скачать книгу бесплатно
– Знаешь, что? – вспылила я, поджимая губы. – Если ты не понимаешь простого слова «нет», я повторю на доступном тебе языке, – неприятная усмешка коснулась моих губ. – Во-первых, от тебя пахнет дезодорантом из «Фикспрайса», во-вторых, на тебе одежда из «Садовода», которая выглядит так, будто ты её выблевал, а потом надел на себя, но самое главное, Петя, – на моменте, где он прищуривается от гнева, я чувствую одновременно и скачок радости, потому что это слышат его дружки и тут же начинают ржать, и страх, – самое главное, что тебе место в пятом классе по уровню айкью. С собаками говорить интереснее. И ты думаешь, что мне интересно провести с тобой время? Если я ещё раз услышу твой ржач, я повешусь.
– Блять, ты охуела? – он разозлился, но при этом как будто засмущался – постоянно кидал косые взгляды на своих смеющихся друзей.
– Что, мы уже не такие альфачи, да? – огрызнулась я, пытаясь вырвать руку, но он больно пригвоздил запястье к столу. Я снова чувствовала это. Страх. Вера и Насвай, замявшись, просто смотрели на это, не вмешиваясь. И я бы не вынесла, если бы они вмешались.
Страх и злость – лучшее топливо.
– Да я, блять, твою мать в десять лет ебал, – он приблизился, надеясь, меня запугать. И меня действительно пугал его агрессивный тон. Но я, сцепив зубы, заставляла себя смотреть в его лицо.
Меня бесило, что я боялась его – такого одноклеточного по сравнению со мной. И преодолевала себя.
– Что, прямо в её могиле? – спросила я, наблюдая за тем, как его лицо сменяют все цвета радуги по очереди.
Только тогда он меня отпустил, и я, покрасневшая, присоединилась к Вере. Почему-то с нами шла Насвай, но во мне было ещё слишком много адреналина, чтобы прогнать её. Пусть идёт.
– И чего пристал… – бормотала Вера.
– Обиделся в тот раз, решил поохотиться, не знаю, что ему надо, – нервно, слишком громко хохотнула я. Мы шли по пустому коридору, и я даже отбежала на несколько шагов – настолько мне некуда было девать этот адреналин.
– Ну ты даёшь, подруга, – восхищённо присвистнула Насвай. – Ты такая злая.
– Спасибо, – фыркнула я, смутившись.
– Пойдём на физику? Я там уже не была лет пять, но в принципе, плевать, – апатично дёрнула плечом Вера.
– Нет, – пробурчала я, тут же замкнувшись.
– А я вообще нигде не была. Надо пописать, что ли…
* * *
– У него ужасные татуировки. Разве в учителя пускают с такими? По-моему, какой-то бред, – бурчала я, водя пальцами по пластиковой поверхностности туалетного подоконника. – Он их даже не закрывает. Вот посмотрим, как он зимой в своих футболках ходить будет и мускулами светить.
– Мы можем о чём-то другом уже поговорить? – раздался замученный голос из туалетной кабинки. Вопросительный взгляд Веры был согласен с негодованием Насвай. Я вспыхнула.
– Тебя вообще никто не звал сюда, так что слушай, что есть, и не возникай!
– Как грубо, – заметила Вера. Мне было полностью плевать. Я чувствовала, как расстраиваются мои нервы, будто кто-то дёргает за струны, и они с каждым разом становятся всё фальшивее, пока полностью не порвутся. Фоново я постоянно жила с подступающей истерикой, становящейся всё ближе и ближе, как снежный ком. На всех фотках с тех времён у меня бешеные глаза.
– Возможно приедет бабушка, – вздохнула я.
– И почему это плохо?..
– Потому что она мама Иры. И как раз в это время приедет дед. Ира пыталась устроить всё так, чтобы они приехали в разное время, уговорить там, но куда ей, никто не хочет уступать, – хмыкнула я. – Начнётся битва титанов, и мне уже страшно.
– А моя бабушка называет меня именем племянницы, хоть имя меняй, – прыснула Насвай, выходя из кабинки и застёгивая штаны по пути. Я закрыла глаза рукой, хотя хотела пробить себе ею лоб.
– А как тебя зовут, кстати? – нахмурилась Вера. Мы действительно уже не помнили её имя. Учителя звали её по фамилии – Гречкина.
– Меня зовут…
– Короче, Вер, поехали со мной и дедом на конференцию в Сибирь? Это в декабре будет, – вдруг шибануло меня идеей, и я перевела искристый взгляд на Веру. – Будет классно. Только… – я снова нахмурилась. Достала красную помаду и начала красить губы, глядя на своё отражение в зеркале. – Только я хотела сказать ему, что я уже побывала на конфе по физике. А этот козлина мне всё… сломал.
Меня снова захлестнуло негодование. И, поддаваясь какому-то порыву, я вдруг написала помадой на зеркале: «Савельев А.И. – мудила-импотент».
– Ну прям девочка-пиздец, – покачала головой Насвай.
Я перевела весёлый взгляд на Веру и хихикнула.
Как хорошо нам тогда было.
* * *
Наступил следующий урок – литература. Насвай куда-то сбежала – к своим накуренным друзьям, и мне, честно признаться, даже грустно без неё стало. Но после того, как узналось, что химии не будет, а вместо неё физика, стало не до Насвай вообще.
У меня было чувство, что Вселенная схлопнулась вокруг меня, как капкан. И вокруг одна физика.
Мне нельзя было пропускать так много, поэтому я заставила себя пойти, но чувствовала я себя ягнёнком, который идёт на заклание.
Он прошёл мимо нас, стоящих возле закрытого кабинета, слегка задев меня взглядом. Выцепив сразу. А может, я фантазировала (крыша у меня знатно поехала), но в любом случае – он тут же отвёл взгляд и сосредоточился на том, чтобы открыть дверь.
Он был в обычных чёрных джинсах и чёрной футболке. Держал в руках журнал и стопку тетрадей и при этом ловко открывал замок. На руках выделялись мышцы – он точно занимался спортом.
– У меня что-то живот заболел, – прошептала я Вере, беспомощно вцепившись пальцами в воротник рубашки, точно пыталась дать себе больше воздуха, тщетно освободить сжатое спазмом горло.
– Снова здравствуйте, – не глядя на нас, вставших по струнке, бросил он тихим безразличным голосом – но в тишине он слышался очень отчётливо. А я не глядела на него, только в пол. – Продолжаем то, что начали на прошлом уроке. Но прежде мне нужно решить один вопрос, – у меня сжалось сердце, а потом упало к ногам. – Юдина, подойдите.
Ноги меня не слушались. Как же жалко я выглядела – наверняка очень жалко. Я нервно поправляла распущенные волосы, но когда удостоилась его взгляда, тут же опустила пальцы, будто ошпарившись. Я помню этот взгляд – он… бесцветный. Абсолютно равнодушный. Но при этом ты чувствуешь тупость всего, что делал в тот момент. Тупость твоего существования вообще.
Я подошла к его столу. Он без интереса окинул меня взглядом.
– В этот раз рубашка от Диор застёгнута? – хмыкнул он. Подколка, которая от обычных людей ощущалась бы лишь слегка, от него была острее. Впервые он посмотрел на меня прямо – и я почувствовала эту остроту из его глаз. Будто он хотел меня уязвить. У меня запылало лицо. Я что-то пролепетала – по-моему, что рубашка от Валентино. И резко заткнулась, когда его взгляд упал на мои губы. И тут он сказал то, что пришибло меня сразу: – Почему вы считаете, что я импотент? Вроде вы пока не удостоились чести проверить.
Приподнял бровь, даже будто с интересом ожидая моего ответа.
По-моему, я впервые матернулась в душе. Пиздец. Но скорее всего, я настолько запаниковала, что мыслить в тот момент вообще разучилась.
– Я… что… о чём вы… – как жалко звучал мой дрожащий голос.
Он показал мне фотографию, положив на стол телефон передо мной. Фотографию моей надписи помадой в туалете. Наверное, технички сфотографировали. Или какой-нибудь ученик. Чёрт его знает, откуда это взялось.
В туалете мне казалось, я могу сказать это в лицо ему – даже прокричать. Но оказавшись перед его лицом, мне хотелось только вернуться в прошлое и стереть это.
– Я… это не… – я чувствовала, что к глазам уже подступают слёзы. Дура. Сейчас он отправит тебя к директору, и… что? Уже не такая смелая? Уже не такая самоуверенная?
Я не знаю, что в тот момент он чувствовал. Наверное, ему было смешно.
Вдруг в кабинет вошла Насвай, оправдываясь какими-то своими очередными бабушками на дороге. Александр Ильич даже головы не повернул – только смотрел на меня, ожидая ответа с поражающей серьёзностью. Я не замечала, что он еле сдерживал усмешку – мне казалось, он ненавидел меня и только и ждал того, чтобы отправить к директору. А мне нельзя к директору. Это всё, что я знала.
– Так что, Юдина, скажете в своё оправдание?
Насвай, тихо пробираясь к своей последней парте, не смогла сдержать любопытства и заглянула в телефон. И не знаю, чем она руководствовалась – я не понимаю её даже сейчас – но она вдруг фыркнула:
– Блин, Сан Ильич, это не Юлька, это я… – она извиняющее сверкнула глазками, состроив жалобную мордочку. – Я это… ну пошутить хотела. Извините, ради Бога?
– Я атеист, Гречкина, – он пригвоздил её к месту тяжёлым взглядом. Я бы умерла под таким. Но я воскресала. А она шаркала берцем по линолеуму.
Я не верила. Переводила поражённый взгляд с Насвая на физика. У меня лопнули все нейроны в мозгу, и я только и могла что кивать. Пришлось быстро подстроиться под ситуацию и сделать правдивое лицо.
Вот только когда он нас отпускал, он кинул на меня такой взгляд, снова мимолётно спустившись к губам, что мне стало понятно: ничерта он не поверил.
В голове у меня были только две мысли. Первая: «Пиздец».
А вторая…
Он запомнил цвет моей помады с утра.
Когда мы сели с Насвай за парты, я посмотрела на неё новыми глазами, даже повернувшись к убогому месту на последней парте всем корпусом. Она неуклюже мне подмигнула, когда я прошептала одними губами слова благодарности. Бывают события, после которых невозможно не стать друзьями… так говорилось в первой части Гарри Поттера?
В общем, после этого мы и стали подругами.
* * *
– Юдина, останьтесь.
Что, опять? Да какого хрена?
Во время урока я успокоилась и незаметно стёрла помаду, но его голос, настигший меня возле его проклятого стола, снова спровоцировал нервозность внутри.
Когда его глаза опустились к губам, там уже не было никакой помады. И вот тут мне показалось, что он слегка усмехнулся. Слегка. Настолько, что действительно могло показаться.
– Насчёт конференции… – начал он, но тут я выпрямила спину. Я больше не собиралась выслушивать никакие оскорбления.
– Я выбрала писать научную работу по астрономии, – тихо сказала я, стоя к нему боком, но не опуская подбородка.
– Вот как? Я думал, вы собираетесь умолять меня ещё полгода, – я не смогла сдержаться от того, чтобы не отправить ему злой взгляд искоса. Усмешка в его голосе была слышна всё больше, и я была полностью сбита с толку. – Вы хоть пару документальных фильмов смотрели? Хоть какой-нибудь фильм о космосе?
– Да, «Космос между нами», – это было похоже на оборону – то, как я воинственно бросила это ему в лицо.
Это был какой-то сюр. Просто мир полетел кувырком. Потому что тут он фыркнул. То есть. Впервые проявил какую-то… эмоцию?
Я не могла в это поверить. Он смотрел на меня так, будто я была забавной. Я сжала пальцы в кулаки, сдерживая горячий шар внутри от взрыва. Лёд на коже, которым я окутала себя, потрескался и разлетелся на осколки.
– Вы хоть видели список тем для докладов школьников на этой конференции? Вот, мне прислали сегодня, – и он протянул мне листок.
– Но…? – мой рот открылся сам собой.
Я не могла поверить – опять. Он… соглашался курировать меня? Ещё утром он убеждал меня, что у него нет времени возиться со мной в этом абсолютно бесполезном занятии.
Позже я узнала, что на него надавила завуч, угрожая моим великим дедом и талантом, который он закопает в землю, но тогда я была совершенно сбита с толку.
– Но что? Вы передумали? – снова холодно приподнятая бровь. – С таким несерьёзным отношением к науке это обречено на провал. Если хотите покрасоваться перед кем бы то ни было своими оценками, то сразу нет. Это серьёзное мероприятие, и просто так за участие я пятерок ставить не собираюсь.
– Что? – совсем растерялась я. Что-то будто ускользало из рук, и я тут же принялась убеждать его: – Нет, я собираюсь очень серьёзно к этому отнестись! Я… очень хочу изучать физику и дальше. Просто хочу… изучать физику, – совсем глупо пролепетала я, робко глядя ему в глаза.
Он долго смотрел на меня, проверяя на прочность. Будто не веря. Спускаясь взглядом к рубашке, молчаливо припоминая тот глупый случай. Сомневаясь. Почему с ним было столько нелепых ситуаций? Почему с ним я была… такой?
– Ладно. Выбирайте тему, а потом будем говорить. Рекомендую выбрать…
Я скрестила пальцы за спиной. Это была победа.
Об усталости, кактусах, музыкальных пальцах, аллергии на дождь и солнце
Ноябрь был тёмным – как вечер перед самой холодной ночью. Ноябрь был ледяной крошкой горького от дыма воздуха – я помню, в нашем городке тогда постоянно сжигали кучи листьев, они горели и горели… Ноябрь был ярко-багряным, но не для меня.
Для меня ноябрь был ветром, что заставлял меня кутаться по утрам в шарф. Беспомощно прятаться в пальто и дрожать. Поднимать лицо к хмурому небу (вокруг одна серость, одна промозглость). Чувствовать на лице первую каплю дождя, который обещал пролить весь день, и – боже, это последняя капля! – бессильно пытаться отправить слёзы обратно. Поэтому не опускать головы.
Для меня ноябрь был месяцем, когда я теряла себя, ускользала из собственных рук и ничего не могла с этим поделать. Эта пустота на месте чего-то важного чувствовалась так остро, что мне хотелось обнять себя.
Я безбожно опаздывала. Снова к тому, к кому нельзя опаздывать. Но у меня не было сил даже ускорить шаг, я уныло шаркала по пустым асфальтным дорожкам и засыпала на ходу.
– Опоздание, Юдина. На пятнадцать минут.
Вот и всё, что он небрежно мне бросил тогда. Даже не оторвавшись от своих бумажек. Как всегда – одинокий и равнодушный за столом. Да и как ему быть не одиноким, когда до первого урока ещё час? Мы договорились встретиться по поводу научной работы до уроков, потому что у Александра Ильича не было другого времени.
Он не кинул мне ни одного взгляда. А если бы он повернул голову с идеальным беспорядком тёмных волос, он бы не вынес тоски в моих глазах. А я (жаждала), чтобы он не вынес и сдох в муках, отравившись концентрированной кислотой.
Я не двигалась. Он – тоже. Это молчание между нами буквально кричало о том, как ему это не надо, как он не сделает ни одного лишнего шага в том, чтобы мне помочь, как ему всё равно, как я должна делать все эти шаги сама. Оно было загустевшим от моей непонятно откуда взявшейся, глупой злости. Но даже этот лихорадочно горячий от электричества воздух не жалил его, совсем не жалил, разбиваясь на жалкие, беспомощные молекулы о его герметичную стеклянную броню.
Он и правда будто был покрыт стеклом – спокойные движения покрытых татуировками рук, изящные черты лица, нисколько не изменившиеся после того, как я демонстративно бросила сумку на пол. Лишь вопросительное поднятие брови в ответ на мой полный вызова взгляд.
– Пятнадцать минут – не так уж много, – огрызнулась я со всей злостью маленького ощетинившегося щенка. Но в этом было так много ярости маленькой девочки, в которую он меня превращал – я на полном серьёзе хотела топнуть ногой, закричать, разбить что-нибудь о его лицо. Чем больше было равнодушия – тем больше было во мне этого. Дурацкого «назло», наперекосяк, беспомощной дрожи перед первым всхлипом.
Я была настолько захвачена этим, что даже не пыталась понять, откуда оно взялось. Я просто ничего не понимала и барахталась в этом, как маленький котёнок в океане.
Капли дождя стучали по окну, в которое целилось старая липа сморщенными чёрными крючьями. Его кабинет был таким непривычным, совершенно пустым и тихим в полумраке, и мне так хотелось испортить эту тишину своими криками. Я уже вторгалась в этот его покой своим загнанным дыханием. Уж его-то я точно не могла сдерживать.
Его лицо хоть и не менялось, но на дне глаз рождалась невидимая, но ощутимая досада, когда он осматривал меня с ног до головы. И что он мог увидеть? Недоразумение в расстёгнутом пальто и хаотично завёрнутом в оранжевый дурацкий шарф и дурацкую шапку, полностью промокшее, с прилипшими к бледному ненакрашенному лицу локонами, блестящий режущий взгляд воспалённых глаз, дрожащие покрасневшие губы. Совсем не похоже на меня обычную, ту надменную чику, которой он считал меня. Поэтому и появилась эта досада, да, Александр Ильич?
Всё было не так. Всё было неправильно. И смотрел он слишком долго – и хотя он не делал ничего невпопад, ничего не изящно, не выверенно, в этом всё равно ощущалась нотка чего-то другого. Секунда ощущения несовпадения. Хоть он отвёл взгляд совершенно спокойно, я почувствовала, словно меня что-то царапнуло.
Его смятение.
– Если у тебя в приоритете поспать подольше, советую лучше заняться этим, а не физикой, потому что из этого ничего не выйдет, – сказал он только, но это тут же заставило мои губы дрожать. И это была странная реакция. Обычно я злилась, но сейчас вдруг сдулась. У меня не было сил.
Он тут же уткнулся в свои тетрадки снова, чтобы не видеть меня лишний раз, видимо. Чтобы точно не видеть реакции. Но если бы он не отвернулся, он бы увидел блеснувшие слёзы.
И я снова подняла голову к потолку.
