скачать книгу бесплатно
Сука. Сука! Сука!!!
– Ладно, – говорю, – проходи.
Мы сели на кухне. Я налил себе коньяку.
– Налей и мне, дорогой.
Я налил ему в Настину рюмку. Он поднял рюмку, чтобы чокнуться, но я тут же выпил залпом. Закурил. Он тоже.
– Правильно, дорогой. Выпьем не чокаясь. За Ашотика, светлая ему память. Если б ты знал, что за человек был Ашотик. Золото, а не человек. Лучше друга не было и не будет. Какого друга, что я говорю, брат он мне был, понимаешь, больше, чем брат. Жена у него осталась, дети малые. Горюют, плачут: куда нам теперь, Гурген, скажи, Гурген.
Я молчал. Гурген огляделся:
– Где у тебя тут поссать?
– Налево и до упора.
Не дай бог, думаю, пойдет мыть руки – полотенце жалко выкидывать, от мамы досталось. К счастью, Гурген на мытье рук не заморочился. Вернулся и продолжил описывать достоинства Ашота и горькую долю осиротевшей семьи покойного. Тряс пепел на скатерть, по-хозяйски разливал коньяк.
Я молчал. Надо куда-то смотреть. Только не в эти маслянисто блестящие глаза. Я уставился на сахарницу.
– Давай, – сказал Гурген, поднимая рюмку, – за Ашотика.
– Ублюдок был твой Ашотик. Такой же, как ты.
Я ждал взрыва. Надеялся на кавказский темперамент. Мечтал о драке.
Гурген рассмеялся:
– Зря так говоришь, дорогой. Узнал бы Ашотика поближе – полюбил бы, как брата.
– Чего тебе надо?
– Мне, дорогой, ничего не надо. Но жена, дети… Чем я им помогу?
В голове что-то сработало. Правильно, надо проверить.
– Я узнавал. У него не было ни жены, ни детей.
Гурген слегка смутился:
– Не было? Как же так? Может, и не было. Но есть эти… следователи… прокуроры…
– Сколько?
– Следователей? Не знаю, дорогой. Тебе, по-моему, одного хватит.
– Сколько денег?
– Сто пятьдесят.
– Сто пятьдесят чего?
– Обижаешь, дорогой. Я вижу, ты человек небогатый. Сто пятьдесят тысяч рублей. Не мне – жене, детям.
Гурген, наверное, запамятовал, что мы сошлись по поводу отсутствия бедствующих, а равно и небедствующих членов Ашотова семейства. Впрочем, это не имело никакого значения.
– Сто пятьдесят тысяч – и ты Гургена больше не увидишь.
Недорого, думаю, ты ценишь друга и брата. Впрочем, это, видимо, только первый транш.
– У меня сейчас нет денег.
– Достань, дорогой.
– Сука! – В комнату вихрем ворвалась Настя. Она визжала шесть с половиной минут, я следил по часам.
Я привык к ее низкому, с хрипотцой голосу и не знал, что она умеет визжать. Каждое ее слово било в точку и уверенно классифицировалось частью 1-й статьи 282-й УК РФ как разжигание межнациональной розни, то есть обозначение действий, направленных на возбуждение национальной вражды, унижение национального достоинства, а также высказывания о неполноценности граждан по признаку их отношения к национальной принадлежности.
Гурген ухмылялся, поблескивая белками.
– Что за женщина! Золото, а не женщина. Эх, Ашотик, как я тебя понимаю.
Я едва сгреб Настю в охапку и ввернул пару высказываний, подпадающих под ту же 282-ю статью УК, которая, признаться, всегда казалась мне несколько расплывчатой.
Гурген сохранял полнейшее спокойствие.
– Когда будут деньги, дорогой?
– Когда нужно?
– Сегодня. Но я готов подождать, – Гурген ухмыльнулся. – Ради нее.
Настя все-таки умудрилась всадить ему по яйцам.
Гурген стоял как ни в чем не бывало. Железные они у него, что ли?
– Крайний срок – послезавтра.
– Договорились, – говорю, – пиздуй отсюда.
Гурген налил себе еще одну рюмку и, заглотив, отчалил.
Настя сидела напротив меня, как только что сидел Гурген. Я поставил ей новую рюмку и долил остатки коньяка.
– Чего делать будем? – спросила Настя.
– А хрена тут сделаешь? Надо платить.
– Он не отвяжется.
– Понимаю.
Мы молчали. Кончились сигареты, и я облегченно вздохнул: не вечно же пялиться в эту чертову сахарницу. Я спустился в магазин, купил сигареты, а заодно и коньяк.
– Может, замочить этого Гургена?
Похоже, я изменился за эти дни. Меня не передернуло от ее предложения. Оно показалось мне если не разумным, то имеющим право на существование. Его следовало обдумать.
Я обдумал.
– Замочить – значит увязнуть в этом дерьме по самые яйца.
Настя посмотрела на меня с грустью:
– Ты думаешь, мы еще не увязли?
IX
Звонил мобильник. Я взял трубку и нажал на прием.
– Здравствуйте, это Жженый.
Я не удивился.
– У меня есть очень интересная информация, – Жженый выдержал паузу. – Можете подъехать через два часа?
– Могу, – сказал я и нажал на сброс.
– Жженый? – спросила Настя.
Меня не удивило и то, что она догадалась. Я кивнул.
– Настя, нужны деньги. Послезавтра нужны.
– Где их взять?
– Я займу. Правда, не знаю, как отдавать.
– Я позвоню Норе, – сказала Настя.
Разговор с Норой занял пару минут.
– С тобой он работать отказывается, – Настя засмеялась и сказала, почему-то с грустью: – Помнит, видимо, про пидора. А мне обещал подкинуть работенку.
Мы разошлись. Она поехала к Норе, я – к Жженому.
Жженый был в кабинете один. У него, видите ли, свой кабинет. А говорят, они вдесятером за одним столом ютятся. Кабинет, впрочем, так себе: письменный стол, сейф в углу и несколько стульев.
– А, почтеннейший! Вот и вы в наших краях, – запаясничал Жженый. – Ну садитесь, мил-человек.
Я сел и отчего-то все время глядел на стол. Круглый стол овальной формы, вертелось в голове. Хотя стол был самый обыкновенный, прямоугольный. Заурядный госучрежденческий стол.
Жженый внимательно меня разглядывал. Долго. Я догадался, что он смотрит на куртку. Я, естественно, был в другой, не в той, от которой отлетела пуговица. Похожей пуговицы мы с Настей не нашли и запрятали куртку подальше. Настя в целях конспирации решила выкинуть ее в мусоропровод, но я сказал, что на такой конспирации люди и палятся. Настя сказала, что я жмот. Подумала, мне куртки жалко. Черт с ней, лишь бы отстала.
– А где же ваша куртка? – спросил Жженый.
С места в карьер. Я, признаться, опешил:
– У меня много курток.
– Но эта совершенно новая.
– Я иногда покупаю себе куртки.
– Зачем, если у вас их много?
Провались ты пропадом, мудак, со своими примочками. Я молчал, не зная, что ответить.
Жженый рассмеялся.
– Да что вы так напряглись, мил-человек, не ровен час, в истерике забьетесь. Не люблю, знаете ли, истерик. Я же с вами не о куртках собрался говорить, есть вещи и посерьезнее.
Куда уж серьезнее.
– У вашего Ашота Гркчяна… – начал Жженый.
Я собрался было вспылить, почему, мол, моего, но вовремя заткнулся.
– У вашего Ашота Гркчяна был лучший друг. Гурген Аванесян. Так вот он пропал.
– Как пропал?
– Почему вас это так удивляет?
Я ненавидел его. А еще больше себя. Соберись с мыслями, придурок, не задавай идиотских вопросов, веди себя естественно.
– Может, вы забыли, Петр Пафнутьевич, но я веду это дело.
– Я тоже.
Жженый расхохотался. Не одними губами, как раньше, а совершенно омерзительно: губами, левой щекой и правым глазом. Честное слово. У дьявола мог бы быть такой секретарь, вспомнились мне чьи-то слова.
– Понимаю, понимаю, мил-человек, поэтому и говорю вам. Совершенно, так сказать, конфиденциально, дабы вы использовали в своих материалах.
– Одно с другим не вяжется.
– Что не вяжется? – Жженый искренне удивился. Искренне. То есть – по-человечески. Наконец-то.
