banner banner banner
Камінний хрест. Новели
Камінний хрест. Новели
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Камінний хрест. Новели

скачать книгу бесплатно

Камiнний хрест. Новели
Василь Семенович Стефаник

Рiдне
Героi творiв Василя Стефаника (1871–1936) опиняються в межовiй ситуацii, iхнi трагедii новелiст переживае як власнi («І все, що я писав, менi болiло»). Письменник уживае покутський дiалект, передае живi, як саме життя, образи трагiчноi дiйсностi, якi неможливо було б вiдтворити лiтературною мовою. До видання увiйшли новели зi збiрок «Синя книжечка», «Камiнний хрест», «Дорога», «Мое слово» та iн. Автор зачiпае теми самотньоi старостi та трагедii зайвих ротiв у бiдних селянських родинах («Сама-самiська», «Ангел», «Осiнь», «Катруся», «Новина»), емiграцii за океан галицького селянства на межi XIX та XX ст. («Камiнний хрест») тощо. Твори В. Стефаника перекладено багатьма мовами свiту.

Василь Стефаник

Камiнний хрест

Новели

Серiя «Рiдне» заснована у 2020 роцi

Художник-оформлювач О. А. Гугалова-Мешкова

© О. А. Гугалова-Мешкова, художне оформлення, 2021

© Видавництво «Фолiо», марка серii, 2020

* * *

У виданнi збережено основнi особливостi лексики, синтаксису та орфографii авторського тексту

Синя книжечка

Синя книжечка

Отой Антiн, що онде п’яний викрикуе на толоцi, був все якийсь нещасливий. Все йшло йому з рук, а нiщо в руки. Купить корову, та й здохне, купить свиню, та й решетину дiстане. За кожний раз отак.

Але як умерла йому жiнка, а за нею i два хлопцi, та й Антiн як не той став. Пив, а пив, а пив; пропив букату поля, пропив город, а тепер хату продав. Продав хату, взяв собi вiд вiйта синю книжку службову та й мае йти десь найматися, служби собi шукати.

Сидить отам п’яний та й рахуе, аби село чуло, кому продав поле, кому город, а кому хату.

– Продав – та й авус! Не мое – та й решта! Не мо-о-е! Ей, коби дiд мiй та пiдвiвси iз гроба! Моспане, штири воли як слимузи, двацiть штири морги поля, хати на цiле село! Все мав. А онука, адi!

Показував селовi синю книжечку.

– Ой, п’ю та ще буду. За свое п’ю, нiхто до того рихту не мае. А вiн менi каже: мой, грунт прiсцев-ес! Печетку прибивае та й картае! Е, я ще не таких вiтiв видiв.

– Аби тобi так умирати легко, як менi гезди легко!

– Йду я з хати, геть цалком вже вiходжу, та й поцiлував-сми порiг, та й iду. Не мое – та й решта! Бий, як пса вiд чужоi хати! Можна – проши. Було мое, а тепер чуже. Вiходжу надвiр, а лiс шумить, словами говорить: верниси, Антоне, до хати, верниси, мой!

Антiн б’еться обидвома кулаками в груди, аж гомiн селом iде.

– Знаете, туск такий прiшов, що раз туск! Входжу назад до хати. Посидiв, посидiв, та й вiходжу – не мое, що маю казати, коли не мое…

– Аби так моiм ворогам конати, як менi було iз своi хати вiступати!

– Вiходжу я надвiр та й нi, таки обмарило. Дзелений мох на хатi, треба би ii пошивати. Камiнь вода – не я тебе буду, небого, пошивати. Камiнь – аби камiнь, та й розпук би си iз желю!

Антiн по цiм словi гатить руками у землю, як у камiнь.

– Сiв я на приспу. Ще небiжка мастила, а я глину тачками возив. Лиш хочу встати, а приспа не пускае, ступаю – не пускае. А менi жель, не жель, нi! Але таки гину… Сиджу я та реву, так реву, якби з нi хто паси дер. Люди ззираютьси на покаянiе.

– Адi, отам коло ворiт та пiп прощi казав. Увес мир плакав. Поредна, каже, жона була, працовита…

– Перевертайтеси в гробi, небожета, б-м лайдак. Пропив-ем усе що до нитки. І полотно пропив. Чуеш, Марiе, та й ти, Васильку, та й ти, Юрчику, тепер дедя ме у рантухових сорочках ходити та жидам води доносювати…

Антiн тепер показуе на вiйтову хату.

– Але вiтиха – добра жiнка. Вiнесла ми хлiб на дорогу, аби вiт не видiв. Най пан Бог твоiм дiтем годить, де си поступ’ють. Най вам Бог усiм дае лiпше, як менi…

– На який гатунок я маю на чужi приспi сидiти? Іду. Лиш поступив-ем си, а вiкна в плач. Заплакали, як маленькi дiти. Лiс iм наповiдае, а вони сльозу за сльозов просiкають. Заплакала за мнов хата. Як дитина за мамов – так заплакала.

– Обтер-ем полов вiкна, аби за мнов не плакали, бо дурно, та й вiдступив-ем цалком.

– Ой легко, як камiння гризти. Темний свiт навперед мене…

Антiн обводить рукою довкола себе.

– Є ще гезди грошi, але буду пити. З нашими людьми нап’юси, з ними пустю. Най знають, як iз села-м вiходив.

– Адi, в пазусi маю синю книжечку. Оце моя хата, i мое поле, i моi городи. Іду собi з нев на край свiта! Книжечка вiд цiсаря, усюда маю дверi втворенi. Усюда. І по панах, i по жидах, i по всекi вiрi!

Виводили з села

Над заходом червона хмара закаменiла. Довкола неi заря обкинула своi бiлявi пасма, i подобала та хмара на закервавлену голову якогось святого. Із-за тоi голови промикалися промiнi сонця.

На подвiр’i стояла гурма людей. Вiд заходу било на них свiтло, як вiд червоного каменя, – тверде i стале. З хорiм iще сипалося багато народу. Як вiд умерлого – такi смутнi виходили.

За людьми вийшов молоденький парубок iз обстриженою головою. Всi на нього дивилися. Здавалося iм, що та голова, що тепер буяла у кервавiм свiтлi, та мае впасти з плiч – десь далеко на цiсарську дорогу. В чужих краях, десь аж пiд сонцем, впаде на дорогу та буде валятися. Мама стояла на порозi.

– Ти вже йдеш, синку?

– Йду, мамо.

– А ти ж на кого нас покидаеш?

Жiнки заплакали, сестри руки заломали, а мама била головою до одвiрка.

Пiдiйшов до сина тато.

– Сiдаймо, синку, на фiру, бо колiю спiзнимо.

– Ще цу нiч переначуй у мене, синку. Я тебе так гiрко пiстувала, дула-м на тi, як на рану… Я тебе разом з сонцем вiрiдю i плакати не буду. Переначуй, переначуй, дитинко!

Взяла сина за рукави та повела до хати.

Мир подався д’ воротям. Незабавки вийшла мама з сином. Твар мала блiду як крейда.

– Синку, – питався тато, – а менi хто, небоже, кукурудзки вiсапае?

Хлопи заревiли. Тато впав головою на вiз i трясся, як лист.

– Гай, ходiм.

Мама не пускала.

– Миколайку, та не йди-бо! Та заки ти оберенешси, то пороги в хатi поскривлюютьси, то вугли погниють. Мене не застанеш уже, i, вiдай, сам не прийдеш.

Ймила сина за ноги.

– Волiла бих тi на лаву лагодити!

Пiшли.

Хто стояв коло ворiт, то йшов рекрута вiдводити.

Переходили лiс.

Листя встелило дорогу. Позагиналося у мiдянi човенця, аби з водою осiнньою поплисти у ту дорогу за рекрутом. Лiс переймав голос мамин, нiс його у поле, клав на межi, аби знало, що як весна утвориться, то Миколай на нiм вже не буде орати.

За лiсом стали в полi. Рекрут взявся прощати з селом:

– Бувайте здоровi i своi i чужi. Як чим докорив-ем, то забудьте, але благословiть у далеку дорогу.

Всi поскидали капелюхи.

– Повертайси здоровий назад та не забавлейси.

Син з татом сiли на фiру. Мама ймилася руками за колесо.

– Синку, озми мене з собов. А нi, то буду полем бiчи направцi та й тебе здогоню.

– Люди добрi, озмiть-ко жiнку, бо руки собi поломить.

Люди силомiць вiдтягли вiд воза i держали. Фiра рушила.

– Йди здоров, Миколаю! – кричала громада.

Тоi ночi сидiла на подвiр’i стара мама та захриплим голосом заводила:

– Вiдки тебе вiзирати, де тебе шукати?!

Доньки, як зазулi, до неi говорили.

Над ними розстелилося осiнне склепiння небесне. Звiзди мерехтiли, як золотi чiчки на гладкiм залiзнiм тоцi.

Стратився

Колiя летiла у свiти. У кутику на лавцi сидiв мужик та плакав. Аби його нiхто не бачив, що плаче, то ховав голову у писану тайстру. Сльози падали, як дощ. Як раптовий, падали, що нараз пуститься, та й незабавки уймаеться.

Твердий такт залiзницi гатив у мужицьку душу як молотом.

– Та ще снив ми си недавно. Десь я беру воду з керницi, а вiн десь на самiм сподi у такi подертi кожушинi, що Господи! Тут-тут утопитьси. «Миколайку, синку, – десь я ему кажу, – а ти ж тут що дiеш?» А вiн менi вповiдае: «Ой дедю, не годен я у воську вiбути». Кажу я ему: «Терпи, та навуки бериси, та чисто коло себе ходи. Та й, адi, вже навчивси…»

Одна велика сльоза покотилася долiв лицем та й впала на тайстру.

– Їду до него, та знаю, що вже го не застану. Але ци буде до кого вернутиси? Бiгла за мнов полем, кервавими сльозами просила, аби i взети. Ноги i посинiли вiд снiгу, верещила як несповна розуму. Але-м нагнав конi та й прiмкнув. Може, де там серед поля вже домерзае… Було стару взети. А нам же тепер чого треба? Най грошi йдуть, най худоба з голоду гине! Таким трупам, як ми, та нащо нам? Торби най пошие, та пiдемо просючи межи люди у то мiсто, що Миколаева могила у нiм буде.

Притулив лице до шибки, та й сльози по вiкнi спливали.

– Ой стара, тото-м дiждалиси на сивий волос вiнка! Тото, небого, десь б’еш головов у стiни, тото до Бога ридаеш!

Старий схлипав, як мала дитина. Плач i колiя вiдкидали сивою головою, як гарбузом. Сльози плили, як вода з нори. Мужиковi причувся голос його староi, як вона бiжить боса та просить, аби ii взяв з собою. Але вiн конi батогом та батогом. Лиш зойк чути по полю, але далеко.

– Набезпешно вже i не застану. Коби ще мене спретали разом з Миколов у могилу. Най би-м гнили разом, як вкупi не можемо жити. Най би над нами i пес не гавкнув на чужi сторонi, але най бих укупi були! Де ж вiн сам буде в чужi чужиницi!

Колiя бiгла свiтами.

– А шкода, що-с був урiс, як дуб. Бувало, що озме в руки, та й горить му у тих руках. Було одну втети ще малому…

Колiя добiгала до великого мiста.

Виходив iз людьми. На вулицi лишився сам. Мури, мури, а мiж мурами дороги, а дорогами тисячi свiтил в один шнур понасилюванi. Свiтло у пiтьмi потопало, дрожало. Ось-ось впаде, i чорне пекло зробиться.

Але свiтила пускали корiння у пiтьму i не падали.

– Ой Миколайку, кобих тi хоть умерлого видiв. Вже i менi, синку, тут буде амiнь!

Сiв пiд мур. Тайстру поклав на колiна. Сльози вже на неi не падали. Мури подавалися один д’ одному, свiтила сходилися всi докупи i грали барвою, як веселка. Замкнули мужика, аби його добре оглянути, бо вiн з дуже далеких краiв сюда завандрував. Став дощ накрапати. Ще гiрше скулився та й взявся молити:

– Матiнко Христова, усiм добрим людем стаеш на поратунок. Николаю светий… – та й бився в груди.

Полiцай надiйшов та й справив до касарнi.

– Пане вояк, а то тутечка умер Миколай Чорний?

– Вiн повiсився у вiльхах за мiстом. Тепер лежить у трупарнi. Йдiть тiею вулицею вдолину, а там хтось вам покаже.

Вояк пiшов дальше вартувати. Мужик лежав на вулицi та й стогнав. Як пролежався, то пiшов вулицею вдалину. Ноги делькотiли, як пiдвiянi, i шпоталися.

– Синку, синку, та й ти стративси!.. Скажи менi, синку, що тебе у грiб загнало? Нащо ти душу стратив?! Ой привезу я розрадочку мамi вiд тебе. Марне пропадем.

У трупарнi на великiй бiлiй плитi лежав Миколай. Гарне волосся плавало у кровi. Вершок голови вiдпав, як лупина. На животi був хрест, бо навхрест пороли та позшивали.

Тато припав на колiна у ногах Миколая та молився. Цiлував ноги сина, бив головою у плиту.