Полная версия:
Театр похищенных людей
Стеф Нельсон
Театр похищенных людей
Steph Nelson
THE FINAL SCENE
Copyright © 2024 by Steph Nelson All rights reserved.
Публикуется с разрешения автора и ее литературных агентов, Ethan Ellenberg Literary Agency (США) через Игоря Корженевского из Агентства Александра Корженевского (Россия).
© Рокачевская Н. В., перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026
Посвящается НВИ
Глава 1
Брук не помнит первый день в этом доме, но никогда не забудет, как ее схватили.
В тот летний день в Портленде солнце согревало ей спину. Небо напоминало сливочное мороженое. Она была в серой юбке-карандаш и черных босоножках на завязках. Легкий ветерок играл с оборками на белой блузке без рукавов, щекоча плечи. К бедру прижималась сумка «Луи Виттон», которую Брук точно не могла себе позволить, но опустошила кредитную карту, чтобы произвести хорошее впечатление на новой работе.
Обычно Брук носила волосы распущенными, но из-за жары к концу рабочего дня решила собрать их в маленький хвостик. Она совершенно сливалась с толпой и все эти долгие годы думала, не потому ли он выбрал именно ее. Решил, что ее исчезновения никто не заметит. Но хотя внешность у нее была ординарной, рост средний, а вес слегка выше желаемого, она находилась в лучшей своей форме.
Тридцать лет, недавно развелась, жила в квартире с овдовевшей матерью и совместно с бывшим воспитывала малышку. После долгих лет работы девочкой на побегушках или фриланса, за который слишком мало платили, Брук наконец-то получила работу мечты в газете «Орегонцы». Она была готова к чему угодно.
К чему угодно, кроме него.
Он сел рядом с ней на скамейку автобусной остановки. Ничего необычного. Примостился на другом конце скамейки, словно принимая негласные правила рассадки. Брук вставила наушники и включила аудиокнигу. Какой-то детектив о семейных дрязгах. Когда подошел автобус, уже стемнело, и они с этим типом одновременно пошли к открывающимся дверям. Он жестом предложил Брук пройти первой, но не улыбнулся. Лицо заросло щетиной, словно он не прикасался к бритве несколько дней, а глаза покраснели. Брук показалось, что он, возможно, под кайфом. В конце концов, в Орегоне торчки встречаются на каждом шагу.
В автобусе было полно народа, поэтому Брук села на первое попавшееся место в середине салона. Она сменила босоножки на каблуках на удобные балетки и сунула их в большую сумку. Детектив набирал обороты, и Брук, уставившись в окно, погрузилась в сюжет, забыв о том мужчине. Автобус то и дело останавливался в привычном ритме поездки домой. Последние пассажиры выходили вместе с ней, и Брук уже знала большинство из них – обычная ежедневная рутина.
Небритый мужчина со скамейки вышел на ее остановке первым. Он заранее пересел на место поближе к передней двери. На улице он щелчком открыл зажигалку «Зиппо» и замер, чтобы прикурить.
Брук заметила это – любая женщина, находясь одна в темноте, следит за незнакомыми мужчинами поблизости. Не из страха или беспокойства. Не в тот момент. Скорее чтобы держать ситуацию под контролем и создать буфер между собой и опасностью, если понадобится. Брук предстояло еще немного пройти до своей небольшой квартиры, но, если она будет внимательна, ничего не случится.
«Главное – успеть домой к Джесси, чтобы искупать ее и уложить спать».
Днем малышка оставалась с бабушкой, но, получив место в газете, Брук возвращалась домой все позже и позже. Да, это была работа ее мечты, но любая новая работа требовала времени, чтобы освоиться, и в ее случае этот процесс был непростым. Она задерживалась допоздна, чтобы каждый новый день начинать с чистого листа.
Знакомые пассажиры разошлись кто куда, и Брук тоже пошла домой сквозь облако никотина, оставленное тем мужчиной. Он не был похож на человека, возвращающегося с работы, ну и что? Он выглядел слегка неопрятно, и она никогда раньше не видела его в автобусе, но это же не повод для страха. Тем не менее она выключила аудиокнигу, чтобы не терять бдительности.
Вскоре на фоне мягкого постукивания балеток Брук по тротуару сзади раздались тяжелые шаги. У Брук подскочил пульс. Неужели это он? Она оглянулась через плечо, делая вид, будто поправляет сумку, чтобы это не выглядело так очевидно. Даже в темноте она поняла, что это он. Неужели и правда ее преследует?
Они были одни в тихом и глухом уголке города, только издалека доносились автомобильные гудки. Позади них на оживленной улице, где остановился автобус, горели фонари. Но чтобы добраться домой, Брук надо было идти в другую сторону, углубиться в темноту.
Внутри забили тревожные колокола, обострив все чувства. Она осмотрела открытые магазины на случай, если понадобится нырнуть в один из них.
В груди нарастала паника, и Брук уже не могла ее игнорировать, поэтому зашла в маленький бар, чтобы пропустить мужчину вперед. Она больше не могла выносить его присутствия за спиной. Она смотрела, как он неспешно проходит мимо, словно даже не заметив ее.
Какое облегчение!
«Я сама себя накрутила. Просто разыгралось воображение».
Через несколько минут Брук вышла из бара, но тот мужчина никуда не делся – изучал стенд с газетами как раз там, где ей нужно было пройти. Он бесстрастно взглянул на нее и вернулся к своему занятию. Он увидел ее, но, по правде говоря, все еще не давал реального повода для страха. Просто шестое чувство. Которое, возможно, было совершенно беспочвенным. Но тем не менее Брук не терпелось попасть домой к Джесси, она была измотана после работы и плохо соображала.
Брук решительно направилась в его сторону, чтобы пройти мимо, и, когда была всего в десяти шагах, он тоже пошел вперед в том же ритме.
И снова ее охватило облегчение. По крайней мере, он шел впереди. Теперь она могла контролировать дистанцию, поэтому продолжала замедлять шаг, чтобы увеличить ее.
Через два квартала мужчина свернул налево, в освещенный переулок.
Плечи Брук, поднявшиеся до самых ушей, расслабились. И правда, всего лишь разыгралось воображение. Проходя мимо того места, где он свернул, она заглянула в переулок, чтобы посмотреть, как далеко он ушел.
Его там не было.
Ну и ладно. Может, он работает в ночную смену в каком-то из тех ресторанов и зашел через черный ход. Вход для персонала. Откуда ей знать о его планах на вечер?
Но она все равно ускорила шаг.
«Ничего страшного, все в порядке», – подумала она, но ее нервная система вопила, что невидимая угроза гораздо хуже той, что была на виду.
Учащенное сердцебиение отдавало пульсацией крови в ушах. Дыхание Брук стало поверхностным, горло стянуло. Но снова ее рассудок возражал телесным ощущениям. Нет никакой угрозы. Просто в автобус сел новый человек, вышел на той же остановке и двинулся в том же направлении. Как будто никто не имеет на это права. Глупо. Она ведет себя глупо и накручивает до панической атаки. Ведь мужчины уже нет.
И все же Брук сжала сумку и чуть не перешла на бег, пока не оказалась почти у своей квартиры на первом этаже. Оставалось только пройти мимо блока гаражей. Не сводя глаз с входной двери, она нащупала в сумке ключ. Изредка Брук позволяла себе оглядываться как бы невзначай, но не так, чтобы со стороны казалось, будто она растерялась и представляет собой легкую добычу.
Но Брук так и не прошла мимо гаражей.
Все произошло очень просто: рывок за хвост, огромная теплая ладонь, закрывшая рот, а затем укол в плечо. Последней ее мыслью было: «Вот и все. Вот так я и умру».
С тех пор прошло десять лет.
Глава 2
Закончив рассказывать Кинси о дне своего похищения, Брук подходит к окну и смотрит на лес.
Она знает, что сейчас август, потому что у них есть календарь. Она знает, что этот дом находится недалеко от орегонского побережья, потому что Митч однажды сказал ей об этом. Но с тех пор как Брук сюда попала, она отходила от дома всего на несколько шагов. Это максимально дозволенное расстояние.
Если, конечно, они хотят остаться в живых.
Брук не рассказала Кинси о своей дочери. Это еще кажется слишком болезненным, даже спустя десять лет.
Десять лет.
Возраст Джесси. Столько же лет девочка живет без мамы.
Что ее папа говорит Джесси об отсутствии Брук? Как Джесси сейчас выглядит? Брук все еще помнит ее малышкой.
«Но у Джесси хотя бы есть бабушка».
Бабушка будет рядом с ней, насколько позволит Йен. А вот Брук рядом не будет. Ей ни за что не сбежать отсюда. Но оставаться в живых – это своего рода акт неповиновения тому, что у нее отобрали привычную жизнь. Это не надежда. Брук точно знает, что такое надежда, и она мертва. Надежды нет.
Кинси сидит на полу, играя с куклами, и не смотрит на Брук. Если они не смотрят друг другу в глаза, похититель не знает, что они разговаривают. В системе наблюдения нет звука.
Кинси поправляет платье своей куклы – Болтушки Кэти[1]. Вероятно, именно с ней в детстве играла Грейс, их похитительница, потому что кукла сломана. Рыжевато-каштановые волосы потускнели, один глаз не открывается, нет веревочки, за которую надо потянуть, чтобы кукла «заговорила».
– Значит, это тоже был Митч? Это он тебя схватил?
Кинси знает, что это был он. Брук уже рассказывала об этом, но Кинси не всегда внимательна. Она здесь всего два месяца, и Брук беспокоится, что она не воспринимает реальность как должное. Нужно смириться со скукой и придерживаться сценария. А еще уметь импровизировать, когда появляется Грейс и вклинивается в сценарий. Надо все время быть начеку, запоминать то, что кажется неважным. Никогда не знаешь, когда мелкие детали станут вопросом жизни и смерти.
Окно в доме приоткрыто совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы впустить свежий воздух. Брук закрывает глаза и наслаждается ветерком, ласкающим щеки. Пахнет влажной хвоей и морем.
Дом стоит посередине участка в три акра и окружен соснами, не считая заросшего сорняками палисадника и гравийной подъездной дороги с разворотным кругом. Больше Брук ничего не видит. Дальше только деревья, а примерно в двухста футах[2] от границы участка проходит дорога, которая, видимо, соединяет их с цивилизацией.
– Брук? Это был Митч? – повторяет Кинси.
Она из тех, кто не может держать бурный темперамент в узде, что бы ни делала. Поэтому ее косички подпрыгивают, когда она говорит, кончики задевают металлический обруч на шее. Такой же, какой носит Брук вот уже десять лет.
Обруч одновременно позволяет им жить и может убить.
На Кинси желтое платье до колен, с большим белым воротником, и вязаный кардиган. Она играет роль Грейс Гамильтон в детстве, девяти лет от роду. Неважно, что ей двадцать три.
– Ага, – говорит Брук, отворачиваясь от окна и бросая взгляд на камеру, висящую у потолка. Она возвращается на кухню, чтобы навести порядок в кладовке, прежде чем кто-нибудь заметит, что она отклонилась от сценария. Весь день за ними наблюдают. – Я почти уверена, что Митч – единственный, кому Грейс когда-либо доверяла. Он целую вечность был ее верным пажом.
Кинси отрывает взгляд от Болтушки Кэти и непонимающе смотрит на Брук. Она не улавливает шутку о том, что у Грейс и Митча какая-то извращенная любовная связь.
«Ну да ладно». Не у всех же такое чувство юмора, как у Брук.
Митч похитил каждую из них, чтобы они играли определенную роль, а Грейс верит, что если воссоздаст определенные эпизоды из собственного детства, то исцелится и обретет покой. Поэтому они разыгрывают эти наспех состряпанные сцены, изображая идеальную семью. Никто не знает, происходило ли это когда-либо на самом деле. Да это и не имеет значения.
Только Брук продержалась так долго, и при мысли о последних десяти годах, обо всех погибших людях, все внутри у нее сжимается. Но она не плачет. Вероятно, потому, что уже выплакала все слезы и теперь бережет каждую слезинку для ночной темноты. Для тех мгновений, когда она остается в одиночестве и за ней не следят камеры.
Она бережет слезы для Джесси.
– Ты видела тело Тайсона? – спрашивает Кинси.
Брук каменеет, сжимает зубы.
– Давай не будем об этом. Не будем говорить о Тайсоне. – Она ставит на полку консервные банки с супом и поворачивает их этикетками наружу. – Я не хочу говорить о тех, кто не выжил. Что еще ты хочешь знать?
– В чем секрет выживания? Как тебе удалось продержаться так долго? – спрашивает Кинси, словно у нее заготовлен целый список вопросов.
Брук пожимает плечами.
– Я соблюдаю правила. Это единственный способ.
Кинси задумчиво хмыкает, словно Брук – гуру по выживанию в заточении и обладает глубочайшими познаниями в этой области.
– Например, – продолжает Брук, – ни о чем не проси, когда приходит Митч. Перестань жаловаться и веди себя идеально, когда здесь Грейс.
В прошлой жизни Кинси была элитной секс-работницей. Митч притворился клиентом и накачал ее наркотиками. Вот так просто. Не выяснял, где она живет, не следил за ней в автобусе, не искал обходной путь, чтобы перехватить ее, не прятался в тени, рискуя совершить ошибку. Вот как Митч действует теперь.
В сущности, в последние годы Митч похищал только тех, кого считал бесполезными для общества. Наркоманов, бродяг и тому подобных. Легкая добыча.
Узнав, что Кинси не бродяжка, Брук обрадовалась. Может быть, ее будут искать. Родные, друзья, кто угодно. Но семья давно отреклась от нее за решение бросить юридический факультет и заняться проституцией, и они много лет не общались. Кинси была уверена, что за ней придут ее «девочки», но Брук не особо надеется, что разношерстная группа секс-работниц начнет играть в детективов, какими бы хитроумными они ни были.
Никто не пытался их вызволить. Никого из них.
Через несколько лет Митч сообщил, что у ее мамы и Йена после безуспешных поисков закончились деньги.
Поэтому теперь Брук думает лишь о том, чтобы соблюдать правила Грейс. Это ключ к выживанию, а Брук всегда умела жить по правилам. Как оказалось, когда от этого зависит выживание, ей просто нет равных. Но это не значит, что Брук не заплатила высокую цену за послушание.
Каждый проклятый день она расплачивается собственной человечностью.
А Грейс переменчива. Даже установленные правила порой меняются, и никогда не знаешь, когда она сорвется. С одной стороны, она просто пожилая женщина за семьдесят, но с другой, – психопатка. У нее есть Митч, который поддерживает дом в приличном состоянии и занимается бог знает чем еще в свободное от похищений время. Тоже психопат. Причем хорошо оплачиваемый психопат. Добавьте к этому, что для своего возраста Грейс вполне здорова и бодра. И к тому же очень хочет добраться до финальной сцены, которая, как выяснила Брук, будет означать ее полное внутреннее исцеление. Когда Грейс успешно освободится от детских воспоминаний с помощью свой «труппы».
Полное безумие, но Брук занимается этим так долго, что больше не зацикливается на предпосылках происходящего.
Брук играет роль матери Грейс, Хелен Гамильтон. Тайсон, о котором спрашивала Кинси, раньше играл роль Альберта Гамильтона, отца Грейс. Их всегда только трое, плюс-минус, в зависимости от того, кого недавно убрали из «труппы».
Роли бессмысленны и предсказуемы. У Брук – работа по дому; она готовит, печет и убирается. Кинси играет с немногочисленными игрушками – Болтушкой Кэти и жутковатыми куклами-троллями с цветными волосами, еще у нее есть пара детских книжек. В основном она сидит в гостиной и делает вид, что играет, пока Брук убирается или готовит.
Тот, кто играет Альберта, занимается делами на улице – пропалывает сорняки и рубит дрова. В остальное время он должен читать газету. Одну и ту же газету за двадцать третье марта 1962 года.
Время от времени появляется Грейс и вживается в роль юной Грейс, взаимодействуя с Хелен (Брук) и тем, кто в данный момент играет Альберта. Когда она здесь, ошибки и оплошности могут стоить жизни.
Такое уже случалось.
Глава 3
Один случай с Альбертом особенно врезался Брук в память. Это было в первые годы ее пребывания здесь. Он был молод, лет восемнадцати. Новенький. В доме он провел уже несколько дней, но впервые встретился с Грейс. Он не отреагировал, когда та назвала его папой. То ли замечтался, то ли забыл, что должен играть роль. Брук не знала. Грейс вышла из образа и сделала ему одно устное предупреждение. От хмурого взгляда на лбу у нее прорезались глубокие морщины, губы застыли в вечной гримасе. У Брук это вызывало мурашки по коже. От того, как Грейс это сказала. Добрые слова, но без тени доброты. Только ледяные голубые глаза, буравящие парня насквозь.
Когда Грейс опять приехала через несколько дней, все повторилось. Брук была потрясена. У тебя здесь только одна задача – играть хорошо, а он словно не верил, что Грейс настроена серьезно. В считаные секунды в руках у женщины оказался маленький квадратный пульт, пальцы замерли над кнопкой.
Брук ахнула. Она знала, зачем нужен пульт, но парень не подозревал об этом, как выбежавший на дорогу глупый щенок. Грейс нажала кнопку, и через металлический ошейник парня пронзил резкий разряд электричества.
Но лишь для того, чтобы привлечь его внимание.
Брук оцепенела, а Грейс раз за разом била его током. Крошечными разрядами.
Наверное, Брук могла бы вмешаться. Сбить Грейс с ног, набросившись сзади, или что-то в этом роде, но у той был пульт, да и Митч стоял поблизости, положив руку на кобуру пистолета. Что ей было делать? Затем, когда бедняга подумал, что все кончено, и приходил в себя, Грейс улыбнулась, сжав губы. Когда улыбка исчезла, она нажала кнопку, повторяя: «Тебя зовут Альберт. Ты папа. Альберт. Папа. Альберт. Папа». Молодой человек дергался на полу и бился в судорогах, пока не затих.
Грейс приказала Митчу оставить тело на ночь в доме. В назидание остальным о том, что может случиться. Она всегда так делала после того, как «увольняла» кого-то из актеров.
Брук старается не думать обо всех трупах, с которыми провела в доме одну или несколько ночей. Сколько раз она становилась последним свидетелем смерти. Эти мысли преследуют ее каждый раз, когда такое происходит.
«Могла ли я это остановить?»
«Я должна была попытаться».
Но больше она не мучает себя этими мыслями. Какой смысл?
Роль с самой высокой текучкой сейчас получила Кинси: юная Грейс. Можно подумать, будто играть ее легче всего, потому что всякий раз, когда приходит Грейс, юная Грейс должна прятаться в спальне. Это ее единственная задача. Сначала Брук недоумевала, какой смысл в этой роли, если не приходится ничего делать, кроме как сидеть в спальне. Она словно заполнитель на те часы, когда Грейс отсутствует. За годы старуха несколько раз намекала, что единственная настоящая задача юной Грейс – участие в финальной сцене всей шарады. Ей предстоит сыграть решающую роль в последнем акте, а до тех пор она просто должна следовать правилам. Кроме того, две Грейс в одном месте в одно и то же время создадут аномалию, как называет это настоящая Грейс, и сцену придется перезапустить.
«Перезапустить» для Грейс значит сыграть заново с кем-то новым. Брук выяснила это много лет назад, когда одна девочка, игравшая юную Грейс, постоянно выходила из спальни и просила Брук испечь печенье, пока Грейс была рядом. Женщина даже не сделала предупреждения. Никакого удара током, чтобы привлечь внимание. Она вытащила охотничий нож и провела им по шее девочки. Пока ее тело покидала жизнь, морщинистое лицо старухи выглядело почти голодным. Этот случай сломил Брук, именно после него она потеряла надежду. Решила больше не привязываться к другим актерам.
Но затем появился Тайсон.
Он был милым и терпеливым. Не в ее вкусе с физической точки зрения, но впервые это не имело для Брук значения. Дело было в его душе. Такой щедрой. Прошел всего месяц с тех пор, как она потеряла Тайсона, и, кажется, ее до сих пор должно раздирать горе, но она не способна плакать по нему.
«Неужели я и правда разрушена до основания?»
Да, отвечает она на собственный вопрос. Да, она полностью разрушена. В душе бурлят боль, сожаление и ужас. Они таятся там, бушуя, словно выжидая момента, когда смогут вырваться наружу. Ведь Брук и пальцем не пошевелила, чтобы помочь всем тем людям, поскольку это означало бы подвергнуть опасности себя. Каждый раз молчала во время убийства. Всегда принимала решение в пользу собственного выживания, и это решение резало ее душу там, где раньше жила эмпатия.
И все же она привязалась к Тайсону.
И все же она наставляет Кинси, делая первый шаг к возникновению привязанности.
– Как думаешь, когда заменят Тайсона? – спрашивает Кинси, словно читая ее мысли.
Брук отвечает не сразу, и Кинси поднимает взгляд. Брук сердито смотрит на нее. Как она могла забыть, что Тайсон – запретная тема? Кинси выпрямляется и снова переводит взгляд на кукол.
– Прости, – говорит она, так и не дождавшись ответа.
– Тебе лучше побеспокоиться о себе, – говорит Брук. – К тому же, когда бы это ни случилось, будет твоя очередь обучать новичка. С меня хватит.
Она уходит в свою спальню, которую раньше делила с Тайсоном. Где они столько лет занимались любовью. Он был единственной, пусть и слабой радостью в ее жизни. А потом его не стало.
Глава 4
Тайсон пробыл в доме три года и хорошо играл Альберта Гамильтона. Митч умел находить отбросы общества, так что большинство мужчин, игравших Альберта, были редкостными придурками.
Кроме Тайсона.
Он прибыл весной. Настоящий доходяга, чуть не умер от ломки. Длинные и спутанные рыжие волосы, клочковатая борода. Брук выходила его, даже не спала по ночам, чтобы не оставлять в одиночестве, все время напоминая себе, что она лишь помогает ему поправиться. Она ему не друг. И не станет другом. Он выкарабкался, и Митч побрил Тайсону бороду, подстриг его. После похищения он всегда приводил новых актеров в порядок.
Тайсон много лет прожил на улице – сначала из-за матери-наркоманки, а затем из-за череды неудачных решений. Он был молод, всего двадцать девять лет. На семь лет моложе Брук в то время. Еще один фактор, из-за которого он не подходил для нее в романтическом смысле. Он казался скорее младшим братом.
Но Тайсон был щедрым и дружелюбным, да и симпатичным, хотя и невысокого роста. Полная противоположность Йена, а Йен был в ее вкусе. Крупный и крепкий. Настоящий мужик. И она на собственном опыте узнала, чем это обернулось.
Тайсон начал оставлять для нее разные мелочи по всему дому. Букетик из полевых цветов с улицы, связанных длинной травинкой. Просто красивый камешек. Все так невинно, почти по-детски. И все же в нем и его жестах было нечто невероятно чистое. Он не был циником, несмотря на то что так долго прожил на улице.
Однажды Тайсон работал возле дома. Брук принесла ему лимонад, приготовленный для девушки, игравшей в то время юную Грейс. Решила, что с таким же успехом может налить и Тайсону. В конце концов, она же не полная стерва.
К тому времени уже многие месяцы были наполнены букетами полевых цветов и другими маленькими сокровищами. Все эти месяцы Тайсон расспрашивал ее о прежней жизни, о семье. О мечтах на будущее. Все эти месяцы она осаживала его за любую попытку завязать дружбу, как бы осторожен или уважителен он ни был.
– Знаешь, с тобой довольно сложно сблизиться, – сказал он, поблагодарив за лимонад.
Его замечание застало Брук врасплох, и она не смогла найти остроумный ответ как обычно. Тайсон был из тех, кто все равно не воспримет сарказм. Он просто улыбался, как будто верил, что все сказанное – чистая правда.
Когда Брук не ответила, Тайсон продолжил:
– Кажется, ты строга к себе, поэтому думаешь, что все остальные так же строги к тебе.
Он залпом допил лимонад, вытер лоб тыльной стороной ладони и улыбнулся. Один передний зуб у него рос под наклоном, немного перекрывая другой.
– О чем это ты?
– Ты постоянно находишь причины держать нас на расстоянии.
– Люди приходят и уходят. Я не хочу к ним привязываться.
– Привязанность – единственная причина жить. Особенно здесь. Иначе какой смысл?
После этого невозможно было найти слова, чтобы оттолкнуть его. Что-то внутри Брук просто сломалось. Все это время она так старалась закрыться ото всех, чтобы защититься, а Тайсон в ответ не позволил ее враждебности ни на капельку себя изменить.
Зачем она так себя вела? Какой в этом был смысл?
Она опустила взгляд к ногам и только кивнула. Тайсон потянулся к ее руке, словно спрашивая разрешения. Первым желанием было оттолкнуть его по привычке. Но Брук сдержалась. Его рука, огрубевшая от работы на улице, коснулась нежной кожи, и все было кончено. Брук теперь принадлежала ему. Она подалась вперед, чтобы обнять его, а затем заплакала. Тайсон крепко ее обнял.
