скачать книгу бесплатно
Сенека. Как ты это сделал?
Калиостро. Сначала я отвел его к Сократу! Не вышло. Потом к Платону! Не вышло. Потом к Черчиллю! Тоже не вышло! Ну, идем мы с ним по одному из коридоров. И вдруг, навстречу, медленно идет пожилой человек с усами, и в военной одежде. Сталин! Я ему объяснил ситуацию, попросил помощи и получил! Сталин бросил один взгляд на директора, и тот сразу стал кричать, что диплом не нужен! Я поблагодарил Иосифа Виссарионовича, и мы простились! Талантливый мужик этот генералиссимус! Талантливый и страшный! Все, Саня! Завтра ты получишь деньги! Мизерные, но для тебя большие! Слушай, у меня есть к тебе предложение! Ты давно мечтаешь появиться в Москве своей молодости! Особенно там было хорошо перед Новым годом! Звонки телефонные, один за другим! Компания ваша, в волнении выясняет, кто, куда, и с кем идет! Что принести из вина! Из еды! Ведь у вас все было! И деньги, и счастье и еда! И молодость, главное! Она, самая! Хозяйка вашей жизни! Ну, хочешь? Мы можем это сделать!
…Через минуту я стоял на Красной площади, заполненной веселым, сытым, здоровым народом! И обливаясь слезами, снял шапку! Рядом со мной, потерянно, стояли Сашка и Костя… Они изумленно смотрели на меня, и пытались понять, что со мной происходит!
Борщ спасская башня
…Я помню, как Павел Первый умолял своих убийц: « Помолиться мне! Ради Бога помолиться!»… Я его понимаю.
…Я лечу по черному, узкому коридору! Долго! Странно! Кто меня отправил в это путешествие, я не знаю. Вдруг что- то хлопнуло, коридор кончился, и я вылетел в огромный зал. Потолок – синее небо, с сияющими звездами. Пол – тяжкие, искристые волны огня. Посредине висел маленький круглый столик, окруженный черными креслами. Я спрятался за какой – то каменный столб и замер. Послышалось хлюпанье, что – то взревело… И в зал на удивительных птицах, похожих на динозавров, тяжело влетели трое мужчин. Они были совершенно голые. Полетав по залу, и осмотрев его, они сели за стол, и приготовились чем – то заниматься. Птицы улетели, смеясь, и брызгая тоннами слюны.
…Я быстро разглядел мужчин, и сразу понял кто это. Это были черти. Один – трехглазый, другой – четырехрогий, а третий – красивый, трехметровый гигант. Правая рука его была обычной, а левая – целиком из золота. Гигант не двигал ей. Она висела неподвижно.
Четырехглазый. С чего начнем?
Трехглазый. С России!
Четырехглазый. И что же?
Трехглазый. Там все хорошо! Полный порядок! Народ страдает ужасно! Народ страдает прекрасно! И горы его физической и нервной боли, спрессованные нашими специалистами, регулярно падают на кухню к Герману Герингу! Он трудится, не покладая рук!
Четырехрогий. Надо укрепить руководство. От него большая прибыль.
Трехглазый. Сделаем!
Золотая Рука. Кто там на кухне?
Трехглазый. Братья Штраусы, Хошимин, Мерилин Монро, и Лолита Торрес!
Золотая Рука. Надо передать руководство кухней Хошимину и Лолите Торрес! А то Геринг закормил немецкой едой! Колбаса, да пиво! Надоело!
Трехглазый. Сделаем!
Золотая Рука. А кто следит за печкой?
Трехглазый. Троцкий и Ротшильды!
Золотая Рука. А, евреи! Это хорошо! Талантливый народ! На него можно положиться!
Четырехрогий. Дальше! Европа!
Трехглазый. Все великолепно! Главный Француз – наивен удивительно! Он считает, что ислам в *глубоком кризисе* и собирается смягчить эту религию! Он хочет учить исламистов *просвещенному* исламу! Как вы понимаете, мы еже собираем урожай этой плодотворной глупости! Безостановочно!
Четырехрогий. Надо расширить резервуары! Ожидается серьезнейшая схватка!
Трехглазый. Сделаем!
Четырехрогий. Германия?
Трехрогий. Превосходно! « Добрая» Немка – генерал, набила страну арабами. Пожалела их! То есть, на самом деле, хотела продемонстрировать свою святость всему миру. Самовлюбленность распирает ее. Теперь не знает, как от них отвязаться! Они, ведь, уже считают себя хозяевами Германии и собираются ее перестраивать! Значит – кровь! Много! Коктейль!
Четырехрогий. Немке тоже нужно помочь… Найти в ее деятельности что – то положительное… И внушить это каждому немцу…
Трехглазый. Сделаем! Хотя это сложно! Там появились пятьсот человек, типа Гитлера! И они авторитетны!
Четырехрогий. Китай? Индия?
Трехглазый. Разрешите напомнить! Не наша территория! Там работают другие коллегии!
Четырехрогий. Порядок нарушать не будем… Это основа нашего существования… Испания?
Трехглазый. Страна на грани развала! Ситуация благоприятная!
Золотая Рука. Соединенные Штаты?
Трехглазый. Там все чудесно! Белые целуют у негров ботинки! Страна на грани гражданской войны! ЦРУ готовится сталкивать негров с неграми! У населения 180 миллионов стволов на руках! И будет больше! Вулкан Йоллустоун оживает! Скоро на прекрасную Америку и Канаду польются океаны лавы! Все великолепно! Американская кровь перестанет быть деликатесом!
Четырехрогий. Африка?
Трехрогий (замявшись). Там неприятности… Появился негр уровня Ленина и его образа мыслей…
Четырехрогий (закричал). Зачем вы это мне докладываете?! Зачем портите мне настроение? Вы не знаете, что надо делать?!
Трехрогий. Знаем… Уничтожить! Сколько времени вы даете?
Четырехрогий (яростно). 6 минут!
Трехглазый (побагровел). Сделаем!
Четырехрогий (успокаиваясь). 3 минуты!
Трехглазый (позеленел). Сделаем!
Четырехрогий (смеясь) 2 минуты, 10 секунд!
Трехглазый стал белым, сияющим, полупрозрачным, на лбу выскочили еще два огненных глаза. Он колоссально увеличился в размерах.
Трехглазый. Сделаем! Команда уже в пути!
Четырехрогий. Стоп! Мне позвонил Геринг и сказал, что готово первое блюдо. Борщ «Спасская башня»!
Золотая Рука. Что такое борщ?
Трехглазый. Ну, это русская еда! Геринг мечтал сварить его в Москве, но вы, конечно, помните, что из этого вышло!
Четырехрогий. Слушайте, а почему у нас до сих пор нет русских поваров?
Трехглазый. Ерунда! Скоро будут! Кстати, Геринг предупредил, что в борще будут плавать кусочки души кардинала Ришелье! Вы не против?
Четырехрогий. Нисколько! Ну, идем?
Трехглазый. А что с этим делать? (Он указал в мою сторону.)
Четырехрогий. Золотая Рука, можно тебя попросить?
Золотая Рука. Конечно… Трехглазый, помоги мне!
Трехглазый. С удовольствием! (Трехглазый поднял Золотую Руку, и грянул выстрел. Шаровая молния ударила в столб, за которым я скрывался, и все исчезло.)
Очнулся я у себя на кухне. Передо мной стояла чашка чая. А Лариса, улыбаясь, жарила блинчики, которые я так люблю.
Рождество! Генрих Пражский едет в санях!
…Какой чудесный сон! Неизвестно почему, передо мной появился, старинный, красивый, европейский город! Весь в снегу! Рождество! Огни! Факелы! Витрины магазинов ошеломляют!
…Я еду в санях, по широкой улице, в теплом меховом пальто, в норковой шапке! И, с удовольствием пью коньяк из серебряной фляжки! (Коньяк бежит огнем! Веселит! Радует! И, кажется, обещает что – то!)
…Навстречу, медленно, покачиваясь, едут другие сани… В них, в развалку, сидят молодцеватые офицеры и румяные, веселые дамы… Они щедро разбрасывают мелкие монеты по сторонам… Компания явно перемещается из одного ресторана в другой… За санями бегут мальчишки с пачками газет, и кричат: « Новость! Новость! Новость! …Великий писатель, Генрих Пражский, (это я!) написал новую смешную книгу! Будете читать – лопнете от смеха! Книгу можно купить на улицах Гете, Макиавелли, и Эразма Роттердамского! Спешите, господа! Тираж крохотный! 600 экземпляров! Скоро книга станет недоступной! Охотников ее купить очень много! Покупайте наши газеты, господа! В них тайный доклад Начальника Генштаба! И свежий ассортимент наших рынков! И рыбных и мясных! Спешите, господа!»…
…Я вхожу в чей- то дворец. Нарядные люди встречают меня аплодисментами, поцелуями. И просят автограф. Мне весело и страшно. Я знаю, что от счастья иногда умирают.
…Я просыпаюсь. Напротив меня, на стене, висит красивый разноцветный листочек в тяжелой крупной деревянной рамке. На листочке этом написано, что я стал финалистом национальной литературной премии « Писатель года»…Денег не полагается… Я и не ждал… Где занять деньги на писчую бумагу, новые кальсоны и красивый шерстяной шарф?
…Я снова засыпаю. Сплю. Просыпаюсь. Меня трясет! Сон меня испугал! Пытаюсь его восстановить, но это сложно… Картинки мелькают перед глазами одна за другой. Голова кружится. Молодой Твардовский (советский поэт), в бежевом костюме, серьезный, сосредоточенный, осторожно выносит из какой —то комнаты книги, бутылки и пропуска… Куда —не ясно…
…Потом я вижу женщину, в которую был влюблен в ранней молодости. Сейчас ей лет 58, но она выглядит прекрасно. Красива и обаятельна, как никогда. Она и ее подружка, которую я тоже помню, сидят на диване между небом и землей, и курят маленькие сигаретки, вставленные в длинные лакированные мундштуки. Весело болтают, размахивают руками, смеются… Едят японский виноград… Вот – исчезли… Кажется улетели в сторону Аргентины…
…Я, съедаю тарелку жареных грибов, и делаю себе укол инсулина. Капелька крови из ранки, превращается в розовое облако и растворяется в синем небе. Я надеюсь, это к лучшему.
…Просыпаюсь. Сажусь за компьютер. Читаю. Опять одно и тоже. Коронавирус неизвестного происхождения (китайского, американского, рыбного, мышиного, военного, антивоенного) грызет мир беспощадно… Учительница истории повесила своего четырехлетнего сына на колготках. Пишут, что сошла с ума. Отец убил двух маленьких сыновей, жену и себя. Семью нечем было кормить. Крупный чиновник украл миллиард. Опять убийства, самоубийства, протесты. Войны. Хватит. Выключаю.
Наступает вечер. Засыпаю. Сон! Швейцария. Маленький горный городок, совершенно сказочного вида. Иду в гости к пастору Александру. У него меня ждут читатели. Человек 30…Половина русские. Пастор тоже русский. Потомок князя Долгорукого. После чтения – швейцарский обед. Интересно, что будет… Горячий сыр? Водка? Овощные фокусы? Может быть… Дорогу мне перегораживают коровы. Такие сытые, ухоженные и всем довольные, что хочется какую – нибудь шлепнуть по заднице. Звонко! Весело! По дружески! Нет, нельзя. Что обо мне скажут? Я уверен, что корова без напряжения поймет, что я просто симпатичный русский шутник, общение с которым не лишено удовольствия! Но коровы и читатели, тем более иностранные, не одно, и тоже… Коровы уходят. Жаль. Иду дальше. И натыкаюсь на афишу: « Балет Братья Карамазовы»…Какая глупость! Это тоже самое что стрелять из пушек не снарядами, а мороженным или клубничным вареньем!
…У пастора меня расспрашивали о России… Каюсь, я был осторожен… Поэтому мою писанину слушали не так как я ожидал… Но обед был превосходен! Я слегка перепил, и многое рассказал совершенно искренне. Меня поняли, меня простили… Одна дама даже нарисовала мой портрет губной помадой…
…Улетаю! Лечу над городами, реками, лесами… Рядом со мной летит моя собачка Шера, пудель, самочка. Ну, кончились города и прочее… Где мы? А, понял! Африка! Шера, ставшая огромной, берет меня за шиворот, и мы опускаемся на берег озера. Оно большое, окружено банановыми пальмами, сгибающимися под тяжестью плодов, вода в озере странная, красного цвета. А, ясно! В озере не вода, а вино! Конечно, в озере много пловцов. Среди них Чайковский, Даргомыжский, Мусоргский, Куприн, Бунин, Паустовский, Репин, Гендель, Сен – Санс, Равель, Гайдн и прочие… Им хорошо! Они непрерывно пьют вино, болтают, и на берег не собираются. Как я их понимаю!
…На берегу тоже кто- то есть. Подлетим, посмотрим! Ах, Господи! Какая счастливая встреча! Под банановым деревом сидит мрачный Лев Николаевич Толстой и с удовольствием ест банан. Сзади него стоит высокая, почти голая красавица, негритянка с черными зубами и серебряным кольцом в носу. Конечно, она охраняет нашего гения. И есть от кого! Молодой Тургенев, одетый дервишем, крадется к Толстому, поскольку бананы Толстого самые вкусные… Негритянка улыбается, вынимает из своих узких одеяний огромный нож…
…Все! Улетаем! Шера засмеялась, выпустила меня из пасти, и я плавно полетел вниз. Странный сон! Может быть он вещий?
…Просыпаюсь. Как хочется вина, шоколада, жареной картошки! Но нельзя. Диабет не разрешает. Да и денег на них нет. Да! Надо заплатить за квартиру! А где взять деньги? Не у кого! Ужасно это! Читаю новости. Так! Сгорели три дома престарелых. Количество жертв уточнить не удалось. Какой- то министр в командировке заплатил пять миллионов за два дня пребывания в отеле. Молодец, вписался в рынок. (Утверждают, что вписаться в рынок, это значит потерять совесть.) Читаю дальше. Какие —то артисты поставили спектакль о Горбачеве. Есть поговорка: берешь деньгами, отдаешь судьбой. Дальше! Известную певицу поклонники заставляют похудеть. Не слушайте их, актриса прекрасная! Ваша красота и чудесный голос удивляют весь мир! Обидно это потерять!
…Хочется уснуть, но не получается! К счастью повезло. Что-то в очередной раз сочинил, наболтал влиятельный министр, и я уснул. Естественно, сон не заставил себя ждать! Опишу его!
…Ночь! Румыния! Бухарест! Я иду по широкой улице. Толпы веселых, счастливых людей! Я заворачиваю в тихий переулок и иду к известному монастырю. Архитектурно он изумителен. Навстречу тихо едет машина с полицейскими. Я останавливаю ее, полицейские выходят из машины, и я прошу их одолжить мне пистолет. Просто так! Ну, просто по человечески! Полицейские улыбаются, приглашают меня в машину, и подвозят к красивому зданию европейского вида. Это сумасшедший дом. Меня встречают медсестры, вводят в какую- то комнату и укладывают на кушетку. Я смеюсь, рассказываю анекдот. И в этот момент входит врач, похожий на Грига. Он делает мне укол и хочет уйти. Я умоляю его сделать еще два. Он делает и все вокруг исчезает. Где я был? Где гуляет мой мозг? А где хочет! Это обычная жизнь писателя! Бег за собственным мозгом!
…Господи! Ну почему мы так долго живем, как идиоты! Не получив ответа, лечу куда-то вниз… Постепенно становится тепло и солнечно. Что это значит? Где я?
…Средиземное море. Голубое, зеленое, теплое! А вот и пляж! Песок белый, мельчайший! По нему с трудом ходят старики европейцы, пенсионеры. Они смеются и пьют легкое вино и ледяное пиво. Своих страшных, обвисших тел совершенно не стесняются. Они объездили весь мир и видели все, что украшает его. Мне горько, обидно, но за них радостно! Я улетаю! В полете плачу! Я делаю сравненья и плачу!
…Манхеттен! Отель « Бархатная кожа»! Год не ясен: пятидесятый, шестидесятый, тридцатый… Великолепный зал ресторана! Поют молодая Джо Стаффорд, и Перри Комо! Поют знаменитую песенку Винсента Юманса « Чай для двоих!». Успех сумасшедший! Зал ревет! Я, естественно, в оркестре. Я играю на саксофоне, который всегда ненавидел, а сейчас люблю. Я счастлив! Вдруг все переворачивается! Все летит кувырком! Я в другом ресторане! В Чикаго! Я молод, красив, строен! Я танцую буги- вуги с гибкой, стремительной, легкой как пушинка, Ритой Хейворт! Мы танцуем яростно, с восторгом! Пот летит с нас дождем! Я не хочу просыпаться! Не хочу!!!
Прощание с добрыми духами
…Строжайшая диета! Какая мерзость! За что? Ну, диабет… Ну и что? Даже бутылку вина выпить нельзя? Нельзя! Тьфу! А пошли вы все к чёрту!
…Нет ситуации более приятной, чем та, обаятельнейшая, когда ты сидишь зимой в мороз на тёплой кухне, с чашкой горячего чая, а в туалете, кто-то из домочадцев, тихонько, деликатно, шуршит бумажкой… Ну вот зачем ты написал эти возмутительные глупости?! А просто из ненависти к себе… Редактор какой-то, свинья… Не отвечает… Ну а чего ты ждал?! Почему волновался как мальчик и два месяца не подходил к пьесе? Уже, наверное, дописал бы…
Ну ладно, пора забыть всё это… Навсегда!
Сейчас я, дрожа от холода, (29!) стою у Никитских Ворот, у заснеженного, чёрного памятника Тимирязеву… И на виду у редких прохожих, оглушённых морозом, бредущих как во сне, пью портвейн из пластмассовой бутылки с розовощёким, весёлым младенцем на этикетке… Маскируюсь… Менты озверели… Схватят, заключат в кутузку…
…Ну, осталось пол бутылки. Прячу её в карман шубы, и быстро иду по бульвару к Пушкинской площади. Бульвар этот дорог мне: по нему я, студентом консерватории, прогуливался со своим знаменитым Учителем. И размахивая руками, страшно краснея, и вспотев от волнения, говорил ему всякие невероятные глупости. Учитель весело смеялся.
…Что такое Ледяные прогулки? Кстати, вы заметили, что из Москвы совершенно исчезли снегири? Маленьким мальчиком я ходил по нашему двору, сосредоточенный как охотник, от одного снегиря до другого. А теперь их нет…
Так вот! Сорок лет назад, когда я был очень молод (25!) Ледяные прогулки были самым любимым моим развлечением. Мороз, 23- 24! Иду с парой бутылок портвейна в карманах, и наслаждаюсь небом, морозом и Москвой! Какая она была тогда! Удивительная, прекрасная! Широкие проспекты, чистота… Ну что, а сейчас другая? Нет, та же… И совсем не та! Проспекты и улицы уже не кажутся ни красивыми, ни родными и приветливыми. Медленно катятся по ним, совершенно их убивая, заслоняя, железный вал грязных, вонючих машин. Без конца и без края. Ну что говорить, моей Москвы больше нет! А тогда – четыре, пять часов, румяный и слегка опьяневший от вина, молодости, мороза и всяких, вполне осуществимых мечтаний, ходил я по Москве, и остро чувствовал, что такое Родина! А теперь не чувствую. Ничего не чувствую. На душе пусто. Иногда она наполняется раздражением, отчаянием… Но радостью – никогда! Молодость ушла? Да, ушла. Но не только в этом дело. Из Москвы ушёл какой-то Добрый Дух… И на смену пришли Плохой Запах, Боль и Пустота… Всё!
…Сегодня я попытался, что называется, вспомнить молодость, пережить то, что было у меня когда-то в избытке. Хоть каплю! Зачем? Это глупо, но это нужно. А вдруг диабет раздавит меня, распластает на кровати, лишив радости движения, и тогда я не прощу себе, что не использовал последней возможности пройтись по городу, в котором когда-то был так счастлив. Впрочем, элементарная комбинация таблеток, и прощайте сожаления!
…Дошёл до МХАТа им. Горького. Его ещё зовут Доронинским. Была тут история! Мирового значения!
…35 лет тому назад, я, начинающий драматург, ждал у служебного входа очень известного режиссёра, Глеба Марчука- Ковшова. Он прочитал мою пьесу, и пригласил для разговора. Причём, разговор должен был состояться во время перехода Марчука из одного театра в другой. С репетиции на репетицию. Марчук был нарасхват. Человеком, действительно, занятым до последнего предела. И на предложение его я нисколько не обиделся. Я просто был одним из многих. Целый рой начинающих драматургов домогались внимания Марчука. И безуспешно. Но мне повезло.
Жду! Лето! Хорошо! Всем, но не мне! Два года сжигает меня постоянная боль в ногах и спине. Откуда? Почему? Врачи определить не могут. Я готовлюсь к смерти, но писать и общаться с режиссёрами не прекращаю. Всё-таки отвлекает как-то…
Жду! Выходит, наконец, Марчук. С ним идёт какой-то высокий, седой, серый человек в тюбетейке, и с раздвоенной бородой до пупа. Кто это – не знаю. Марчук делает мне знак: мол, иди за нами. Иду. Они идут медленно. И я иду медленно. Они идут долго. И я иду долго. Но очень долго – не могу… Боль! Нервы на пределе, и ярость вспыхивает во мне… Я на всю улицу начинаю истерически вопить, что-то самому мне не очень понятное:
– Там!!! В этом театре! И в другом, будете указывать, кому куда ходить!!! А я не собираюсь за вами ползти как червяк!
И ещё что-то… Марчук, человек очень эмоциональный, пришёл в такое изумление, что я больше никогда не видел подобного изумления. И юмор, и предельное изумление вспыхнули в глазах этого крохотного, изящного человека. Он ни в чём не был виноват! Он был всегда предельно вежлив и деликатен со мной! Он не мог бросить своего солидного, экзотического спутника, и переключиться на меня! Это было невозможно! Я должен был это понять и пережить… Но у меня не было сил это понять и пережить… Выкрикнув массу глупостей и сразу забыв о Марчуке я пошел в магазин *Армения* надеясь купить пару подков суджука и лиловую бастурму… Через 30 лет Марчук неожиданно позвонил мне и странно-робко спросил меня, я тот Саша Староторжский или не тот… Может быть однофамилец… Он не мог поверить, что я способен был выжить в перестроечной мясорубке… Видимо недавно, в интернете, ему попалась одна из моих пьес, там был мой номер телефона и он позвонил… Я подумал, что он хотел ее поставить… Я был взволнован… И очень… А его интересовало: тот я Саша или не тот… Он знал, какое впечатление произведет на меня его звонок, какие головокружительные мечтания у меня зародятся, но ему это было безразлично. Его интересовало, тот это Саша, который орал на него посреди улицы или не тот. Драматурги вряд ли орали на него когда-нибудь… Да еще так яростно и публично…
Я долго приходил в себя после этого звонка, но злости на Марчука у меня не было. Вина за этот дикий звонок лежала на мне. А Марчук… Что Марчук? Ему в прошлом году стукнуло 80…
…Я вспомнил эту историю, стоя у МХАТа им. Горького, хозяйка которого была знаменита своими сверкающими достоинствами и, не менее сверкающими недостатками. Однажды она заявила, что не пустит современных драматургов на порог. Не знаю как другие, а я в этот *храм* и не собирался…
…Вино кончилось… И я пошел в сторону улицы Горького. Надо было раздобыть чего-нибудь спиртного… Вот магазин * Армения*…Когда-то в нем густо толпился, бурлил народ, жаждущий *оторвать* вкуснейший суджук, бастурму, пахлаву. Стоило это не дешево, но деньги были! Теперь магазин почти пуст. За прилавками скучают продавцы. А перед ними лежат армянские деликатесы в красивых упаковках, сделанные в Пензенской или Челябинской области. Я не пойду сюда. Все тут страшно раздражает, отталкивает… Прохожу мимо… Напротив, на другой стороне улицы Горького, памятное место… Когда-то, на первом этаже этого здания, располагался знаменитый ресторан ВТО. Лет 7 я ходил в него почти каждый день. С друзьями и без… Там было весело, вкусно и уютно. Родное гнездо! Потом, где-то в 89, за шестиэтажный офис-дом ВТО началась борьба, и все здание сгорело… Ресторан, естественно, тоже… Какие-то мудрецы поняли, что на восстановление Родного Дома у артистов денег нет и не будет. И купили его останки по дешевке. Или просто получили в * подарок*…Верно я описываю ситуацию, или нет, я не знаю… Но ресторан и Дом сгорели… Теперь там никому не нужная выставка чего-то очень дорогого и не очень понятного. Залы пусты. Много лет… А! Безразлично!
…Иду по Горького…3 или 4 километра дорогих и совершенно пустых магазинов… Бессмыслица! А как здесь когда-то кипела жизнь! Нету, кончилась… Даже оригинальнейший, когда-то богатейший Елисеевский – и тот еле жив…
От огорчения взял машину и куда-то поехал… Спрашиваю у водителя: куда мы едем? Он изумленно косится на меня… Оказывается, на Фрунзенскую набережную… Я ему сказал, куда ехать и забыл… Хорошо что он не забыл…
На Фрунзенской набережной я жил когда-то… Оттуда самые нежные воспоминания… Бабушка – солнце, хрустящие пирожки, дедушка с вечной ароматной папиросой, солнце номер два… Уютный двор, фонтан в котором мы сидели часами… Какая теплая была в нем вода! Каймановы острова отдыхают! Десяток странно изогнутых японских рябин… пушистый густой кустарник… мы прятались в нем от дворников, которым не было до нас никакого дела… желтые сладкие цветы… мохнатые шмели… Собачья площадка, на которой разворачивались
яростные игры в войну… чистенькие, тихие девочки с куклами… штандер… ножички… лапта-вышибала… попытки сделать бомбу и взорвать какую-нибудь старуху, мешающую нам жить… вечерами веселая музыка из Парка Горького. Зимой, на набережной, огромные деревья в снегу! Небо голубое, бездонное! Щеки-помидоры! Хрустальный воздух! Сказка!… Ледяные горки, с которых можно было съезжать вверх ногами и на боку, столбиком. Полет на санках с одновременным воем и свистом… снежки… снежная баба с обкусанным носом. Снегири, вороны, синицы, собаки и кошки – товарищи по партии… Страстная, пламенная слежка за рыжей Наташкой Левенвольд, красивой, почти взрослой девочкой… Что еще? Ну, что-то было…
Как хорошо греет виски! Водитель косится, но молчит. Проехали больницу, где меня когда-то давно резали, то есть лечили. Странная история… Мама моя была врачом. Но больше она была мама, чем врач. Наступил момент, когда мне надо было сделать маленькую операцию, но мама не позволила. Коротко, что собственно произошло. На копчике моем, через боли и зуд, вырвался на свет Божий маленький свищик. Из него шел гной. Не очень густо, но шел. Доктор Иванов, мамин знакомый, велел три дня пить антибиотики и явиться на операцию. Я бы явился, но без маминой помощи я не мог это сделать. Нужно было специальное направление Минздрава и сам я его получить, естественно не мог. Клиника была блатная. Я не мог, а мама могла. Но она меня убедила, что лишний раз резать задницу – глупо. Ведь ранка-то зажила. Вот в этом и заключалась ужасная мамина ошибка. Ранка зажила, но внутри процессы продолжались, о чем мама, по доброте душевной, не подозревала. Свищик скоро опять открылся, и я показал его маме. Она сказала, что это ерунда и принесла какую-то мазь с антибиотиком.
