скачать книгу бесплатно
Хорошее, все-таки, что ни говори, дело, когда у разных народов есть некий универсальный язык, облегчающий взаимопонимание. Нынешняя повальная англизация культуры в ее американизированной форме положение не спасает. Равно как и попытки создания некого искусственного всеобщего языка, типа эсперанто или воляпюк… Право же жаль, что мы, славяне, словно ветви гигантского дерева, слишком далеко отошли друг от друга и потеряли тот единый праславянский язык, который позволял нашим предкам понимать друг друга на гигантской территории от верховьев Волги до Дании и от Баренцева моря до Адриатики…
– Тебя как зовут? – начал я допрос, присаживаясь возле девушки на корточки.
– Мириам, – тихо ответила она.
Мириам. Красиво. Что-то библейское. Или просто производное от Марии?
– Слушай меня внимательно, Мириам, – серьезно заговорил я. – Если ты не будешь дергаться, мы тебе ничего плохого не сделаем. Обещаю. Ну а если попытаешься бежать или кричать, я буду вынужден тебя застрелить.
Застрелить!.. Чуть не забыл. Ведь у меня автомат остался там, за бруствером!
– Я не буду кричать, – тихо повторила Мириам.
Очень хочется в это верить. Потому что и в самом деле убивать это красивое юное создание не хотелось. Не просто не хотелось – я не смог бы это сделать. Правда, тут же поправил я сам себя, Радомир сделает это без малейших колебаний.
Или все-таки тоже не смог бы сделать?
– Вы здесь были одни или поблизости есть еще положаи? – задал я главный в данной ситуации вопрос.
– Недалеко есть еще один положай, там находится наш взвод, – быстро ответила девушка.
Скорее всего, она соврала. Уж слишком торопливо она это сказала. И неестественно преданно выглядели в это время ее глаза. Соврала… Только в чем соврала – что неподалеку находится целый взвод или же в том, что больше поблизости вообще никого нет?
– Мириам, не надо обманывать, – я постарался, чтобы слова, несмотря на то, что я говорил совсем негромко, звучали как можно грознее. – Отвечай еще раз: как далеко отсюда находятся ваши?
Так и есть, не ошибся. Ее глаза, не выдержав, вильнули в сторону.
– Только не ври! – вмешался Радомир и грубо выругался по-сербски.
Я почувствовал, как девушка вздрогнула от его тихого голоса, словно от окрика. Наверное, она уже поняла, что от него угроза исходит большая, чем от меня. Добрый и злой следователь… Классика!
– Мы тут были только четверо, – почти шепотом проговорила девушка.
Это было бы очень хорошо. Это было бы слишком хорошо для нас. Невероятно хорошо.
Поэтому я переспросил:
– Это правда?
Спрашивая, я взял девушку за подбородок, зафиксировал ее лицо, следя за ее зрачками.
– Да, правда!
Что ж, хочется в это верить. Но… Хочется верить, но не мешало бы проверить.
– Я сейчас подам голос, – сообщил девушке. – И если хоть кто-нибудь откликнется, тебе несдобровать.
Мусульмане на войне отличаются крайним фанатизмом и фатализмом. И тем не менее мне пришлось ей верить – потому что выхода другого у нас не было.
Я легонько, едва ли не нежно, приставил к шейке Мириам острие своего кинжала. Она засучила по твердому грунту ботинками, попыталась отодвинуться от меня, вжаться в камень. Ей это не удалось, естественно, только острый кончик кинжала чуть сильнее вдавился в ее нежную кожу. Рядом с гладким бугорком горла, там, где в глубине мышц и жил укрывается полнокровная сонная артерия.
– Ну так что? – спросил я еще раз. – Есть кто из ваших поблизости еще?
– Нет, – сдавленно проговорила она. – Никого нет.
Ну что ж… Надо рисковать.
– Пошуми! – велел я Радомиру.
Вполне естественно, что он это сделает более натурально, чем я со своим акцентом.
Серб что-то прокричал во тьму. Но прокричал негромко, чтобы его голос разнесся не слишком далеко над ночной сонной равниной. Ответом была тишина. Похоже, Мириам не врала. Что ж, это хорошо. Можно продолжать допрос.
Я убрал кинжал от ее горла, воткнул в ножны. Достал свой фонарик, осветил положай, оглядывая его более внимательно. Он был приспособолен для ведения боя при круговой обороне, правда, со стороны сербских позиций бруствер выложен выше и мощнее, чем в сторону собственного тыла.
Надо сказать, оборудовать огневую позицию тут – каторжный труд. Земля каменистая, тяжелая. И когда видишь аккуратные ухоженные крестьянские поля, диву даешься, сколько же труда, причем, труда не одного поколения, стоило превратить эту каменистую почву в благодатную ниву!
Вспомнилось вдруг совсем иное. Вблизи Ашхабада некогда организовали полигон. Потом город надвинулся на него и встала проблема о том, что обучать солдат придется в другом месте. Выбрали место в предгорье, в районе, если не ошибаюсь, села Первомайского. Несколько лет солдаты на направлениях стрельбы собирали камни и выносили их с территории полигона. А когда началась «горбостройка», местные жители предъявили претензии: смотрите, какие изумительные земли вояки у нас оттяпали!..
Впрочем, я опять не о том. На плато, где находились мы с пленницей, земледельческой благодатью, как говорится, и не пахло. Положай был оборудован по мере возможности с претензией на позицию полного профиля – заглублен почти на метр, вокруг, как я уже говорил, мощный бруствер с амбразурами, посередине укрытые от непогоды ящики…
– Зачем вам тут такой бастион? – спросил я у Мириам. – Вы что, ожидаете на участке прорыва сербов?
Спросил уже не шепотом, но вместе с тем стараясь, чтобы голос мой слишком далеко слышан не был.
Девушка отвечала покорно. Скорее всего, она была сломлена, а потому нужно было пользоваться моментом. Оправится от растерянности – опять начнет врать.
– Наше командование считает, что где-то здесь в наш тыл проникают диверсионные группы и разведчики сербов, – сообщила девушка.
– Какая догадливость, – саркастически обронил Радомир.
Действительно, как будто трудно это предугадать. Наша ложбинка словно специально для этого природой создана.
– Ну и что?
Мириам молчала.
– Мириам, я жду, – тихо сказал я. – Ты же видишь, что мы с тобой разговариваем нормально. Не заставляй нас принимать крутые меры.
Она опять не ответила. Я не собирался ей делать ничего плохого. И тем не менее, нужно было ускорять процесс.
– У нас нет времени, Мириам.
Опасаясь, что после этих слов она вздумает кричать, я быстро прижал ей ладонь к лицу. И тут же мне в палец впились ее остренькие зубки.
Первая мысль: значит, я среагировал вовремя и в самый раз зажал ей рот. Вторая мысль: как же больно, когда женщина кусается. Хорошо еще, что я был в перчатках, которые она не смогла прокусить.
Второй, свободной, рукой я схватил и сжал ей горло. Девушка затрепетала, задрожала вся, задергалась, пытаясь освободиться. Да куда там – руки у нее скручены на совесть… Как там, у Пушкина? Крепко скручены ей локти, попадется сербам в когти…
Теперь она уже не кусалась, жадно пыталась всосать ртом или носом воздух, да только как это сделать, сквозь две мужские руки – сжавшую горло и зажавшую рот?
– Ты нам не нужна, – понимая, что она мало что понимает, тем не менее постарался я ее успокоить. – Тут и останешься, если смерти хочешь.
Мириам смерти не хотела. Об этом говорили выпученные в ужасе глаза. Я чуть отпустил руку, она жадно глотнула ночной прохладный воздух, поперхнулась, попыталась закашляться. Однако я не дал, опять прижал перчатку.
– Ипичку матери! – выругался Радомир. – Кончить ее надо было!
Послышался шорох его башмаков по камням. Он удалился в темноту.
– Ну что, еще дергаться будешь?
Мириам затрясла головой. Пришлось отпустить. Потом ждать, пока она отдышится, судорожно скорчившись и хватая воздух широко открытым ртом.
– Короче говоря, Мириам, слушай меня внимательно! – сказал я жестко. – Ты отвечаешь на вопросы четко и ясно. В этом случае остаешься в живых и ничего плохого тебе никто не сделает. Если нет… В общем, сама понимаешь.
Девушка меня тоскливо перебила:
– Вы все равно меня убьете. Сначала… – она произнесла какое-то слово, которое я не понял, но о значении которого догадался, – а потом убьете.
Сразу – убил бы. И должен был бы сам убить. А так, пленного, да к тому же женщину…
– Я тебе даю слово русского офицера, – твердо сказал я, – что никто тебе ничего не сделает, если ты будешь меня слушаться и ответишь на все вопросы.
От удивления она даже жадно раскрытый рот закрыть забыла.
– Ты русо воевода?
– А ты что, по разговору не поняла, что я не серб?
Спросил тоже! Она с Аллахом общаться уже собирается, а я у нее интересуюсь, что она подумала, услышав мою неправильную речь!
– Короче, лирику в сторону! Четко и конкретно: зачем здесь оборудовали этот положай?
Вновь раздался хруст гравия под ботинками Радомира. Он принес автоматы. Опустил их рядом со мной и присел рядом. Его появление напугало девушку и она заговорила торопливо, глотая слова и забывая произносить и без того нечастные гласные. Я понимал далеко не все в ее торопливой речи, однако Станич молчал, слушал внимательно, из чего я мог сделать вывод, что он понимает все.
– Добро, – наконец сказал он. Потом повернулся ко мне: – Ты все понял?
Я сначала виновато улыбнулся и развел руками. Потом, поняв, что он меня не видит, ответил:
– Нет, не все. Повтори еще раз.
Суть рассказа Мириам состояла в следующем. Командование мусульман узнало, что где-то на нашем участке готовится наступление сербов. Одним из основополагающих требований подготовки наступления является активизация разведки и, нередко связанные с нею диверсионные действия. Занимаются этим чаще всего наиболее подготовленные подразделения. Исходя из этих посылок, был разработан следующий план. На наиболее вероятных направлениях, где могли появиться сербские разведывательно-диверсионные группы, было подготовлено то, что на военном языке именуется огневыми засадами.
Та тень, перечеркнувшая тропу по дну лощины и заставившая нас сменить направление движения, было, по словам Мириам, самым обыкновенным бревном. Его повалили таким образом, чтобы под ним оставалось достаточно места, чтобы без особых проблем пролез зверек средних размеров, которых тут вполне хватает, в то время как человеку было бы удобнее либо перелезть через него, либо обойти по зарослям. Таким образом достигалась гарантированная внезапность. Животное не могло потревожить тонкую металлическую жилочку растяжки, протянутой поверху ствола. Вела же эта тонюсенькая проволочка к могучей МОН-200, нацеленной вдоль ложбинки. МОН – значит «мина осколочная направленного действия»; 200 – значит ее «поражающий элемент», сотни крохотных шариков, будут выбиты тротиловым зарядом и не оставят ничего живого в секторе пятьдесят градусов на протяжении двухсот метров.
Если бы Радомир попытался, как он хотел сделать, обследовать бревно, нас бы тут уже не было. Потому что срабатывает взрыватель при нагрузке всего-то пять килограммов. Как говорится, на блошиный чих.
Но в жизни всякое может случиться, проволочку могла потревожить, скажем, птичка или неутомимый охотник горностай. На этот-то случай и организовали тут положай, своеобразный форт с небольшим гарнизоном. Случись внизу, в ложбинке, взрыв, они должны были бы определить, в какой мере он случаен и, в соответствии с ситуацией, либо принять бой и вызвать подкрепление, либо установить новую «монку», либо отходить.
Такая диспозиция и в самом деле все объясняла: и то, что положай находится в отрыве от основных сил, и малочисленность его «гарнизона», и то, что он несколько отстранен от самого оврага – вдруг подвергшийся неожиданному нападению (нападу, по-сербски) диверсионный отряд начнет стрелять во все стороны без разбору…
– А как они должна были связываться со своими? – быстро спросил я.
– У них есть радиостанция.
Радиостанция… Что мы с этого можем иметь?
– Как у них поддерживается связь? В смысле, с какой периодичностью?
Радомир опять заговорил с девушкой. А я продолжал лихорадочно соображать.
Радиостанция… Мины… Боеприпасы… Любопытный наклевывается карамболь.
Право же, было бы жаль просто так взорвать этот положай, не придумав и не совершив какую-нибудь каверзу.
– Сеансы связи каждый час или по мере необходимости, – сообщил Станич.
Ну что ж… Нас это устраивает. Начнем строить каверзу.
5
Мы уходили с захваченного мусульманского положая уже под самое утро. Вообще-то изначально планировалось, что углубимся в тыл противнику куда глубже и возвращаться должны были только на следующую ночь, проведя день где-нибудь в укромном уголке. Однако из-за происшедших событий первоначальный замысел пришлось менять. Тем более, что мы заполучили столь любопытную информацию о планах мусульман. А значит теперь до своих позиций придется добираться уже засветло. Правда, утешало то, что в подобном изменении разведки имелся и утешающий фактор: если получится все, как мы задумали, эффект от вылазки получится классный.
…Мириам пришлось вести с собой. Радомир, правда, по этому поводу поворчал, хотя и не слишком напористо. Я его успел неплохо узнать и льстил себя уверенностью, что понимал его ворчание правильно: серб только изображал, правда, довольно успешно и правдоподобно, безжалостного головореза, в то время как на самом деле и он тоже не смог бы теперь прирезать этого полуребенка вот так просто. Но вместе с тем и отпускать ее было нельзя.
Так мы и шли по белеющему дну ложбинки, по которому несколько часов назад шагали в противоположном направлении. Я бодро шел впереди, за мной брела Мириам, которую я привязал к себе длинным прочным плетеным пластиковым шнуром, замыкал шествие понурый Радомир.
Еще на положае, перед тем, как развязать руки девушке, я ее поднял, поставил на ноги и тщательно обыскал. Надо признаться, чувствовал себя в эти мгновения весьма скверно. Прекрасно понимал, как нелепо и неблаговидно выгляжу со стороны, представлял, насколько противно ей ощущать на себе мои ощупывающие ее тело руки. Тем более, что и самому не так уж давно приходилось испытывать подобную процедуру неоднократно. Но меня хоть обыскивали мужчины. Что испытывает женщина в подобные мгновения, даже представить себе трудно.
Однако никуда не денешься, обыск необходим. Слишком часты случаи, когда женщины-мусульманки, как древние старухи, так и девочки-подростки, подрывая себя и православного солдата заранее припасенной гранатой, рассчитывая за это попасть в рай, принеся с собой на тот свет свеженькую душу неверного серба-гяура. Так же шли крестоносцы в свои безнадежные походы «за гроб Господень», понять которых нам, хилым потомкам, попросту не дано. Да, у нас, европейцев, это происходило в раннее Средневековье. У них, у мусликов, наше христианское средневековье в самом разгаре – по мусульманскому календарю сейчас только четырнадцатый век хиджры.
«Хиджра» – значит «исход». Слово нейтральное и даже как будто возвышенное. На самом же деле исламское летоисчисление ведет свой отсчет от бегства. Когда Магомет начал проповедовать свой вариант религии, местные священники его, мягко говоря, не поняли. Встречаться с новым Каифой, слышать и в свой адрес улюлюканье толпы «Распни его!» посланцу Аллаха не хотелось. И ему пришлось бежать. Это-то бегство из Медины и является отправной точкой, с которой ведет свой отсчет ислам.
…Короче говоря, я ее обыскал, причем, довольно тщательно. Пытался внушить себе, что передо мной, откинув голову назад и закрыв глаза, покорно стоит просто бесполый человек. Вернее, чуть не так, попытался считать, что это абстрактный человек вражеского пола, и что я ничего такого уж безнравственного не совершаю. Убеждал. Но получалось это с трудом. Под темным комбинезоном явственно прощупывалось ладное по-девичьи крепкое, юное девичье тело, и убедить себя в его бесполости было просто невозможно. И руки сами собой, невольно задерживались не там где надо… Или все-таки именно там?
– Извини, – я чувствовал, что даже покраснел до пота. – Но я должен был убедиться, что ты не обмотала себя детонирующим шнуром или «поясом смертника»…
Она ничего не ответила. Да и что она могла ответить? Да и что я сам бы ответил в подобном случае, если бы меня самого тщательно и бесцеремонно ощупывали женщины?
– Повернись!
Мириам поняла о чем речь, с готовностью подставила спутанные за спиной кисти рук. Возиться с распутыванием узлов не стал, просто резанул веревку ножом. Девушка даже застонала от боли, когда к ее ладошкам по освобожденным от пут жилочкам хлынули потоки свежей, богатой кислородом крови.
Пока она не опомнилась, я продолжил принимать меры, чтобы она не смогла сбежать. Которые, к слову, я должен был предпринять чуть раньше, когда она еще не имела возможности даже пикнуть.
В каком-то фильме был эпизод, когда солдата, который должен был отконвоировать пленного гитлеровца в штаб, предупреждают:
– Гляди: это СС!
