скачать книгу бесплатно
И не успел Жорж проглотить себя целиком, а железная поэтесса подавиться персиком при виде своей каратной серёжки на ухе Жоржа (как вы понимаете, он обнаружил свою задрипанную из рода бижутерий серёжку на её ухе), как во всё это приглядное дело вмешался друг, товарищ и компаньон Жоржа – Робертино, который, как верный товарищ, не может оставить Жоржа надолго одного. Ну и говорить нечего, что Робертино с первого взгляда сразу же заприметил, что тут что-то не так. Ну, а стоило ему бросить второй взгляд, то ему стало всё ясно, почему вчера Жорж так долго не отвечал на телефон.
– Вот значит как. Опять за старое берёшься! – Завопил Робертино, чей мир перевернулся от такого неприкрытого вероломства Жоржа. И, конечно, Робертино, имел своё право требовать ответа от Жоржа, на которого он потратил столько эсэмэсок, но к своей неосторожности, на которую он, впрочем, в таком состоянии был не готов, его словесная двусмысленность, скользящая в его словах, не прошла мимо ушей железной поэтессы, очень бережно относящейся ко всякому упоминанию её с хвостиком возраста.
«Да мне ещё и пятидесяти нет! – не слегка приврав себе, до глубины своих подтяжек на лице возмутилась железная поэтесса. – И как смеет этот прыщ называть меня старой».
– Да как ты смеешь! – Сквозь посыпавшиеся изо рта кусочки недоеденного персика, подскочив с места, заорала на Робертино железная поэтесса. Что, может быть и страшно с виду, но пока что не столь ощутимо для Робертино, принявшегося игнорировать железную поэтессу, но не игнорировать провинившегося Жоржа, замеченного в таком очень странном злодеянии.
– Я не пойму, что ты нашёл в этой лупоглазой корове? – Робертино очень аргументировано крыл Жоржа. Правда, почему-то от его слов становилось хуже поэтессе, которая начала зримо наливаться багряными красками и прыскать однозначно ядовитой слюной, раз она, попав на лысину возлежавшего в салате ещё одного продюсера, заставила его одёрнуться и пасть под стол.
– Я смотрю, ты быстро нахватался от неё маразма, раз только мычишь в ответ. – Неимоверная дерзость слов Робертино, приводит к классическому спазму в душе поэтессы, который начинает своё самовыражение через её икоту, с которой она и обрушивается на вокруг сидящих продюсеров, мало что соображающих не только от выпитого, но и от происходящего. Им всем одновременно кажется, что ад разверзся и из его глубин вырвалось ехидное подобие дьявола, которое не только безбожно и противно выглядит, но используя свои странные заговоры, пытается их подловить на сделке, после которой им придётся за свои кровные продюсировать и продвигать на сцену старое-новое лицо этой старлетки.
– Да ни за что! – Твёрдо и одновременно за себя решили продюсеры и, опрокинув в себя штрафную, потеряли связь с новой реальностью и отправились уже каждый в свою преисподнюю, где их ждали их шлягеры и замызганный пол под этим столом.
– Ладно, пошли. – Подытожила своё любопытство Мара, которая не видела для себя особых перспектив на этой ниве искусства. «Потреплют нервы друг другу. Поднимут свои рейтинги и с новым наплывом чувств по жизни дальше. – Мара знает, что есть кто».
– Пошли. – Соглашается Ростик, завидев у центральной сцены, которую окружали танцующие пары, ещё одно скопление людей, которые таким своим сосредоточением, не смотря на всю стоящую вокруг звуковую и танцевальную иллюминацию, определённо пытались завоевать внимание у окружающих. Что у них, в общем-то, получилось и Ростик с Марой направили свой шаг в их сторону.
– Странно. – Что только и смог вымолвить Ростик, заметив такое демонстративное игнорирование танцующим народом того, что вызвало этот местечковый переполох, где своё центральное лежачее на полу место занимал дородного вида господин. Ну а если уж тебе приспичило улечься на центральное место, как, например, в этом ресторанном зале, то, пожалуй, у тебя есть на то свои очень веские, без возможности отложить на потом, причины. На что однозначно указывали все внешние составляющие этого господина: его перекошенное и раскрасневшееся от внутренних волнений лицо, улёгшемся рядом с коленями какой-то возрастной дамы, сбивчивое переходящее на свист дыхание, ну и опасное для мимо проходящих зевак, подёргивание его ногой.
Но если к удивлению Алекса, танцевальные пары и отдельные сами с собой танцующие не трезвые субъекты, которые может быть в свете ресторанной иллюминации и громкой музыки, просто оказались не в курсе или наоборот в курсе всего, в том числе и того, что дело рук утопающего, дело рук самого утопающего или соответствующих служб, не испытывали желания прийти на помощь этому субъекту лёжки, то суетившаяся над ним пара знакомых лиц, однозначно была совершенно не в курсе таких правил.
Так одно знакомое для Ростика лицо, под именем Тишины, усевшись сверху на этого дородного типа, судя по его, как нарисовано в методичке по оказанию первой помощи, движениям, пытался оказать тому какую-то свою помощь, а может быть даже сделать искусственный массаж сердца. На что этот дородный тип, однозначно обладая неуживчивым и явно халявным характером, вёл себя возмутительно импульсивно и не спеша перейти на дыхательное самообеспечение, испытывал Тишину на его терпение.
Но Тишина, в отличие от многих холериков, был очень большим пессимистом на счёт таких лежащих тихонь, решивших во всю попритворяться людьми, отдавшими свои коньки (и это осенью, перед самым конькобежным сезоном). Так что Тишина, умея слышать, и значит, видеть, определённо узрел в этой, пока что бездыханности, желание помотать нервы своей сидящей у его головы благоверной и к тому же дать возможность проявить ему свою дыхалку, ну и заодно, своё не равнодушие к ближнему своему.
Но если Тишина был вовсю занят и не мог отвлечься от насущных дел, то сидящая рядом с ним и значит дородным типом Комаша, у которой в руке находился пульс этого дородного господина, вполне могла себе позволить посмотреть по сторонам и увидеть подошедших Ростика и Мару. Что она и сделала и, увидев такую близость между ними, чуть было не уронила руку и заодно пульс этого и так слабо пульсирующего господина.
И хотя, как могло показаться, а так определенно могло показаться, тогда, как с точностью, теперь уже было невозможно удостовериться (чему даже не поможет перелистывание текстовых страниц назад) в том, что это то самое событие, которое было и даже произошло в то или иное время. Из чего следует логический вывод, что утверждение «кажется», наиболее отвечает реальности и очевидности, нежели что-либо иное, позиционирующее себя за факт произошедшего. Который в свете представленных на рассмотрение реалий, сам по себе ещё не понятно, что за факт. Что всё вместе говорит о том, что ….Что из всего сказанного, ничего совершенно не понятно, а понятно лишь то, что кто-то, всеми этими заговорами хочет навести на наше здравомыслие порчу и, поставив на запасной путь, завести в тупик.
Ну а дело в том, что время, видимо и на этот раз решило сыграть в свою игру, как с вами (посчитайте, сколько времени было потрачено на чтение предыдущего абзаца), так и с Ростиком, изменив его восприятие себя (времени). Где на этом примере с Тишиной, Ростик и мог впасть в свою временную прострацию. А ведь Ростик, если кто ещё помнит, то уже прилично давно расстался с Тишиной, который проследовав вслед за Комашей, наверное, за это его время отлучки, уже смог бы поднять с десяток таких дородных типов. Ну а ежели у кого-то возникнет математическая придирчивость и любовь к фактам, и он поинтересуется с точностью до минуты и голов бездыханных типов, которые могут быть оживлены Тишиной, то навскидку заявлю, что на это было потрачено, кажется…И вот тут-то, я понимаю, что любая точность, всегда опирается на эту «кажется» основу. Которая, как нам даже не кажется, но всегда существует при любом счёте.
Так что Ростик, вполне закономерно мог удивляться тому, что Тишина до сих пор находится здесь, когда по его расчётам он должен был бы находиться уже там. Но Ростик, неожиданно для уже собравшегося посмеяться времени, не морщит свой лоб над этим не сопоставимым по времени и со временем вопросом, а лишь внимательно наблюдает за Тишиной. Ну а тому, судя по всему этого лишнего внимания только и надо было. И Тишина, сделав последний глубокий вдох в себя, еле сдерживая свои губы, чтобы они не выпустили так нужную воздушную смесь для этого бездыханного господина, прикладывается к нему и как видит Ростик, вдыхает жизнь в этого человека. Который вдруг начинает резко дёргаться (и не только своей импульсивной ногой) и, оттолкнув наклонившегося к нему Тишину, с выдохом подскакивает с лежачего в сидячее положение. Затем, он полный непонимания и смятения, безумно разбрасывается этими своими взглядами по сторонам и сначала, обнаружив напротив себя незнакомые лица Тишины и Комаши, не узнаёт их, что было само разумеющимся, после чего повернув своё лицо в сторону возрастной дамы, в которой он узнаёт, правда, по его последующему заявлению, не то, что должен был бы узнать.
– У!! Мегера. Ждёшь, не дождёшься, когда можно будет меня прибрать к себе. – Обрушил свою ярость на супругу сей не просто дородный, а язвительный господин. А ведь дородный господин, скорей всего, краем глаза сумел заглянуть в дьявольские чертоги, где он и узрел то, что ему было ещё рано видеть. После чего он, обретя дар видеть всякую чертовщину и бесовщину, тут же её увидел в своей благоверной и, невзирая на лица, принялся срывать маски благочестия, под которыми скрывалась вся эта бесовская нечисть.
– Знаю я эту вашу семейку, это ваше дьявольское отродье, готовое на всё лишь бы уморить меня. – Дородный господин, не стесняясь, в обличительных фактах и самоутверждениях продолжает наносить непоправимый ущерб этой шпионской сети, во главе которой стояла его Мегера.
– Но Гриша…– Мегера пытается образумить своего Гришу, который уже вошёл в раж и как кто его знает, то его в таком куражном случае не остановить и только смерть может разлучить его с тем, что он принципиально решил сделать.
– Заткнись. – Обрывает её на полуслове взбеленившийся Гриша и, состроив композицию из трёх пальцев, сунув ей под её нос, сверкая глазами, орёт:
– А вот это ты видела (право странный вопрос) И если хочешь знать, я из принципа не сдохну. И только Вера…– В спазме сжимаются губы Гриши, заставляя его заткнуться и оставить эту недосказанность на суд имеющих уши.
Но на этот раз Гриша не сможет услышать и даже увидеть то, что ему ответила или не ответила его Мегера, когда уже словесный вдох ему в ухо Тишиной: «Тихо», отправляет его, пока что в его бессознание, обратно на пол, на лопатки. После чего, как мановению его падения, появляются, судя по форменной одежде, люди отвечающие за такого рода события. Которые очень быстро, для того чтобы это событие не стало для других видимым событием, погружают этого господина на носилки и в сопровождении его благоверной мегеры, оставляют за собой пустоту зала. Ну а танцевальный зал, как и природа, да даже не как, а категоричнее чем она, не терпит пустоты, что на глазах оставшихся присутствий, начало и восполнятся забредшими сюда танцорами.
И хотя все эти не слишком обыденные события, со звуковой экспрессией дородного господина, кого угодно не оставят равнодушным, то Ростик, отчего-то только выборочно остался при своём неравнодушии, вдумчиво размышляя над одной пустяковой мыслью, зачем-то засевшей в его голове.
«А ведь этому, да и любому другому лежащему без сознания человеку, скорей всего, для его дыхания или приведения себя в себя, не нужно было поступление кислорода. Ведь любой вдох, даже если он служит лишь для временного захвата в себя порции воздуха, чего бы себе не представлял человек и не думал, независимо от его желаний, окисливает кислород и образует малонасыщенную им воздушную смесь. А её, скорей всего, с трудом хватит для дыхания даже для активно дышащего человека. То о чём может идти речь, когда так нуждается дыхательном кислороде этот лежащий в бессознании человек. И выходит, что ему для продолжения жизни, не кислород нужен. А тогда, что?» – потерялся в себе Ростик.
«Ты знаешь. – Сквозь музыкальный шум, до ушей Ростика эхом донеслись эти два слова». На что Ростик никак не среагировал, посчитав, что сам фигурально с усами и не нуждается в подсказках.
«Выходит, что для человека находящегося на грани двух миров, для принятия своего, буквально жизненно важного решения, надо лишь знать одно, что кто-то, даже самый незнакомый для него человек, несмотря на свою не толерантность, не отведёт свои губы и вдохнёт в него частичку своей души». – Сделал для себя свой вывод Ростик и посмотрел на глядящего на него Тишину.
– Бывает. – Заметив внимающий ему взгляд Ростика, покачав плечами, прокомментировал ситуацию Тишина.
«Не верь ему. Он тебя обманывает». – Кто-то опять вложил свои слова в голову Ростика, который на этот раз поймав себя совсем на другой, не похожей мысли, пришёл к выводу, что, пожалуй, это не похоже на него, и что нужно непременно узнать, кто таким телепортационным способом смущает его и соблазняет. Для чего Ростик и начинает вертеть своей головой в разные стороны, пытаясь обнаружить этого шутника.
– Ну что, увидел что-нибудь знаковое для себя? – спросил Ростика Тишина, заметив его такое головоустройство. На что Ростик ещё разок бросив в сторону свой пронзительный взгляд и не найдя подходящую под такую шутку кандидатуру, вернувшись к Тишине, ответил:
– Пока что нет.
– Ну а раз ты не выражаешь категоричности, то это внушает оптимизм. – Ухмыльнулся в ответ Тишина. После чего Тишина внимательно смотрит на Мару и не найдя в ней к чему бы можно было придраться, решает придраться к тому, чего у неё нет.
– А что, Точь не счёл нужным быть сегодня несколько больше, чем обычно любопытным? – Задался вопросом Тишина.
– Что, соскучился? – К всеобщей неожиданности, из-за спины Тишины звучит голос Точа, который усмехаясь, смотрит на Тишину, которому, конечно, возразить нечего и они, посмотрев на друг друга, без лишних слов вооружившись направлением, выдвигаются на выход в вестибюль. Что, наверное, было бы только желание, не очень сложно сделать, если конечно, у кого-то ещё, не присутствует обратное желание, с коим он и преградил путь Тишине.
– Не слишком ли мы спешим. – Вставший на пути Тишины Элитарий (раз он решил занять в нашем повествовании столь видное место, то пора бы его как-то обозначить. Пусть будет Серж) за именем и имением де Серж, определённо ревнующий к тем, кто быстрее, чем он передвигается по миру и по жизни, естественно не мог спросить за это, всякого решившего обогнать его на этом пути.
– Это вопрос или констатация факта? – Ответ Тишины определённо не замалчивал его осведомлённость на счёт много о себе думающего Сержа, который, не смотря на то, что был полностью согласен с данностью сквозящей в словах Тишины, даже очень ожидал такого ответа. И для которого у него уже было всё приготовлено, как замысловатые или лучше сказать, замызганные слова, а также несколько случайно вблизи шатающихся крепких ребят, которых хлебом не корми, а дай вступиться за правое дело.
– Ты, я смотрю, большой умник и, наверное, уже всё просчитал и даже без наверное, знаешь, что тебя подследственно ожидает? – Ухмыльнулся в ответ Серж.
– Я поражаюсь твоей проницательности. – Усмехнулся в ответ Тишина.
– Ну, так что тогда. Будем стоять или же пройдём. – Улыбка на лице Сержа уже не знает границ и заглатывает Сержа целиком.
– Я, конечно, мог бы спросить тебя, а чего я там не видел. На что ты, конечно, пообещаешь мне многое, из чего, как потом выясниться, почти всё не соответствует твоим представлениям о предложенном тобою видении. Так что, я, пожалуй, не буду питать больших и даже малых иллюзий на счёт тебя и тех недалёких парней, которые, ни пространственно, ни умственно, не могут быть далёкими, потому что находятся рядом с тобой и уже из этого вытекает второе их умственное качество. – Тишина, судя по всему, а лучше по виду поражённого в уме Сержа, заговорил того до состояния мало соображающей неразговорчивости, с которой он и взирал на Тишину.
– Ждите меня на стоянке. – Тишина отдал команду своим спутникам и, выдвинувшись вперёд, заставил Сержа догонять его.
– Что стоим. Пошли. – Теперь уже Точь взял бразды первенства и, скомандовав, выдвинулся по направлению стоянки. И хотя команды Точа, по всей видимости, не обсуждаются, тем не менее, Ростик имел на этот счёт своё мнение и он даже очень хотел пообсуждать, чем он тут же и занялся, следуя за ним по пятам и очень возбуждённо, правда про себя, пытался убедить того развернуться и пойти на выручку Тишине, или хотя бы посмотреть, как он там.
Ну а когда ты столь внутренне занят собой (ведь тебе приходится говорить за двоих и искать доказуемую аргументацию, тоже с двух сторон), то естественно у тебя нет совершенно времени для того обращать своё внимание на окружающих людей, чьи ноги, там и там, могут или стоят у тебя на пути. Ну и конечно, вас, а скорее не вас, не минует такое событие, как вами думается – случайность, но как не вами считается – не случайность, когда вы, находясь в таком независимом от окружающего состоянии, отдавливаете ноги вставшим на вашем пути мало расторопным прохожим или как истукан стоящему, какому-нибудь Аморалису.
«А нечего глазеть по сторонам, когда тут такое движение» – Очень логичен в своей контраргументации Ростик, вдавив очередную ногу, чей хозяин отчего-то оказался столь недоволен, раз перешёл на иностранный язык и пытается докричаться до Ростика, обзывая его различными непонятными словами. А какой смысл использовать все эти иностранные слова, если тебя не понимают. И получается, что все эти злоупотребления носят не информационный характер и, не смотря на свой негатив, определённо несут в себе релаксационное свойство, которое смягчает нервы, которые за сегодня, уже который раз расшатываются у позеленевшего от злости Аморалиса.
– Да это фак, какой-то! – взвизгнул Аморалис и чуть не упал в уныние, потрясённый такой бесцеремонностью Ростика, наступившему ему на ногу. А ведь Аморалис весь вечер пребывал в расстройстве чувств, после того, как почувствовал тяжесть на левой ноге, а когда посмотрел на неё, то и вовсе испытал душевную боль при виде такой демонстративной, чьей-то неизвестной выходки, оставившей свой грязный след на его ноге. И конечно же, Аморалис, не смог сдержаться и в первый раз за вечер, вслух, (про себя он без этих злоупотреблений не мог дать должную оценку окружающему его миру) обратился за помощью к фак-там, которых, как все поняли, у него достаточно для того чтобы закрыть кому рот, перекрыть тому кислород, ну и тому подобное.
– Что-что, а в фактуре Аморалису не откажешь. – Внимая Аморалису, удовлетворённо покачивал головой фотокорреспондент газеты «А и факт» Орех.
– И не говори, умеют они одним словом зааргументировать себя. – Поддакнул Ореху носитель его штативов и объективов Грецки.
– А я тебе, что всегда говорил. Всегда отталкивайся от фактов, а уж к ним всё остальное приложиться. – Орех не может не дать воли своему наставническому характеру, любящему всех поучать и наставлять на путь истинный.
– Тогда может ещё разочек, незаметно фактнём его. – С хитринкой в глазах, спросил Грецки Ореха.
– И не разочек. – Подмигнул ему Орех, решивший на сегодняшний вечер взять выходной и стать частным папарацци, у которого до всего есть дело и в особенности до тех дел, которые если он попадётся, могут в ответ очень бурно его отфактиризовать.
Но пока его решение домысливалось, Аморалис потрясённый увиденным, не смог сдержаться и, побросав все притянутые к нему руки, уже было рванул на выход в поиске своего менеджера, о чей зад можно было не раз вытереть носок своего ботинка, как был перехвачен своим личным актёрским агентом. Ну а актёрский агент, это не то что какой-нибудь агент из Ми-6, который всё больше полагается на рекламу своих способностей в кино и на технические штучки спрятанные в каких-нибудь, так себе часах. Нет, агент по работе с актёрами, не может полагаться на совершенство этого мира, когда каждый день видит перед собой этого слабака и нытика, который только благодаря его наплевательскому отношению к жизни и само собой в лицо актёру, заставляет того раз за разом перевоплощаться в саму мужественность и желанность для всякой, даже мало романтически настроенной дамы. После чего актёра ждёт успех, ну а агента солидная процентовка.
Но и в этом, на вершине успеха случае, агенту ни на секунду нельзя расслабляться, ведь актёры такой неблагодарный народ, которому только дай роль и он может настолько заиграться, что совершенно забудет, что не он режиссер. Что всякому агенту, честно слово, очень обидно слушать и слышать, и поэтому, для того чтобы таких рецидивных случаев не происходило, каждый агент должен постоянно быть начеку и рядом со своим подопечным, которого он должен постоянно поправлять и делать замечания, указывая на его неприспособленность к жизни и даже актёрству. И главное, что не будь рядом с ним его агента, то грош цена всему его актёрству.
Ну и плюс ко всему, железная хватка, в которую и попал Аморалис (в девичестве или простонародье Антонио), схваченный его агентом Родригесом, на чьём плече, к потрясению ничего не пропускающих женских сердец, и заплакал этот брутальный Аморалис.
«Никто меня не любит. Никому я не нужен. Только ты, Родик, понимаешь меня. Senza di te sono nessuno». –Аморалес на виду у всех залил слезами плечо Родригеса, который хоть и был рад такой признательности; но не на людях же.
– Ну, полно-те. Не стоит так убиваться. Крепись. – Родригес начал приводить в чувство Аморалиса, пощипывая его за бока.
«Он душка. Под таким мужественным телом, я всегда знала, что должно находиться чувствительное сердце. Он мой идеал. Из него неплохо будет верёвки крутить». – Расслабились в ногах, переживающие за Аморалиса и за себя, пустившие слезу поклонницы его таланта.
– Нон комментарий. – Спохватив за шкирку Аморалиса Родригес, пробивая своей рукой дорогу, увёл Аморалиса подальше от любопытных глаз в vip-ложу, чтобы уж там, как следует, пропесочить Аморалиса за его не слишком уверенную актёрскую игру, которая не вызвала ни одного падения с ног поклонниц его таланта.
– Да, без слёз актёр не может состояться, как актёр и я скажу даже больше, что любая брутальность, как раз крепится на слезах всякого экранного героя. И герой никогда не постесняется, и на глазах, ради миллионов своих поклонниц, возьмёт и пустит экранную слезу; и не обязательно при резке лука. После чего поклонницы ещё больше воспылают жалости к своему даже к двухметровому няшке или пушистику, которого они тут же готовы взять под свою защиту. Но не кажется ли тебе Антонио, что ты в последнее время злоупотребляешь моим доверием и слишком часто начал пускать слёзы. – Родригес остановился напротив Аморалиса и серьёзно посмотрел на его, до сих пор всхлипывающую, с потёкшими глазами физиономию.
– А ты это видел. – Аморалис вытягивает вперёд ногу и показывает Родригесу следы грязных неаккуратностей на туфле.
– Я вижу, что ты опять пользуешься контрофактной тушью, раз она стекает с твоих глаз на нос. – Жестоко отвечает Родригес, которого так просто на туфель не возьмёшь, когда перед его лицом стоит, не только потёкшая рожа Аморалиса, а ему видится спонсорское лицо производителя одной стойкой туши, который не дай бог увидит такое отступление Аморалиса от своих контрактных обязательств.
– Я перепутал. – Аморалис пытается отмазаться, но он забыл, с кем имеет дело. И Родригес одной рукой схватив его за нос, пододвинул к себе, где и принялся с помощью плевков ему в лицо и салфеток, смывать всю эту чёрную текучесть. Но видимо это оказалось мало и Родригес, прихватив со стола бутылку воды, плеснул её в лицо собравшемуся было увернуться Аморалису. Да куда там ему увернуться, когда Родригес имеет разряд по вольной борьбе и он, вдарив тому по макушке, остудил его поползновения на самостоятельность, после чего уже спокойно домыл лицо Аморалиса.
– Вот это другое дело. – Отойдя в сторону на пару шагов и убедившись в чистоте лица Аморалиса, сделал свой вывод Родригес.
«Я это запомню». – Покусывая губы, смотря исподлобья на Родригеса, в тысячный раз проверял свою память Аморалес, у которого таким знаменательных событий было уже и не счесть.
– А мне плевать, когда дело касается успеха. А он, как я вижу, находится на грани.– Ответил ему Родригес, определённо умея читать по глазам. – Сегодня они перестали падать при виде тебя, завтра они перестанут с придыханием пришептывать твоё имя, а послезавтра, что? Горбатая гора? – Схватив себя за голову, теперь уже Родригес не может успокоить себя. Но к своей неожиданности, его слова находят совершенно другой отклик у Аморалиса.
– А я, знаешь ли, всегда хотел сыграть альпиниста. – Заявляет Аморалис, роняя Родригеса на диван и заставляя его припасть к бутылке (не минеральной воды), которую он решает допить, а затем с помощью её вправить мозги Аморалису. Но не успевает Родригес приступить к своему коварному плану, как напев Аморалиса: «Если друг оказался вдруг…», – напрочь лишает его ориентации и самообладания, с которым он хватает бутылку и, не дозируя её по рюмкам, из горла, в два глотка выпивает, чем приводит в замешательство Аморалиса и себя в том числе. Ну а в этом независимом от его желаний состоянии, полёт мысли Родригеса, вдруг в одно поступательное в живот мгновение, так высоко вознёсся, что он поначалу даже испугался, что эта запредельность не сможет быть охвачена его разумом.
Но видимо там сверху это учли и, создав предел или некий потолок, тем самым не дали Родригесу вознестись выше, чем он может представить или нужно не представлять. Ну и он уперевшись в этот потолок головой, сначала конечно возмутился этому ограничению, ну а потом сильно вдарив в него, почему-то правда головой, убедился в дальновидности провидения и решив не испытывать больше судьбу, вновь рухнул под стол. Правда, каким-то последним духом, Родригес сумел-таки, если не увидеть, то осознать, что стол бы не единственной веской причиной его падения, и что находящаяся в руках Аморалиса бутылка, посодействовав столу, отправила его в глубины бессознания.
– Как так-то? – Сам не понимая, что сейчас произошло, переводя свой взгляд с поверженного Родригеса на находящуюся бутылку в своих руках, задаётся вопросом вновь потёкший Аморалис.
«Ты всё правильно сделал» – В ушах Аморалиса отдаётся голос незнакомца, который, как он уже и не помнил, каким-то неведомым способом, вручил ему бутылку в руки и убедил!!
– Нет, это не я. –Аморалис уже было захотел заорать о своей невиновности (ведь о ней всегда только в таком, громком ключе заявляют), но потом одумался и тихо сообщил себе об этом. Затем вытер бутылку салфетками, отставил её подальше на стол, наклонился к Родригесу, послушал его и, убедившись в наличии дыхания, решил пока оставить всё как есть, а сам отправился за алиби в танцевальный зал.
Ну а там все только того и ждут, когда Аморалис появится на сцене. Где Аморалис, конечно же, никого не подвёл и выдал такое, что все это надолго запомнили и потом даже вспоминали. Ну а Аморалису только этого и надо. И он, как только получил это алиби, призвал на помощь своего менеджера, с кем ему вдруг нестерпимо захотелось выпить. Ну а стоило им только войти в свою vip-ложу, то к неожиданности Аморалиса и его менеджера, Родригес не подождал их и, нализавшись в одну харю, был достойно наказан небесами, отправивших его под стол.
Из под которого и которого, и из всего этого надуманного и ненадуманного им (Родригесом), его лишь только тогда вытащили, когда Аморалис собрался ехать к себе в гостиницу. Ну а Родригес по рекомендациям Аморалиса, дабы здесь не оставаться, и был вытащен из под стола, специально для этого обученными людьми. Ну а когда они уже продвигались или вернее сказать, Аморалис продвигался, а Родригес был выносим, то Аморалис был вновь атакован своим поклонницами и вынужденный встать в круг, дал возможность фотографам сделать прощальное для его алиби фото(алиби, такая штука, что их мало не бывает). Которое и запечатлело не только фотогеничность Аморалиса, но и его фотовыразительность, с которой он и обрушился на Ростика, прошедшего, как трактор по его ноге (а нефиг, так быстро круг покидать).
Но Ростик ничего не слышит и даже не видит, а ведомый своей интуицией, следует за Точем, который, в конце концов, и приводит их обратно в паркинг к машине. Ну а когда изменяется твой ход по жизни или по дороге, то и блуждающие в голове мысли, не могут не принять новую реальность и не проследовать вслед за твоими ногами, которые остановившись, дали мыслям больший манёвр для раздумий. Которые, думать не надо, а начинаются с начальной буквы алфавита, с которой и обратился ко всем Ростик: «А…».
Но почему-то, следовало ожидать того, что ему не дадут договорить или же сказать «б», что, в общем-то, так и случилось при появлении вслед за ними, в слегка потрёпанном виде Тишины. Что, конечно, не отменяло того, что Ростик перенаправив свой вопрос, может произнести своё «б», уже в другом контексте, но вмешавшийся Точь, со своим ехидством, перебил его.
– Что-то ты долго и даже заметно. – В словах Точа, явно проскальзывал намёк на несовершенство костюма Тишины, который всегда выпячивал вперёд свою аккуратность во всём.
– Это отголоски их настырной активности. А без этого, сам знаешь не обойтись. – Ответил улыбающийся Тишина, поправляя и застёгивая пуговицы на своей рубашке. После чего наступает небольшая пауза для осмысления того, чего каждый в отдельности и, в общем, хочет осмыслить, где Тишина приводит себя в порядок, ну а все остальные смотрят на него. Что, конечно, не проходит мимо внимания Тишины, который улыбнувшись, не может смолчать и заявляет, что он, конечно, всегда знал, что пользуется большим успехом, как среди женского, так и другого любознательного пола, но всё же хотел бы знать, а что у них других дел что ли нет, как только пялиться на него.
– А мы, знаешь ли, хотим тебя послушать. – Само собой, Точь решил съязвить в ответ.
– Значит, хочешь послушать. –Тишина внимательно посмотрел на Точа. – Ладно, слушай. А наши дела складываются таким образом, что, судя по всему, по горячим следам нам не удалось его обнаружить. Из чего я делаю вывод, что придётся нам открывать новое дело и начинать расследование.
– Так нечего было заниматься всякой беспечностью. – Последовал недовольный ответ Точа, на который в свою очередь недовольно ответил Тишина:
– Я тебе, сколько могу повторять. Где меня нет, а стоит один шум и хаос в голове, я бессилен и не могу ничего увидеть.
– Да я знаю. – Неожиданно тихо и даже смиренно ответил Точь. – Просто…опять придётся вытрясывать душу.
– А без этого не бывает. Но ничего. От нас он не уйдёт. – Похлопав Точа по плечу, заявил Тишина.
– Да вы про кого? – Резко спросил Ростик, которому, по всей видимости, уже надоели все эти загадки и недосказанности. На что Тишина и Точь переглянулись, после чего Тишина, приблизившись к Ростику, ухватив его плечи, внимательно посмотрел ему в глаза и, убедившись в чём-то своём, медленно заговорил:
– Это тот, кто…– Но вдруг внезапный окрик Точа: «Смотрите!», не дал Тишине договорить, заставив всех в тот же момент отреагировать и посмотреть на это его смотрите.
А посмотреть действительно было на что. И хотя общая картинка из стоящих в своём парковочном виде автомобилей, ничем особенным не могла похвастаться и все машины стояли в точно очерченных для стоянки местах, то при детальном рассмотрении рядом с ними пристроившегося такси, можно было кое-что заметить, что и заметил Точь. А заметил он, что из окна этого припаркованного такси, на них ухмыляясь, смотрела нарисованная на заднем боковом стекле малосимпатичная рожица. В чём, конечно, опять же ничего удивительного не было, при наличии на улицах такого огромного количества талантливой молодёжи, которой, дай только повод проявить свою креативность, и она не подведёт. Ну а за поводами далеко ходить не надо и любая замызганность автомобиля, тут же находит свою мимо проходящую находчивость, которая, не успел даже водитель зайти за угол, как уже написала на стекле машины своё послание ему: «Помой меня!».
Что, в общем-то, и в данном случае можно было приписать за дар этому серому миру какого-нибудь весельчака, которому решительно скучно стало расставаться с платой за проезд, и он решил, что надо таким весёлым способом, отблагодарить водителя за его быструю езду по грязным лужам. Всё, конечно так, да вот только эта весёлая рожица была нарисована не на грязной поверхности стекла, которое было даже очень чистым, а она была выдавлена на морозной изморози, покрывшей стекло двери машины. И вот это-то обстоятельство и вызвало живейший интерес у Точа, с которым он и призвал своих спутников посмотреть на это.
– Он здесь был. – Только и сказал Тишина.
Глава 5
Сумерки встреч.
Не трудно заметить, а ещё труднее пройти мимо того факта, что не только окружающий мир определяет наше умонастроение, но и сама внутренняя душевная константа накладывает свои краски на внешний мир. Что, видимо, учёл следовавший своим путём одинокий прохожий, который, не смотря на ясность погоды, вооружившись зонтом, с помощью его скрывал не ясность и нахмуренность своего лица. При этом этот одинокий прохожий не слишком спешит раскрываться, и медленным шагом, под прикрытием своего зонта, который опущен до уровня его глаз, следует от одного шумного людского барного пристанища, скорей всего к другому, до которого, судя по выбранному им маршруту, можно добраться лишь путём различных подворотен.
И хотя такой путь не только скучен, тёмен, но и нередко опасен для одинокого путника, то он, судя по всему, не то что не учитывал эти возможности, а скорее всего, решил не обращать на них внимание и, заставляя считаться только с собой, большее значение придавал своей хмурости настроения или характера, который опираясь на его внутреннюю силу и мотивы, сам и нёс угрозу окружающему миру. Так что, наличие в его руках зонта, пожалуй, имело своё приложное обоснование, не давая раньше времени или лучше сказать, вне зависимости от окружающей погоды, не позволяло промокнуть лицам слишком любопытных, так и спешащих заглянуть туда, куда их не просят прохожих. Ну а то, что одинокий прохожий, надвинув на свои глаза зонт, тем самым отстранился от внешнего мира, то это как раз и говорило об этом многом, куда не просят.
Но зонт, это всего лишь внешняя оболочка, создающая только первую видимую стену прикрытия, когда как будоражащие ум одинокого прохожего, свойственные всякому одиночеству мысли, уже создают вторую стену – трудно пробиваемую капсулу автономии, не позволяющую без его разрешения, проникнуть к нему под зонт. Ну а всё это его окружение, в свою очередь позволяет ему, не спеша, глядя себе под ноги, тем же темпом поразмышлять над любыми вещами или на крайний случай над тем, куда он или тот встречный человек, так безрассудно, прямо сейчас встаёт у него на пути.
– Смотри куда прёшь! – налетев на это одиночество под зонтом, не смея терпеть на своём пути вообще никого, заорёт этот безрассудный прохожий, сбившийся того со своего, теперь не столь прямого пути. Но одинокий прохожий, не то что не успевает, а он даже не спешит аргументированно, с указанием точных адресов, ответить этому торопыге, как тот, заметив, что окружающая безлюдная обстановка, да и молчаливый характер этого типа с зонтом, не слишком способствует конструктивности диалога, решает быстро обойти его и ещё быстрее рвануть подальше от этой странности, при виде которой его, аж, бросило в озноб.
– Ещё зонтом прикрылся. – Всё же не выдерживает и, достигнув безопасного расстояния, шлёт свои проклятия в спину одинокому путнику этот заспинный правдоруб, наведя этого любителя ненастья на свою новую мысль.
–Человеческая судьба, это лотерея или всё же предначертанность? Хотя, возможно, и то, и то, имеет своё приложное место. – На одно мгновение остановился задетый этим спинным замечанием, носитель этого чёрного зонта и такого же комплекта одежды, включающего в себя чёрный костюм и перчатки, которые служили прикрытием…Нет, не его рук от окружающего мира, а наоборот, самого мира от этих ледяных рук. А какими они ещё могут быть, когда ненастье его души источало только ледяной холод.
– Вот оно как бывает. – Усмехнулся человек с зонтом, решив посмотреть на эту естественность, которая вдруг посмела!.. – Интересно, а что он…– Не успел додумать человек с зонтом, как стук каблучков, своим лёгким отзвуком перебил всё его желание, не только интересоваться этим посмевшим, но и даже оглядываться в сторону несущегося в его сторону звука каблуков. Ведь в них очень ясно отстукивались безоглядные требования к каждому, осмелившемуся посмотреть на них лицу. И лишь после того, как носительница каблуков сравнялась с одиноким путником, он сумел разглядеть её.
И как к удивлению стоящего на месте одинокого прохожего оказалось, то и эта проходящая мимо него дама, тоже была вооружена зонтом, к которому у неё, как и у него, была такая же глазная предубеждённость.
– А вот это, даже уже интересно. – Глядя на свои перспективы игры в предположения, своего рода лотерею, усмехнулся этот темнила. – Ладно, пусть гуляет, а мой зонт сегодня прикроет кого-нибудь понеобычнее. – Посмотрев сначала на правдоруба, а затем вслед вышагивающим вдаль каблукам, потерев ручку зонта, сделал для себя вывод его носитель.
И хотя человек с зонтом склонялся к тому, что жизнь есть игра и при том в лотерею, он всё же отдавал предпочтение сыграть с ней в свою игру, под названием «домино». Ведь по своей сути, все существующие игры большим разнообразием не блещут и могут свестись к одной модели – перетягивания каната. Так все эти игры: «понижение-повышение», «минус-плюс», «тепло-холодно», «верю-не верю», ну и дальше в таком же духе, уже в самом своём названии отражают правила игры, где всего лишь правильный выбор полюса, и позволяет стать её победителем. Что, пожалуй, скучно и поэтому незнакомец, предпочитая разнообразие, используя все эти наработки из различных игр, смешав их, и как в лотерею, ставя на удачу, отправлял в свой полёт новую доминошку.
–Ну а для этого, нужно лишь всего-то, хорошенько завести одну душу. – Человек с зонтом резюмировал главное правило, которому надо следовать в этой игре его «домино». – Ну, а зная, что скорость несоответствия желаний самого человека, везде поспеть и всё получить, и разумений внешнего мира, то всегда можно без труда наклонить эту доминошку. – Таким образом, размышлял незнакомец, проследовав взглядом вслед за хозяйкой звонких каблуков.
– Была, не была. – Подкинув в уме кости, соединив формулу игры «верю, не верю», со своей удачливой игрой, незнакомец теперь уже шагово последовал за хозяйкой основного постукивающего звука, звучащим в этом заглушенным по краям стоящим домами вакууме. Ну а сама носительница этих звуков, хоть и была поглощена ударностью своих каблуков, тем не менее, она, даже не поворачивая головы, с расстояния могла интуитивно определить, что чей-то взгляд сзади, не только остановился на ней, но и, пожалуй, уже следует, как по её изгибам спины, так и за ней. Что определённо начинает навеивать на неё не очень, а даже очень пронизывающие мысли, которые будь на их месте порывистый ветер и то, наверное, так бы не застудил душу до самых костей.
