стучащееподнимало меня с колен.Господи, сделай так, чтобы в нашей повестиничего не закончилось к мартобрю.Я не знаю, с кем он там едет в поезде,просто он не курит, а я курю.Когда он приедет, я ему так и выпалю:«меня зовут * * *Лиза* * * я не хочу ничего решать,я хочу с тобой целоваться и пить Блэк Триполина брудершафт».Господи, ну пожалуйста, тресни меня тяжёлым чем,чтобы страх смерти перевесил страх быть одной,дай мне место в сердце для каждой Сволочи,как животным в ковчеге когда-то Ной.До него меня грязно-плотно мацали,подпевали хором: «тадам, тадам».Пусть он будет мне – выход, реанимация,если не он – никого тогда.Господи, не хочу совершеннолетия,я хочу называться – совершенноВесна.Хватит уже стегать восьмихвостой плетью.Я больше люблю пряники,тебе ли не знать?

«Сигналы SOS не услышать с берега…»

Сигналы SOS не услышать с берегатвоих морей.И не открыла я тебе Америку,ты мне – дверей.Я для тебя её реминисценция,как ярлычок.И в сердце лопнет градусник по Цельсию –так горячо…Оно как Солнце, и чернеющими пятнамизатемнено.Быть третьими, четвертыми и пятымиравно быть мной.И я прекрасно видела зеленымиглазами вас.Вы показались в пух и прах влюбленными.Разбитых вазполно на всех моих к тебе дороженьках.Я – ноги в кровь,все наверстать желая, что непрожито!Не в глаз, а в бровьты метишь электронными курсорамизаместо стрел.Вас лишь воспламеняли ссорамина том костре,в котором не гореть мне, не раскручиватьземную ось.Когда я демонстрирую, что круче я,ты смотришь сквозьна эти губы, да глаза зеленые –они нужней.Я вместо губ твоих пью молоко топленое –оно важней.Всех Дон-Кихотов перемалывает мельницав своей груди.«…и это вряд ли уже изменится».Три.Два.Один.

«Ну, привет…»

Ну, привет.Если помнишь меня еще ты:с изрисованною шпаргалочками рукой,без макияжа. По скромным моим подсчетам,ты единственный, кто помнит меня такой.Ты был первым,меня окрестившим сказкой.И смотрел в мое не раскрашенное лицо.Я носила тогдастарую водолазку,конский хвост и невидимое кольцо.Сколько лет прошлоза спинами тихой сапой?Пробежало, как переменный ток?Ты всегда появляешься более чем внезапно –тот, кто выдумал нас,в писательстве знает толк.Я ношу кольцо –Садовое –на мизинце.И верчу любой его станцией как хочу.Только разве могут преобразитьсяэмбрионы когда-то забытых чувств?Мы крутые теперь.Обсуждаем ядерный выброс,предпочитая темному пиву морс.Ну, а ты ни при чем.Ты, наверное, просто вырос,перейдя из раздела сказок к журналам Forbes.

Злое

Ты будешь висеть на плакате,я буду висеть в петле.Не выгорит afterparty.Оставь сигаретутлетьвывернутымконфоркам.Пусть будетогонь и дым.Федерико Гарсиа Лоркабыл убитмолодым.Езжайте в Сантьяго-де-Куба,там хорошовдвоем.Там самые тонкие губыувеличиваютобъем.Плевать на металлоискатель,возьми с собойпистолет.Ты будешь лежать в плацкарте,я буду лежатьв земле.

Команданте

Твой Команданте все раздарил и уехал к морю,сидит и курит свою изгрызенную сигару.Волк-одиночка?Японский хикикомори?Да ты и сам найти синонимов смог бы пару.И здесь не то чтобы всем браслеты, а мне вериги,не то чтоб всем золотые горы,а мне два гроша.Молчать с тобою дороже всяких гортанных криков,не-мой хороший.С тобой бы ехать туда, где паспорт, билет и виза –не важный нынче аксессуар, а бумажный мусор.Голосовать перелетным стаям.Читать лав-изы,качать на плеер полифонических новых музыкот исполнителей Шума Волни Морского Ветра.Я там была, и сама с собою вела беседы,с собою чокаясь субтропических фруктов цедрой,и было круто. И было сладко. Тебе всё этоя бы спела не хуже, чем Данте для Беатриче,но по канону мнеприсуждены роли Данте.Ты не дари мне букетов рози духов от Ricci.Я буду вечнотвоим несбывшимся Команданте.

С чего бы?

Если ты – кольцо, то оно – в огне, значит – буду тигр:видно, быстро я вырастаю из неопасных игр.Если я – кольцо, не рожден еще безымянный перст,чтоб его носить, не умеючи обходиться без.Если мы – кольцо, то такое, что не составит круг:навидалась я этих новых мод на витринах рук.Так с чего бы вдруг?

«Мы плохо учили прошедшего времени правила…»

Мы плохо учили прошедшего времени правила,хотя выпускались оба с дипломами красными.Дорога назад меня и тебя за край велана три неизведанных буквыв далёко «прекрасное».Попробуй списать, с зарубки на сердце – шпаргалочкиконтрольную по прошедшему и настоящему.Довольствуйся тройкой, поставленной только для галочки.Ошибки моивчера показали по ящику.Такой черно-белой «Радуге» старой.Помехами.А где-то за окнами выли сирены полиции,гоняясь за голубями и неумехами.Остались, как были –бездействующими лицами.В пьесе, которая не разойдется билетами,первополосной статьей театральных журнальчиков…Содрав до кровисвои ноги твоими штиблетами,я добралась до звездычерез тернии мальчиков.Мой больше уже не хороший, давай по-хорошемутетради о прошлом зароем вот тут, под березками.Дороги заполнятся легшими замертво кошками,упившимися до отваламышинымислезками…

«Мой корабль машет белым флагом в твоем порту…»

Мой корабль машет белым флагом в твоем порту,хочет сдаться на милость, милостыню не просит.Я кручу штурвал, как чупа-чупс во рту,как заправский моряк, себе продымивший проседь.Ты просил сочинить письмо про житьё-бытьё?Я макаю перо в перерезанное запястьеи пишу тебе: заканчивается питьё,потому что вчера побывали у черта в пасти,где вода к полудню становится кипятком.Капитанская бескозырка висит на юкке.По песку там передвигаются лишь бегом.Мы с тобой, видать, отдыхаем на разном юге.Море мне доверяет секреты, один помог –например, проехать меж Харибдой и Сциллой.Так, тряхнуло раз, и китель слегка промок.И не шли голубей для писем: на них бациллы.Бог раскручивает юлою земную ось:у меня девять баллов, у тебя – на столе ризотто.Я приехала в крайний раз, повидаться вскользь,прочитай, когда я скроюсь за горизонтом.У меня по жилам градусницкая ртутьот того, что вокруг одни дураки и дуры.В первом классе я, помню, склеила паспарту,а сегодня он треснул по швам от литературы,той, что тебе все недосуг прочесть…Потому что сложил ты руки, да нос повесил.Капитан, никому пока не отдавший честь,отправляется к новым портам, городам и весям.

«Я все еще помню…»

Я все еще помнютвои лохматые,твой черный в чашке с отбитым краем,твои разбросанные измятыепо всей берлоге.My candles are cryingfor you. Гашу по тебе вторую,по фотографиям мышкой клацая,тебя немного себе воруюпо чуть надтреснутой декламации.В твой твердокаменный пирс портовыймой океанразобьетсябрызгами.Мои с накрашенными в бордовыйскучают так по твоимобгрызанным,и по лохматым, и по измятым,что упорядочить западло.Да будет чай для тебя – с мятойи бездорожье твое светло.Мои разбиты напропалуювойска, и конные сталипешими.Нет, не люблю тебя.Не целую.Тебя довылюбитьне успевшая.

«За улыбки…»

За улыбки,Человек,спасибо,что не тают снегом прошлогодним.Как поют… «Плацебо» ли? «Пласибо»?Every me and every you* * *, негодник.С кем бы мы ни перецеловались,с кем бы под будильник ни проснулись –это все такая, к черту, малость,в точке перекрестканаших улиц.Прожигая небеса из ситцасигаретой с ароматом мая,я ношу тебя железным сердцемпод одеждой,на ночь не снимая.Это не про нас писал Замятин.Нету «Нас»,Есть Я.И Ты.И Ветермежду нами,и следы от вмятинна машине, дремлющей в кювете.Мы стоим над пропастьюи смотрим,как руины красятся рассветом.Что за этим тридевятым морем –нам еще лишь предстоитразведать…Мы – как черный чай с лимонной долькой,крепкий, потому что стали старше.Человек,нас связывает столько,что забыть подробности –не страшно.

Аствацатуризация

На край ночиВперед, за Луи-Фердинандом Селином,в окрестный спешить магазин.Мой путь будет труден, мой путь будет длинен,но сплетни баб Люд и теть Зин,а также косметика от Орифлэйма,что пудрит мозги вместо щек,остоебенели. Хочется слэма, и амаретто ещес каким-нибудь умным очкастым преподом,затраханным студентотой,себе возомнившей на парах свободу.Хочется, знаешь, простойбеседы, растекшейся по Иггдрасилюмыслью, чье имя – экспромт,вместо рассказов, что мы не просили,как по Думской шатается сброд,что за VIP-места отсосать у охраныбез инсинуаций готов.А я на могилу разрушенных храмовбросаю букеты цветов.Грущу, улыбаясь на тридцать два зуба,гранитом науки слегкапокоцанных… Выбежать ночью в грозу бы,Мне жизнь на размер велика.Читать бы взахлеб вам верлибры под кленом,от критики млеть втихаря…Назло всем ветрам и взаимно влюбленнымбыть мной, честно Вам говоря…цветаевски-львино,ахматовски-прянобыла я, и есть, и гряду.Скажите мне прямо…Скажите мне прямо, где встретимся мы:я приду.Прошу вас, возьмите меня на край ночи!Замылен зашторенный взгляд,мой институт – как подвыпивший отчимс Хугартеном, будь он треклят.Мужчина быть должен почти небожитель,не с пивом в руке, а с мечом.В глазах я прочту, Вы словами скажите,а я буду ждать, за плечому Бога нависнув проржавевшей тучей,читая его дневники…Меня ничему эта жизнь не научит,и руки, как ветки, тонки,не смогут без временных заключенийв объятия, будто в тюрьму.Но Вы не прописывайте леченийбезумиюмоему!Назначьте мне встречу за чашечкой кофеот инфраструктуры вдали:ведь только в антракте и только в плей-офферешаются судьбы Земли.Вы старше на жизнь, этажерки трактатов,на сотни целованных губ…Я, верно, кажусь Вам немного поддатой,в квадрат возводящей и в кубхронику первых своих впечатлений,слепых, как рождённый щенок,Из всех совершенных в миру преступленийнам будет онопрощено.

«От дождя Вы спасались на горизонте…»

От дождя Вы спасались на горизонте,ведь людей, как карты, тасует город.Я бы Вам одолжила свой старый зонтик,только я головные ношу уборы,потому что не сахарная. Не таю.Вами сотни болеют, как диабетом,эсэмэсок пускают вдогонку стаю…И зачем я Вам говорю об этом.Я поеду в последнем ночном плацкартев город, где Вы только что побывали.У меня с собой самобранка-скатерть –поездовый чай и головка «Свали».Вас безмерно много, а мне все мало.Я ношу за пазухой Вашу книгу…В ресторане к какому-нибудь бокалу,из которого пили, губами приникну;Площадями, сотнями старых улиц,по которым ходили, пройду и вспомню,как обычно Вы ходите – чуть сутулясь,и, конечно, никем до конца не понят.Я хочу Вас понять, как систему знаков,как особо сложный прыжок в паркуре.Каждый день одиночества одинаков,если мы не болтаем на перекуре.Вы уходите в ливень, мне оставляяот ботинок следы, что лежат, как мины.Из таких-то жанров эпистолярныххорошо растапливают камины.

«Представляю себя на Вашем нагретом месте…»

Представляю себя на Вашем нагретом месте.Это несложно. Я тоже слегка публична.Когда ко мне у поклонников что-то есть, яуже научилась отлавливать их с поличным.Загораются щеки, как шапка горит на воре,губы ни целовать, ни сказать ничего не могут,поэтому их закусывают при разговорес Вами, пьянящим, будто коньячный мокко.Банным листом прилепившись на общей фотос Вами, ее отделают под икону.Поцелуи с другими у них вызывают рвоту,Вы остаетесь непройденным Рубиконом,книгой, в которой выдрана по-большомуглава в середине, попробуй-ка догадайся,«что-где-когда»… И поздно хлестать боржоми,если уж почки давным-давно в унитазе.Дарят нам рукописи, зовут в дорогие кофе –хаусы, шопы, пати, свои концерты.На большинство мне откровенно пофиг.Да и я, вероятно, не стою для Вас ни цента.Но главный их фэйл – Вас чествовать как кумира…Если б Вы, скажем, стали персоной векаи обросли фанатами на полмира –я продолжала бы видеть в ВасЧеловека.

«Черно-белым кино промелькала и кончилась жизнь…»

Черно-белым кино промелькала и кончилась жизнь,затаила дыхание, чтобы обратно начаться;в артобстреле событий,под криком гортанным «Ложись!»я лежу – пыльнокнижный,такой грибоедовский Чацкий,заключивший в себе отголосок еврейских кровейс рыжиной, что мне Богом дана и меня не покинет,Окуджавой воспетый в балладе слепой муравей,создающий себе каждый месяц по новой богине.Посчастливилось мне,что с нуля создавать не пришлосьв этот раз, что расставил над «i» все значки диакритик.Нет, Пизанскою башней земная не рухнула ось,тут скорей Минотавр заблудился в своем лабиринтеи не может пойти покурить бабье лето взатяг,в ариадниной нити нестриженым путаясь ногтем.Имя мне – Легион, опустивший алеющий стяг,лаконично-спартански бросающий мне: «Мы уходим».Я лежу. Надо мной – Ваше небо в заплатках из звёзд,коих больше, чем собственномной принесённых в подоле.Побросав пепелища ветрами расхристанных гнёзд,птеродактиль и птерохорей, птероямби еще птеродольникк неразбавленной боли слетелись на эту меня,поселились в моем животе невегетарианскомвместо бабочек, дохнущих максимум через два дня.Поздравляйте меня… Я… опять потерпела фиаско?Это двадцать пять лет по карманам распиханы нам,разорвутся карманы по швам, и никто не зашьёт их.На деревья из щедрых небес просыпается хна,на меня – седина, вот и весь мой заслуженный отдых.Все, чего я боюсь – это гостьи по имени «смерть»,заступившей порог тем, кого я считаю родными…И в мои восемнадцать уже не боюсь я посметьнапример, затаить между строк Ваше громкое имя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.