Яблоки

В воздух взмыло восемь рук, включая коротенькую ладонь довольного собой, мистера Штерна.

– И так, решено. Мы не будем пока поддерживать ваш проект, хоть он и довольно интересный.

– Чертовы консерваторы! – крикнул мистер Стивенсон срываясь с места. – Вы вросли в свои скафандры! Вы как сухие мумии в собственных гробах!

– Ну, знаете, мистер Стивенсон, – мистер Штерн, покачивая головой, поднялся с места, – не ожидал…

Всю дорогу до Чикаго директор молчал. Краска гнева давно сошла с его лица, но мужчина, практически не двигаясь, продолжал хмуро смотреть в иллюминатор, за которым размеренно плыли серые, кучевые облака. Хоуп сидела в другом конце их челнока и попивала из бокала фруктовое вино. Она не хотела беспокоить отца, зная, что в минуты его мрачных раздумий, лучше держать дистанцию. Мистер Стивенсон позвал ее сам небрежным жестом руки и снова повернулся к окну. Когда Хоуп села рядом с ним, мужчина не нарушил молчания. Он взял ее за руку и продолжил созерцать открывающиеся взору облачные замки, в глубинах которых стали сверкать первые золотые молнии.

– Как ты, папа?

– Я не пойму, что с тобой происходит, Хоуп. Ты избегаешь дел компании, не поддерживаешь меня и не отстаиваешь наших общих интересов. Еще десять лет назад, я рассчитывал, что со спокойной душой передам дела тебе, но сейчас я и не знаю, что думать. Я вижу перед собой не умную женщину, а взбалмошную девчонку!

– Меня всегда тяготило общество этих людей. Они все как ненастоящие, папа. Да ты и сам их последнее время недолюбливаешь. Сам же сегодня и сорвался на них.

– Эти глупцы еще пожалеют о принятом решении! Они сами приползут ко мне, когда технологией Стивенсона станут пользоваться по всему миру! Но ты уходишь от темы, дорогая. Я решительно не могу понять, что с тобой происходит? Ты же взрослый, думающий человек!

– Я – юная девушка, папа!

– Чепуха! Ты выглядишь, как юная девушка, хотя, тебе вот-вот перевалит за сорок! Пора перестать жить в иллюзиях и научиться нести ответственность! Скафандр бессмертия тем и прекрасен, что позволяет интеллектуально расти бесконечно долго! Получать образование, читать книги, вести бизнес, путешествовать, общаться с интересными людьми, наконец! А ты погуляла пятнадцать лет, растрачивая мои деньги, попрыгала от одного мужика к другому и все! Заскучала она, видите ли! Ты застряла мозгами в своих двадцати пяти годах, дорогая! Пора двигаться дальше!

– Раз вы с матерью заставили меня одеть скафандр, то я не хочу стареть душой! Я не хочу ворчать и срываться на людей, как это делаешь ты! Ты брюзжишь, как старый дед, хотя на вид тебе не больше сорока и ты выглядишь как холеный, притягательный мужчина! Твоя манера общения не сочетается с внешним видом и выглядит отвратительно, фальшиво, словно ты играешь какую-то роль в дешевой пьесе!

– Не смей разговаривать со мной в подобном тоне! Я такой, какой есть! Я настоящий и не собираюсь притворяться! Мое тело лишь вместилище, оболочка! Она для меня ценна только тем, что удерживает от белого света в конце туннеля! И мне плевать, если мой внешний вид не соответствует содержанию! Да, моя дорогая, за этим притягательным фасадом прячется ворчливый старик! И мне очень жаль, что ты этого стесняешься. Через неделю тебе исполнится сорок один год. Радуйся этой неделе, моя дорогая, потому что после нее твоя жизнь кардинально изменится. Это я тебе обещаю.

Длинный, белый челнок заложил крутой вираж вокруг поместья и плавно приземлился на площадку, недалеко от озера. Задний люк с шипением открылся и из него, мимо зеленых газонов и подстриженных под форму куба деревьев, выехал черный автомобиль. Трехэтажное поместье из дикого камня и дерева, стояло на возвышенности, спускаясь по склону вереницами, комнат, башен и застекленных переходов между ними, с крышами, на которых раскинулись цветущие сады. Автомобиль обогнул дом слева и въехал под него через стену из растущих на склоне цветов, за которой располагался гараж мистера Стивенсона.

Из гаража отец и дочь прошли в шлюз, где была проведена обработка и замена воздуха специальным дыхательным составом. Когда створка шлюза открылась, Хоуп гордой походкой прошла внутрь. С момента разговора с отцом в челноке, она не проронила ни слова. Мистер Стивенсон наблюдал, как его дочь выпорхнула из гардеробной кабинки, где сменила фисташковый скафандр на легкое белое платье в черный горох. Проводив взбегающую по широкой лестнице девушку взглядом, он печально покачал головой и скрылся в одном из коридоров дома.

Хоуп бегала по этажам и искала свою мать. Ей не терпелось пожаловаться на отца, и проведя в поисках больше десяти минут, девушка стала злиться. Грубо спросив у одного из андройдов-прислуги, где мать, она нашла ее в собственной спальне. Миссис Стивенсон разложила на кровати своей дочери ее вещи, и любовно их перебирая, тихо себе напевала. Девушка остановилась в дверях и уставилась на свою мать. Пестро накрашенная, как для японского представления, рыжеволосая, молодая женщина с выдающимися формами примеряла у зеркала Хоуп ее любимую тунику.

– Мама?

– А, звездочка, – миссис Стивенсон удостоила дочь мимолетным взглядом желтых глаз и продолжила любоваться своим отражением. – Вы уже вернулись…

– Что ты здесь делаешь?

– Решила одолжить у тебя эту милую вещицу. Можно?

Не дожидаясь ответа, миссис Стивенсон вышла из комнаты Хоуп и мягко поплыла по коридору. Девушка неуверенно последовала за ней. Так они дошли до левого крыла поместья, которое целиком было отведено под покои миссис Стивенсон. Женщина отворила высокие створки дверей, отделанные слоновой костью, и с видом королевы вошла в огромную спальню. Словно не замечая идущую позади дочь, она нажала на деревянный цветок в одной из дубовых панелей в стене. Деревянная панель отъехала в сторону, и миссис Стивенсон вместе с Хоуп вошла в шлюз, где их обдало дезинфицирующим паром. Только когда девушка закашлялась от попавшего в нос пара, ее мать заметила присутствие дочери.

– Смотри, не занеси мне в гардеробную какую-нибудь поганую моль или еще чего похуже! Я этого просто не переживу!

Гардеробная располагалась в одной из башен и походила на шахту, где по периметру стен от самого потолка до исчезающего в темноте пола, висело многообразие нарядов и аксессуаров. Каждый ярус был отведен под определенный сезон и конкретный год, когда вещь была выпущена, а в пределах каждого яруса одежда была распределена по цветовой гамме, от самого темного к самому светлому оттенку. Миссис Стивенсон молитвенно сложила ладони и в благоговейном молчании принялась созерцать свое богатство.

– Мама, представляешь, что мне сказал отец? Он…

– Помолчи.

– Но…

Миссис Стивенсон ввела пальцем данные в компьютер платформы, на которой они стояли, и та, по спирали, стала медленно спускаться вниз. Хозяйка гардероба, найдя нужный ей год и сезон, стянула с себя тунику Хоуп и повесила ее на крючки посреди белых вещей. Оставшись в одном нижнем белье, она провела рукой по нарядам так, словно гладила перед сном своих детей. Хоуп все это время с нетерпением наблюдала за ней, переминаясь с ноги на ногу.

– Мама, я хотела сказать…

– Какое это счастье, – миссис Стивенсон окинула взглядом своды башни.– Обладать целым столетием, в виде этих чудесных вещей. Иметь возможность примерить на себя любой образ и блистать в нем, вызывая завистливые взгляды. Быть прекрасной, вне времени. Вот что делает красоту женщины по-настоящему бессмертной, Хоуп.

– Мама, я…

– Нет. Не сотрясай напрасными словами очарование этого места.

Хоуп смогла поговорить с матерью только за ужином. Семье подали вымоченную в обеззараживающем растворе индейку и гарнир из овощей, выращенных в теплице за домом. Мистер Стивенсон ел молча, со злобой смотря в тарелку и разрезая кусочки птицы. Миссис Стивенсон заранее разрезала свою порцию и теперь ела с вилки маленькими кусочками, просматривая журнал о моде на своем портативном компьютере. Их дочь поковыряла мясо ножом и брезгливо откинулась на стуле. Она посмотрела в сторону высокого, закругленного окна. Там, за деревьями, у самого забора поместья росла яблоня, которая впервые принесла плоды. Хоуп в этом месяце не раз приходила к ней в скафандре и читала романы, устроившись под кроной. Очередную книгу она брала для отвода глаз, на самом деле единственной причиной ее прогулок до дерева были яблоки, которые поблескивали, как матовые елочные игрушки. Но отец категорически запрещал прикасаться к этим соблазнительного вида плодам, называя их заразной ерундой, и перед визитом дочери приказывал садовникам убирать упавшие яблоки. Мистер Стивенсон оставил это дерево, как дань прошлому, и только потому, что Хоуп пообещала не прикасаться к плодам. В противном случае яблоню убрали бы. Отец настаивал на том, чтобы его дочь ела только «правильные» яблоки, выращенные на бледном подобии настоящей почвы в теплицах, и по вкусу напоминающие приторную вату. Каждый раз, когда девушка принимала правильную, безопасную пищу, перед ее взором появлялись те плоды с дерева у забора. Такие неправильные и такие маняще запретные. Девушка испытала сильную злость на отца и тут же вспомнила, что так и не пожаловалась на него матери.

– Мама, отец сказал, что если я не получу техническое образование и не включусь в дела компании, он заморозит все мои счета! Еще он хочет выдать меня замуж! Разберись с этим!

– Что? – спросила миссис Стивенсон, словно только что проснулась, и с трудом оторвала взгляд от журнала, который смотрела. – Что ты сказала, звездочка?

– Папа сказал, что мое лингвистическое образование – полная ерунда! Он хочет, чтобы я стала очередным инженером на одном из его заводов, а после этого вышла замуж! Пусть он от меня отстанет, мама!

– Это не обсуждается! – отец треснул кулаками по столу, от чего звякнула посуда. – Сколько можно заниматься ерундой? Я не потерплю, чтобы ты снова подсела на наркотики или шлялась где попало! Ты – моя дочь, так соответствуй! Пора осознать, кто мы такие и какая на наших плечах лежит ответственность!

– Мама! – дрожащим голосом произнесла Хоуп.

– Дорогая, если папе так будет спокойней, то…

Девушка опрокинула тарелку на пол, и под требования отца вернуться за стол, покинула комнату. Переодевшись в гардеробной кабинке в скафандр, она быстрой походкой направилась в сад. Из туч пошел моросящий дождь, и кроны деревьев зашептали в такт дующему ветру. На мощеной камнем дорожке приземистый мужчина ровнял кусты ножницами, изредка отрывая отдельные листки пальцами мозолистых рук. Девушка пронеслась мимо него, чуть задев джинсовый комбинезон мужчины плечом.

– А, мисс Стивенсон. Куда это вы так спешите в такую погоду?

– Стенли, – Хоуп развернулась и подошла к нему вплотную, – скажи мне, ты ел яблоки с дерева у самого забора?

– Как можно, мисс Стивенсон! – испугался садовник. – Мне нельзя ничего есть из сада, я только за ним ухаживаю!

– А куда ты убираешь упавшие яблоки?

– Я их утилизирую, мисс Стивенсон.

– Говори мне правду, Стенли!

– Пощадите, мисс Стивенсон! Меня вышвырнут, если узнают что-то подобное, а идти работать на шахты ради талонов на продукты и одежду я не хочу! Я старый и этого просто не вынесу! Нет!

– Стенли, не бойся, – Хоуп сжала перчатками скафандра трясущиеся руки садовника. – Просто скажи мне, они вкусные или нет?

Стенли испуганно смотрел на нее. Рот мужчины открывался и закрывался, на морщинистом лбу выступила испарина. Наконец, он обмяк всем телом и почти загробным тоном, обреченно произнес:

– Они невероятно вкусные, мисс Стивенсон.

– Расскажи мне подробнее!

– Они, ну, очень душистые, с нежной мякотью, с терпким, чуть карамельным привкусом. А какие из них получаются пироги! Таят во рту, просто сказка!

Мужчина осознал, что заговорился, и стыдливо улыбнувшись, опустил глаза.

– Хорошо, – она с томлением посмотрела туда, где росла яблоня. – Не бойся, я никому не расскажу. Только выполни одну мою просьбу.

– Все, что прикажете, мисс Стивенсон!

– Припрячь упавшее яблоко на мой день рождения. Только самое румяное и красивое, ладно?

– К-конечно, мисс Стивенсон! Но вам же нельзя.

– Я сама решаю, что мне можно!

Полуденное солнце освещало лужайку перед поместьем, на которой была накрыта летняя веранда с тентом и белыми занавесками. Хоуп наблюдала из окна своей комнаты, как внутри нее мистер Стивенсон сидит в своем черном скафандре за столом с двумя сестрами-близняшками и что-то непринужденно обсуждает. Девушка повернулась и посмотрела на мольберт, стоящий посреди ее комнаты. Там, на холсте, был изображен сад, в котором за столиком сидела семья. Хоуп тяжело выдохнула и с вызовом снова посмотрела на отца, который в это время гладил одну из сестер по коленке зеленого скафандра. Девушка встала и швырнула свою картину об стену. В ее комнату постучали и за дверью раздался учтивый, доброжелательно фальшивый голос:

– Мисс Стивенсон, добрый день. Это мистер Блек. Ваш отец сказал, что вам требуется консультация персонального психолога.

– Мне нужно, чтобы меня оставили в покое! И передайте ему, чтобы никого больше не подсылал!

– Мисс Стивенсон, – голос зазвучал снисходительно, – не стоит копить в себе агрессию. Это может очень пагубно закончиться. Давайте поговорим?

– Да чтоб вас! – Хоуп распахнула створки двери. – Все равно не отцепитесь!

Заложив руки за спину, в комнату зашел очень высокий и худой молодой человек в сером пиджаке и кислородной маске. Он без разрешения разместился в одном из кресел, и сложив ладони домиком, уставился на девушку сальным, прищуренным взглядом.

– Что вас беспокоит, Хоуп?

– Блек, вот скажите мне, в чем смысл вашего существования?

– Моего?

– Да. Чему вы решили посвятить свою жизнь?

– Вы это и так знаете. Я персональный психолог вашей семьи уже семь лет. А смысл моей жизни в написании монографии об особенностях психических заболеваний у людей, пользующихся скафандром бессмертия. Это, знаете, сравнительно новая, но крайне актуальная тема для исследований. Кроме того, ее отлично финансируют.

– Наверно, это очень скучно.

– Напротив, милая Хоуп. Вообще, мне нельзя подобное обсуждать с вами, но вы мне глубоко симпатичны. Проблема защитного комплекса в том, что довольно часто его носитель умышленно прерывает собственную жизнь. Вы знаете, что каждый второй собственник скафандра является невротиком, у каждого шестого с возрастом развивается шизофрения. Невроз, кстати, чаще всего выражается в обессивно-компульсивном расстройстве. Люди так привыкают к стерильной жизни, что начинают панически бояться грязи. Обрабатывают свои тела специальными препаратами, растирают до крови руки из-за придуманных ритуалов. Другие становятся социопатами и вообще закрываются от мира. Но это не самое страшное. Довольно часто дело заканчивается потерей личностью ее идентичности и разладом ценностных установок. В итоге, душевные метания, поиск себя, разочарование в жизни и суицид. Далеко не каждый, кто впервые одевает скафандр, осознает, что тот фактически станет его второй кожей. В прежние времена похожие по виду скафандры предназначались космонавтам. И этих людей строго и долго отбирали. А сейчас достаточно огромной кучи денег и желания жить вечно. Всем наплевать на уровень психической устойчивости покупателя. Главное, что он сам хочет себе такую игрушку.

– Вы говорите о защитном комплексе с иронией. Хотя сами мечтаете о такой «игрушке». Знаете, это походит на лицемерие, Блек…

– Нисколько. Я готов стать бессмертным исключительно ради науки, так как изучаю психологию богов. Часто трусливых и несчастных, но богов. Когда-то они были просто баснословно богатыми, но сейчас, когда бессмертие стало реальным, они обрели подлинное могущество. И я буду рядом с ними, я буду неограниченно долго познавать их.

– Мне становится тошно от нашего разговора. Мы не боги.

– Ну ладно, давайте поговорим о вас. Как ваши панические атаки? Во время нашей последней встречи вы сказали, что к ним прибавилась и апатия. Что тревожит вас в данный момент, моя милая? Давайте поговорим об этом.

– Я не знаю, для чего живу. Мне надоел образ моей жизни, но вернуть ничего нельзя. Даже отец с его экспериментами тут не поможет. Он просто хочет расширить границы скафандра своим силовым полем, а мне это не интересно. Понимаете?

– Настоятельно рекомендую вам сменить обстановку, заняться новой для себя деятельностью. Получите новое образование, путешествуйте, займите себя чем-нибудь полезным.

– Какой в этом толк, – Хоуп подошла к окну, – если эта тюрьма практически всегда будет со мной? Поехать на лазурный берег? Так я не могу купаться в обычной воде. Попробовать национальные блюда в разных странах Мира? Мне тоже нельзя. Одно время я увлеклась флористикой, но создавать букеты из синтетических цветов мне быстро надоело. Все, что помогло бы мне снова стать счастливой, находится по ту сторону скафандра.

– А что на счет брака? Вы могли бы найти себя в роли жены или матери, заботясь о ребенке.

– Использовать сданный мной в двадцать пять лет биоматериал, чтобы ребенка выносила какая-нибудь женщина из обслуживающего персонала? Нет, спасибо. В этом нет романтики. Печально, когда ты сама на это не способна. Я просто законсервированная оболочка, в которой теплица душа.

– Зато вы член Золотого клана, где сосредоточенны самые могущественные люди мира. Вы же знаете, что цена членства – это бессмертие. Неужели вам не льстит, что вы одна из самых влиятельных женщин в мире?

– Одна из самых влиятельных женщин, которая не может себе позволить кусок настоящего, горячего хлеба и пробежаться босиком по мокрой траве.

– Зато она может себе позволить любить, – Блек схватил Хоуп и прижался к ней сзади. – Как на счет попробовать отдаться чувствам прямо сейчас, милая?

Девушка попыталась вырваться, но цепкие руки держали ее.

– Давай, вырывайся! Мне это даже нравится!

– Не трогай меня! Не смей трогать меня!

– Ты все ровно будешь со мной. Твой отец пообещал мне.

– ЧТО? – девушка отдавила ему ногу и вырвалась. – Что ты сказал?

– Все дело в новом проекте твоего отца, моя милая, – Блек тяжело дышал сквозь свою кислородную маску. – Совет директоров отверг его, но мой дядя нашел способ, как разобраться с побочным эффектом от нахождения человека под куполом, который создает генератор скафандра. Но цена дядиного участия – наш брак. Технология в обмен на скафандры и родство с одной из самых влиятельных семей Америки. Ты – счастливый билет для нашей семьи, Хоуп. И мой персональный приз.

– Убирайся или я сорву твою кислородную маску! – девушка схватила торшер. – Ты мне противен! Убирайся прочь!

– Сочтемся в первую брачную ночь, – молодой человек в кислородной маске попятился к двери. – Обещаю, тебе понравится…

Торшер с грохотом ударился о створки дверей и разлетелся.

В кабинете отца не оказалось, хотя Хоуп просто забыла, что его там в данный момент и не могло быть. Мистер Стивенсон находился в своей спальне, откуда доносился громкий визг и хихиканье. Девушка подбежала к двери и забарабанила по ней кулаками. Внутри все стихло и послышалось недовольное бурчание директора, который направился узнать, что случилось. Дверь приоткрылась после голосовой команды мистера Стивенсона и он, взмокший и взъерошенный, предстал перед дочерью в белом халате.

– Ты обещал меня этому…!

– Тише, не ори так, – мистер Стивенсон обернулся на дверь своей спальни. – Вот ведь болтливый поганец, не смог удержать в себе. Послушай, это все ради нашей семьи.

– Не смей отождествлять бизнес с семьей! Не смей торговать мной как вещью! Я не переходящий приз!

Мистер Стивенсон схватил дочь за руку и, игнорируя ее сопротивление, затащил в залу с просторным бассейном, где вода была с сиреневым оттенком. Директор усадил Хоуп на шезлонг и навис над ней.

– Взрослого человека от ребенка отличают умение нести ответственность и поступаться своими мелкими желаниями во имя высоких целей. Это не просто брак, Хоуп, а возможность троекратно увеличить могущество нашей семьи и, наконец, утереть нос этому мистеру Штерну!

– Я хочу выйти замуж по любви! Хочу выйти за человека, которого полюблю. Хочу построить с ним семью, где все будет по-настоящему, все будет искренне!

– Чушь! Любовь есть миф, сказка для обывателей, которые верят в библейского Бога и надеются спастись его любовью к ним! А мы сильные и не нуждаемся в вымыслах. Мы знаем, что сила и власть подлиннее, сильнее этого фольклорного чувства для бедных. Поэтому родство с этой семейкой тебя ни к чему не обяжет. Поживешь с ним лет десять, пока вам обоим не надоест, а я тем временем раскручу его дядюшку. Эта технология будет только моей, и я ни с кем не стану ее делить!

– Я не хочу спать с ним! Это мерзко!

– Когда ты сидела на наркотиках и каждую ночь устраивала тур по всем клубам для Золотого клана в Чикаго, тебя ничто не останавливало! Ты цепляла мужиков и привозила их в мое поместье! А сейчас, когда столько всего на кону, ты решила поиграть в хорошую девочку?

– Я не знаю, какой мне сейчас быть и как жить дальше! Ясно? А ты проецируешь на меня свои мечты о безграничной власти и заставляешь жить по собственному сценарию! Я не средство, я человек, папа!

– Ты – богиня, Хоуп. Ты дочь бога. С тебя совсем другой спрос. Жаль, что ты этого никак не поймешь. Очень жаль…

– Скорее дочь дьявола!

– С этой минуты ты под домашним арестом!

Со слезами на глазах Хоуп выбежала из залы и понеслась по коридорам, сквозь мутный воздух лимонного оттенка, мимо искусственных растений в горшках. Девушка забралась по лестнице на огромный чердак поместья и спряталась от целого мира среди коробок. Она любила прятаться там с того самого дня, как впервые вступила в этот дом.

До дня рождения остался один день. Всю неделю до него Хоуп плохо спала ночами и часто просыпалась. А в ночь, за день до праздника, во сне ее фисташковый скафандр ходил по пустым коридорам поместья, а за его забралом царила леденящая душу зловещая пустота. Девушка проснулась с испариной на лбу и округленными от ужаса глазами. Снова кошмар. Снова перед самым рассветом. В такие минуты, когда стрелки на золоченом циферблате в спальне отсчитывали последний час перед разгорающимся у горизонта солнцем, девушка смотрела на небо, где в просветах облаков холодными огоньками еще поблескивали ко всему равнодушные звезды. В голову полезли дурные и странные мысли, а своды просторной комнаты стали будто сжиматься до размеров тесной, душной коробки, угрожая раздавить совсем.

Хоуп не стала разговаривать о замужестве с матерью, так как спустя много лет, наконец призналась себе, что миссис Стивенсон во всем займет сторону мужа, только бы ей не мешали волочить привычный образ жизни. А больше пойти было не к кому. Друзей и подруг у девушки не было. Только завистники или подхалимы. Довериться таким людям – верх безрассудства. Единственным близким ей человеком был дядя Харви. Он один был готов всегда с пониманием выслушать и дать дружеский совет. Но дядя появлялся в поместье редко. Отец Хоуп недолюбливал брата своей жены и не терпел не только то, чтобы сидеть с ним за одним столом, но и находиться в одном доме. Поэтому единственные, с кем Хоуп была близка последнее время,– это одиночество и скребущее когтями по полу ее комнаты зловещее чувство безысходности. Неожиданно для самой себя девушка очень часто задышала и схватилась руками за одеяло. Голова закружилась, пульс участился. Тревога волнами паники принялась ударяться о голову и грудь, стараясь свести с ума, внушая, что бессмертная девушка вот-вот умрет.

Как только расцвело, Хоуп пришла в кабинет отца в одной ночной рубашке. Мистер Стивенсон сидел в спортивном костюме за длинным черным столом и двигал на его поверхности голограммы листов и рисунков. На стене позади него висели портреты предков директора, которые, по его мнению, своими выдающимися делами прославили и увековечили в истории их род. Сам мистер Стивенсон был бодр, и судя по двум стоящим рядом с ним пустым бутылкам будоражащей «Феерии», еще не ложился. Он жестом указал дочери на кресло рядом с собой и вернулся к голограммам на столе.

– Артур, дружище, как думаешь, стоит ли запечатлеть неожиданный визит нашей дочери? Это будет интересно?

– Данные, которыми я располагаю, – донесся из стен голос мистера Стивенсона, – позволяют заключить, что Хоуп пришла сообщить нам важную новость. Мой ответ утвердительный. Давай сохраним это воспоминание.

– Кто я такой, чтобы спорить с тобой? – рассмеялся директор. – Сохраняй, используя видеоматериалы с камер в нашем кабинете. Вектор этому воспоминанию я задаю положительный. Запиши его в ярких тонах. Даю согласие на сохранение.

– Выполняю. Идет обработка данных.

– Опять всю ночь общался со своим аватаром, папа?

– Артур – единственный, кто меня понимает! Ты тоже должна развивать собственную нейросеть! Последний раз ты записывала свое воспоминание целых три месяца назад! Это никуда не годится! Как ты, например, собираешься вспомнить, что произошло сегодня, скажем, через триста лет? Я уверен, что Хоуп соскучилась по общению с тобой…