скачать книгу бесплатно
– А… – она кивнула. – Я думала, их все посносили.
– В основном снесли, конечно, – подтвердил Феликс. – Тем, кто помельче, вообще снесли полностью – Шмульнову, Миловицкому, Эрлину и прочим сволочам… А его памятников, наверно, было слишком много. Так что кое-где ещё остались, особенно на окраинах.
Феликс замолчал на момент, вгляделся в каменный силуэт. Затем негромко, но ядовито рассмеялся:
– Этот, наверно, оказался слишком большой. Всем влом с ним возиться. Пойдём? – он отвернулся и зашагал по дороге.
Лаванда ещё раз пристально всмотрелась в тень. Значит, всего лишь памятник…
Но нет, ей всё же не показалось. Она не знала, откуда ей известно, но была уверена. Оттуда, из тени, за ними наблюдали чьи-то глаза.
Лаванда медленно покачала головой:
– Там кто-то есть ещё. Кто-то кроме памятника.
– Это глюки. Пошли.
Наверху, укрывшись от случайного взгляда за огромной каменной ногой, стояла Софи Нонине.
Поплотнее запахнув плащ из крысиных шкурок, – на высоте холодно – с внимательной неприязнью всматривалась она в двух прохожих, что двигались внизу.
Парень – Феликс Шержве?дичев – был прояснён вдоль и поперёк и никакой актуальной угрозы не нёс, а кроме того, он, хоть и не догадывался об этом, был под полным контролем.
А вот девчонка…
Её Софи не знала, и это настораживало. Лет пятнадцати или шестнадцати, лицо неприятно детское, концы светлых волос нелепо болтаются чуть ниже ушей, синтепоновая куртейка, слишком лёгкая для погоды… Кто такая, откуда? Надо бы проверить архивы.
Да, надо бы, – кивнула она.
Что-то в незнакомке тревожило Софи.
Очень тревожило.
6.
Квартира у Феликса располагалась на втором этаже и была довольно вместительна – в две просторные комнаты.
В одной из них помещался большой письменный стол, в другой стоял маленький телевизор.
Феликс сразу заявил, что телевизор он почти не смотрит, потому что это зомбоящик и дурно влияет, но следом почти без паузы предложил посмотреть вместе: «иногда можно» и вообще «кое за чем всегда лучше следить».
Лаванда была совсем не против: в Юмоборске первое время был телевизор, но потом он сломался, а опекуны решили, что чинить его будет слишком дорого. Поэтому довольствовались радио.
Она с живым интересом уставилась на аппарат, когда выяснилось, что к нему необязательно подходить, чтобы включить или настроить канал. Нет, это был один из тех телевизоров, что управляются пультом: Лаванда видела такие в фильмах и рекламе, но никогда – вживую.
На засветившемся экране ярко-оранжевый поток вливался в огромный стакан, а подоспевший за картинкой голос как раз успел воспеть хвалу мандариновому соку «Чин-Чин». Но вот стакан пропал, и раздалась торжественная, летящая куда-то музыка. На экране завертелись и исчезли разноцветные шары и прозрачные сферы, и на их месте возникла девушка в чёрном офисном платье. Волосы – тоже чёрные – были аккуратно убраны назад, идеально ровный пробор пересекал их посередине.
– Здравствуйте, с вами «Главная линия» и Китти Башева.
– Китти Башева, – прыснула Лаванда. – Какое нелепое имя.
– Мм? – Феликс, казалось, вынырнул из каких-то своих мыслей, не связанных с передачей. – Думаешь?
– Нет, отдельно имя и фамилия звучат нормально, но вместе…
– А, это бывает, – Феликс тоже улыбнулся. – Мода на иностранные имена и всё такое… Сейчас вроде уже поветрие прошло, но среди наших двух-трёх поколений осталось немало жертв культурного смешения. Не всем повезло с фамилией, – он рассмеялся.
Девушка сидела за столом, и её тёмные глаза неотрывно смотрели прямо на зрителя. Перед ней на столе лежали какие-то бумаги, но она только изредка подсматривала в них, будто безошибочно знала, что и когда следует говорить. Она вообще почти не двигалась, а только говорила: губы, не изменяющие радушной улыбки, быстро шевелились и выпускали слово за словом, как бесконечную нить запутанного плетения. Смысл отдельных фраз ускользал, оставалась только уверенность, что всё идёт так, как надо.
– Она тоже ведущая? – поинтересовалась Лаванда. – Я её нигде раньше не видела…
– Ну… да. Она ведёт только «Главную линию». Это выпуски, которые исходят как бы лично от Нонине.
– Это как?
Феликс криво усмехнулся:
– Традиционный ежевечерний разговор матери народа со своими детьми. Сказка на ночь, если хочешь. Раньше Нонине появлялась на экране сама, когда желала что-то сказать, а теперь соизволяет показаться лично только в исключительных случаях. В остальное время за неё говорит кто-нибудь из её людей… Чаще всего Китти Башева. Но есть и другие.
– Может, она опасается камер? – предположила Лаванда.
– Скорее своего народа, – мрачно проговорил Феликс.
Лаванда вдруг поняла, что абсолютно не представляет Софи Нонине внешне. Только имя – случайный набор звуков, обозначающий именно этого человека, а не какого-нибудь другого.
– Но если её почти нет в телевизоре… Не боится ли она, что люди так вообще забудут, как она выглядит?
– Забудешь тут, – проворчал Феликс. – Ты разве не заметила?
– Что?
– Все эти агит-постеры на улицах, фото в эффектном антураже во всех газетах и журналах… Нужный образ растиражирован и впихивается в головы людям. Насколько это похоже на настоящую Нонине, уже никому не важно. Да вот хотя бы, – он поднял со стола газету и протянул Лаванде. – Взгляни, если так рвёшься её увидеть.
Лаванда с любопытством всмотрелась в небольшую фотографию на передовице.
Нет, эта женщина явно не собиралась ничего бояться. Лицо сильное, волевое, яркие глаза смотрят прямо в камеру. Высокий лоб, заострённый, немного хищный нос. Узкие, плотно сжатые губы чуть усмехаются самыми краешками. Часть тёмных волос собрана в кокон у затылка, остальные спадают гривой.
– Она так молодо выглядит, – удивилась Лаванда. Софи – Мать народа – представлялась ей женщиной уже скорее пожилой.
– Это не самая новая фотография, – отозвался Феликс. – Тут ей тридцать, а сейчас тридцать семь. Впрочем, она мало изменилась.
Лаванда ещё раз вгляделась в фото.
– А что это на ней такое?
– Это? Плащ из крысиных шкурок. Сколько помню, она всегда только в нём и появлялась. Царская униформа, можно сказать.
– А зачем он ей?
– Понятия не имею. Думаю, только сама Нонине и знает. Но ей подходит. Соответствует действительности.
– Какой действительности? – не поняла Лаванда.
– Ну, она же крысиная королева, – Феликс поймал её недоумённый взгляд и пояснил. – Так её называют в народе.
Лаванда уже успела заметить, что у него был будто выработан рефлекс – презрительно фыркать и начинать говорить гадости каждый раз, как речь заходила о Нонине.
– За что ты её так ненавидишь, – тихо рассмеялась она. – Явно что-то личное.
– Личного нет, но, помимо всего прочего, мне по статусу положено.
– Почему?
– Потому что я оппозиционный журналист.
– Какой журналист? – не поняла Лаванда. Первое слово было ей знакомо только очень смутно.
– Оппозиция, – пояснил Феликс, – это, как бы объяснить… Ну, это люди, которые не согласны с тем, что делает официальная власть, которые противопоставляют себя ей.
– А! – догадалась Лаванда. – Ты революционер?
Феликс удивлённо посмотрел на неё, потом захихикал, зажав рот рукой. Он встал с места и заходил по комнате.
– Что? – не поняла Лаванда. – Что-то не так?
Феликс ещё долго не отвечал, только плечи его подёргивались от смеха. Наконец он развернулся к ней.
– Это ты хорошо сказала, – он значительно потряс пальцем. – На революционера я, конечно, не тяну… Но за комплимент спасибо.
Перестав наконец смеяться, он заговорил как будто даже грустно:
– Если б я был революционером, мы бы уже давно свергли Нонине. Но истинные борцы с тиранами остались в далёком прошлом. А я – только писака. Издаюсь в этой вот брошюрке, – он кивнул на лежавший на том же столе журнал.
– Так это же запрещено? – вспомнила она.
– А мы подпольно, – заявил Феликс с видом самой невинности. Затем засмеялся вновь. – Так что смотри, Лав, быть моей кузиной довольно опасно. Не боишься?
Она разочаровывающе покачала головой:
– Нет.
7.
Здесь была она – Софи Нонине. Здесь было логово Волчонка и кабинет Её Величества.
Она что-то писала или, скорее, раз за разом перезачёркивала уже написанное. Кедро?в обычно избегал смотреть в её бумаги – даже случайно, сидя рядом. Это было одно из негласных табу.
Сегодня Софи, похоже, находилась в хорошем расположении духа. Руки её не тянулись поминутно к сигаретам, взгляд был спокоен, а улыбка – как обычно, слегка насмешлива.
– В Ринордийске больше не шумят. Не так ли?
– Да. Кроме отдельных элементов, возмущений нет.
Софи недовольно и одновременно снисходительно поджала губы:
– Отдельные элементы есть всегда. Если не идти у них на поводу и вовремя принимать меры, когда их заносит, они ничему не мешают. Пошумят и угомонятся… Другое дело, если пытаться поговорить с ними как с людьми – так скоро самим придётся уходить в подполье. Успел уже соскучиться, Эндрю? – так давно повелось, что Софи кликала его на иностранный манер, хотя Кедров был просто Андреем.
– Мы ведь только оттуда, – Кедров позволил себе сдержанно улыбнуться. С Софи всегда приходилось балансировать между почтительным преклонением перед Правительницей и панибратством старых друзей – ей это нравилось.
Нонине рассмеялась.
– Я пока планирую конференцию на середину мая, – продолжила она затем. – Если всё действительно спокойно, её можно будет провести в открытом режиме, чтоб пришли все, кто хотят прийти, и спросили всё, что хотят спросить. Можно даже под открытым небом. Когда последний раз в Ринордийске были конференции под открытым небом? – она вопросительно прищурилась, будто и в самом деле забыла.
– Двадцать лет назад, – механически ответил Кедров. – Но, Софи, тебе не кажется, что это слишком?
– Слишком что? – взгляд её в мгновение стал колючим и цепким.
– Слишком небезопасно.
– Но ведь твои люди позаботятся об этом. Я права?
– Конечно, – кивнул он. Как многие другие вопросы Софи, этот имел только один правильный вариант ответа.
Нонине, услышав, коротко кивнула в ответ.
– Кроме того, необходимо усилить охрану по городу, – продолжила она. В голос вкрались капризные ноты. – Вчера наш давний знакомец заявился на вокзал, и его даже не проверили.
Софи говорила о Шержведичеве, который, похоже, вызывал у неё раздражение чисто рефлекторное. Кедров и сам относился крайне неприязненно к этому человеку, и безобидность журналиста казалась ему преувеличенной, но он никак не мог понять, что за странную игру ведёт с Шержведичевым Нонине. Считая его одним из главных своих врагов, она могла бы уничтожить его уже сотню раз, но почему-то не делала этого. Будто выжидала… чего?
Сомневаясь, чего конкретно она сейчас хочет, Кедров тем не менее убеждённо заговорил:
– Всё это время мои люди пристально следили за ним, и, уверяю, если бы в его действиях было хоть малейшее…
– Ладно, я поняла, – прервала Софи – так, будто это было вовсе не главное, и что-то гораздо важнее, гораздо выше и величественнее занимало её мысли.
– Я вытащила эту страну из пропасти, – негромко, но отчётливо заговорила она. – Я спасла её, когда она гибла, и не дала ей распасться. Поэтому теперь я имею право заправлять всем, и они будут делать то, что я им скажу, а не то, что им захотелось. Я чувствую эту страну, как продолжение себя самой. Разве знает кто-то лучше меня, куда нам идти?
Этот взгляд… Он всегда несколько пугал Кедрова, да и вообще всех, кому приходилось замечать такой взгляд у Софи Нонине. Потому что это не был взгляд человека – существа нечеловеческого рода, более совершенного, мудрого и могущественного, чьи мысли текут не по земной логике, чьи чувства не могут быть понятны, чьи планы и решения предсказать невозможно. Что оно видит, оказавшись случайно в мире людей? Неудивительно, что угольный карандаш… Впрочем, об этом лучше не думать.
Минута – и вновь была земная Софи, Волчонок. Лицо её вернуло по-деловому весёлое выражение.
– А, вот ещё, – она выудила из кипы папок и бумаг на столе географическую карту. – Что там с ГГД?
ГГД – Главная Государственная Дорога – была текущей стройкой века и личным проектом самой Нонине, видимо, очень значимым для неё. Кедров вздохнул:
– Софи, ты же знаешь, это не по моей части.
– И всё же? – она внимательно смотрела на него.
