Любомор

– Благодарю, дядюшка. Славных снов тебе.

Рукокрюк с важностью кивнул, и Мару повел Тьяну дальше.

– Думала, он хотя бы достанет голубя из шляпы. Рукой, – уточнила она, – не крюком. Это было бы слишком жестоко.

– Нет, фокусы Рукокрюка – другие.

– Несуществующие? – фыркнула Тьяна.

Вынырнув из-под моста, они вышли к пологому холму с кедрами на вершине. Медович огляделся и вдруг, положив руки Тьяне за плечи, развернул ее влево – к лужайке у подножья холма.

– Смотри, Островски, – прошептал он.

Тьяна так опешила, что не скинула его ладони – впрочем, Мару быстро убрал их. Ее взгляд скользнул по траве, привлеченный короткой вспышкой. Она повторилась. Потом еще раз, и еще. Неоново-желтые огоньки мерцали на темной лужайке: загорались, гасли, поднимались и оседали. Тьяна знала, на что смотрит: светлячки, обыкновенные светлячки. Вот только их сезон уже прошел. Все они должны были умереть.

– Вот и звезды на земле, – сказал Мару.

Тьяне внезапно стало не по себе. Она словно раздвоилась: одной хотелось остаться и узнать про второй фокус, а другой – сорваться с места и убежать без оглядки. Неясное предчувствие надвинулось на Тьяну.

– Скоро сядет роса, ее тоже можно выдать за звезды, – она старалась, чтобы голос звучал насмешливо, но всё портила странная хрипотца. – Нам не пора в клуб?

– Рано. Пойдем, покажу тебе свой любимый вид на город.

Медович, бесцеремонно взяв ее за руку, помог подняться на холм и расстелил покрывало под высоким кедром. Тьяна села. Мару устроился рядом. От него шло, действуя как магнит, притягательное тепло. Тьяна повела плечами, но не отстранилась. Застыла. Посмотрела на город.

Силуэты колоколен, башен и куполов казались чуть расплывчатыми, иномирными, словно фантомы. Горящие окна небоскребов, выглядывая из-за скал, мерцали и плыли перед глазами – и парковые светлячки тоже мерцали и плыли. Неживое смешивалось с живым, сверкая во тьме, и Тьяна вдруг подумала, что у всего, абсолютно у всего есть душа. Вон дома – и у них есть. Вот дерево – и у него тоже есть. И у покрывала, сотканного мастерицей из пряжи. И у пряжи, созданной из шерсти. И у шерсти, взятой у овцы. И у той овцы… Она провела ладонью по ткани, такой мягко-шершавой, и ее рука мимолетно наткнулась на пальцы Мару. Тьяна повернулась к нему.

Пока она смотрела на огни и размышляла, Медович успел растянуться на покрывале и смежить веки. Его лицо было расслабленным, почти нежным, а дыхание глубоким и мирным. Тени от длинных ресниц, словно потеки туши, застыли на щеках. В кудрях вспыхнул светлячок – и улетел.

– Ты не мог поспать дома? – мягко усмехнулась Тьяна, разглядывая Мару.

– Дом моей матери – для долгих ужинов и долгих снов, а мне надо всего полчаса, – пробормотал Медович. – Последи за временем, Островски.

Тьяна молча кивнула. Она чувствовала себя всё страннее и не могла понять: нравится ей это или нет. Плыли-пылали огни. Покачивались, словно мачты, далекие шпили. Согревающе пахло хвоей. У Тьяны чуть кружилась голова, а тело превратилось в воздушную ярмарочную вату. Медович что-то сделал с ней. Опоил, но без вина. Охмелил городом. Одурманил.

Тьяна сама не заметила, как достала флакон. Парфюмерное облачко вырвалось из стеклянного цветка и медленно осело на них с Мару. Аромат дурмана разлился в воздухе.

Глава 11. Свинское поведение под звуки жаса

«Что я делаю?» – флакон выскользнул из пальцев и упал на дно сумочки. Тьяна мотнула головой, словно в попытке отогнать недоброе видение. От ее поступка тянуло холодом, тьмой, ночной канавой, куда падают в подпитии и больше не выбираются. Неужели она, действительно, решила влюбить в себя Медовича – и убить его? Или влюбить – и не убивать? Даже под дулом револьвера Тьяна не ответила бы на эти вопросы. Она редко действовала по наитию и старалась думать наперед, но сегодня был необычный день. Впрочем, каждый день теперь, после укола иглы с «Любомором», был необычным. Все обыденное, нормальное и предсказуемое ушло из Тьяниной жизни.

Мару не проснулся, когда она распылила духи – лишь глубже вдохнул, двинул туда-сюда глазными яблоками и протянул сквозь сомкнутые губы: «М-м». Возможно, он узнал аромат. В конце концов, дурманным парфюмом пользовалась его мать. Интересно, слышала ли она легенду искусниц? Верила ли в нее? Тьяна – нет. Что не помешало ей применить духи, когда она на секунду, всего на секунду допустила мысль, что Медович может стать ее спасением.

Она уже думала в подобном ключе – только о Еникае. Увы, он оказался слишком мил, добр и простодушен, так что Тьяна отбросила темные мысли: видят лики, «Любомор» еще не прикончил ее совесть. С Мару все было не так однозначно, хотя убивать его Тьяна, разумеется, не желала. Просто он не был милым. Добрым, вероятно, тоже. И уж точно не отличался простодушием. А еще Медович слегка раздражал Тьяну. При виде его она чувствовала, как внутри что-то ворочается с боку на бок и никак не может улечься. Ей было неспокойно с Мару, но не убивать же его за это?

Возможно, Тьяне действительно следовало поискать кого-то на роль жертвы. Человека, способного влюбиться в нее. Да еще такого, чтобы совесть молчала, когда он умрет. Получалось, что Тьяне нужен очередной подлец, но тут крылась загвоздка. Хорошего парня досадно убивать, зато проще влюбить. А вот всякие негодяи редко способны на нежные чувства, зато и приносить их в жертву не так стыдно. Тьяна глубоко задумалась.

Минут через пятнадцать, когда Мару потянулся и сел, она спросила:

– У тебя случайно нет смертельно больных друзей?

– Ответ зависит от того, зачем ты спрашиваешь.

– Хочу поправить материальное положение, – она полоснула по нему взглядом. – И своей семьи тоже. Брак с Вэлом должен был помочь нам избавиться от долгов.

– М-м. – Медович сделал паузу. – А зачем тебе смертельно больной? В моем круге есть здоровые кандидаты, которые не прочь… – он задумался на мгновение, – познакомиться с девушкой вроде тебя.

– Вроде меня?

– Красивой и неглупой.

– Думаю, ты хотел сказать «красивой и умной». В любом случае, как я уже говорила: мне хочется учиться, а не рожать наследников.

– Не все высокосословные помешаны на потомках. Есть и такие, кто уважает стремление девушек к знаниям.

– И всё же я предпочла бы, кхм, – она приглушенно кашлянула, – скрасить чьи-то последние дни и остаться вдовой.

– Не все смертельно больные умирают быстро.

«О, поверь, я ускорю процесс», – мрачно подумала Тьяна, а вслух сказала:

– На всё воля ликов.

Мару поднялся и потянул за покрывало, принуждая ее встать.

– Нам пора. – Внимательно посмотрев на Тьяну, он добавил: – Помни свою роль.

– Я жертва, – кивнула она и не сдержала ядовитой усмешки.

Клуб находился в двух шагах от парка. Скользнув под вывеску «Аромат ночи», Мару и Тьяна спустились по лестнице, оставили в гардеробе покрывало и накидку, а следом прошли в зал. Боковым зрением Тьяна заметила, что Медович тщательно заправил волосы под кепи и надвинул козырек на глаза. Костюм, помятый после сна, придавал ему чуть потасканный вид.

Стоило войти в зал, как жар толпы, полумрак, сотни звуков и запахов окружили Тьяну. Вдохнув дым трубок и сигарет, пары парфюмов, смешанные с алкоголем, и стойкий дух старого истоптанного паркета, она едва не закашлялась. Впрочем, Тьяна быстро привыкла к здешнему воздуху. Куда больше ее поразил звук.

На маленькой сцене, декорированной черными и золотыми тканями, играли музыканты. Стонали духовые, убегали куда-то клавишные, истомно вибрировал контрабас. Голоса инструментов не пребывали в гармонии. Они вламывались в пространство и, не помня себя, оголтело и оголенно носились под низким потолком. Музыка, словно смятая в порыве страсти постель, вызывала чувство неловкости, интереса и возбуждения. Сердце Тьяны разогналось и неровно забилось в ритме жаса.

Мару, цепко ухватив ее за локоть, повел к бару. Мерцали и множились, отражаясь в зеркалах за стойкой, цветные бутылки. Два барщика выхватывали то одну, то другую, и наполняли разномастные бокалы. Иногда первый начинал готовить напиток, а второй подхватывал – и это тоже напоминало жас. Мару, навалившись на стойку, шепнул что-то подскочившему барщику – и тот кивнул. Пока он смешивал коктейли, Тьяна оглядывала публику.

Люди здесь словно стремились обогнать моду. Кто-то – за счет вложенных в образ денег, но большинство – с помощью фантазии. В стиле главенствовала творческая непринужденность. Мужчины предпочитали узкие брюки и бабочки, из-под расстегнутых пиджаков мелькали яркие подтяжки, а на плечах лежали небрежно накинутые шарфы. Женщины дополняли платья шалями, крупными ожерельями, а главное – своими движениями, свободными и лишенными всякой робости. Они качали длинными серьгами, взмахивали перьями на ободах, поводили обнаженными плечами. Их руки и ноги, запястья и щиколотки, мелькали в танце.

Были здесь и те, кто не относился к «шлепкам», не задавал моду, а жил по своим правилам. Одевался – причудливо, вел себя – сумасбродно. Тьяна заметила девушку в длинном платье-балахоне с мистерианскими узорами. Распущенные белые волосы, легкими волнами стекая по плечам и груди, доставали до бедер. Девушка кружилась на одном месте, воздев руки с десятками золотых, серебряных и деревянных браслетов. В ее сторону бросали заинтригованные взгляды, но никто не глазел на нее, как на сумасшедшую.

Устия, оказавшись тут, схватилась бы за сердце и побледнела, точно поганка. Представив настоятельницу в клубе, Тьяна громко фыркнула.

Мару резко повернулся к ней, прошил взглядом и спросил:

– Что смешного?

– Ничего, – Тьяна опешила, – я просто вспомнила кое-кого.

– Кое-кого, – с непонятной злобой повторил Медович и, пригубив коктейль, бросил: – Пей.

Он сунул ей бокал – перевернутую пирамидку на длинной ножке – и напиток плеснул через край. Ледяная, липкая жидкость попала Тьяне на руку, и она охнула от неожиданности.

– Пей, – повторил Мару, тяжело уставившись на нее.

Тьяна сделала глоток, и обжигающее пойло, отдающее морозным металлом, пронеслось по горлу. Словно гиря трубочиста по забитому дымоходу – так оно ощущалось. Обрушившись в желудок, напиток вызвал дрожь во всем теле. Тьяна судорожно вдохнула и сразу поняла: зря! Воздух словно разжег внутри пламя.

– Вот, значит, как. – Медович повысил голос. – Пьешь за мой счет, а вспоминаешь кого-то другого!

Тьяна и моргнуть не успела, как его рука стиснула ее запястье, и бокал вывернулся из пальцев. Не разбился – лишь звякнул о стойку и откатился в сторону. Пойло разлилось озерцом. Люди вокруг, заказывающие напитки, отпрянули и недоуменно переглянулись. Скандалы в клубе, похоже, случались редко.

Мару подтянул Тьяну к себе и резко подался вперед. Его лицо оказалось так близко, что она, даже сквозь полумрак, заметила легкую россыпь веснушек на высокородно-приподнятых скулах.

– Сейчас, Островски, я буду вести себя по-свински, – быстрый шепот пощекотал ухо. – Потерпи.

Тьяна с досадой поняла: она сплоховала. Не догадалась, что представление уже началось, и приняла странные нападки Медовича за чистую монету. Правда, он вошел в роль раньше, чем обещал. Скорее всего, особа, которую Мару хотел привлечь, находилась где-то поблизости. Не та ли это девушка в платье-балахоне? Размышлять было некогда – настала пора включаться в игру. Мару, слегка отстранившись, что-то злобно выговаривал ей в лицо. Тьяна страдальчески наморщилась и попыталась высвободить руку.

– Пусти! – голос звучал яростно и жалко: то что надо. – Я не твоя собственность. Могу думать, о ком пожелаю!

– О ком пожелаешь? – протянул Мару. – Не раньше, чем заплатишь мне за коктейль. За всё, что я на тебя потратил!

Тьяна отметила, что у Медовича неплохо получалось изображать мелочного, заносчивого и гадкого мальчишку, а следом все мысли выскочили из головы. Мару предупредил, что будет вести себя по-свински – и не обманул. Одним рывком он повалил Тьяну на стойку. Лопатки стукнули о полированное дерево, спина вмиг намокла от разлитого алкоголя и холодного пота. Полетели бокалы, отхлынули посетители. Барщик сурово окликнул Медовича: «Эй, парень! Убери руки!». Не обращая на него внимания, Мару придавил Тьяну к стойке и бросил в лицо:

– Дрянь!

По коже пронеслись колкие мурашки, словно ругательство разбилось над ней и осыпало осколками. Кровь ударила в голову, пересохло в горле. Тьяне пришлось напомнить себе, что надо отыгрывать роль.

Взвизгнув, она заметалась под Медовичем. Он нарочно ослабил хватку, и Тьяна не упустила момент: резким движением впечатала ладонь в щеку Мару. Его голова дернулась в сторону, на лице остался пылающий след. Кожа на руке Тьяны тоже вспыхнула, будто она снова, как в детстве, на спор коснулась раскаленного песка. Тогда Тьяна победила и получила медяк. А сейчас – что? Вероятно, свою свободу. Она хорошо отыграла роль, а значит, Мару не сдаст ее сыскарям.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Нитрат серебра – применялся для обеззараживания ран