Экспертиза

Станислав Кувайцев

Экспертиза

"Воздух девяностых так пропитался свободой, что им трудно дышать"

(Из эпикриза врача-пульмонолога МБУЗ ГБ-4)

1

Станислав Тихонович, немолодой уже руководитель кафедры лингвистики, не торопясь подошел к трезвонившему уже минут пять телефону.

– Алло, кафедра лингвистики, – четко выговаривая каждый звук, произнес он чуть дрожащим, но довольно сильным стариковским голосом.

– Да, да, конечно, я Вас очень внимательно слушаю, – продолжал Станислав Тихонович, особенно четко проговаривая местоимение «Вас», как бы подчеркивая, что произносит его с заглавной буквы, выражая бесконечное уважение к невидимому, но очень значимому собеседнику.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем, я сам, к сожалению, не смогу, очень занят, а вот мой коллега, наверное, сможет заняться этим вопросом, – старик хитро ухмыльнулся, не теряя при этом безупречно академического выражения лица. Произнося слово «коллега», он, конечно же, имел в виду меня, так как кроме нас двоих в это тяжелое для нашего вуза время на кафедре работали только уборщица Серафима Каземировна – женщина неопределенного возраста и кот Феофан, и то эти двое появлялись в помещении только тогда, когда их должны были кормить или для того, чтобы что-нибудь стащить, пока старый доцент и его молодой помощник потели в аудиториях, на солнечной (разумеется – все лучшее филологам) стороне здания даже не оборудованной кондиционерами. Еще два преподавателя – сорокапятилетняя Людмила Борисовна и двадцатилетняя Диана, как будто сговорившись, одновременно ушли в декрет, а аспиранта Леху загребли в армию, так как он не успел собрать необходимые документы для отсрочки.

Я не боюсь работы, особенно, когда за нее платят и желательно деньгами, но загадочная улыбка доцента меня уже тогда сильно насторожила. В течение всего дня я пытался вспомнить, что же я мог сделать плохого своему учителю, за что бы он мог меня наказать. В том, что это было именно наказание, я не сомневался, потому что всегда интеллигентный Станислав Тихонович никогда бы не позволил себе говорить в третьем лице о присутствующем, не привлекая его к разговору. Ну вы понимаете, о чем я … – это когда в твоем присутствии о тебе говорят так, как будто тебя рядом нет, или ты глухой, или перепил до бессознательного состояния, или скрываешься от правосудия, используя чужие паспортные данные. Старик не был слишком сильно занят, уж во всяком случае, не больше меня, несмотря на преклонный возраст, он был удивительно энергичен и с легкостью и энтузиазмом брался за любое дело, в рамках своей компетенции, разумеется. Обычно, демонстрируя бурное начало работы, он подключал к ней своих коллег, аспирантов и студентов, постепенно превращаясь в администратора, далее, возглавляя процесс, он постепенно переходил к роли требовательного директора и даже возмущался иногда: почему это все так плохо работают и почему хмурые и злые. Может поэтому мои коллеги, уставшие демонстрировать подневольный энтузиазм, и разбежались кто куда, чтобы передохнуть немного, кто в роддоме, а кто в казарме.

Следующий день не предвещал ничего хорошего, ночью прошел скудный южный дождик, едва смочивший перегретый асфальт, утром облака разошлись, предоставив восстающему светилу беспрепятственно испарять лужи и хилые ручейки, создавая невыносимую липкую парилку.

Феофан, недавно вернувшийся из очередного хождения по окрестным забегаловкам и продуктовым магазинам и, возможно, помойкам, сосредоточенно лизал под хвостом, примурлыкивая от удовольствия. Уборщица Серафима Каземировна, упорно терла пол в углу комнаты ошметками старой ветоши, похожей на обрывок маскировочной сетки, и также примурлыкивала, искоса посматривая на банку с растворимым кофе и пачку печенья, неосторожно оставленные Станиславом Тихоновичем на рабочем столе, и явно предвкушая сладкий трофей к обеденному столу, накрытому в ее коморке под парадной лестницей. Но ее надежды на богатую поживу в этот раз были тщетными – лекции перенесли из-за внезапно назначенной встречи какого-то заезжего депутата с нашими студентами, и мы с доцентом расслабились, я в мягком изрядно потертом кресле, он на диване у стеллажа с курсовыми работами. Это было его любимое место. Как он сам признался однажды, именно от этого стеллажа, доверху забитого пропитанными соплями и потом студентов аккуратными и не очень папками с наивными, глупыми и откровенно тупыми плодами первых филологических потуг молодых, физически здоровых недорослей, возомнивших себя учеными, он и черпал свою неуемную энергию. Вот и сейчас он плюхнулся на диван с явной целью подзарядиться.

В дверь решительно постучали, не дожидаясь приглашения, в помещение ввалился плотный лысоватый мужчина, гладко выбритый, лощеный, в дорогом костюме с красноречиво поблескивающим значком в виде щита на лацкане пиджака, и безупречных лакированных туфлях. Носить пиджак в такую жару мог только очень уверенный в себе бюрократ или субъект, разъезжающий в машине с кондиционером и не утруждающий себя пешими прогулками, что, в общем-то, одно и то же. Уборщица Серафима, поняв, наконец, что сегодня ей ничего не обломится, быстро собрала свои тряпки и ведра и ворча удалилась. Феофан перестал лизать зад, недовольно пофыркивая на полусогнутых ушел под стол и, нахохлившись, поджав уши и выпучив глаза, настороженно выглядывал оттуда, оценивая расстояние до закрытой двери и вероятность проскочить сквозь нее с разбегу в случае стандартного кошачьего шухера.

Сергей Михайлович, так звали гостя, был когда-то студентом Станислава Тихоновича, и даже внушал ему надежды на преемственность, но в последний момент променял научную карьеру на карьеру в очень компетентных органах. Потом вышел на пенсию и занялся политикой, короче говоря, он и был тем самым заезжим депутатом, лишившим нас двух оплачиваемых часов лекций сегодня.

Я не стану пересказывать весь разговор ученика с учителем в моем присутствии, так как не заручился согласием на такой пересказ ни от одного, ни от другого, но смысл его был таков: депутат, видимо в пылу каких-то дебатов, допустил некое непарламентское выражение или несколько выражений, в адрес своего не менее титулованного оппонента, и эта оплошность грозит перерасти в серьезный парламентский кризис на местном уровне, так как созданные депутатом гипотетические образы (тропы), оказались весьма близки к реальности, короче говоря, оппонент депутата на самом деле оказался тем, на кого намекал оратор. На и без того извилистом пути политической карьеры нашего депутата замаячил неприятный судебный процесс. Чтобы избежать кризиса и спасти избирательную компанию своей партии Сергею Михайловичу необходимо было реабилитироваться. Одним из вариантов реабилитации могло бы стать «правильное» заключение лингвистической экспертизы, проведенной лицами, имеющими соответствующую квалификацию.

Далее Станислав Тихонович ловко перевел разговор на мою персону, о том, какой я замечательный специалист, о моей кандидатской диссертации, защита которой «зависла» только из-за отсутствия необходимых материальных средств.

– Олег Борисович, будет тебе защита,– сказал, как отрезал Сергей Михайлович, – еще и подзаработаешь на бутерброды с икрой, только сделай чертову экспертизу, все формы и бланки мой юрист тебе вышлет, вопросы, на которые надо дать ответы до назначения экспертизы я пока озвучить не могу, чтобы не нарушать процессуальные требования.

Я не нашел причин для отказа, может потому, что был утомлен полуденным маревом, валившим из открытого окна, может из-за замаскированной под газировку бутылки пива, чудом не ставшей добычей уборщицы Серафимы, которую я достал из холодильника и потягивая прямо из горла уже почти допил.

– Кондиционеры… нам на кафедру нужны кондиционеры, – обнаглев от жары и пива, объявил я, и тут же поймал на себе одобрительный взгляд своего мудрого, но не такого наглого наставника.

Мы ударили по рукам, обменялись телефонами, и доцент с депутатом пошли к ректору. Рабочий день, похоже, можно было заканчивать, потому что агитбригада депутата, состоящая из местной команды КВН, девочки-юриста в коротенькой кожаной юбке, попа и врача-дерматовенеролога, так заинтересовала студентов, что они попросили отменить все лекции до конца дня, чтобы пообщаться с «действительно умными людьми».

Кондиционеры привезли на следующий день, а еще через день начали капитальный ремонт в кабинете ректора, а перед входом на территорию установили проходную со шлагбаумом. Я понял, что обратного пути нет, иначе этот самый шлагбаум навсегда закроет мне дорогу к обеспеченной профессорской старости.

2

Оксана – та самая девочка-юрист, она же – помощник депутата Оксана Рамильевна, оказалась довольно бойкой и энергичной дамочкой. За сутки она смогла организовать мне на кафедре вполне достойное рабочее место, оборудованное самой современной офисной техникой. Приобретенный специально для меня в дополнение к настольному компьютеру ноутбук был напичкан всем необходимым программным обеспечением, туда же Оксана накидала кучу всевозможных форм, бланков и образцов для заполнения. К моему офисному хозяйству прилагался раб – программист Серега, головой отвечавший за все железо и мозги оргтехники, включая чайник и кофеварку. Оксана Рамильевна также успела составить два договора – с вузом и со мною лично, как с физлицом (так надо для налоговой), и выудить у меня согласие на неразглашение конфиденциальной информации, закрепленное кровью (я каким-то образом умудрился порезать палец, когда подписывал договор). Все это было похоже на сделку с дьяволом, только дьявол был без рогов и копыт, в меру длинноног, слегка близорук, симпатичен лицом, безупречен формами, и пахло от него не серой, а неведомым мне ранее ароматом видимо очень дорогих духов.

Прошли выходные. В свободное от лекций и выполнения заданий Станислава Тихоновича время, которого у меня, почему-то вдруг стало больше, я потихоньку осваивал технику, просматривал документы и образцы, что оставила мне Оксана, а чаще, вальяжно развалившись в эрганомичном подпружиненном кресле «листал» интернет, попивая то кофе, то чай из запасов, оставленных мне рабом Серегой.

Старик теперь смотрел на меня как-то по-другому, с одной стороны в его взгляде читалась легкая зависть, с другой, какая-то безысходная скорбь. Именно так, наверное, товарищи смотрели на гладиатора, выходящего в блестящих доспехах на решающую битву с чемпионом, навстречу вечной славе или верной смерти, или соплеменники на ацтекского юношу, удостоенного великой чести быть принесенным в жертву ненасытным носатым, лупоглазым и лопоухим ацтекским богам. Не знаю почему, но в голову сразу запала мысль, что оба эти субъекта, и герой-гладиатор и юноша-жертва, обязательно были без штанов, ведь такие были традиции, почему-то, идущие на смерть в древности всегда старались проветривать свои причиндалы. Я инстинктивно проверил состояние ширинки и оценил критическим взглядом свои потрепанные когда-то черные джинсы. В общем-то, в истории ничего существенно не меняется. По нынешним временам я тоже выглядел как голожопый, но гордый «счастливчик» – смертник.

Кот Феофан, видимо не найдя в себе сил смириться с изменившейся морально-психологической обстановкой на кафедре, исчез. Его взъерошенного с безумными глазами видели у новой проходной, где он безуспешно охотился на голубей и вполне эффективно отжимал объедки у бродячих собак.

Серафима Каземировна, теперь не вваливалась, а вплывала в помещение кафедры на носочках, как солистка ансамбля «Березка». едва касаясь пола. Поклонившись компьютеру и маневрируя между мебелью и оргтехникой, она легкими движениями торопливо протирала остатки паркета чисто вымытой тряпкой, теперь уже никак не связанной с той ветошью, которой она мыла туалеты. Иногда перед уборкой она клала на стол перед монитором конфетку или печенюшку.

Вот и сегодня, пока мы со Стариком обсуждали проблемы фонетики в сфере работы диспетчерского персонала железнодорожного транспорта (Станислав Тихонович вчера на вокзале пропустил прибытие поезда, на котором его жена возвращалась с полными чемоданами гостинцев от дочери, не встретил ее у вагона и соответственно огреб от благоверной по полной программе), Серафима подкралась к моему рабочему столу и возложила очередное пожертвование в виде маленькой шоколадки.

– Серафимочка, дорогая, сегодня же не Родительский день и не Красная горка,– мрачно пошутил Станислав Тихонович, – Вы бы еще парочку цветочков принесли… с ленточками.

Настроение у него явно было испорчено и надолго. Пытаясь отвлечь доцента от мрачных мыслей семейно-бытового происхождения, я заговорил о заказе, который как-то подозрительно «завис».

– Ничего там не зависло, Сергей Михайлович лег в больницу, чтобы дать время юристам подготовиться к процессу, надо было выяснить, какая именно фраза стала причиной иска.

– А их что было несколько?

– Целая тирада, но ты не беспокойся, по части ненормативной лексики я уже дал задание Алексею, он отрабатывает.

– Какому Алексею? Лехе, что ли? Он же в армии.

– Он при штабе писарем служит, времени у него полно, Сергей Михайлович позаботился. Алексей ведь у нас специалист именно по этому направлению, и кандидатскую собирается писать…

– По диалектам восточно-сибирских регионов,– перебил я Старика.

– Да. А там, в части у него начальник штаба из Амурской области – как раз носитель одного из таких диалектов, полковник, интеллигентнейший человек…, он теперь помогает Алексею составить словарь диалектизмов.

– А что, уже есть достоверная информация о том, какие именно «диалектизмы» использовал клиент? – я перешел на язык менеджеров среднего звена с незаконченным юридическим образованием.

– Да.

– Я слушаю…

– Транслирую дословно: "О..ли Вы что ли?! Х…ню несете какую-то Мы что должны слушать эту х…тень голубую?! Глубоко увлажняемый (имя и отчество оппонента), Вы – х…плет!" – Станислав Тихонович выдохнул так, будто хотел выплюнуть внутренности, пропитанные этой мерзостью.

– Да тут работы непочатый край!… – я почувствовал, как пот потоками бежит по моей спине прямо к джинсам, оставляя прохладный, но почему-то неприятный след на распаренной от жары коже. Дело явно касалось какой-то гомосятины и я оказался не на той стороне, которая могла бы претендовать на победу. «В лесу раздавался топор дровосека, дровосек топором отгонял гомосеков» – мне вдруг вспомнилась мрачная считалочка, переделанная из не менее мрачного стихотворения очень мрачного поэта ХIХ века.

– А еще он назвал соратников своего оппонента заднепроходцами, но тебя, Олег, должно беспокоить только одно словосочетание – «глубоко увлажняемый», все остальное, по мнению юристов, они отобьют с легкостью.

– А «заднепроходцы»? – мне почему-то понравилось новое слово.

– С этим все просто, по древним источникам – это лихие люди (разбойники), которые за Днепр ходили «на грабеж и лютоимство и зело докучали заднепровскому люду»,– Станислав Тихонович ткнул пальцем в замусоленную книжонку, оказавшуюся у него в руке, и самодовольно улыбнулся, мол, учись студент, как надо работать, с лету, по-кавалерийски, раз и гипотеза, два и доказанный научный факт. Нет, конечно же, всегда можно найти шероховатости, но это уже материал для дискуссии, что в общем-то и нужно для суда.

Вечером того же дня мне позвонил Сергей Михайлович. После непродолжительных расспросов о настроении, о работе, об условиях, созданных для моего удобства, он приступил к сути: во-первых, мы условились не называть в разговорах между собой имен и фамилий, заменив их буквенными инициалами по типу аббревиатуры. Сергей Михайлович, таким образом, превращался в СМС, Станислав Тихонович – в СТО, Леха – в АЛО (я не упомянул, что он внук СТО, поэтому у них одна фамилия), Оксана – в ОРК, а я, соответственно, – в БОБ. Во-вторых, СМС обозначил конкретную цель – найти благообразное толкование словосочетания «ГУ» в свете истории и развития современного языка простого народа в глубинке. СМС сообщил мне также, что очень скоро я получу от ОРКа конкретное задание и рекомендации с комментариями юристов и проктологов.

Нормальный мир перестал для меня существовать. Теперь днями и ночами напролет я штудировал труды никому не известных ученых, зарывших свой талант где-то в дебрях околонаучных исследований проблем ненормативной, профессиональной, молодежной и диалектной лексики, которые неустанно подбрасывал мне заботливый Станислав Тихонович. При этом старик аккуратно делал закладочки в тех местах, которые мне рекомендовалось обязательно изучить подробнейшим образом. Я ничуть не сомневаюсь, что всю эту макулатуру он сначала раздавал студентам с практическими заданиями на поиск нужных материалов, потом читал сам, выборочно, а потом уже передавал мне, как исполнителю черной работы. Если бы вы знали, как много интересных, странных, страшных и ужасных слов на букву «Х» впитал в себя живой разговорный русский язык за свою историю…

Серафима перестала убирать на кафедре, после того, как я, поглощенный изучением специфической словарной бурды, нечаянно назвал ее «Херосимой», что тут же вызвало взрыв эмоций и глубочайшую обиду. Она в ответ обозвала меня «Ногасакой», намекая на мокрый след, тянувшийся к моему столу от уборной, где я наступил в какую-то жидкость, видимо пролитую студентами. Я не стал указывать ей на ошибку с перестановкой гласных и вступать в дальнейшую полемику, топонимика – это не моя специализация, и я опасался проиграть этот спор Серафиме, которая подрабатывала также на кафедрах географии и истории. К тому же, я совсем не хотел узнать из уст своей оппонентки историю происхождения той самой лужи, в которую я неосторожно наступил (в вопросах, касающихся уборной, Серафима была неоспоримо компетентна).

После двухнедельного отсутствия объявился, наконец-то, Феофан. Прошмыгнув следом за мной в дверной проем, он торжественно уронил на пол посреди комнаты кусок мохнатого собачьего хвоста, обвешанного репьями и колтунами, удивительно похожий на якобы приносящий удачу амулет нанайских шаманов, висящий на стене в кабинете ректора, и направился к дивану, где, как и Станислав Тихонович, любил подзарядиться энергией молодости.

Старик, желая поддержать меня в моих трудах, взял на себя часть моей нагрузки вместе с почасовой оплатой, заставив меня перед этим провести все контрольные и лабораторные работы, проверить курсовые и отчитаться по семинарам и практикумам. Бухгалтер Зоя Михайловна, встретив меня в коридоре, намекнула, что с оставшейся нагрузкой мне скоро придется подрабатывать на панели, чтобы выжить, и игриво подмигнув и погладив меня по плечу, предложила бутерброд с ветчиной и свою бескорыстную помощь, если понадобится. Бутерброд я принял, бескорыстную же помощь от одинокой очень умной и потому опасной женщины бальзаковского возраста воспринял как «замануху» с возможными тяжелыми последствиями, и взял на заметку на самый крайний случай, приберег как последнюю пулю. Как бы то ни было, все были бесконечно благодарны мне за установленные не только на нашей кафедре кондиционеры (несмотря на секретность, информация о моей инициативе все-таки дошла до коллег), и я мог рассчитывать на поддержку коллектива в разумных пределах, разумеется.

3

Тандем Лехи и полковника оказался на редкость удачным. За пару недель они составили внушительный словарь диалектизмов. Полковник, со слов Станислава Тихоновича, вытащил откуда-то из забытых вещевых складов своего земляка, старого ополоумевшего от пещерно-складской жизни прапорщика – ветерана тыловой службы, который исключительно диалектизмами и разговаривал. Тот, опьяненный солнечным светом и вниманием начальства, еще больше ополоумел и за пару недель надиктовал им такое количество материала, что для документирования пришлось задействовать весь штабной писарский штат, включая стенографистов, шифровальщиков и переводчиков.

Оксана со своей командой позаботилась о публикации издания и заверила нас, что к судебному процессу отпечатанный в типографии томик словаря, опубликованного под редакцией именитых ученых, будет на столе у судьи. Я получил в электронном виде черновой вариант этого словаря и был крайне удивлен таланту молодого ученого. Лихорадочно переключая страницы, я добрался до интересующего меня корня на букву «Х». Конечно, ведь весь этот научный труд нужен лишь для того, чтобы одна единственная статья выглядела как его органичная часть и часть системы, целого мира слов и фраз, не привычных и может даже оскорбительных для изнеженного слуха обывателя, но вполне понятных для знатока, исследователя, ученого.

Объемная статья, повествующая о сражениях сибирских казаков с тюркскими племенами и маньчжурами, «одетыми в доспехи куяльные», и о самих доспехах, изготавливавшихся из кожи и деревянных или костяных пластин, которые на самом деле назывались не на букву «К», но из-за неблагозвучия потеряли исконную фонему с заменой ее на более подходящую. В качестве примера даже приведена грамота одного чиновника, написанная в качестве отчета об очередной победе казаков: «…И добыто было оружия, сбруи и всякой куйни большое количество…». Далее авторы приводят версию о том, как все-таки на месте фонемы «Х», появилась фонема «К». Не буду вдаваться в тонкости но суть выводов сходится к тому, что сначала писари сокращали слово, убирая из первого слога букву «У» и отмечали оставшуюся неблагозвучную букву «Х» чем то вроде титло (значка в виде скобки над буквой), что позволяло читать ее так, как она наименована в кириллице – «хер», отсюда берет начало группа слов, по семантике идентичных исконным. Но в любом случае, при прочтении текстов вслух писарям все равно приходилось как-то произносить эти графически замаскированные фонемы, поэтому и стала появляться на месте буквы «Х» буква «К», похожая как по звучанию, так и по написанию. Далее наблюдается смешанное употребление разных вариантов написания, вызвавшее путаницу, и наконец, к концу 17 века вся эта группа однокоренных слов на Руси употребляется уже только с буквой «К» в начале корня. На Руси, но не в местечке Гнилые сосны, что в Приамурье. Далее словарь дает ссылку на работу краеведа и этнографа полковника, члена Географического общества и уроженца тех мест. Полковник, как написано в статье, в своем труде описал с приложением фотоснимков и комментариев исторические памятники в виде каменных плит с выбитыми на них текстами, содержащими слова данной семантической группы в исконном написании. Отмечается, что среди однокоренных слов встречаются разные части речи от существительных до наречий. Далее самое интересное – семантика (смысловое значение). Авторы словаря утверждают, что поскольку кожаные доспехи восточного типа, именуемые куяльными, были на тот момент абсолютно не эффективными и как трофей не представляли никакой ценности, то эта группа слов в дальнейшем стала обозначать совершенно никчемное, никому не нужное, не имеющее никакой ценности имущество (х…ню), а позже, семантика (значение, смысл) этого слова и производных от него слов стала распространяться и на людей, их поступки. А слово х…плет, вообще имеет прямое отношение к ненужному и бессмысленному на тот момент ремеслу плетения кожаных доспехов. Именно как обозначение чего-то бесполезного, ненужного и даже вредного и поныне используется, по мнению ученых, эта группа слов в местечке Гнилые сосны. В качестве подтверждения тому в статье приводятся выдержки (без купюр) из выступления тамошнего Главы администрации на местном телевидении, когда он отчитывался за исполнение бюджета.

Статья действительно была великолепная, Леха показал класс, чего нельзя сказать обо мне. Единственным слабым местом в предстоящем процессе реабилитации Сергея Михайловича, конечно же, как теперь выяснится, знатока истории, краеведа-энтузиаста, с детства занимавшегося изучением исторических и культурных памятников удаленных районов России и впитавшего в себя весь колорит исконной, неприукрашенной писарями и чиновниками культуры, остается вполне современное словосочетание «ГУ», которое, к великому моему сожалению на камнях в 17 веке никто не высекал.

4

Я перепробовал все возможные варианты напустить пыли и размазать тему, перевернуть смысл и вывернуть наизнанку содержание.

«Глубоко увлажняемый», – я вертел эту фразу справа налево и слева направо, переворачивал вверх ногами, раскладывал на слоги и морфемы. Пробовал вернуться к корням – к древнерусскому и старославянскому формату, используя исчезнувшие редуцированные «Ь» (ерь), «Ъ» (ер) и юс малый, выглядевший как буква «А», только с маленькой закорючкой между «ногами», как у пьяного матроса, вышедшего на палубу качающегося судна, и забывшего надеть штаны. Вариант «Гълубоко увълажьнА(я)iмый» в переводе на древнее звучание вообще выглядит ужасно с первых же фонем : «Голубоко уволаженяимый». Да, слово «Глубоко» в древнем варианте читалось как «Голубоко», только «о» в первом слоге было коротким и со временем становилось все короче и короче, пока не исчезло (редуцировалось) полностью. Придавать выражению дополнительный «голубой» смысл не входило в мои планы, вряд ли меня за это похвалили бы. «В лесу раздавался топор дровосека…», – проклятая считалка не покидала моей переполненной головы.