скачать книгу бесплатно
– Ваша любовь не стоит ничего, – монстр подается перед, почти касается губами кожи девушки, но тут же отстраняется, чтобы заглянуть ей в глаза. – Все ваши чувства ложь, простая похоть. Или жажда наживы, да? Ты ведь хотела денег, много денег. Любой ценой.
Дрожит, плачет, смотрит умоляюще.
– Даже ценой собственной жизни. А теперь? Что ты можешь мне предложить?
– Себя, – едва шевелит губами. Бледная, испуганная. В ее глазах отражается монстр, которым ее пугали в детстве. Рогатый, клыкастый и когтистый, но с лицом человека. Ее страх дорисовывает ему безобразную пасть, идущую от носа до самого пупка, с сотней острых зубов и огромным языком. Но она готова провести ночь и с таким, если так он оставит ее в живых. Джей же оказался трусом, не заступился, наоборот предложил забрать ее. А ведь обещал ей прекрасную жизнь, клялся, что будет любить только ее. Всегда. Вечно.
Сейчас же скулит и гадит в углу.
Девушка плачет, от страха и злости. Никому нельзя верить. Никому… Как бы только выжить?
Монстр облизывается и смеется:
– И в чем здесь интерес? Ты и так в моей власти.
– Я могу любить…– ее трясет. Монстра? Смешно, но ведь он говорил что-то про любовь? Она ему может это подарить за жизнь. – Я могу выполнить любой приказ.
– Любить? Не умеешь. А что насчет приказа, – монстр задумчиво провел по ее щеке так, что ее передернуло. Опустил руку ниже и прищурился. – Сможешь убить? Своего друга? Или…
– Любого. Кого угодно.
– Вот оно как. Славно.
Дернул ее вверх. Рыжая не удержалась и упала на монстра, в его объятия. Затихла и стала ждать. Ей важно только выжить, а ради этого можно и убить. Это даже лучше, чем спать с этим созданием.
***
Достал из холодильника пирог. Песочный. С безе, а не с кремом. Переживет. Хотя я вообще никогда не делал с кремом. С чего он его вообще взял?
Пожал плечами.
Чай выбрал липовый с гречишным медом. Добавил пару цветков сакуры и листьев зеленого. Все цельные, звонкие. Собраны в горах, где воздух совсем другой, пьянящий и свежий.
Залил кипятком и улыбнулся.
Я знал, что Агриэль расправится с моими обидчиками к тому моменту, как чай настоится, как я налью его в чашку, перелью обратно в чайник, прогоню так несколько раз, чтобы раскрыть весь букет.
Так и произошло. Я уже давно перестал ошибаться.
Агриэль пришел, когда я разливал чай, напевая давно забытую мною мелодию. Она сама возникла в голове. Та самая, которую часто мурлыкала она, моя прекрасная.
– Ты все так же жесток, – он слизал с пальцев кровь, а я засмеялся. Хрипло, надрывно. Как раньше.
Ничто не должно оставаться безнаказанным. Ничто.
Он покачал головой и стянул зубами перчатку. Тонкую, кожаную, длинную. Сразу и не заметишь, если бы не ее черный цвет – доходит она ему почти до предплечья.
Устроился поудобнее. Оголенный торс, рубашка с подвернутыми рукавами застегнута на одну пуговицу, так что ее считай и нет. От шеи к груди тянется шрам. Да уж, потрепало его тогда. Даже немного стыдно.
Вздыхаю.
– Скучаешь? – демон прищурился.
– Как ты по небу.
– Значит, нет. Почему же ищешь?
– Верю, что найду.
– Тогда вспоминай.
Он всегда советовал вспоминать. Смотреть на прошлое и искать. Ну что ж вполне возможно, что все ответы и правда, находятся там. Все ключи у меня в руках.
Осталось их только достать.
Я подтолкнул к нему чашку, пирог возьмет сам, чай не маленький. Взрослый демон. Очень взрослый. Одно время он говорил, что гораздо старше бога.
Он подумал и забрал всю тарелку. Сладкое Агриэль любит. Оно приносит ему некую радость.
Я же откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, позволяя памяти возродить события давно минувших дней. Не нравится мне это дело, но надо. Тем более если что, мой демон защитит мое бренное тело.
– Чтобы двигаться в будущее, нужно ответить на вопросы прошлого, призыватель, – прочавкал Агриэль, долив себе еще чаю. – Не все ты пишешь в свои дневники. Там монстры, но нет самого главного – тебя.
Я его практически не слышал. Мое сознание окружило меня призраками прошлого, тех, кто восстал с моего личного кладбища. Тех, кто знает о моих ошибках. И тех, в чьих смертях я повинен.
Ну что ж, сегодня я добавил на него еще шесть могил. Трупом больше, трупом меньше… Какая уже разница?
Только тревога в душе и, кажется чей-то дрожащий голос.
– Убедись, что их нет рядом… Оглянись, – сливаются в унисон так, что я не могу их различить. Слишком много.
– Вас нет, – прошелестел я, но с губ моих не сорвалось ни звука.
Пламя свечи приняло облик меня и ее. Мы танцевали, а потом слились в поцелуе, чтобы погаснуть.
Глава 1. Призрачное метро
50 лет назад. 2000 год.
Я стоял чуть в отдалении от края платформы. Не люблю подходить близко, из-за возникающего ощущения давления за спиной, словно кто-то тихонько подталкивает, уговаривая пересечь черту.
Шаг, еще один…
И все.
Все!
Больше ничего не будет.
И меня прошибает пот. Все же я еще цепляюсь за свою жизнь. Могу сколько угодно говорить об обратном, но не хочу умирать.
Нервно оглянулся. Нет ли кого другого? Того, кто рождается из тени, того, кто живет за гранью. Нет. Люди кажутся вполне себе живыми и абсолютно безразличными. Типичные горожане и туристы. Хотя вторые проявляют некий интерес к статуям. Трогают, трут. Скорее всего, загадывают желания. Все так хоть раз делают.
Метро восхищает тех, кто в нем редко бывает. А чем чаще спускаешься вниз, тем меньше видишь вокруг. Упираешься в одну точку и все. Это, как найти нить опоры и за нее держаться, как привязанный.
Переключил песню в плеере и поправил норовивший сползти наушник. Музыка меня успокаивала, даруя некоторое ощущение покоя. Последнее время оно мне попросту необходимо. Особенно после полуночи.
Нет, я не боюсь темноты. Просто сны. Кошмарные сны, связанные с этой станцией, не отпускают меня. Я просыпаюсь в холодном поту, тяжело дыша и дрожа. Никак не могу успокоиться и избавиться от чувства тревоги и ощущения чьего-то внимательного взгляда, будто кто-то смотрит на меня со стороны. Глядит, прожигая в теле дыры, осуждая и насмехаясь. И я езжу так до четырех утра, чтобы это чувство отступило, и я смог поспать.
В этих снах нет ничего такого. Просто стою на краю платформы, в сотый раз перечитывая название станции. Площадь Революции. Что-то не так в этой надписи и оно мне не дает покоя. Буквы что ли не такие? Или цвет. А какой он там в реальности?
Я морщусь и отворачиваюсь. Поезд прибудет через двенадцать минут. Так долго. Почему? Обычно интервал составляет от двух до шести минут. Больше не бывает – я проверял. Но тут двенадцать. Правда, во сне мне это не кажется странным.
Вокруг спокойно стоят или ходят люди. Кто-то так же щупает статуи, прося об исполнении своего желания. Ежеминутного, а может и всей жизни. В первом случае это забава, во втором отчаяние. Всего в нишах каждой из арок установлено семьдесят шесть бронзовых фигур, запечатлевших советских людей. Я где-то читал, что раньше их было ровно на четыре больше, но в далеком сорок седьмом они были сняты в связи с открытием восточного наземного вестибюля. Образов же гораздо меньше. Если точно помню, то восемнадцать. Все они расставлены в хронологическом порядке, замершем между семнадцатым и тридцать седьмым годом прошлого века. То есть все они отображают дух тех, кто прошел гражданку, но еще не видел Великой Отечественной. Период, обещающий светлое будущее.
Люди его не увидели. Впрочем, как и статуи, которые пришлось восстанавливать после их путешествия в Среднюю Азию. Повезло, что они были не штучными. Жаль, что людей так возвратить нельзя – они уникальны. По крайней мере, абсолютно похожих точно нет. Даже близнецы имеют незначительные, но различия.
Почти все статуи, кроме пионеров, не стоят на ногах, а потому одно время ходила злобная шутка о том, что «на станции показано, что весь советский народ или сидит, или стоит на коленях». Мне она не нравилась. Была в ней некая горечь, и даже обида. Просто фигуры из того времени, которое не вернуть. А чем можно себя успокоить? Только злостью. И не важно, на кого именно злиться, главное спустить пар.
Так люди, пережившие ужас войны, пускали слух о том, что в каждую статую вмурован немецкий военнопленный. Чушь, конечно, но им душу грело. Делало эти фигурки чем-то особенным.
К тому же желания исполняет далеко не каждая – у них есть свой характер и особенности. Некоторые статуи трут просто за компанию, как, рабочего с гранатой. Исполняет ли его граната желания не известно, но люди активно начинают поиск своего счастья именно с нее. Натерли уже до блеска. Видимо, им виднее, как и что надо. А вот вторая скульптура – солдат с винтовкой – вроде как сулит хороший день каждому, кто к ней прикоснется, что и понятно – приклад натерт сильнее гранаты.
Финансисты и деловые люди отдадут свое предпочтение матросу с наганом. Не знаю, как связан наган и заключение сделки, но трогают. У второго же матроса сей инструмент просто-напросто воруют. Видимо, чтобы наверняка все прошло удачно.
Немного смеюсь. Мне кажется, что статуи наблюдают за людьми. Смотрят на них и решают, кому помочь, а кому нет.
Мечтатели, к которым я себя не особо-то и отношу, идут к сигнальщику. Он воплощает в жизнь сокровенное. Как поднимут флаг на судне, таков и будет день.
А самым известным можно назвать пограничника – почти все лавры ушли к нему. По-моему, из-за наличия собаки, ведь именно ее затирают до дыр. Лапы, бедра, нос. По поверью это приносит удачу. А особой любовью собачек окружают студенты. Правда, я что-то в это все не верю, впрочем, я и студентом-то еще не являюсь. Кто знает, может, поступлю, и тоже буду щупать собачьи носы, чтобы получить «зачет».
А вот девушка с петухом выделяется тем, что единственная приносит несчастья. Если потрогать клюв птички, то человека обязательно настигнет что-то плохое, если не ужасное. Беды так сказать заклюют. Хотя смельчаки есть и будут во все времена. Я сомневаюсь в силе петуха, но все же не трогаю его. Мало ли.
Особенно зная мою особенность. Моргаю, гляжу на мир иначе, рассматривая, как плесенью расползаются остаточные эмоции людей. Некоторые детали тускнеют, становятся похожими на рисунок мелом на доске. Рваные линии, отпечатки пальцев. Тут только каркас, а тут уже есть цвет. Будто картинку наложили на реальность.
Задумался. Статуи так немного светятся – они заряжены надеждами людей. Меня же больше привлекает замурованный проход. Там я всегда кого-то вижу – человека, что замер на периферии моего зрения. Но стоит мне обернуться, как незнакомец исчезает. Я не знаю, кто он, моя верная тень, кочующая из сна в сон, но я неизменно ему благодарен. Что-то внутри меня радо чувствовать этот взгляд, словно он и есть мое спасение. Хотя, может, что именно так оно и есть, если подумать. Ведь его голос я слышу каждый раз, да? В каждом сне он шепчет мне, помогает. Он словно хочет что-то поведать, но одергивает себя. Еще не время. Еще рано.
Вообще, именно из-за него я начал искать информацию о метро в целом и об этой станции в частности. Почему-то же я вижу его именно здесь. У всего должна быть причина.
Просто так даже мухи не летают.
Так я узнал, много интересного, пусть и не особо полезного. Например, то, что Иосиф Виссарионович уделял внимание оккультным наукам, а особенно такой личности, как Яков Брюс. Да, огромное количество его трудов кануло в небытие вместе с пожаром, но по легенде в Сухаревой башне все же были обнаружены спрятанные записи. А если быть точнее, то сама черная книга колдуна. Вот именно она, как считается, и попала в руки к вождю.
Брюс же еще в восемнадцатом столетии составил астрологическую карту Москвы. Он рассчитал все аномальные зоны, а так же оставил массу советов по поводу того, что и как следует строить. И главное, с какой целью. Так можно предположить, что его книгой вовсю руководствовались при проектировании первых линий. Еще метро вполне могло быть инструментом для воздействия на сознание, как небезызвестные пирамиды или дольмены. Признаюсь, что первые видел только на картинках в школьных учебниках, да на паре фотографий особо удачливых знакомых. Так что утверждать об их силе или влиянии не смею. А вот дольмены совсем иное дело. Были мы с дедом пару раз на юге и приобщились так сказать к этой культуре. И кроет там просто нереально. Кажется, что чувствуешь и слышишь гораздо больше, чем обычно. А какой там сладкий воздух! Ммм. Прелестно. И в мозгах что-то поворачивается, будто показывает нечто выходящее за рамки восприятия. К тому же мое желание сбылось.
Довольно улыбнулся, но тут же нахмурился.
Двенадцать так и не двигается. Ждать все еще столько же. Странно.
Еще следует заметить, что радиальные линии метро делят пространство на двенадцать секторов. А это все же особое число. Правда, мне ближе тринадцать, но речь сейчас не обо мне, а о метро. Так двенадцать – это годовое, астрологическое и, конечно, библейское число. Но и не только. У Далай-ламы было столько советников, а у Артура рыцарей. Так же столько лепестков имеет лотос, обозначающий Вселенную. А вот уже кольцевая линия связывает радиальные, что и приводит к образованию портала. А через него в свою очередь в наш мир и попадают все сущности из астрала и прочих тонких миров, я так думаю. И дед тоже, если судить по его дневникам.
Там где мир тоньше, там он и рвется. Становится тонким, как призрачная кисея.
Моргнул. Музыка оборвалась. Наушники на месте, но звуков нет. Пролистываю, все плей-листы пустые. Остался только невнятный шум. Сквозь него иногда пробиваются неразборчивые голоса. Если долго прислушиваться, то, кажется, будто некто бубнит поздравления с днем рождения.
Поморщился и вырубил плейер. Поезд еще через семь минут. Или…?
Я ошибся?
Ясно видны огни. Слышен шум. Вон и некоторые люди встрепенулись.
Да. Вот он. Промчался и замер перед платформой, раскрывая двери. Пара человек тут же ринулись внутрь, остальные же словно и вовсе не видели вагонов.
Нахмурился. Сознание вопило о том, что что-то не так. Неправильно. Прямо как та надпись – Площадь Революции. Красивая станция, но… Сейчас с ней что-то не так.
Нарисованный мир дрожит. Белые линии становятся красными. Сворачиваются в спирали и пузырятся.
Я неуверенно шагнул вперед, коснувшись носком ботинка желтой линии. Желтая, чтобы всем было видно. Но замер. Шум стал еще громче, а за моей спиной возник некто. Тот самый, что стоял в замурованной нише. Я чувствовал это, но не видел.
Знаю, что не могу повернуться, но все же стараюсь посмотреть назад. Безуспешно. Это вне моей воли.
– Не стоит, – прохрипел он. Голос тяжелый, низкий. Я бы даже сказал рокочущий, если бы он не был настолько тихим. – Не садись в него. Живой ведь еще. А если все же мозгов не хватит, то замри, как мышь под веником, и реже дыши. Если контролер поймет, то назад не вернешься.
Молчу. Губы словно склеенные. Делаю еще шаг, но в вагон не ступаю, что-то внутри против этого. Оно ворчит в глубинах моего сознания, подает сигналы, жаль, что не объясняет.
– Хороший мальчик, – смеется незнакомец. Он всегда так смеется, как будто кашляет. Словно смех причиняет ему физическую боль.
Мне не нравится его пренебрежение, но возразить я не могу. Во снах я беспомощен, но он всегда меня ждет. Словно день сурка какой-то. Одно и то же каждый раз. Постоянно.
Двери закрываются, диктор произносит это, но я только догадываюсь, слова сливаются в невнятное бормотание, переходящее в молитву.
От любой нечисти можно защититься словом божиим, однако, тут все иначе. Это явно молитва. И она произносится правильно, а не задом наперед. Кажется, в вагоне кто-то молится. Я оглядываю застывших людей, и останавливаю свой взор на женщине в темном одеянии. Ее голова покрыта платком, руки обтянуты кружевными перчатками и сложены перед грудью.
Пересекаюсь с ней взглядом перед тем, как поезд тронулся, и вздрагиваю. Какая же она красивая. Глаза ясные-ясные и той самой синевы, которой может похвастаться лишь не огранённый сапфир. На переносицу ниспадает непослушная каштановая прядь, вот только правая половина лица… покрыта кровью. Алая жидкость стекает по подбородку, капая вниз.
Миг и у нее нет одного глаза.
Девушка улыбается напоследок, и ее вагон исчезает в темном зеве тоннеля. Я же стою, как в воду опущенный и дрожу. Ее кровь, кажется, заляпала все пути. Стала темной рекой, в которой плавают чьи-то глаза. Слепые, бессмысленные. Смотришь на них и ощущаешь, что еще немного и они прозреют, чтобы заглянуть тебе в душу.
До следующего поезда еще пять минут. Люди стоят.
Почему они не сели на этот? Что случилось с девушкой? Ей ведь нужна помощь! Как можно скорее.
Кровь все темнее. Плещется, бурлит. Поднимается по стенам, сливается с плесенью, питает мгновенно набухающие грибы, покрывающие все вокруг. От них трудно дышать, но никто, кроме меня, их не видит.
Музыка возобновляется, но я по-прежнему не могу говорить. Невнятно хриплю и оглядываюсь. Надпись «Площадь Революции» сменяется на другую.
«Я буду ждать тебя в своих снах».
