скачать книгу бесплатно
– Извините, – только и прошелестела я.
Ничего он не знает. Совсем ничего. Глупый Александр Ильич.
Если бы я могла выбрать физику, я бы её выбрала.
Я была близка к черте, где я рыдаю навзрыд, как маленькая, когда разбиваю коленки. Но тогда мама, которая ещё была жива, дула на кожу, щиплющую от зелёнки, улыбалась, и я верила, что всё это такая ерунда, которую она может убрать одним лёгким движением. Она смеялась надо мной. Помню одну её фразу, только одну. Чикчирик, воробушек, опять упала? Она не была обычной мамой, как Ира, которая сразу начинала суетиться. Сначала она долго ржала и только потом успокаивала меня.
Я почти убедила себя, что мамы не существует. Она стала лишь призраком в нашей семье.
Но это тоже пустота на месте чего-то важного – эту пустоту хочется прижать к себе, обнять и расплакаться. Я так жалела, что у меня остался от неё только чикчирик. Обнять бы чикчирик.
Я не знаю, какой она была. По словам деда и отца, невыносимой и своенравной. Но я уверена, что она никогда бы не поступила как Ира вчера.
– Я всё-таки уговорила Мишу провести фотосессию. И нет, не кричи, послушай меня. Если ты сейчас откажешься, я деда и на порог не пущу. И тебя на конференцию. Тебе показать документы на опекунство? Я имею право указывать тебе, не кричи! Я твой опекун! Быстро оделась, мы едем через полчаса!
И снова – фотосессия до ночи и всего пара часов на сон. Миша был как всегда недоволен, но во мне кипела такая злость, что я брызгала ядом на каждом шагу и на каждое слово, строила дурацкие позы, лишь бы он меня выгнал. В итоге сама себе подложила свинью – Миша не отпускает, пока не получаются более-менее нормальные снимки. Я проплакала всю ночь от бессильной ярости, не сказала Ире ни слова и отказалась от водителя утром. Мне хотелось вычеркнуть их всех из своей орбиты.
Но сейчас злость куда-то испарилась; осталось лишь ноющая где-то под кожей обида.
И вот я здесь, чтобы он говорил мне, какая я безалаберная. Это ощущалось, как если бы он резанул меня по живому.
– Долго будешь упрямиться? – он снова кинул на меня взгляд, стоящей на пороге. Указал глазами куда-то вглубь кабинета. – Бери стул, садись.
Я покорно взяла стул и еле несла его до учительского стола непослушными трясущимися руками, пока он нечитаемым взглядом следил за этим. В итоге цокнул языком, встал из-за своего стола и выхватил у меня из рук стул. Он ничего не сказал – лишь мазнул по мне взглядом, за насмешливой небрежностью которого я выцепила: «Какая ты бесполезная».
Мне тогда казалось, что всё наше взаимодействие строится на взглядах, которые слишком невесомы для слов. Оно в них не умещается, слишком лёгкое и огромное, как воздух.
Покорно села за стул перед учителем. Это ощущалось слишком непривычно и близко – как будто я приобщена к тайному ордену тамплиеров.
Детальки будто не сходились, что-то шло наперекосяк. Ни я, ни он не знали вдруг куда себя деть. Я неловко положила руки на стол, он же просто скользнул по мне взглядом, который не казался обычным почему-то в таких условиях. Слишком небрежным и торопливым.
Его поза была расслабленной, как обычно, словно у ленивого кота. Словно он органично вливается в пространство. Я же выпадала из него.
– Не снимешь пальто?
– Мне холодно, – пробурчала я.
Он фыркнул. Этот одинокий насмешливый фырк тоже прозвучал не к месту.
Его взгляд снова избегал меня, словно я не заслуживаю даже внимания, но я чувствовала, чувствовала.
– Показывай, что сделала по статье, – наконец обратил на меня прозрачные глаза. На дне таилась насмешка.
Я развернула листочек с планом, который мы сделали в прошлый раз после уроков. Беспомощно посмотрела на него.
– Это что? – спросил он, подняв бровь, презрительно и резко дёрнув подбородком в сторону листочка. Он смотрел так, будто не верил, что я могу быть настолько безнадёжной.
– Всё.
Я ожидала взрыва. Но он похолодел так, что это было даже хуже.
– Ты статью собираешься за день до конференции писать? – я пристыженно молчала. Тяжёлый вздох досады – и он запускает пятерню в волосы, вороша их ещё больше. Я мечтала провалиться. Он как будто тоже мечтал о том же. – Доставай тетрадь, что сидишь?
На секунду мне показалось, что он добавит в конце «блять». Я тут же испуганно полезла в сумку, но тетради среди общего беспорядка как назло не было. Я ворошилась в сумке, и под его тяжёлым взглядом это ощущалось ещё неприятнее. Господи, да где же она? Я даже встала и уже собралась всё вытряхивать, как вдруг из сумки на пол полетели какие-то листочки. У меня обмерло сердце, как только я поняла, что это.
Когда он опустился к ним, я чуть не крикнула: «Нет, не надо!», но было уже поздно. Он поднял мои не совсем приличные фотографии с фотосессии. И замер.
Я видела, как приподнимаются его брови.
Не знаю, чего я ожидала в ту секунду. Что он тут же грохнется в обморок от моей красоты? Что он усмехнётся? Я совсем не знала, какой он человек, тогда, и ожидала чего угодно.
Он вернул их мне, скользнув по мне ещё более тяжёлым взглядом, будто проверяя, правда ли я. Насколько отличаюсь от фотографий.
И всё.
Тогда это чувствовалось позором. Концом света.
Он объяснял мне, какие книги лучше использовать в исследовании, какие моменты осветить, показывал что-то в своём учебнике физики. Я смотрела на его пальцы.
У него были они белые и тонкие, как у пианиста. Что-то во мне хрустнуло.
Подавив вздох, я меланхолично перевела взгляд в окно, почти отключаясь от его слов. Там откуда-то взялось солнце, и трава липовой аллеи, на которое выходило окно, казалась совсем жёлтой. Даже та липа больше не казалась хмурой и злой.
Мне хотелось закрыть глаза, чтобы солнце согрело мои веки и прожгло кости – тогда, быть может, я бы не была такой замёрзшей и одинокой.
На подоконнике стоял единственный горшочек с почти засохшим кактусом. Какая ирония.
– У вас есть кактус? – невпопад спросила я, перебив его на полуслове.
– Да, у меня есть кактус, – выдохнул он и замолчал, будто забыв о чём говорил. Всё. Механизм нашего взаимодействия снова сломан.
Я смотрела на этот кактус и понимала, что должна его спасти. Почему-то мне… захотелось, чтобы он жил. Александр Ильич совсем не поливает его – хоть я полью.
Когда настало время уходить, я схватилась за учебник в его руке. А он вдруг не отпустил, заставив посмотреть на него наконец.
Я помню его взгляд, когда оправдывалась за помаду – будто он впервые хотел меня порезать. На этот раз было такое чувство, что он вовсе не хотел смотреть, но ему пришлось. И почему-то – почему-то он задержался на мне, будто прилип. А он так хотел отлипнуть. Поэтому в нём было это невесомое отвращение.
– Если в следующий раз ты придёшь, чтобы попялиться на кактус и пропустить все мои слова мимо ушей, можешь не приходить. Надеюсь, доступно?
Он ждал ответа, поэтому я кивнула.
В тот момент я правда не хотела больше приходить. Это краткое взаимодействие высосало из меня все соки.
Он всё ещё смотрел так, будто не понимал – с неуловимым знаком вопроса. Я не дала ему ответа, опустив глаза.
Из класса я выходила спокойно, но во всё ещё пустом коридоре спустилась по стенке. А потом чуть ли не побежала в туалет, умывать слёзы.
Я была такой измождённой в зеркале. Слёзы никак не унимались, будто только и ждали момента, чтобы вырваться наружу вперемешку с рыданиями.
– Юлька? – вдруг послышался голос из глубины туалета. Я вздрогнула. Ополоснула лицо. И пошла к подоконнику, на котором уже сидела заспанная…
– Насвай? – я не поверила глазам. – Ты чего тут? – переполошенно спросила, надеясь отвести внимание от своих заплаканных глаз.
– Спала, – зевнула она и потянулась. Её непринуждённый вид вводил меня в ступор.
– Ночью? – с ужасом спросила я.
Она посмотрела на меня и заржала.
– Ты так смотришь, будто это самое худшее, что может быть. – Я решительно её не понимала. – А ты… – вдруг она внимательно посмотрела на меня, а потом взгляд её сделался сочувственным. – Ильич довёл, да? Паскуда, пусть под шконку идёт.
Поджав губы, я отвернулась.
– Было бы это твоим делом, я могла бы дать какой-то ответ, но это не твоё дело. Вот и молчи, – это прозвучало гнусаво и недостаточно зло.
Насвай спрыгнула с подоконника и жалостливо заглянула в глаза, похлопав по плечу. Человек совсем не понимает намёков. Даже не намёков – прямых фраз.
– Да ладно, Юль, давай ему в час нассым, а?
– Насвай!
* * *
Следующие дни были солнечными и тёплыми, а я как назло днём была заперта в школе, вечером на фотосессиях, а ночью в комнате кое-как заплывшим мозгом пытаясь читать учебники, которыми меня закидал в эсемесках Александр Ильич. За эту неделю мы встретились всего пару раз. Он дал мне свой номер специально за этим – чтобы не встречаться со мной, а кидать правки на почту.
Потому что каждый раз, когда мы пытались что-то делать, опять пазл не сходился. Мы не могли и слова друг другу сказать. О нет, мы говорили, но так тяжело – будто сквозь толщу воды прорывались.
А в его глазах я видела скрытые лезвия, каждый раз, когда он направлял на меня прозрачные глаза как дуло пистолета. А это было очень редко. Чаще он их прятал, не смотря на меня совсем. Игнорировал моё существование. Жил так, будто не было в этой вселенной Юдиной. Даже на уроках перестал прикапываться. Проходил мимо с такой же невозмутимостью, как и всегда, здоровался, но я чувствовала лишь пустоту, будто мы на разных измерениях.
Я пыталась поймать его взгляды как солнечных зайчиков, и как солнечные зайчики – они постоянно ускользали. Не давались в ладони.
Это было из-за тех фотографий, я знала. Не понимала, что с ним случилось, но что-то определённо случилось. Я чувствовала это в его редких острых фразах, кинутых мне будто нарочно, но я знала – специально. Чтобы я укололась.
«Юдина, долго подоконник в туалете протирать будете? Звонок не для вас придуман, не так ли?»
«Помада закончилась, да, Юдина?»
Да, закончилась, все туалеты в городе обрисовала ругательствами на тебя! – хотелось крикнуть мне в его лицо безэмоциональное пустое лицо.
Пятница – последний день, когда мы должны были встретиться в его кабинете на этой неделе. На этот раз после уроков. Статья была на четверть готова, вся исчёркнутая его вечными правками. Он докапывался до каждой запятой. После его сообщений мне хотелось разбить телефон, желательно об его голову.
– «Тут каждая запятая важна, да, для особо далёких поясняю», – передразнила его я полушёпотом, сидя на крыльце школы с рюкзаком под задницей и греясь на солнце подобно кошке. Сам бог уберёг меня в тот момент от курения, потому что навстречу шёл сам дьявол – Александр Ильич. Дьявол держал в руках стаканчик кофе – видимо, ходил в кофейню неподалёку.
Поравнявшись со мной, он остановился. Приподнял брови в излюбленной манере и остро усмехнулся.
– Разве у нас встреча не через пять минут, Юдина?
Его взгляд был холоден. И снова он опустился к моей груди – да что там такое?
Ну да. Расстёгнута верхняя пуговичка рубашки, чтобы солнце погрело, и что? Что в этом такого? Но я чувствовала его невидимое… неприятие. Он будто споткнулся глазами об эту пуговичку.
И меня снова прожгла беспомощность.
– Да.
– Так почему вы всё ещё здесь?
Мудак.
Я уныло пошла за ним, на ходу застёгивая пуговичку. Не могла иначе.
И когда мы заходили в кабинет, он снова туда посмотрел. Чуть дольше, чем обычно. Взгляд его потом отскочил в сторону, даже не поднимаясь к моему лицу.
– Я правки отправляю для того, чтобы просто потратить трафик? – спокойно спрашивает Александр Ильич, листая мою статью в ноутбуке. Я поджала губы.
– Некоторые из них показались мне неразумными.
– А здесь имеет значение то, что кажется вам?
– Ну, статья моя, ведь так? – спросила я, уже не сдерживая злость во взгляде.
– А у вас уже есть научная степень?
В тот момент я возненавидела его привычку говорить вечными пассивно-агрессивными вопросами.
С горящими щеками я назло ему уткнулась взглядом в окно, перестав слушать.
Он резко захлопнул ноутбук и встал с места. Я потерянно уставилась на него.
– Пора прекращать этот цирк. Свободна, Юдина.
С абсолютным непоколебимым спокойствием. Я же растерялась.
– Что?
– Ты слышала. Это просто трата моего времени. Я преподаю в университете, где студенты также под моим руководством пишут статьи и курсовые, не говоря ни слова в ответ на мои правки. Чтобы школьница, которая хочет непонятно чего вместо науки…
– Непонятно чего – это чего? – напряжённо перебила я, тоже вставая с места. Он обратил на меня взгляд, в котором видилась скрытая, но всё же злость. Так нетипичная для него. А я, кажется, начала понимать суть его намёка.
– Если у тебя в голове есть какие-то мысли относительно меня, Юдина, советую их выбросить.
Я не верила своим ушам. Краска бросилась мне в лицо, я сжала треморные пальцы в кулаки. Он думает, я пытаюсь его соблазнить, а статья – это просто предлог?
Не говоря ни слова, я побросала вещи в сумку.
– Юдина, мы не договорили. Юдина, куда ты? Юдина, – властно, с нажимом произнёс он, но у меня такая пелена стояла в глазах и ушах, что я даже не слышала. Всё моё тело тряслось.
И выбежала из кабинета.
