скачать книгу бесплатно
Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло
Стефани Фу
Зеркало. Правда, которую я не знаю о себе
К тридцати годам Стефани добилась значительного успеха, у нее была работа мечты и любящий парень. Но каждый день за дверью своего кабинета она рыдала, ее постоянно накрывали панические атаки. После многих лет исследований ей поставили диагноз «комплексное посттравматическое стрессовое расстройство» – состояние, которое возникает, когда психологическая травма продолжается в течение многих лет.
Мама и папа бросили Стефани, когда она была подростком, после многих лет пренебрежения, психологического и физического насилия. Она думала, что пережила это и все забыла, но новый диагноз пролил свет на то, как ее прошлое продолжало угрожать ее здоровью, отношениям и карьере.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Стефани Фу
Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло
Посвящается Джоуи, Кэти, Дастину и Маргарет – спасибо, что стали моей семьей
Stephanie Foo
WHAT MY BONES KNOW
Copyright © 2022 by Stephanie Foo.
© Новикова Т., перевод на русский язык, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
От автора
Посвящается моим друзьям, пережившим комплексное посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР): я знаю, что такие книги могут стать триггером и читать их бывает больно. Через мои руки с большим трудом прошли многие из них. Но я чувствовала, что мне необходимо рассказать о своем жестоком детстве, проведенном в атмосфере насилия. Только так читатель сможет понять, откуда я родом. Первая часть книги может оказаться для вас тяжелой, но я прошу хотя бы начать.
Если захотите пропустить несколько страниц, я не стану вас осуждать. И обещаю вам (даже если это немного спойлер):
у книги счастливый конец!
Пролог
– Вы хотите знать свой диагноз?
Я моргнула и уставилась на своего психотерапевта. Мы были на сессии в ее офисе – наверное, в одном из самых умиротворенных уголков на планете. Сквозь тонкие шторы здесь пробивался солнечный свет, а из открытого окна доносился щебет птиц. В углу журчал фонтанчик с большим камнем – наверное, этот звук должен был успокаивать клиентов. На дальней стене в рамке висело стихотворение «Desiderata» («Пожелание»): «Ты дитя вселенной не в меньшей степени, чем деревья и звезды, у тебя есть право быть здесь».
Но я?то не здесь. Уютный кабинет моего психотерапевта – в Сан-Франциско, а я – в своем темном, ледяном, крохотном кабинете в Нью-Йорке и беседую с ней через маленькое окошко моего компьютера. О стихотворении в ее кабинете я знаю по той же причине, по которой не могу поверить, что она сообщила мне мой диагноз только сейчас: я ее клиентка уже восемь лет.
Сеансы с психотерапевтом (назовем ее Самантой) начались, когда мне было двадцать два. Тогда я жила в Сан-Франциско и мне нужна была помощь в решении сугубо местной проблемы: отношения с бойфрендом с типом личности INTJ (Аналитик по Майерс-Бриггс). С Самантой мне повезло. Она была резкой и умной, но в то же время любящей. И всегда находила время для экстренной встречи после разрыва, а перед моей первой поездкой за границу в одиночку подарила мне красивый дорожный дневник в кожаном переплете. Наши сеансы очень скоро вышли за рамки отношений с бойфрендом. Мы начали обсуждать длительные периоды депрессии, мою постоянную тревожность, связанную с дружбой, работой и семьей. Я по-настоящему привязалась к ней. В двадцать шесть лет я переехала в Нью-Йорк, но продолжала общаться с Самантой по Skype.
Сегодня наш сеанс начался с моих жалоб на неспособность сосредоточиться. Саманта предложила мне позитивные визуализации: мне нужно было представить себя сильной, светящейся изнутри и в абсолютно безопасном пространстве. Я попробовала, но безо всякой веры в себя. В глубине души я всегда считала подобные занятия полной чушью. А потом, как и каждую неделю, Саманта сказала, чтобы я не была так строга к себе.
– Не сомневаюсь, что вы можете добиться гораздо большего,?– уверяла она, не обращая внимания на то, как я закатила глаза.?– Я уже видела, как вы вытаскивали себя из такой депрессии. И знаю, что вы сможете справиться и на этот раз.
Но в этом?то и заключалась проблема. Я устала себя вытаскивать. Не хотела больше этого делать. Я жаждала лишь найти лифт, эскалатор или какое?то волшебное лекарство. Что угодно, что доставит меня к эмоциональной стабильности. Что?то, что меня вылечит.
От тревожности и депрессии я страдала с двенадцати лет. Боль – это чудовище с зубами и когтями, с которым я боролась на протяжении жизни сотни раз. И каждый раз, когда казалось, что я победила, монстр воскресал и снова вгрызался мне в глотку. Но в последние годы я убедила себя, что эта битва совершенно бессмысленна. Я имею в виду, двадцатилетние миллениалы тоже ведь испытывают стресс, верно? Разве депрессия – не естественное состояние человека? Кто не тревожится в Нью-Йорке, столице неврозов?
Я так думала, пока мне не исполнилось тридцать. Видела, как мои нервные друзья один за другим перешагивали этот порог и становились взрослыми. Они говорили, что у них стало меньше сил, поэтому они перестали уделять столько внимания тому, что думают другие люди, и начали жить собственной жизнью. А потом покупали бежевые льняные брюки и заводили детей. Я надеялась, что этот зрелый, блаженный покой снизойдет и на меня тоже, но после тридцатилетия прошло несколько месяцев, а я тревожилась еще сильнее, чем прежде. Меня беспокоило, куда поставить тележку в супермаркете, как бороться с загрязнением океанов пластиком, как научиться слушать других. Меня тревожило, что я постоянно все порчу и пускаю псу под хвост. Я тревожилась, тревожилась, тревожилась – и сама себя за это ненавидела.
Впрочем, в одном друзья были правы: я безумно устала. Тридцать лет я прожила на этой земле – и почти половину этого времени провела в тоске.
По дороге на работу в метро я смотрела на толпы невротиков (которые совершенно спокойно смотрели в свои смартфоны) и думала: «Может быть, я другая? Может, со мной что?то не так? Может, у меня серьезные проблемы?» На прошлой неделе я прошерстила интернет в поисках информации о различных психических заболеваниях, выискивая знакомые симптомы, чтобы найти ответ.
Ближе к концу сессии с Самантой, когда мы покончили с обычными вводными и установками, я набралась смелости и спросила о диагнозе из интернета:
– Вы думаете, у меня биполярное расстройство?
Саманта рассмеялась:
– У вас точно нет биполярного расстройства.?– А потом она спросила: – Хотите знать свой диагноз?
Я не закричала: «Леди, я общаюсь с вами почти десять чертовых лет! Конечно, я хочу знать свой чертов диагноз!», только потому, что Саманта научила меня общаться корректно. Спасибо, Саманта.
Вместо этого я совершенно спокойно сказала:
– Да, конечно.
Я заметила, как челюсть Саманты словно в момент стала каменной, а взгляд – пристальным:
– У вас комплексное посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), уходящее корнями в детство и проявляющееся через постоянную депрессию и тревожность. У человека с таким прошлым подобного состояния не может не быть.
– Ммм, ПТСР.
У меня было действительно мерзкое детство, и я сама могла бы догадаться.
– Не просто ПТСР. Комплексное ПТСР. Разница в том, что традиционное ПТСР часто связано с моментом травмы. Те же, кто страдает комплексным ПТСР, подверглись длительному насилию-травме. Они страдали годами. Насилие над детьми – самая распространенная причина комплексного ПТСР. – Саманта опустила глаза в нижнюю часть экрана и продолжила: – О, наше время подошло к концу! Продолжим на следующей неделе.
Закрыв окно Skype, я сразу же полезла в Google. Поскольку никогда не слышала о комплексном ПТСР. Удивительно, но результатов оказалось не слишком много. Из Wikipedia я попала на правительственный сайт, посвященный ветеранам войн. Список симптомов оказался очень длинным. И это был не столько медицинский документ, сколько моя биография: трудно справляться с эмоциями, склонность к чрезмерному доверию неподходящим людям, вечное самоуничижение. Проблемы с поддержанием отношений, нездоровые отношения с абьюзером, склонность к агрессии и в то же время неспособность терпеть агрессию со стороны других… Все так. Это же я.
Чем больше я читала, тем яснее мне становилось, что все стороны моей личности подпадают под диагностические определения. Я не понимала, насколько далеко зашла болезнь. Насколько она меня поразила. Мои желания. То, что я люблю. Как говорю. Мои страхи, увлечения, странности, пищевые привычки, количество выпиваемого виски, умение слушать и видеть. Все – абсолютно все – находилось под влиянием болезни. Моя травма буквально пульсировала в моей крови и определяла все решения моего мозга.
Этот тяжелый груз заставлял меня сходить с ума от горя. Я много лет пыталась построить новую жизнь, непохожую на мое детство. Но неожиданно мне стало ясно, что все конфликты, утраты, неудачи и проблемы корнями уходят именно туда: в меня и мое детство. Я – ненормальный человек. Общий знаменатель всех трагедий собственной жизни. Ходячий учебник по психической болезни.
Что ж, это прекрасно все объясняет. Конечно, мне трудно сосредоточиваться на работе. Разумеется, я расстаюсь со многими любимыми людьми. Конечно, я ошибаюсь, думая, что могу спокойно войти в мир хорошо воспитанных, образованных людей и добиться успеха. Потому что я – человек, страдающий комплексным ПТСР, тот, кто описан на изученных мной интернет-страницах, больной и неполноценный.
Оранжевые стены кабинета надвинулись на меня. Я не принадлежу этому месту. Я вообще ничему не принадлежу. Около двух часов я просидела за столом, отчаянно пытаясь доказать себе, что способна проработать полный день, но при этом не видела экрана своего компьютера. За дверями кабинета над чем?то смеялись коллеги, и их игривые голоса казались мне смехом гиен в саванне. Я схватила пальто и словно бешеная выскочила из офиса на холод, но даже на улице мне не удалось успокоиться. В ушах моих стучало одно слово: «Сломлена. Сломлена. Сломлена.»
Десять лет я думала, что сумею убежать от своего прошлого. Но сегодня понимаю, что бегство – это не выход. Нужно что?то другое.
Я должна это исправить. Починить себя. Пересмотреть свою историю, которая до сегодняшнего дня строилась на лжи умолчания, перфекционизма и фальшивых счастливых развязок. Нужно перестать быть ненадежным рассказчиком. Нужно беспристрастно и пристально взглянуть на себя, свои поступки и желания. Нужно разрушить ту выверенную жизнь, которую я для себя построила, – ведь она может рухнуть в любую минуту.
И я знаю, с чего нужно начать.
Искупление любого злодея начинается с истории его происхождения.
Часть I
Глава 1
У меня есть четыре семейных фильма, которые я никогда не выброшу. Кассеты лежат в самом высоком и далеком углу моего шкафа. Посмотреть их я не могу – у кого сегодня есть видеомагнитофон? И все же я храню их, как последние реликвии собственного детства. Так что цель у них все же есть.
Я всегда знала, что несу свое прошлое с собой, но кроется оно в настроениях и вспышках воспоминаний. Занесенная рука, прикушенный язык, момент ужаса. Узнав свой диагноз, я поняла, что мне нужна конкретика. Поэтому взяла напрокат видеомагнитофон, разобралась со множеством таинственных штекеров и проводов и вставила первую кассету.
Она начиналась с Рождества. Я увидела четырехлетнюю девочку в бархатном платьице. Тоненькую шейку охватывает огромный белый кружевной воротник. У девочки густая прямая челка и тоненькие косички. Это же я, но я себя почти не узнавала. Нос у девочки гораздо шире моего, а лицо круглее. И она кажется счастливой – это же невозможно! Но я помнила все игрушки, которые она доставала из коробок, все до единой. Как я любила эту синюю лупу, эту книжку «Волшебный школьный автобус», эту бирюзовую сумочку в форме раковины. Что я сделала со всем этим? Куда все делось?
Лента крутится дальше. Вот девочка стоит на коленях на полу гостиной с пакетом, полным фотографий овощей. Она готовит детсадовский проект «пищевая пирамида». Я с удивлением заметила, что когда?то у меня был британский акцент.
– В апельсинах есть ВИТТамин С,?– с улыбкой объявляет малышка, демонстрируя две симпатичные ямочки. У меня их больше нет.
А вот уже Пасха, и девочка разыскивает пластиковые яйца. Она ползает вокруг дивана, наполняя свою маленькую корзиночку. Дом, где я выросла, кажется мне незнакомым – все очень скромно, на стенах никаких украшений, мебель в гостиной кажется удивительно маленькой. Я возвращаюсь в прошлое и понимаю, что в тот момент мы прожили в США меньше двух лет. И еще не заполнили наши комнаты расписными китайскими ширмами, разнообразными «штучками» и батиками в рамках. У нас еще не появилось пианино. В тот момент у нас была только ротанговая мебель, привезенная из Малайзии, и подушки с цветочным узором, слишком тонкие, чтобы прятать под ними яйца.
Сцена меняется в последний раз, и камера показывает девочку с матерью. Они расположились на газоне рядом с кустами роз в полном цвету. Я вижу роскошные розовые и желтые цветы. Мама очень красивая. На ней просторная рубашка и джинсы. На газон она вышла босиком. Мама абсолютно спокойна и уверена в себе. Она выдувает мыльные пузыри, а девочка гоняется за ними, хохочет во все горло и наворачивает круги на траве.
– Я хочу попробовать! – кричит она.?– Хочу попробовать сама!
Мама не обращает на нее внимания.
Мое взрослое «я» абсолютно готово осудить мать на этом видео. Возненавидеть ее. Она мне не позволяет. Ей кажется, что я не смогу. Но потом мама подносит палочку с мыльной пеной к моим губам. Я дую слишком сильно, и раствор летит во все стороны. Мама снова окунает палочку в раствор и направляет меня, пока я не сделаю все правильно – мне еще не дается красивый мыльный пузырь, который улетает к небесам. От этой сцены у меня возникает странное ощущение: слишком много – и в то же время недостаточно. Подождите – кто эта женщина? Что за беззаботная жизнь на экране? Все было не так. Это не вся история. Покажите мне больше. Но запись заканчивается. Все слишком статично.
Наша семья не сбегала в Америку. Мы приехали, чтобы добиться успеха.
Мне было два с половиной года, когда мы уехали из Малайзии и поселились в Калифорнии. Отец работал в технологической компании, и ему в рамках пакета релокации предоставили дом с выгодной арендной платой. Для моего папы это было возвращение.
Он был самым умным ребенком в маленьком шахтерском городке Ипох, где добывали олово. Рос в бедной семье, где все скромные средства мой дед часто просто проигрывал. Отец не пошел по его стопам. У него были мозги и воля. С проблемами ему помогали справляться задачи по математике и английский язык, потом он шел в библиотеку, брал там другие учебники и решал примеры из них. При этом он вовсе не был ботаником – вместе с другими загорелыми как шоколад мальчишками он часами гонял в регби. Его все любили, он добился больших успехов в учебе – весьма многообещающее начало.
Но когда он обратился в американские колледжи с вопросом о стипендиях, ему ответили: не стоит тратить свое время, стипендии для иностранных абитуриентов не предусмотрены.
Отец набрал 1600 баллов на экзаменах – потрясающий результат, который говорит о блестящих способностях к науке. Эти баллы стали его билетом из мира бедности – и из Малайзии. Старшая сестра, которая удачно вышла замуж, одолжила ему денег на поступление. Он снова обратился в американские колледжи, и все были готовы принять его.
Отец, который всю жизнь провел в тропической жаре, с испугом смотрел на присланные из колледжей Лиги плюща буклеты: фотографии студентов в теплых пальто и шарфах на фоне заиндевелых старинных зданий или осенних пейзажей его пугали. А в проспекте престижного калифорнийского университета фотографии были совсем другими: студенты в шортах и майках играли во фрисби на зеленых газонах. Неудивительно, что отец выбрал именно этот колледж.
– Ты могла бы быть девушкой Восточного побережья и жить в другом мире,?– часто говорил отец.?– А в Калифорнии ты оказалась только из-за этого чертова фрисби.
После окончания учебы отец несколько лет работал в разных странах, а потом вернулся в Малайзию, чтобы остепениться. С мамой он познакомился в банке – она была операционисткой. Мама была молода, красива, обаятельна, а отцу было уже двадцать шесть лет – настоящий старикан. Мать постоянно твердила, что ему пора кого?то найти. Мои родители встречались два месяца, а потом поженились.
А вскоре родилась я. В том году король Малайзии до смерти забил парня-кэдди клюшкой для гольфа за то, что тот посмеялся над его неудачным ударом, и это событие не имело никаких последствий. Насилие и коррупция пугали моего отца. Мы – этнические китайцы, то есть представители этнического и религиозного меньшинства, которое в Малайзии подвергалось дискриминации. Когда отец был еще ребенком, его дядя, мать и старшая сестра жили в Куала-Лумпуре, когда там начались этнические чистки. Сотни китайцев были убиты. Сестра моего отца чудом сумела покинуть свой офис и найти безопасное жилье в китайском квартале, где вся семья пряталась несколько дней, – друг, у которого были связи в полиции, приносил им еду, чтобы они не голодали. А на улицах убивали всех – даже детей, которые в школьных автобусах ехали на учебу.
Отцу были хорошо знакомы свободы и привилегии США. Он знал, что в Малайзии его возможности ограниченны. Если бы мы остались, я бы никогда не получила хорошего образования и не нашла бы работу – мне наверняка пришлось бы ехать за границу, чтобы последовать его примеру. Так чего же мы ждем?
И мы переехали в красивый дом в Сан-Хосе с большой верандой и бассейном. Рядом находились хорошие школы (хотя, чтобы поступить в лучшую, пришлось соврать о своем адресе). Отец купил Ford, мама – всем нам подходящую одежду. Родители обставили дом нашей старой малайзийской мебелью, но мне купили американскую кованую кровать. Специально для девочки по имени Стефани. Родители выбрали мне лучшее имя – оно означало «та, что носит корону».
По субботам родители пользовались всем, что давала им жизнь в комфортном загородном районе. Они водили меня в Технический музей инноваций, Детский музей открытий или в парк аттракционов. Мама много времени проводила вместе с другими матерями, интересуясь лучшими образовательными возможностями нашего района. Когда культурная программа надоедала, мы устраивали барбекю у бассейна для других малайзийских экспатов с семьями. Мама жарила на гриле цыплят в медовой глазури и всегда оставляла мне ножки.
Субботы у нас были для развлечения. Воскресенья – для покаяния.
По воскресеньям мы ходили в церковь. Отец надевал галстук, а мы с мамой – платья в цветочек с огромными рукавами-фонариками. Вместе с белыми прихожанами мы пели гимны, а потом отправлялись в местный китайско-вьетнамский ресторан, и я всегда заказывала первое блюдо из меню: рисовый суп с лапшой. Когда возвращались домой, мама усаживала меня за стол, где лежал желтый блокнот на пружинке. На первой странице я давно написала «ДНЕВНИК». Однажды в воскресенье мама написала мне такое задание:
«Пожалуйста, напиши о том, как ты провела время в парке аттракционов Санта-Крус. Чем ты занималась? Что видела? Постарайся как можно интереснее описать свой день с утра и до вечера. Пиши аккуратно!»
Я корпела над дневником больше часа, хотя написать мне нужно было всего страницу. Мне было шесть лет, и я постоянно на что?то отвлекалась – играла с бисерными ковриками, прикрепляла маленьких фетровых лам и помидорки на перуанскую ткань, висевшую на стене, рисовала какие?то картинки на другой странице. Но все же я сумела собраться и переключиться на задание.
«Привет, ребята!» – написала я. Это было необычно: как правило, я начинала каждую запись со слов «Дорогой Дневник!», но в тот день мне захотелось разнообразия.
«В субботу мы ездили в парк аттракционов Санта-Крус. Сначала нам пришлось постоять в очереди, чтобы купить билеты. Сначала мы отправились на «Пещерный поезд». Там было не очень страшно. Мы прошли через машину времени и увидели, как пещерные люди танцуют, ловят рыбу, стирают и сражаются с медведями. А потом я прокатилась на Колесе обозрения. Оно было таким огромным, что маме пришлось прокатиться вместе со мной».
«Как?то не очень увлекательно»,?– подумала я. Нужно добавить что?то поинтереснее. Нужно показать маме, как мне все понравилось, ведь ей пришлось сильно постараться, чтобы отвезти меня туда.
«А потом я играла в «лягушек». После первой игры я получила приз! Потом я отправилась на такую штуковину, которую называют «батут». И я сделала сальто! А потом еще раз! Тетенька сказала, что у меня отлично получилось. Я отлично провела время и чудесно повеселилась!»
Чтобы подвести итог, я решила привлечь внимание к своему необычному обращению. И написала: «Эй! Ты заметила, что у меня другое начало? Я так сделала, чтобы было веселее. Люблю тебя, Стефани».
Я перечитала все написанное и осталась довольна. Вроде бы все хорошо. Я позвала маму. Мама села в кресло, положила на колени блокнот и взяла красный карандаш. Я заняла обычное место – встала слева от нее, сложив руки перед собой, – и стала смотреть, как мама исправляет. Она испещрила мой текст красными Х, кружочками и подчеркиваниями. Каждая красная отметка была словно удар под дых. В конце концов, я почти не могла дышать. О, нет! Я такая глупая! О, нет!
Закончив читать, мама тяжело вздохнула и написала внизу оценку моей работы:
«В тексте может быть лишь одно «сначала». Ты слишком часто пользуешься словом «потом». Потом я прокатилась на колесе обозрения. Потом я играла в «лягушек». Старайся пользоваться другими словами. И «отлично» ты тоже повторила два раза. Нехорошо!»
Внизу страницы мама поставила большую оценку С-минус (тройка с минусом), а потом повернулась ко мне:
– Я уже дважды говорила, чтобы ты реже пользовалась словом «потом». Я велела тебе написать поинтереснее. Ты меня не поняла? А что это ты написала в конце? Что значит «чтобы было веселее»? Я не понимаю.
– Прости меня,?– сказала я, но мама уже полезла в свой ящик, и я протянула руку. Мама занесла над головой пластиковую линейку и опустила ее на мою ладонь: хлоп. Я не заплакала. Если она увидит, что я плачу, то назовет меня жалкой и повторит наказание. Мама закрыла блокнот и сурово сказала:
– Завтра все перепишешь еще раз.
Она заставляла меня вести дневник, чтобы научить лучше выражать свои мысли – а еще чтобы сохранить мое драгоценное детство. Мама надеялась, что, став взрослой, я буду с любовью перелистывать этот блокнот, который станет будить во мне светлые воспоминания. Но, листая его сегодня, я понимаю, что мама не справилась. Я не вспоминаю поездку в Санта-Крус, танец львов или отдых на пляже в Мендосино. У меня проигрывается лишь одно яркое воспоминание – удар прозрачной пластиковой линейкой по ладошке.
Темой похода было «Взросление», что, как мы вскоре узнали, означало «Половая зрелость».
Наш клуб девочек-скаутов никогда не делал этого прежде – матери раньше не ходили с нами в походы. Но на сей раз все было иначе – настало время первого опыта. Нам было по одиннадцать лет, и в нашей жизни многое менялось.
В лагерь мы приехали в субботу ближе к вечеру. После ужина настало время игр. Мы рисовали и громко хохотали над дурацкими картинками родителей. А потом девочки отправились играть в подвижные игры, а наши матери остались сидеть на диванах и болтать о женских делах. Моя мама по сравнению с остальными выглядела прекрасно. Многие женщины располнели и одевались в мешковатую одежду. Две азиатки неважно говорили по-английски, поэтому забились в уголок, словно не желая, чтобы их кто?нибудь видел. Моя же мама сидела с абсолютно прямой спиной и была в зале главной. В футболке и джинсах с высокой посадкой она выглядела прекрасно. Каждое утро мама часами играла в теннис – и благодаря этому у нее были очень красивые плечи и руки. Идеально уложенные волосы украшали ее голову, как нимб. А вот голос у нее был странный – высокий, подрагивающий, с сильным малайзийско-британским акцентом. Я слышала, как он разносится по всему дому. Но никто, казалось, этого не замечал, потому что после ее слов то и дело раздавались взрывы хохота. Мужчины считали ее остроумной и невероятно привлекательной, женщины – щедрой и обаятельной, той, что всегда берет под свое крыло новых иммигрантов, знакомит их с местными обычаями, угощает «Маргаритой» и приглашает на обед в честь Дня благодарения (хотя мама всегда покупала индейку и утку по-пекински, чтобы как?то дополнить сухое мясо).
А тем временем девочки стали разговаривать про группу ‘N Sync.
– А мне больше нравится BSB,?– сказала я.
Дочь руководительницы нашего отряда фыркнула:
– BSB для мелкоты!
Другие девочки с ней согласились и отвернулись от меня. Я потащила мою единственную подружку спать пораньше, чтобы поболтать о привидениях и всем таком. Но, прежде чем выйти, я обернулась и увидела, как моя мама обменивается телефонами с другими женщинами, и все они чуть ли ни в очередь выстраиваются, чтобы записать свои телефоны в ее блокноте.
На следующий день у нас были дополнительные занятия, посвященные половой зрелости. Нам принесли прокладки и тампоны и долго объясняли и показывали, как вести себя во время месячных. А потом началось групповое занятие – нас усадили в кружок, чтобы мы разговаривали о своих чувствах, связанных с половой зрелостью… Наверное, было и еще что?то, но оно меня так смущало, что я почти все забыла. Сохранилось лишь одно неприятное воспоминание. Нам принесли большие рулоны бумаги, мы расстелили ее на полу. Девочки ложились на бумагу, и матери обводили контуры их тел маркером. А потом мать и дочь вместе должны были нарисовать те изменения, которые произойдут с телом со временем. Нарисовать грудь. Волосы под мышками и на лобке. Я пыталась свести все к шутке и нарисовала вонючие зеленые волны, исходящие из моих подмышек, и кулон в форме гениталий на шее, но все упражнение показалось мне просто отвратительным. На моих будущих грудях не было сосков. Ни я, ни мама не осмелились нарисовать соски. Лишь большие, круглые буквы U, нарисованные фиолетовым маркером на груди.
