скачать книгу бесплатно
Девушке стало жаль себя, захотелось как можно быстрее оказаться в парке, успокоиться, прогнать тяжелые мысли о доме. Надя решительно собрала конспекты, сдала администратору «Теорию бухучета», забрала сумку с учебниками из шкафчика. Надежда довольно быстро оказалась в общежитии, оставила учебники на вахте. Ну вот, сейчас она вернется к университету, спрячется в парке, и все станет хорошо, ее уныние закончится. Только надо позвонить домой, иначе мама начнет звонить сама, что девушку крайне раздражало. Ну, сколько можно считать ее ребенком и контролировать каждый шаг? Сейчас, сейчас… Она поговорит и хотя бы на этот вечер станет свободной от своей тоски по дому. А, может, это от частых маминых звонков, которые каждый раз раздражающе впивались в ее мозг напоминаниями о тех, кого она бросила? Тон матери всегда был слегка обвиняющий и немного умоляющий – мол, тебе еще не надоело? Мы ждем…
Надя не знала, что отвечать, и каждый раз произносила дежурные фразы, еще больше обижая мать. Признаваться в своих истинных ощущениях она не хотела категорически – родители сразу заставили бы ее вернуться домой. И как объяснить маме, что после разговоров с ней ее дочь становилась больной, будто лишалась остатков сил? Как стать свободной от чувства вины перед семьей? И в чем она виновна – в том, что не хочет быть похожей на родителей? Но это ее личное право, а не наказание за независимость!
Перед пешеходной «зеброй» Надежда достала сотовый телефон, стала торопливо набирать мамин номер, чтобы быстро отчитаться. Буквы перескакивали, не задерживаясь в окошке поиска, нужный номер не высвечивался. Раздраженно глядя в экран, девушка шагнула на пешеходный переход, зная, что машины перед «лежачими полицейскими» всегда сбрасывали скорость. Вдруг совсем рядом неприятно взвизгнули тормоза, что-то тяжелое боднуло в бок, Надя вскрикнула, упала, со всего маху ударилась локтем. В глазах от резкой боли потемнело. Новенький телефон, легко слетев с раскрытой ладони, нелепо подскочил на асфальте и рассыпался на жалкие пластмассовые запчасти.
Не веря себе, девушка кинулась к нему, лихорадочно начала его собирать, словно что-то можно было еще спасти. Но нет, бесполезно! Зажав в ладони обломки, она отчаянно разрыдалась – это был ее первый сенсорный телефон, очень современный и дорогой! Ей показалось, что свершилось нечто действительно ужасное. Жизнь отныне точно пойдёт наперекос, она не справится! Ну, почему было не подождать с разговором, зачем так спешить? Разве имело значение время звонка? С мамой можно было поговорить и в парке. Ну, поспорили бы слегка, в первый раз, что ли?
Рядом зашумели голоса, кто-то обозвал ее дурой, но девушке было глубоко безразлично, что происходило вокруг. Горе захлестнуло ее тяжелой волной.
– Да она сумасшедшая, истеричка, сама под машину кинулась!
– Неправда, здесь переход, надо остановиться! Купил крутую тачку, и думает, что все разбегутся.
– Вызовите «скорую», у нее шок!
– Девушка, что у вас болит?
Гвалт человеческих голосов – растерянных, злых, возбужденных – нарастал, машины сигналили с двух сторон. Наде стало горячо от стыда, она сидела на корточках – грязная, с окровавленным локтем, – и не знала, как сбежать с проклятой «зебры», страшась поднять глаза. Кто-то начал набирать «скорую» и полицию, люди спорили и ругались. Вдруг ее с силой подняли за плечо, она оказалась лицом к лицу с высоким бледным мужчиной в светлом костюме. Светловолосый, аккуратный, он был похож на деловую модель со страниц журнала Forbes. Среди торговок с рынка напротив, прохожих и студентов он в своем идеальном костюме выглядел нелепо. Что ему нужно? Зачем он трогает ее своими цепкими холодными руками? Тоже решил поиздеваться?
– Девушка, я водитель, идемте, я помогу вам.
Обнаружив источник своей беды, Надя захотела накричать на него, оттолкнуть, но он не позволил – неожиданно обнял за вздрагивающие плечи и, несмотря на сопротивление, настойчиво повел к пассажирской двери большой белой машины, которая стояла прямо на переходе, загораживая проезд остальному транспорту.
– Куда он ее тащит? Да как вы смеете? Эй, молодой человек!
Он повернул к толпе голову и без выражения проговорил нападавшему на него дедку:
– Успокойтесь, уважаемый, это моя жена, мы сами разберемся.
Зеваки ошарашенно замолчали, кто-то едко добавил:
– Да пусть едут уже, вон какая пробка! Набрали дорогих машин, не пройдешь. Мажоры проклятые…
Надежда растерялась. Пока она соображала, как освободиться из его объятий, он почти силой усадил ее на пассажирское сиденье, пристегнул ремнем безопасности, сердито хлопнул дверью. Увидев злобные взгляды теток с сумками, выскочивших из соседнего гастронома, девушка вдруг почувствовала себя предельно уставшей. Надо было как можно скорее добраться до общежития, там полежать в тишине и подумать, что делать дальше. Во всяком случае, она не искалечена, это уже хорошо, Ободранный локоть не в счет. А выход обязательно найдется.
Машина мягко тронулась, заиграла спокойная музыка.
– Высадите меня, пожалуйста, за тем поворотом, подальше от перехода и от всех этих людей. Я хочу в общежитие.
Она постаралась сказать это вежливо, с достоинством, но голос дрожал, был некрасиво гнусавым от рыданий. Получилось жалко.
Никак не отреагировав на ее просьбу, будто не расслышав, водитель заговорил, четко произнося слова.
– Во-первых, хочу попросить прощения. Вы слишком резко остановились на переходе со своим телефоном. Я задумался, не успел затормозить, поэтому виноват. Во-вторых, прошу вас съездить со мной в больницу. Я врач. Надо проверить, нет ли трещины или перелома. Если у вас ушиб, назначат лечение.
Наде стало безразлично: больница, так больница. Лишь бы подальше от места, где она испытала такое сильное горе и такой жгучий позор. Ее светлая футболка была в пятнах от дорожной пыли и крови, джинсы на коленях потемнели от грязи. Кивнув, она стала смотреть в боковое тонированное стекло, изо всех сил сдерживая слезы. Приятный запах парфюма, исходивший от ее обидчика, навеял мысли об отце. Она вдруг подумала, что соскучилась по нему невыносимо, не хочет больше никакой карьеры, и что ей, вопреки наивным девическим ожиданиям, крайне тяжело в этом чужом городе, где на пешеходных переходах наезжают дорогие машины, а прохожие готовы обозвать последними словами только за то, что с ней случилось такое несчастье. Не выдержав захлестнувших ее эмоций, Надя захлюпала носом. Водитель, повозившись в бардачке, протянул ей пачку сухих салфеток. Она взяла, нервно выдернула одну, расправила, вытерла мокрое лицо и нос. Стало легче.
В городской больнице водитель, не спрашивая, взял ее под руку, уверенно повел по длинным гулким коридорам с бетонными полами и выкрашенными синей масляной краской стенами. По дороге он кому-то позвонил, попросил принять пострадавшую, то есть Надю, без записи и открыл дверь в темный кабинет со светящейся табличкой. Очередь зароптала, но ее обидчик не обратил на это никакого внимания.
Надя устало подумала, что этого молодого напыщенного пижона простые люди, ожидающие вызова к врачу в очереди, не интересуют. Сейчас окажется, что со здоровьем у нее все отлично, он с облегчением бросит ее в обезличенных, пропахших дезинфекцией коридорах, и она будет долго добираться в общежитие, потратив на проезд лишние деньги, которых не было, – ежедневный бюджет рассчитывался до копейки. Впрочем, пусть едет! Он невыносимо раздражал ее своим невозмутимым видом.
Мама, наверное, сходит с ума, и, не дождавшись звонка, набирает ее номер каждую минуту, с ужасом выслушивая, что «абонент временно недоступен». Вечером надо попросить телефон у соседки по комнате, установить сим-карту и успокоить маму. Можно сказать, что разрядилась батарея. Главное – говорить уверенно, чтобы мама не почувствовала ее ужасное состояние. Объяснять, что случилось, у Надежды не было не сил. Ничего, обойдется…
В кабинете записали данные и предложили пройти в соседнее помещение сделать рентген.
Вдруг пожилая врач ее остановила:
– Головенко, что у вас в руке?
Надя недоуменно разжала онемевший кулак – на запотевшей ладони лежали собранные с асфальта остатки телефона, про которые она совсем забыла. Ее сопровождающий подошел, зачем-то забрал из руки осколки и вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Девушка так устала, что даже не спросила, зачем ему это надо, – наверное, решил выкинуть в мусор. Ну и ладно! Бежать она за ним не будет, а маме скажет, что телефон украли. В конце концов, случиться в городе может всякое.
Надя обреченно подумала, что ненавидит всех этих самоуверенных хозяев жизни за их дурное богатство и вседозволенность. Он возится с ней только потому, что виноват, только и всего. Если бы не авария, он никогда бы не посмотрел в ее сторону – слишком велика разница между ними. Впрочем, зачем он ей, маленькой скромной Наде? Наступит время, и она всего добьется сама!
От этой мысли девушке стало совсем горько. То, что случилось с ней всего полчаса назад, свидетельствовало как раз об обратном. Таких тетёх, как она, в большой город отпускать нельзя – никогда никакого толку не будет, как бы она ни старалась. Только зря расстроила родителей своим отъездом. Права была тетя Люба, когда укоряла в гордыне. Не рассчитала свои силы наивная провинциалка, слишком высоко прыгнула. И больно упала. Слишком больно.
…Ее мрачные мысли прервала лаборантка, вынесшая еще влажный снимок. К счастью, результат оказался благополучным, трещин и переломов не было. Доктор, обстоятельно рассказав, сколько дней нужно полежать в покое и какой компресс сделать на ударенное место, попросила ее посидеть за ширмой – нужно было подготовить описание снимка и заполнить карточку. Надя облегченно устроилась на шатком стуле и, закрыв глаза, прислонилась головой к холодной стене. Кажется, она задремала, потому что резко вздрогнула, когда назвали ее фамилию. Равнодушно глянув на часы, висевшие на стене напротив, и отметив, что прошло почти двадцать минут, она встала и вышла в коридор с куском тонкого затемненного пластика, на котором прозрачно обозначились ее собственные кости. При виде этих белых странных образований она почувствовала себя предельно обнаженной – словно с нее в рентген кабинете сняли не только одежду, но и кожу с мышцами.
Девушку передернуло, она решила снимок выкинуть в ближайшую урну и никогда больше не вспоминать о происшедшем. А, добравшись до общежития, выспаться как следует и с утра начать новую жизнь. В конце концов, это не первое и не последнее разочарование. Справится. На душе стало легче, словно проведенные в темном кабинете полчаса дали ей возможность отдохнуть и собраться с силами.
«Аристократ», как она ехидно обозвала его про себя, стоял у окна напротив кабинета. Все в нем было «слишком» – слишком спокоен, слишком хорошо одет, слишком вежлив. Она подошла к нему, задрала голову вверх и смело посмотрела в глаза.
– Спасибо за хлопоты, дальше я сама, – она сказала это уверенно и даже мысленно похвалила себя за то, что произнесла слова без запинки.
На его лице не отразилось никаких эмоций, хотя Наде отчетливо показалось, что он потешался над ней. Молча забрав снимок, он повернулся к ней спиной и стал внимательно его изучать на фоне стекла.
Не поворачиваясь, также равнодушно спросил:
– Хотите кофе с пирожными?
– Нет, – отрезала Надя, хотя кофе с пирожными захотелось нестерпимо.
Она подумала, что немедленно, как только избавится от «аристократа», зайдет в ближайшее кафе. Надо было срочно компенсировать потерю телефона эклерами, это определенно прибавит ей духу. По сравнению с потерей нового телефона сумма, которую она собралась потратить на пирожные, выглядела до смешного мизерной.
«Аристократ» повернулся, отдал снимок.
– Хорошо, тогда я отвезу вас в общежитие.
– Нет!
– В такси вас можно посадить?
– Нет! У меня нет денег на такси, я поеду на автобусе, – она снова готова была расплакаться, но уже от злости, он ее жутко раздражал.
– Пойдемте.
Надежда попыталась что-то сердито возразить, но он, не слушая больше, снова взял ее под руку и потащил прочь из коридора, совсем в другую сторону. Она сникла. Взрослый и уверенный мужчина, он мог себе позволить обращаться с ней, как с неразумной школьницей. Сопротивляться не было смысла, скоро этот позор закончится, она останется одна. Надо немного потерпеть. Да и кто она ему такая, чтобы продолжать устраивать сцены? Он забудет о ней уже завтра. А она о нем будет вспоминать всю оставшуюся жизнь, как о своем первом сокрушительном поражении, потому что совершенно не понимает, как себя вести в его присутствии. Что бы она ни сделала, что бы ни сказала – все это выглядело жалким и незначительным по сравнению с его ледяным равнодушием. Это было все равно, что общаться с бесчувственной стеной. Если в ее дальнейшей жизни будут постоянно встречаться такие типы, она не сможет с ними разговаривать до тех пор, пока сама не станет такой же отрешенно бесстрастной. Впрочем, до этого далеко. Выбраться бы из-под обломков сегодняшнего дня.
В фойе больницы он усадил ее на шаткий стул возле окна с фикусом, сам подошел к аптечному киоску, сделал заказ. Пока он отсутствовал, Надя разглядывала фикус, удивляясь, почему у него такие яркие глянцевые листья. Наверное, местная уборщица любила фикус больше, чем чистоту – полы были грязными. Ее отвлек равнодушный голос «аристократа».
– Покажите ободранный локоть.
Надя посмотрела на него с недоверием.
– Зачем?
Вздохнув с едва заметным раздражением, он терпеливо разъяснил:
– Обработать рану.
– Так заживет…
– Не заживет, – он взял ее за локоть и аккуратно развернул руку ссадиной к себе.
Надя отвернулась – невыносимо было видеть его совсем рядом, чувствовать его свежий мужской запах. У него оказались теплые, мягкие, большие ладони. Он прикасался к ее коже осторожно, но уверенно, и промывал перекисью рану так же заботливо, как отец в далеком детстве, когда она разбивала себе колени. Девушка замерла и почти перестала дышать, пока рана не была заклеена лейкопластырем. Он снова взял ее за руку, мягко поднял со стула, словно она была уже не в состоянии что-либо сделать самостоятельно, повел к выходу. Надя почувствовала себя разбитой, ей хотелось только одного – лечь, свернуться калачиком под одеялом, закрыть глаза и ни о чем больше не думать.
В машине, прежде чем повернуть ключ зажигания, он неожиданно близко придвинулся к ней всем телом и, вытянув из гнезда ремень безопасности, пристегнул ее к креслу. В какой-то неуловимый момент Надежда, не удержавшись, встретилась с ним взглядом. Его темно-серые глаза с густыми короткими светлыми ресницами ее внезапно обожгли – словно он своим взглядом на мгновенье проник в самое сердце и засел там раскаленным угольком, мешая дышать. Этого еще не хватало! Да что с ней? Зачем она рассматривает его глаза?
Резко отвернувшись, Надя насупилась. Они ехали долго, через весь город, забитый автомобильными пробками. Водитель включил радио. Реклама звучала вперемешку с музыкой, но рекламы было больше. Между треками и рекламой дикторы кричали, смеялись, отпускали плоские шутки в прямом эфире. Надя пыталась понять, о чем они говорили, и тут же забывала услышанное. Его случайный взгляд застал ее врасплох. Зачем он на нее так внимательно смотрел? Чтобы окончательно убедиться в том, что она растеряна и напугана? Нет никакого сомнения – этот франт с обложки модного журнала теперь долго будет смеяться над ней и представит случай на «зебре» своим друзьям, как милый анекдот, выставив ее полной дурой.
Машина остановилась. Он помог ей спуститься с подножки, зачем-то дошел за ней до входа в общежитие, вручил пакет.
– Вот, возьмите.
– Что это?
– Телефон. Пока вас обследовали в рентген кабинете, я купил. Рядом магазин. Сим-карту вставил, но телефон не включал, сами разберетесь.
– Но…
– Послушайте, Надежда Васильевна, – он сказал это спокойно, но так же твердо, как во время аварии про выдуманную жену, – я уже понял, что вы девушка гордая и независимая. Но для студентки из провинции потеря телефона почти катастрофа. Вы живете в общежитии. Лишнего дохода у вас нет. Я действительно был виноват. Так что давайте закончим этот бесполезный спор и не будем друг другу портить нервы. Если вы захотите подать на меня в суд, подавайте, я выплачу вам любую компенсацию, – на слове «любую» он сделал акцент.
Его правильные, четкие, логичные слова о «любой» компенсации окончательно взбесили Надю, ей нестерпимо захотелось нахамить. И глаза! Такие замечательные глаза не могли принадлежать этому самодовольному типу, они должны были быть наглыми, порочными, скользкими – да какими угодно! В машине ей наверняка что-то померещилось, она наверняка придумала этот внимательный изучающий взгляд, ошалев от внезапно навалившейся беды.
Девушка резко повернулась к нему, едва не наступив на носки вычищенных до блеска туфель, и, чуть подавшись вперед, с вызовом произнесла:
– А вам не кажется, что вы слишком самоуверенны? К счастью, мы с вами никогда больше не встретимся. Поэтому знайте: я беру ваш подарок в силу крайней необходимости. В провинции, как вы правильно заметили, с деньгами туго. Мне действительно не на что купить телефон. Надо срочно звонить родителям, они там с ума сходят. Но чувства благодарности к вам я не испытываю.
– Я понял, Надежда Васильевна.
Он ответил предельно серьезно, будто она только что сообщила ему новый курс валюты. Идиот! Тихо, но достаточно отчетливо обозвав его индюком ряженым, Надя с силой хлопнула дверью и побрела на четвертый этаж. К ее облегчению, соседки в комнате не было. В испачканной одежде она плюхнулась на кровать и открыла пакет. В нем оказался белый сенсорный телефон в картонной коробке, к нему прилагались такие же белые наушники – просто мечта! И конверт. В конверте – чек за телефон на приличную сумму, бланк гарантии с печатью магазина, десять тысяч наличными – немыслимое богатство! – и записка на рецептурном бланке: «Если будут проблемы, позвоните. Всегда готов помочь. Сергей Неволин». Возле подписи – цифры телефонного номера. И еще в пакете лежали два невероятно огромных яблока с багряно-красными боками – донельзя аппетитные, тяжелые, необыкновенно сочные на вид, с твердой блестящей кожурой.
Это было выше Надиных сил! В первое мгновенье захотелось разбить телефон о стену, а деньги с яблоками вышвырнуть за окно! Но она сдержалась и, не отрывая глаз от телефона, задумалась. В конце концов, она сама во всем была виновата. Этот незнакомый ей Сергей Неволин помогал, как умел, при этом не читал нравоучений, не угрожал за то, что она помяла бампер его драгоценной машины! Наверное, другой на его месте потребовал бы возместить ущерб – свидетелей ее вины было предостаточно.
Эти мысли ее отрезвили.
Надежде вдруг стало до такой степени стыдно за свое поведение, что спина и ладони вспотели. Она почувствовала, как загорелось лицо, прижала руки к пылающим щекам. Любая старшеклассница из богом забытого Цюрупинска постаралась бы использовать ситуацию в самом выгодном свете – это была, на самом деле, великолепная возможность завести первое полезное знакомство, которое помогло бы в чужом городе! Она же, вопреки здравому смыслу, опрометчиво упустила эту возможность, зачем-то гадко оскорбила незнакомого человека вместо благодарности. Она же о нем совсем ничего не знает!
Нет, худшего дня в ее жизни еще не было! И это в первый месяц учебы!
Мстительно порвав записку на клочки и вышвырнув ее в форточку, Надя разревелась. Она рыдала, грызла плотные сладкие яблоки и искренне сожалела о том, что невозможно вернуть этот день обратно. Мама была права: нельзя было отпускать ее одну в большой город, она не способна быть самостоятельной. Предел Надиных возможностей – должность заместителя директора по хозяйственной части на консервном заводе – считать пустую тару, ругаться с грузчиками и отмечать трудодни рабочим.
Сергей приехал домой, когда солнце начало заваливаться раскаленным оранжевым боком за горизонт. В комнатах было чисто и сумеречно. Бесцельно побродив по нижнему этажу, он поднялся в мансарду и зачем-то прямо в костюме, что было нарушением всех правил, завалился на кожаный диван. Наверное, надо было снять стресс, расслабиться, но Сергей обессиленно лежал, глядя в мансардное окно с замкнутым в нем темнеющим небом, и не двигался. Было невыносимо лень вставать, спускаться вниз, откупоривать бутылку. Пить также было лень.
В мыслях занозой сидела колючая, как еж, зареванная девчонка, сбитая им на переходе. С ней невозможно было договориться, на все вопросы она отвечала отрицательно. Но его поразило другое – несмотря на явную враждебность, она была податлива, как доверчивый ребенок, и послушно шла за ним, едва он брал ее за локоть, словно эти прикосновения ее успокаивали. Сергей подумал, что слишком часто за эти два часа трогал ее, и поморщился – это было ему несвойственно. А яблоки зачем? Что за безотчетный порыв? Пожалел девчонку? Но это была явная глупость! Если уж захотел подкормить – уж больно она показалась ему замученной, – так надо было купить какие-нибудь зеленые, простые, а не эти – тяжелые, яркие, наполненные жизненной силой. Мысль о яблоках его почему-то смутила, сердце забилось чуть сильнее, на душе сделалось совсем скверно.
Он так и не понял, какой была эта незнакомая ему Надя Головенко. Порывистая? Упрямая? Непосредственная? Предельно обиженная? Наверное, все вместе. А вот внешность ее не запомнилась. К тому же, она была или очень глупа – не сообразила, что его можно было легко использовать, потребовав денег, или действительно слишком горда, что никак не вязалось с ее явной наивностью. Да и откуда у жительницы затерянного в степях городка гордость? Впрочем, он оставил ей свой номер телефона. Нет никаких сомнений, что утром, посоветовавшись с родителями или подружками, она скромно постучится в его кабинет и предъявит немаленький счет. По-другому просто не бывает.
Чтобы отвлечься, он заставил себя подняться, принять душ, выпить кофе и засесть за статью для коммерческого журнала. Он писал ее до поздней ночи, мастерски бравируя сложными медицинскими терминами, словно пытался отомстить издателю сложным текстом. А потом, укрывшись шерстяным пледом, уснул в кабинете на диване. Не хотелось спускаться в спальню, где ждала необъятная пустая кровать в раздражающем спальном комфорте. И тишина, в которой наверняка навалится тревога, и будет грызть до рассвета.
На следующее утро, когда он, приехав в клинику, приготовился к самому худшему, позвонили из министерства и сообщили, что после получения официального заключения независимой медэкспертизы жалоба была отклонена, в прокуратуре дело о смерти пациента закрыли. Он не удивился и не обрадовался – после случая на пешеходном переходе уже ничто не могло поколебать его мрачное душевное состояние. Весь день, то и дело доставая из кармана брюк мобильный телефон, он поглядывал в окошко, ожидая появления отметки о пропущенном звонке, но Надя Головенко ему так и не позвонила.
Наступил ноябрь. Надин восторг по поводу удачного поступления в университет растаял, как утренний туман при свете набирающего силу дня. Теория была мало понятной, преподаватели придирались по любому поводу, город оказался равнодушным, грязным и безмерно суетливым, похожим на бестолковый муравейник. Но, несмотря на все эти сложности, она втянулась в его стремительный темп и научилась жить с той же скоростью, что окружавшие ее люди – торопилась, успевала, не выбивалась из ритма. В этой бесконечной сутолоке дни стали похожими, однообразно рутинными и слились в один непрерывный поток, включив отсчет ее будущей карьеры. Каждый прожитый день – маленькая ступенька в будущее. Каждые выходные – легкая передышка перед новым рывком. Главное – не потерять темп, как можно лучше подготовиться к сессии, заработать стипендию. Недели сольются в полугодия, пять долгих лет выстроятся пирамидой, на вершине которой окажутся новые фантастические возможности. И все будет зависеть только от нее – маленькой и пока такой неуверенной в себе провинциалки. Но ничего, это пройдет, она научится быть самодостаточной. Обязательно!
Но не все было так спокойно в этой новой жизни, как хотелось бы – отношения с однокурсницами у Нади не сложились с первого дня. Она была приезжей льготницей, а таких местные не жаловали. Несколько раз ей вслед звучало обидное слово «лимитчица». Надежда растерянно оглядывалась, но видела только смеющиеся лица хорошо одетых, довольных жизнью городских студенток. В ее группе, кроме самой Нади, приезжих было немного, всего пять человек. Между собой они не общались и гордо держались в стороне, будто стеснялись своих поселков, в которые с завидным упорством уезжали на выходные под родительское крыло, возвращаясь к понедельнику сытыми и довольными, с полными сумками добра. У Нади сложилось ощущение, что все они невыносимо скучали по дому, но пожаловаться на эту тоску не решались даже друг другу, опасаясь выглядеть слабыми. По умолчанию именно они были первыми кандидатами на отчисление в случае плохой успеваемости – никаких бонусов преподаватели от нищих провинциалок не ожидали.
Наде ехать было некуда. Она единственная приехала с материка – слишком далеко и долго добираться. Свою первую поездку домой она планировала только на Новый Год. Это обстоятельство сделало ее в группе «паршивой овцой», одинокой и беззащитной, несмотря на тщетные усилия выглядеть независимой.
Старостой группы была назначена Виктория Лагодина, высокая манерная девица с пышными волосами цвета меди, контрастным татуажем бровей и губ и бриллиантами в ушах и на пальцах. Она была в отличных отношениях с деканом, приезжала на «лексусе» персикового цвета, парковалась на преподавательской стоянке, учебой не озадачивалась. При встрече с ней доценты и профессора подобострастно улыбались, справлялись о делах ее отца – он был спонсором факультета. Ему они обязательно передавали поклон.
Первая стычка с Лагодиной, как и происшествие на пешеходном переходе, Наде тоже запомнилась надолго, оставив в душе саднящую царапину, от которой избавиться было невозможно – только продолжать жить и постоянно помнить, кто она и кто они, набираясь решимости идти вперед не оглядываться, когда наступит ее звездный час.
В тот день Надя сидела за столом, внимательно читала учебник и не заметила, как рядом оказалась староста.
– Здрасте-здрасте, а кто тут у нас? – пропела она нарочито слащавым голосом. – Откуда ты, прелестное дитя и как тебя зовут? До меня дошли слухи, что ты даже не с нашего благословенного Крыма.
Группа затихла, все повернули головы в их сторону. Тон старосты был демонстративно издевательским, внутри у Нади похолодело. Она панически боялась эту наглую девицу и с ужасом ожидала, когда наступит ее черед. Но до этого момента Лагодина наблюдала за ней издалека, и Надя почти расслабилась. Выходит, напрасно.
– Я Надя. Из Херсонской области, город Цюрупинск, – Надежда произнесла это тихо, одними губами.
Староста громко расхохоталась, с удовольствием обнажив великолепные зубы.
– Знакомьтесь, народ, у нас теперь есть собственная девочка Гадя из Голопуповки, поздравим ее, – она громко захлопала в ладоши, группа подхватила аплодисменты. – Так как называется твой город, я не расслышала?
Надя подняла покрасневшее лицо вверх и громко, по слогам произнесла:
– Цю-ру-пинск. Может, плакат нарисовать? Читать умеешь?
Она сама ошалела от собственной наглости, в группе наступила мертвая тишина. Но у Лагодиной, видимо, в тот день было игривое настроение, ее Надин отпор никак не задел. Снисходительно улыбнувшись, она облокотилась на ее стол и направила в лицо пальчик с идеальным маникюром.
– Значит так, Попелюшка, чтобы мел на доске перед каждой парой был в наличии. Это теперь твоя святая обязанность, – и, безмерно довольная собой, отбыла на галерку.
С тех пор Надино место в группе определилось четко, она стала Гадей и Попелюшкой, несчастной одинокой Золушкой среди нарядных веселых девиц. И, хотя ее никто так не называл в лицо, она отлично ощущала образовавшуюся вокруг пустоту. Впрочем, это оказалось не так уж и плохо. Никто не мешал ей заниматься, никто не отвлекал сплетнями. Свои новые обязанности по добыче мела из деканата Надя исполняла ответственно, чувствуя спиной презрительные взгляды однокурсниц, когда выкладывала белые брусочки на доску. Староста к ней пока особенно не цеплялась – так, могла толкнуть плечом в коридоре или как бы нечаянно сбросить лежащие на краю стола учебники на пол. Но это были мелочи. Надежда часто думала, что на месте Виктории Лагодиной она вообще не ходила бы на занятия, но той, видимо, было скучно. Свободно посещая лекции, она развлекалась, открыто издеваясь над своими жертвами.
Парней в группе было всего трое. Один – тучный «ботаник» в очках – никого не замечал, постоянно жевал бутерброды, играл в игрушки на своем телефоне. Учеба его не интересовала, насмешки не задевали. Зачем он поступил именно на этот факультет, было непонятно. Двое других – уверенные в себе, избалованные вниманием красавцы, редко приезжали на занятия, были дерзки, независимы и, как было слышно из обрывков разговоров в группе, «тусили» с девицами из свиты старосты. Лагодина, словно высочайшая особа голубых кровей, снисходительно приняла их в свой круг, не мешая развлекаться с подружками.
Довольно скоро Надя, чтобы не находиться в полном одиночестве, познакомилась с одной из городских «серых мышек», которую в группе пренебрежительно называли Лиличкой – ходила с ней в столовую, садилась рядом на парах. Это было до невозможности тоскливо, но так, по крайней мере, у нее оказалась хоть какая-то компания. Некрасивая, с подростковыми прыщами, в больших очках, восемнадцатилетняя Лиличка была по уши влюблена в одного из «мачо», как их называла про себя Надя, и каждую свободную минуту ныла и страдала, жалуясь подруге на отсутствие взаимности с его стороны. Когда заканчивались занятия, Надя пряталась от нее в библиотеке или сбегала в Воронцовский парк. Там она бродила по дальним заброшенным аллеям, пока на город не надвигались густые вечерние сумерки. К этому времени она, уставшая и замерзшая, выбиралась к дороге и отправлялась в общежитие, в свою холодную комнату, чтобы, закрыв уши наушниками с любимой музыкой, снова писать конспекты, пока глаза не начинали слипаться от усталости. А перед сном открывала блокнотик и жирным крестиком перечеркивала дату прошедшего дня, с наслаждением думая о том, что этот сложный день закончился.
О том, что ее ждет завтра, она старалась не думать.
