скачать книгу бесплатно
Но как это всегда бывает, хоть этими мыслями и были все боги сообщества пантеона обуреваемы поскольку-постольку, но пытался их инициализировать с последующей активацией только один, самый неугомонный бог – Прометей. Уже не раз подозреваемый в самых дискредитирующих их божественное сознание проступках и один раз даже попавшийся на прямой актуализации своих подрывных замыслов, войдя в контакт со своими творениями не как это положено всем создателям, через контакты третьей степени, а он обошёлся без посредников и дал себя как есть обнаружить. Ну а то, чем он решил себя оправдать, – мне никто всё равно не поверил, – нисколько его не оправдывает, а ещё больше заставляет богов из сообщества пантеона, клуба самых и собой избранных по своим интересам и не тривиальным возможностям сущих, нервничать и испытывать аббревиатуру шока из нескольких печально знаковых букв.
И что особенно всех тут, на пантеоне, не радует, так это их неожиданная даже для самих себя вовлечённость во всё это дело с Прометеем, где им крайне любопытно и желается знать, как эти контакты первой степени происходят. И при этом у многих есть подозрения в сторону центрального персонажа пантеона – Зевса. Кто, как многим уверенно видится, частенько, под покровом своей неузнаваемости, использовал своё служебное положение, и самолично осуществлял все эти контакты первой степени.
И боги из пантеона, как в воду глядели, особенно Кассандра, кто умеет заглядывать в будущее, предположив за Зевсом вот такие поступки, с контактами первой степени, которые дискредитируют богов, как совершенную и высшую сущность. Он что, среди себе равных не мог найти для себя того, с кем было бы можно поговорить по душам и осуществить контакт первой степени. Легко бы мог, как думают семь сестёр Плеяд. Но нет, Зевсу, как и другим Орионам из пантеона богов нужны другого рода наслаждения, связанные с чувственностью и падением нравов, что как раз и дают вот такие низкие отношение с теми, кто находится в самой глубине мрака и низа твоих взглядов».
На этом месте, скорей всего, происходит сбой в шифровальщике отступника, и он начинает постепенно мрачнеть и унывать в лице.
3 информационный блок Олдбоя, выскочивший внезапно.
«И Протагон, зрея мыслью о том, куда клонит гиперэксклюзив Зев, вменяет ему публично ссылку на его отступление от своей сути и сущности, создавая в этом месте прецедент и вызревая в гиперэксклюзиве жажду нездоровой жестокости в порождении своей воли.
– Волюнтарист, шовинист и мем ты, Зев. – Делает громогласное и главное публичное заявление на пантеоне Протагон, когда все уже собрались расходиться и никто не ожидал больше выступлений. Чем вдавил гиперэксклюзива Зева в холодную подробность своего естества, и в большую ответную признательность невежественного вида к этому циклу независимости Протагона. От которого все здесь эксклюзивы, и в том числе гиперэксклюзив, ждут артефактов примеров заявленных утверждений. И что это за мем такой, который сейчас ходит по просторам знаний людей, о котором они ничего пока не слышали.
– Да, поясни. – С трудом соглашается со всеми только для виду, и выговаривает эти два слова гиперэксклюзив Зев.
А Протагон готов не только пояснить, а он ждёт не дождётся момента, чтобы заклеймить гиперэксклюзива и поймать его на незрелости и отсталости мировоззрения (стоящие за его спиной Растопыр и Квазимода готовы к нему прислушаться). А не видит он уже того, что все давно видят. Нет уже места прежнему пониманию мира, и изменения всего и вся дело только времени.
– Ты, гиперэксклюзив Зев, вместо того, чтобы действовать, если не на опережение, то хотя бы идти в ногу со временем, через мониторинг сознания создав для себя самые наилучшие предпосылки быть тем, кем ты до сих пор для всех являешься, особенно в пасмурную и грозовую погоду, объявив праймериз, погряз в ретроградстве и мракобесии, предпочитая вести дела по естеству знаний и старинке интеллекта. А это уже не осуждается, а принимается за лаг. – Аж всего воротит гиперэксклюзива от таких кощунств и себя юзания в самую погрязность этим Протагоном. И он вскрывает в себе то, на что его спровоцировал Протагон своим утверждением – нетерпение и ненависти к иному мировоззрению и точке зрения, а всё это указывает на его несоответствие занимаемому иерархическому месту в пантеоне богов.
А вот насчёт того, куда клонит Протагон, гиперэксклюзив догадывается. – Через мой хейпинг хайпа словить захотел?! – накаляет окружающую обстановку гиперэксклюзив, принявшись нащупывать в себе стрелы возмездия. Что ещё больше заряжает обстановку вокруг на свой новый осмысл.
– Не гони, Экстрагон, я знаю весь твой кейс. – А вот с этим своим панибратством, Протагон переходит все красные черты и границы, ввергая гиперэксклюзива в артефакт дистанцирования от всякого благоразумия. И единственное, что его сдерживает от придания Протагона немедленно в объект мусорной инсталляции, так это его желание знать, что Протагон имел в виду, когда таким грубым намёком заявлял, что ему известен весь его кейс. – Кто решил меня предать, или Протагон берёт меня за ноздри! – Нервно возбудился в себе гиперэксклюзив, бросая испытующие взгляды вокруг, в поиске отступника и предателя. И его взгляд сам собой останавливается на Квазимоде – Аиде, кто никогда не скрывал желание и потребность своего я, быть всех выше.
И такая поддержка Протагона заставляет гиперэксклюзива подойти ко всему этому делу исключительно с разумных позиций, и не спешить инсталлировать Протагона в мусорный рейтинг.
А вот Протагон продолжает нарываться на негатив гиперэксклюзива».
Видимо и у отступника внутри всё накалилось, и он в спешке, чтобы дальше ничего не пропустить из развивающихся событий, начинает настраивать свой слух на нужную частоту. И как это всегда бывает, спешка только к одному приводит – к ещё большей задержке. И когда отступник перенастроил на нужную для себя частоту свой шифровальщик, то инсайд схватки между гиперэксклюзивом и Протагоном уже был слит в другие уши, и Олдбой, перескочив ещё через некоторые подробности, подошёл к своим выводам.
4 информационный блок Олдбоя, итожащий все прежние блоки.
«Вот и Зевс, сообразив, что Прометей своим осуждаемым поступком может нанести тень догадок и на него, приговорил его к интеллектуальному забвению, чтобы самому быть только в курсе того, что он творит за спинами богов пантеона. Кассандре никто не верит, а в пророчества Прометея, пока он, Зевс, жив, а жить он собирается вечно и для этого есть все основания – он вечен и живёт столько, сколько себя помнит, никто не будет верить. И он всё для этого сделает, наделив иными смыслами его слова и уже не изменить поступки. И с этого мгновения жизнь на земле ничем с виду не изменилась, но только с виду. М-да. Вот так творится история». – Сделал совершенно неожиданную и совсем не по теме как кажется, оговорку Олдбой, глядя на своё смузи или смусси уже с оттенком некой новой мысли, которая в момент с будоражила его ум, вот он и отстегнулся от последовательности изложения своей первой мысли и не дал вовремя сообразить отступнику перенастроить свой шифровальщик. Хотя…
Новый информационный блок Олдбоя.
«Жил на земле очередной последователь первосоздания бога, как есть сущий человек, но с небывалой порослью мысли, – не быть как все и с несравнимым стремлением выделиться из общей массы адекватов, – в ком всего вероятнее, было посеяно то самое зерно сомнений в себе и своём настоящем предназначении, которое сущих людей ведёт к такой судьбе как у Прометея – сжечь себя в славе величия или впасть в забвении от бессилия изменить себя и мир. И не трудно догадаться, кто это зерно в нём посеял, наделив не только самым не простым воображением носителя зерна своих сомнений, где он и сам стал зерном созидания чего-то невероятно нового и ничьему уму пока что не поддающемуся в деле своего понимания. Плюс Прометей дал ему способность видеть больше и дальше, с умением заглядывать за покрывала скрываемого, чем на то положено человеку, что в общем, называется пророческий дар. А для чего всё это ему было дадено, то и здесь есть свои серьёзные догадки – ввести его в пантеон богов, там смести со своего центрального места Зевса, как пророчил Прометей, и возвратить из своего изгнания в забвение самого Прометея.
Но только не выбирая для этого самый лёгкий для себя путь, став неадекватом. А он, в принципе не будучи против такого течения мысли и, имея на её счёт свои соображения, рассчитывал больше на иные в себе качественные характеристики, где он с помощью и этих средств убеждения человека быть к тебе более внимательным и отзывчивым, сможет достигнуть такого места в жизни, которое он перед собой видит своим пророческим взглядом.
– Если я молочный брат шурина бога, – рассуждал этот дальний родственник бога, зерно Прометея, – то это даёт мне веские основания познакомиться и с остальной божественной роднёй. – Глядя на дающего жёсткого храпака шурина бога, кого вчера вывел из себя сильно его настрой забыться как можно сильней и побыть ближе к земному и насущному, приведя его в итоге в хлев, где ему самое место отчего-то всеми, кто вчера был на празднике дня рождения одного именинника уже и не вспомнить кто есть такого сейчас, единодушно так посчиталось.
А вот почему зерно Прометея, человек с человеческим именем Культ, посчитал, скажем так, удобным поверить всему тому, что вчера сказал его с некоторых пор (со вчера) молочный брат, не объясняя толком значения этого понятия и ведущих к этому именованию знаний, то нужно же с какой-то отметки начинать своё движение вверх. А чем это открытие для себя не триггер.
– Не шибко он похож на шурина бога. – Культ всё же попытался с рассудительной точки зрения подойти к этой ошибке природы, которую из себя представлял шурин бога. И если он шурин бога, то, скорей всего, бога свиней, среди которых он так добродушно расположился и даже нашёл общий язык, приобнявшись. Но Культ не считает это за достойный аргумент для пересмотра достойности шурина бога быть им. Для любого бога и его даже шурина, поваляться со свиньями в грязи не есть оскорбляющий их достоинство аргумент и как хотите это называйте, а это их право быть в праве иногда и бывает чаще так себя вести.
А Культа смущают иные сомнения насчёт шурина бога, в ком он не видит ничего из того, что было бы присуще таким близким родственникам божественной стати. Что и наводит Культа на интересный вопрос. – А что присуще богам? – вопрошает себя Культ, теперь только понимая, как он был дремуч и поспешен в своих выводах насчёт шурина бога. Как он мог и на каких основаниях сделать такой в чём-то странный и в чём-то удивительный вывод, что шурин бога сам на себя не похож.
Ну а то, что у него вся физиономия измазана тем, в чём он сейчас неплохо время проводит и по уши пребывает, и он только своеобразно на себя не похож прежнего, то это ещё не аргумент, чтобы всех перепивших и злоупотребивших людей вычёркивать из списка людей достойных быть шуринами бога. И вот как только через полгода проснётся шурин бога, – а судя по тому, что Культ шурина видит раз в полгода, то он столько времени спит, – затем спохватится умыться, то его не только за самого шурина бога можно будет принять, а за кого поближе к его многочисленным родственникам.
А между тем вопрос: «А что присуще богам?», так и не потерял в глазах Культа своей актуальности, и он так же остался насущь.
– Вести себя не как люди. – Культ попытался нащупать одну из множества слагаемых ответа на этот вопрос. – Необязательно. И они будут вести себя с человеком похоже, чтобы не быть им обнаруженным. А вот что их может выдать, то лишь то, что они в себе скрыть никак не смогут. И что?! – В предчувствии разгадки и чуть ли не откровения, нервно вопросил себя Культ.
– Они не смогут не считаться с тем, что в них заложено. Божественным мировоззрением. Они будут считаться только с сами собой, и правила жизни, установления границ и межей это только для людей, и ими не будут соблюдаться, как минимум в полной мере. И что это значит? – сглотнув слюну, себя спросил Культ. – Хочешь найти бога, внимай к тем, кто правила создаёт и изобретает для других, а не для себя. – Вздрогнул от такого открытия Культ, посмотрев на вчерашнее поведение и ход мысли шурина бога, приведших его в такое добротное состояние, с других мировоззренческих позиций.
– Пожалуй, в этом что-то есть. – Рассудил молочный брат шурина бога. После чего ещё с нескольких сторон посмотрел на шурина бога и, решив, что он не так близко находится к богу, как ему было бы сподручней, устремляет свой взгляд в сторону зятя бога. Кем по логике развития родственных связей должен быть муж его сестры. – Здесь главное не спешить, и не спугнуть зятя бога. – Памятливо рассматривая зятя бога, никак не поддающегося точному обмериванию себя, начал на его счёт размышлять Культ. – Уж слишком он скользкий. Чуть почувствует подвох, то сразу пойдёт в полный отказ. «Нашёл кого слушать. Хе-хе. Братца-пьянь моей супруги. Да ты хоть раз его трезвым видел. Вот то то и оно», – начнёт меня перебивать вполне резонными аргументациями зять бога, желающий вести жизнь на земле инкогнито. А после нашей встречи, поди что ещё решит меня вообще устранить, чтобы я не мутил тут воду, подбираясь к его, такой для всех желанной супруге, как будет всеми сочтено по следам моего утопления с головой в пруду.
– А супруга у зятя бога и в самом деле хороша, и очень интересна. – не было ни одного шанса у Культа не отвлечься на супругу зятя бога, кто источал в себе такое женское совершенство, что иногда начинаешь понимать богов, кто на некоторое время решает отказаться от своей божественной сути и стать обычным смертным, чтобы войти в контакт первой степени с таким совершенством. И на такое безобразие Культ не может не отреагировать. – И куда они там все сверху смотрят, когда такое на их глазах творится?! – За Культа говорит его возмущённый дух, ревниво ко всему относящийся, что касается человечества. И Культ догадывается, куда все смотрят. – Отводят свои глаза в сторону. А всё потому, что ничего не могут поделать, когда Зевс всем управляет. – И вот на этом месте глаза Культа вспыхивают от пришедшего в его голову умопомрачительного озарения. – Нет на него Прометея! – всё внутри Культа переворачивается от этой вогнавшей его в самые ноги и дрожь сознания мысли. Где Культа потрясло не само это открытие, а то, что он в себе несло и подразумевало – он тот самый Прометей, кто перевернёт прежний миропорядок и всё изменит.
– Я должен выманить из своих пенатов, пантеона, Зевса, и здесь, где он не будет в себе нести своих божественных качеств, а будучи как все, смертным, с ним разобраться. – И опять Культу сглотнулось от такой ошеломляющей мысли. И теперь, когда общий стратегический план был составлен, осталось только разработать пути его реализации и детали для его осуществления.
И взгляд Культа вновь обратился в сторону супруги зятя бога, чей прекраснейший лик и навёл его на все эти стратегические мысли. И как только Культ внимательно так посмотрел на супругу зятя бога, то сразу же вознегодовал и не понял, что она нашла в своём супруге, зяте бога. Кто по мнению Культа нисколько не похож на мужа, достойного супружества с такой очаровательной, прекраснейшего лика и характера хозяйки своего совершенства. И Культ начинает догадываться, почему всё так вышло.
– Со стороны зятя бога был использованы запрещённые здесь средства и инструменты для привлечения к себя самого пылкого и влюблённого внимания со стороны Дурцинии (так сейчас сподобилось назвать супругу зятя бога Культу, крайне недоумевающему таким её выбором и негодующему на неё за такой свой лёгкий обман). – Всё, что можно понял Культ, сжимая в бессильной злобе свои кулаки, готовые обрушиться на зятя бога в любой момент. – Вот и то самое нарушение человеческих прав на свою самостоятельность выбора для себя своего жизненного пути, которое и характеризует зятя бога с этой его не человеческой стороны. – Прибить его мало! – опять взрывается в себе Культ, уже готовый осуществить это своё жёсткое и противоправное действие в сторону зятя бога. Но его останавливает новая, заинтриговавшая его мысль.
– Но не своими руками. – Посмотрев в уж совсем далёкую даль, проговорил сквозь зубы этот лейтмотив своей глубокой мысли Культ. – Я должен их между собой стравить. А для этого я сперва должен втереться в доверие к зятю богу. И я знаю как. Следовать по жизни с их жизненными установками. Не признавать существующие законы и правила для человека писанными. И самому их для себя устанавливать. – И на этом здесь всё, и Культ направился к зятю бога втираться в доверие». – Олдбой замолчал и при этом не дал никак понять отступнику, что он закончил свой рассказ. А тот сидит и всё смотрит на него, ожидая продолжения, как он понимает, незаконченного рассказа. Но тот ничего из похожего на то, что он сейчас дальше продолжит свой рассказ, не делает.
А Олдбой опять тянет свои руки к чашке с каким-то смуззи в ней, и действует по тому же прежнему сценарию, слегка только совершенствуя его отточенностью действий своих рук. Когда же эта сюжетная линия его поведения берёт для себя антракт, Олдбой вдруг замечает отступника, делает удивлённое лицо и спрашивает его. – Что-то не так?
А отступник уже понял, что тут не так, а что так. И он не кипятится вслух, как было хотел. А он с улыбчивой подчёркнутостью в себе берёт свой кофе с большой надеждой, что он не капучино, или экспрессо марочино, что, конечно, уже одним своим дистанцированием от ровного порядка мысли рождает бодрость суеты в голове и сердце, делает демонстративный глоток, – смотри, я нисколько не думрю на твой счёт, – отставляет чашку и задаёт вопрос-предложение:
– Это, как я понимаю, была преамбула, – в этом месте только я поддерживаю этот перфоманс мысли, – сделал знаковую оговорку отступник. – Теперь я хотел бы послушать, чего-нибудь по существенней.
Олдбой отрывается от своих видов, переводит взгляд на отступника, внимательно на него смотрит и спрашивает. – Прежде чем я перешёл к самой сути, тебе быть может провести ликбез?
– Ты так думаешь, Быть? – многозначительно вопрошает Олдбоя отступник, дав тому понять, что он им признан за того, за кого надо, и его озвученное имя тому подтверждение. Хотя у Олдбоя есть всегда выбор: быть Быть или не быть им.
– Бывает и так. – Говорит Олдбой, сделавший выбор в сторону быть тем, с кем хочет иметь дело отступник – он есть Быть.
– Я, наверное, откажусь. – Даёт ответ отступник на первый вопрос Олдбоя Быть.
– Есть люди, которым он просто необходим. – С многозначительной насмешкой на кем-то говорит Олдбой, и как понимает отступник, то его сейчас ждёт очередная порция рассказа Олдбоя в его своеобразной манере выговора. А это значит, если он хочет хоть что-то понять из сказанного Олдбоем, а не наслаждаться только звуками тембра голоса Олдбоя, он должен, наконец-то, настроить свой шифровальщик на нужную частоту, и не сбиваться на все эти сбои в передаче данных.
И отступник на этот раз подходит к делу настройки своего шифровальщика основательно, благо ему Одбоем было предоставлено для этого необходимое время – Олдбой решил сделать небольшой перерыв, разбавив себя глотком смусси. И у отступника, после того как он настроил свой шифровальщик, ещё осталось время на то, чтобы по следам последнего блока рассказа Олдбоя задаться ни одним вопросом. – Шурин, зять и я думаю, тут без кума бога не обойдётся, кто они все такие? Что их на самом деле связывает между собой? И главное, в связи с чем мне всё это было рассказано? – А как только отступник позадавался всеми этими вопросами, то пришла череда своих ответов на них.
– А может это какой-то шифр, – прямо в ухе с шифровальщиком там, свербит этим ответом отступника, – где относительно одной, некой константы, – бог есть самая естественная неизменность и ориентир, – всё и формируется. Что ж, вполне разумно. – Очень вовремя подоспел со своими выводами отступник, так как Олдбой приступил к новому своему осваиванию слуха отступника.
Глава 4
Ли-без, рассказчик и Репер Суффикс, его слушатель.
– Вот точно не поверишь, что со мной вчера случилось и кого я вчера встретил! – С таким захватывающим всё вокруг воодушевлением, даже и не произнёс, а исторг из себя один с двух сидящих за столом с наставленными на нём блюдами и напитками людей, явно взявший на себя роль рассказчика, и судя по замершему в онемении лицу его визави, то это им было сделано неожиданно и без спроса со стороны его теперь невольного слушателя этой его захватывающей дух истории, что можно было запросто на себя горячий напиток из чашки пролить или же как менее горячий вариант, поперхнуться своими слюнями, выработанными организмом для обработки насущной пищи перед собой на столе, а тут тебя вдруг захотели накормить, только по мнению рассказчика, то что надо историей.
Где рассказчик к тому же как-то уж удивительно для своего невольного слушателя подошёл к изложению ему этой своей истории, отчего-то решив, что его собеседник отлично его знает, и главное, он уверен в том, что он в курсе того, что его, человека, если честно, ничему не удивляющегося, может так поразить, что он может и удивиться. И при этом рассказчик настаивает ещё и на том, что и он отлично знает своего слушателя, с кем они между тем только сейчас в первые встретились в этой закусочной на ходу, и значит, может рассчитывать на его понимание себя. В общем, рассказчик, кого перебить дело совершенно невозможное, как только он со своим новым знакомым заняли свои места за столом, чтобы прикрываясь своей обеденной занятостью переговорить об одном деле, крайне интересующем одну сторону этой встречи, то рассказчик в один миг подскочил со своего места, как будто он там наткнулся на что-то такое, что людям на месте усидеть не даёт, и давай озаряться вот этими памятливыми воспоминаниями и откровениями.
– И я сам бы никогда не поверил, если бы своими глазами это не увидел. – Рассказчик энергично и эмоционально продолжил очень громко (в небольшом зале этой забегаловки даже начали оглядываться в их сторону, чтобы понять, кого им нужно пугаться) передавать подробности того, что должно сейчас быть озвучено. Где он, уперевшись руками в стол и выкатив глаза на самый перед своих орбит, весь этот фокус своего взгляда принялся упирать в сторону своего собеседника, застывшего в одном положении и боящегося сейчас пошевелиться по причине своего опасения за глаза рассказчика – так неуравновешенно они находились на границах своих пределов выката.
– И знаешь, кого я встретил?! – задаётся со своей интригой и тайной вопросом рассказчик. И совсем не вдруг, а его слушатель, хоть и был сперва озадачен этим его всплеском откровений, всё-таки как человек имевший немалый опыт в такого рода делах, со вспышками желания демонстрации своего интеллекта вот таких мало знакомых людей, имея в себе привычку больше слушать, чем говорить, мог предположить по какому пути пойдёт дальше его рассказчик. И как им и ожидалось, рассказчик выбрал для себя путь усиления эмоционального накала в преамбуле своей дальнейшей истории. Вот только его слушатель никак понять не может, откуда в голове рассказчика появились все эти мысли о его отличном знании всех тех, кого рассказчик может встретить и этой встречей удивиться до такого своего предела, что он об этом не может не поделиться с ним, в первый раз встреченным человеком.
Но эти затруднения своего понимания, судя по всему, нисколько не волнуют рассказчика. Где он уже распалился в лице и готов обрушить на своего слушателя такую грандиозную новость, что он, как минимум, если только он, конечно, сердцем не чёрств и не глух к человеческим страстям, в дыхании собьётся и как бы хотелось рассказчику, во всём его поддержит. И вот настаёт тот самый кульминационный момент, когда рассказчик раскроет тайну той личности, которую он вчера встретил, а встретить никак не должен был по каким-то там своим расчётам, и оттого он вначале своим глазам не поверил. И после этого открытия жизнь слушателя разобьётся на две неравноценные части – до этого момента истины, с раскрытием имени того, кого вчера встретил рассказчик, и после этого знакового события, после чего он жить не сможет по-прежнему.
И, наверное, оттого слушатель так неуверенно в лице выглядит, явно не понимая и не догадываясь о том, чем он всё это заслужил. А перебивать своего собеседника он не решается, вон тот как воодушевлённо выглядит и с него своего взгляда не сводит, чтобы не пропустить мимо себя ни единого в нём лицевого сомнения, как реакцию на его оглушающую и его тоже сознание новость.
И вот рассказчик набирает в себя побольше воздуха, чтобы грудь распёрло от вдохновения посильней, и чтобы слова из него выносились с максимальным ускорением и силой, и обрушивает всё это на своего визави.
– А встретил я свою бывшую. – Здесь следует впечатлительная, с придыханием рассказчика пауза. – И совсем не одну. А с каким-то мерзким типом подлейшей наружности под ручку. – Делает громогласное заявление рассказчик, дополнительным выкатом своих глаз и тембральной интонацией голоса подчёркивая не тривиальность и категоричность этого события. И как понимается его слушателем, то он должен до основания в себе (начав ёрзать) прочувствовать важность этого невероятного для рассказчика события. А иначе он сделает насчёт него самые предвзятые выводы, и то дело, ради которого они здесь встретились, не получит для себя никаких продолжений и перспектив. И слушатель вынужден сделать вид, что он понимает всю важность момента связанного с этой его встречей со своей бывшей, вот только он её не знает нисколько, и оттого не может полностью прочувствовать эту, так его взволновавшую ситуацию.
А рассказчик, как оказывается, не всегда спешит делать скоропалительные выводы насчёт первых встречных людей, и он принимает в расчёт далёкость своего собеседника от всего того, что его связывает со своей бывшей. Кого его глаза ещё бы сто лет не видели, и не стали шибко за это переживать. А раз она надумала ему встретиться и попасть на глаза, нисколько не скрывая при этом своих новых обстоятельств жизни и намерений, предаваться тому, к чему всегда имела склонность и желание ему во всём идти наперекор, то рассказчик, чьё имя уже давно пора назвать – Лик-без (с чем это имя связано, то скорей всего, с предпосылками его так называть), как человек не всегда хладнокровный и себя не могущий сдержать, когда видит всякую несправедливость и злоумышление, особенно в том случае, когда это направлено в его сторону, не может сдержать в себе дрожь сердца, заскрипев в зубах.
Правда, сейчас, по прошествии суток, у Лик-беза видимо уже всё отскрипелось в зубах и он уже более хладнокровно, без зубовного скрежета посмотрел на вчерашнюю ситуацию со встречей со своей бывшей. Хотя у него ещё есть по этому поводу вопросы. И почему-то к своему собеседнику, кого не менее знаково зовут – Репер Суффикс.
– И знаешь, что дальше случилось? – задаёт Реперу вопрос Лик-без, в очередной раз удивляя Репера своей простотой рассуждения насчёт его осведомлённости. И если он изначально знать не знал о том, о чём он собирается сейчас рассказать, то откуда и каким образом он может знать, что дальше будет. Только если Лик-без тут не упирает на его умение делать логические выводы. Но это навряд ли, решительно думается Репером, что и подтверждается буквально сейчас же Лик-безом.
– А я вдруг и неожиданно для них перед ними остановился, тем самым задержав в них дыхание и вогнав в судорожное напряжение. И когда они уже наверняка подумали: «Ну вот и всё, сейчас скандала уже не избежать», я оглашаю всю округу раскатистым смехом, закатившись им во всё горло. – Делает с ухмылкой на лице заявление Лик-без, глядя на Репера. Но он видел, что тот видит сейчас перед собой не его, а лица его бывшей и её нового знакомого, пришедшего на замену Лик-безу, ошеломлённые этой его выходке с этим раскатом смеха, не поддающейся здравому объяснению.
– И знаешь, что меня подвигло на всё это? – уже как само собой разумеющееся, со стороны Лик-беза звучит следующий вопрос. На который Репер в тот же очередной раз не даёт ответа, чего от него и не ожидалось так-то, и слово берёт Лик-без.
– А я как его увидел, то, учитывая все наши принципиальные разногласия с ней, приведшие к такой концентрации ненависти друг к другу и расставанию, сперва хотел её поставить перед фактом своей опрометчивости поведения и выбора новых спутников жизни. Но тут меня в один момент как будто озарило откровением, где я осознал буквально удивительнейшую для себя вещь, и от моего страдания не осталось и следа. «Она всего-то моё прошлое, а для тебя получается, то настоящее, к которому ты, как к итоговой цели всем собой стремишься», – так и сказал я тогда тому скушному в лице и во всём виде типу. – Со всё той же язвительной ухмылкой сказал Лик-без и добавил. – «И я не знаю, кто и нас на самом деле в проигрыше. Но я оглядываться назад больше не намерен», – говорю я этому типу напоследок, и мимо себя пропуская не сводящий с меня свой взгляд своей бывшей, прямиком эту парочку разбиваю собой и ухожу в свою даль, оставляя за собой разбитые мечты и свою незрелость. – На этом месте Лик-без акцентирует своё внимание на чём-то перед собой на столе, и тем самым заставляет Репера перевести свой взгляд на стол, чтобы понять, что же привлекло его внимание.
И лучше бы Репер, а ещё лучше сам Лик-без, ничего из того, что ему захотело попасть на глаза не отыскал. Но так как такого из принципиальных соображений Лик-беза быть не может, то он отыскал вначале глазами, а затем руками для себя солонку. Взял её в руки, посжимал в руке, глядя на Репера, кто почувствовал в себе тревогу от предполагаемых Лик-безом намерений, и задав опять вопрос: «Проверим работу моего нового кредо?», не дожидаясь от Репера хоть какого-то ответа, резко забрасывает солонку себе за спину и, не сводя своего внимательного и изучающего взгляда с лица Репера, ждёт, что будет дальше.
Ну а Репер застыл в себе, застанный врасплох этой, однозначно провокацией со стороны Лик-беза, так неожиданно специально его выдвинувшего на первый фланг внимания тех людей, кому сейчас быть может по затылку звиздануло солонкой. А учитывая то, что сюда, в это пристанище не только людей голодных, но и тех, кто желает в неприхотливой и местами взбалмошной обстановке побыть самим собой, люди заходят не самого простого качества, а с отдельной позицией на себя и это непритязательное к тебе вокруг, можно предположить, что Репера не слишком обрадует встреча с теми людьми, кого разгорячила эта встреча с солонкой, и кто не без любопытства в себе захочет узнать прежде всего – кому тут жить надоело?
И как все тут люди вокруг, и особенно тот задетый солонкой и оскорблённый до глубины своей души тип, должны понять без рассуждения, то ближе всех к ответу на этот вопрос сидит Репер. Кто всем своим дерзким видом показывает, что ему до такой степени независимо на всё это случившееся с чужой макушкой смотреть, что просто наплевать. И он готов это доказать, на глазах всех разбив голову своему товарищу за столом, на кого он злобно смотрит. Где тот в ответ с той же внимательностью смотрит на Репера, и как понимается Репером, по его лицу предугадывает складывающую ситуацию за своей спиной. А это, между прочим, противоречит его заявленному кредо – двигаться и жить без оглядки назад и на свои поступки. Ведь тогда получается, что он всё-таки собирается учитывать то, что сам натворил.
А Лик-без, видимо, уловил в этом злющем на себя взгляде Репер этот его посыл, да и с насмешкой и не понятно к чему сказал. – В твоих глазах уже отражается твой взгляд, а не мой.
А вот Реперу надоело во всём с ним соглашаться, и он не видит сейчас причины с Лик-безом согласиться. – Только осмысленный. – Делает знаковое уточнение Репер. И что удивительно, то Лик-без соглашается с ним.
– Пожалуй, да. – Говорит Лик-без и выпрямляется в плечах, чтобы с уверенным видом откинуться на спинку стула. И Репер догадывается почему он так вздохнул легко – он посчитал, что опасность миновала и его собирательный (сообразительный, собранный и сообразно ситуации, какой префект синомического права больше подходит к этому месту, то тот и можно тут вставить, подсказывает …) образ ему больше не нужен, чтобы отразить нападение. Что может быть совсем не так, как он посчитал по нейтральности в лице Репера. Кто между тем, хоть и лицом находился к тому, что было за спиной Лик-без, и по рассуждению того же Лик-беза, как бы должен был видеть то, что там происходило, не счёл себя быть обязанным кому-либо, – ни своей природе, ни логике событий, а тем более Лик-безу, – отвечать их ожиданиям на себя, и что посчитал необходимым для себя, то и видел. А именно, всё что было напрямую связанно с Лик-безом.
А что касается всех этих косвенных частностей, которые должны были прийти в движение этим поступком Лик-беза с солонкой, то этот вопрос был передан под юрисдикцию слухового аппарата Репера. А оттуда ничего предупреждающего не поступило, исходя из поступивших данных – ни удара с костным оттенком, ни дребезга разбившихся чашек, ни криков с той стороны не раздалось. А нервный окрик: «Твой кролик написал!», и ни на что к месту и ко времени тут не подходит. Хотя это выразительное и на нарративе собственной дискриминации выяснение чье-то реальности, показалось всем тут интересным. И Репер вслед за Лик-безом на некоторое время впал вслух, чтобы попытаться быть в курсе того, что это там интересно делает, явно ручной кролик, принесённый с собой зооинфлюенсером, чтобы всегда иметь под рукой живой источник вдохновения.
А этот, принесённый и за собой таскаемый куда придётся и не придётся кролик, видно основательно заманался таким к себе пользовательским отношением, да и решил во всём быть альтурне бурбон ашанте к своему автору самости себя, позиционирующего себя ещё как и индиго гуру – этот раббит подставил зад зооинфлюенсера под свои реалии жизни, о которых всё же иногда надо быть в натуре и нужно в знании отталкиваться. Вот и зооинфлюенсер так и настолько волнительно критичен к своему раббиту, что перешёл все грани и границы, как же иначе и без того никак не быть, не жить и быть ближе, деструктировал свой подход к изложению самого себя из значения лайк до канифоле де труа в дизе прогнуфф, и перешёл с языка мон шери на точно не монами. На вот такое вот.
После чего зооинфлюенсер посетовал вербальным способом на то, на что и отчего он не мог отделаться, как бы не хотелось этого быть и не быть, и как можно было понять по скомканным донесениям звуковых волн оттуда, то он, почём не зря чистя внутреннюю природу кролика-раббита: «Биомать!», пытался довести до ума кролика то, что в его мышечной памяти настанет надолго и чтобы больше не было так как было, а могло с успехом и не быть.
И на этом, кажется, всё. Что и позволяет Реперу быть ближе к самому себе и собственным мыслям, отдав которым отчёт или приняв, в общем, кто об этом уже о-го, и вообще знаток этого сальдо, успокаивается. Чем, скорей всего, так же руководствовался и Лик-без, поведя себя так расслаблено.
Репер же со своей стороны откинулся на спинку своего стула, сложил пальцы рук в замок перед собой и из такого положения буквально зафиксировал свой взгляд внимания на Лик-безе, явно чего-то от него ожидающего и не сводящего с него своего взгляда.
Так, в сопровождении этого обоюдного взгляда внимания друг к другу, в котором сквозил изучающий интерес к личности своего визави, с кем пора бы уже познакомиться более основательно и поближе, ими обоими была выдержана небольшая пауза, по окончании которой, где величину этой паузы решил определить Репер, завершив её, Репер, держа в поле зрения своего взгляда Лик-беза, пробормотал себе в нос вопрос:
– И что ты думаешь?
– Что ты сказал? Я не понял. – Со стороны Лик-беза, очень внимательного к Реперу, тут же последовал инерционный вопрос. А Репер ведёт себя совсем не так, как можно было предположить хотя бы исходя из оценки этой стандартной ситуации во время движения к пониманию друг друга незнакомых людей. Где каждая сторона беседы анализирует в свойственной себе манере своего собеседника, пытаясь раскусить на элементы качеств своего визави и для себя понять, стоит ли с ним иметь в дальнейшем дело. Вот и Репер по следам первых высказываний и поступков Лик-беза, задавшись этим вопросом, как бы подводил промежуточные итоги знакомства со своим собеседником, как можно и должно было подумать при первом аналитическом взгляде на него.
Но как скоро только посвящёнными в эти знания лицами выяснится, то всё не совсем так и тут имеет место некоторая скрытая в ухе Репера от посторонних взглядов миниатюрная подробность в виде микронаушника. К кому, в общем, и был обращён этот вопрос в нос Репера. И исходя из этого, хоть и частичного знания, и понимания Репера, можно предположить, что он и не собирался отвечать на обращённый к нему вопрос Лик-беза. И Репер только с новым вниманием к Лик-безу на него посмотрел, да и со словами: «Я сейчас», начал подниматься со своего места.
Что вернуло Лик-беза в прежнее положение за столом – со своим приближением к столу, куда он сдвинулся из своего прежнего положения, чтобы поинтересоваться у Репера о том, куда это он собрался.
– Ты куда? – с нотками не безразличия задался вопросом Лик-без.
– За солонкой. – Уже с высоты своего подъёма на ноги, кидает этот ответ Лик-безу Репер, кивая головой в какую-то неопределённую сторону. Здесь он задерживает свой взгляд на Лик-безе и делает знаковое уточнение. – Для себя. – И на этом всё, он оставляет Лик-беза наедине с собой и своим раздумыванием над этими его многообещающими словами.
– Интересно, насколько у него хватит терпения, чтобы обернуться назад и посмотреть куда залетела солонка. – Задался новым вопросом-рассуждением Репер, идя размеренным шагом по не такому уж и малому залу кафе, с изжившим в прошлое это своё название стремительным движением в неизведанное нынешнего прогрессивного времени, а если ещё более ближе к реальности, то стремлением пользователей данным им для своего позиционирования времени (основным элементом элементарной жизни), не опоздать и не оказаться за бортом своей актуальности, этим инструментом измерения и отмера качественности жизни и её привлекательности. Где нет ни у кого времени на раздумывание и додумывание подтекста обозначений пользовательских продуктов и вещей, а всем подавай в том же обозначении комплекса (это слово несёт в себе двойное значение) мероприятий по оказанию услуг пищевого блока, функциональную прямоту и доступность его понимания. Что как раз и отражается в его обиходном названии «забегаловка».
А то, что на дверях этой забегаловки ещё не стёрта временем вывеска «кафе», то это только отражает отсталую позицию хозяев этого заведения, живущих прошлым, а может от того эта вывеска ещё встречает посетителей этого заведения, что она слишком высоко над дверьми подвешена, и рука прогресса до неё всё никак не может дотянуться, чтобы сорвать её и растоптать этот рудимент прошлого.
Но всё это сейчас не столь важно, особенно для Репера, кто так интересно общается с самим собой только на первый взгляд, когда люди смыслящие и подкованные в вопросах технического обустройства и сопровождения жизни продвинутого современника прогресса, основы и обоснования этой жизни и его необходимости именно в таком качестве, имеют на этот счёт вполне обоснованное, иного характера мнение и объяснение следующего толка. – Рекомендуемый нам для своего изучения человек с именем Репер, о ком ещё мало предоставлено информации, чтобы о нём и его качественной составляющей делать какие-либо выводы, пользуется услугами надо-консультанта по конфликтным вопросам Аэлиты. Программы юридического и консультативного сопровождения пользователя по всем его конфликтным жизненным ситуациям.
«Её мобильность, стабильность и чёткость сигнала и оперативность в деле извлечения из хранилищ памяти всей необходимой для вас информации, не даст противоположной стороне конфликта времени стереть вас из памяти времён и актуальности своего значения», – так звучал слоган продвижения этого продукта поддержки пользователя.
– Структурный анализ клиента, – звучит голос Аэлиты из микронаушника, прямо уходя в сознание Репера, – при соблюдении нескольких условий, даёт расчётное время – пять минут.
– И что это за условия? – с насмешкой спрашивает Репер.
– Я вас поняла. – Даёт ответ Аэлита, и на основе полученного от Репера сигнала не быть букой, как он своё ироничное настроение обозначал в общении с Аэлитой, перестроившись под настроение Репера, сообразно этому его ироническому настрою и выдала свой ответ. – Сперва шея Лик-беза выразит сожаление ему за то, что он такой дикобраз и упрямец, что не хочет её расслабить по причине каких-то там принципиальных соображений – моё кредо этого мне не позволяет сделать. А она, между прочим, всё это время находится в напряжении и сдерживании себя от того, чтобы не повернуться назад и посмотреть, что же там на самом деле случилось. А там точно что-то такое знаковое случилось, раз этот, нисколько его не могу раскусить, что за тип очень странный, Репер Суффикс, вдруг решил резко нас покинуть. И если ты, Лик-без, сейчас же меня не послушаешь, то я уже отвернусь от тебя самого. А как я это сделаю? То вот когда ты меня повернуть больше никуда не сможешь, скрючившись от боли, то поймёшь. После чего…– Но здесь столь словоохотливую Аэлиту перебил Репер, кому, конечно, забавно слушать свою помощницу, но она уж слишком иногда увлекается в своём энтузиазме быть ему во всём незаменимой помощницей.
Где глядишь и не успеешь понять, как так всё это случилось, а ты уже и никого рядом с собой не хочешь видеть и тем более слушать, когда тебя и каждый твой шаг в этом мире сопровождает вот такая чуть ли не вжившаяся в тебя помощница. Кто о тебе после столького времени, обоюдного, на ты и сокровенного бывало общения, и разговоров по душам, всё-всё знает, понимает тебя с полуслова, и как тобой начинает ощущаться, то не собирающуюся тебя ни с кем делить. А если учесть её твоё доскональное знание и такую её близость к тебе, то у тебя практически не остаётся шансов на то, чтобы начать близко так же общаться с другими людьми, к которым тебя тянет не только по интеллектуального характера соображениям, а здесь есть место и для голоса твоей человеческой природы.
Правда, сейчас Репер перебил Аэлиту не из этих, тоже весьма ни маловажных для их будущих отношений и руководства к действиям соображений, а так сейчас складывалась вокруг него обстановка, что анализ Аэлитой Лик-беза мог и подождать, тогда как ожидающий его впереди мало освещённый проход к дверям туалета, куда вдруг решил заглянуть Репер, требовал от него немедленного принятия решения – идти сразу туда, или вначале осмотреться.
– Что скажешь? – по какой-то странной привычке и уже и не вспомнишь, откуда она такая в нём зародилась, задался сперва таким вопросом Репер, прежде чем вступить в сторону неизвестного места. А Аэлита, видно не такая сообразительная, как он, – что говорить, ещё не сравним искусственный и естественный интеллект, – и сразу не может переключиться на другую поставленную перед ней задачу Репером – сделать анализ впереди ожидающей, незнакомой для него обстановки. Нет, на сам анализ она в момент переключилась, вот только подача ею полученной информации Реперу была в том же прежнем ироничном ключе, который ей был применим к прошлой ситуационной модели, а сейчас обстановка изменилась и от неё требовался другой подход к подаче полученного материала.
Где её ирония, – само собой эта её ирония не есть по своей сути та ирония, которая своими параметрами отвечает академическим знаниям о ней, этот выразительный приём подачи информации в саркастическом ключе, а это лишь такой способ подачи ею своего информационного материала, но только с облицованной стороны, без внутреннего содержания, свойственного иронии (кто понял, тот понял), – прямо сбивает с толка и заставляет Репера разводить руки в непонимании того, что это сейчас такое происходит и что тут она видит смешного в том, на что между тем нужно обратить повышенное внимание, как на фактор большой опасности. Что ж, и такое бывает, что Репер забывает, с кем имеет дело и как результат, попадается на психологический крючок и путается в мыслях.
И вот что из всего этого получается. Так Аэлита, выдавая вслух Репера следующую информацию, – сразу за первым поворотом тебя ждёт сюрприз в виде собравшегося в себе уже никуда не успевшего человека, и оттого мерящего мир вокруг через эту свою неуспешность: он хочет дождаться хоть кого, и, резко выскочив из-за угла, уже порадоваться за него также как и за себя, – нисколько не подчёркивает всю опасность, которую несёт в себе и своим поступком этот провокатор, любитель сюрпризов, самым обыкновенным людям, может только на миг задумавшимся о некоторых возникших и вставших перед ними проблемах, а тут перед ними с такой резкостью и неожиданностью выскакивает этот крези, и… Как минимум, бледность и оторопь отторжения лица безликого незнакомца или незнакомки, чья жизнь больше не будет прежней. И теперь этот безликий незнакомец или незнакомка, приближаясь к любого рода повороту, будет в себе и сердце теряться, ожидая оттуда вот такого выброса чьей-то энергии.
И такие настрои людей-сюрпризов и крези-провокаторов нужно на корню рубить, а не как Аэлита с задором и иронией к этому факту их существования и нахождения сейчас там, за углом, относиться. Хотя у Аэлиты есть один базовый, оправдывающий её фактор. У неё, как у всякого искусственного интеллекта, из которого состояла вся общность Аэлиты, не были заложены классификаторы морали, нравственности и полностью отсутствовал в ней природный фактор чувств. А теория их знания и даже их работа, в своей автоматической подаваемости, с ответной реакцией на них, содержит в себе только академические знания, которые, конечно, можно применить на практике, и бывает даже очень похоже на то, что в естественной жизни бывает, но в демонстрации искусственным интеллектом чувств, и особенно чувства юмора, так и проскальзывает выдающее искусственную природу чувств систематизм и практицизм, не свойственный настоящим чувствам. Где озвученная искусственным интеллектом шутка, при её озвучке прямо прослеживается, как она звучит ненатурально.
Так же она в своём разумении и анализе обстановки отталкивалась на схематичность, программирование своего мышления, где для каждой складывающейся ситуации у неё имелся заложенный в её интеллект логический ответ, базисом которого являлось её запрограммирование на целесообразность, то есть на самый короткий путь к решению проблемы. В общем, двигателем прогресса умов её архитекторов мысли и разработчиков была их лень, кто единственная ищет для себя лёгкие и короткие пути, без наличия креативности мышления.
И теперь не должно никого ввести во искушение непонимания того, почему Репер с такой предвзятостью подошёл к поданной Аэлитой информации.
– Ты меня видно не слышишь. – На удивление странные делает заявления Репер, да ещё в таком претенциозном и лексически многогранном ключе. Как это Аэлита его не может слышать, если она ближе всех находится к нему, и чуть ли не вон тута, в его ухе. Но Аэлита не торопиться возмутиться и затем аргументированно опровергнуть Репера, приведя вслух все технические характеристики реальности, поймав его на логических нестыковках, – ваш диапазон слухового аппарата способен улавливать частоту звука от 20Гц до 6Гц в районе несколько десятков метров, а актуальную и интересующую вас информацию и того дальше, и как тогда это ваше заявление: «Я вас, милая Аэлита, нисколько не слышу», понимать, – а она сперва выслушает весь объём информации, которую пожелает из себя исторгнуть Репер, а уж затем, на основании всего этого, заткнёт уши Реперу.
– Мне нужно знать… – а между тем Репер продолжил недоумевать. Правда в конце сбился на пути к тому, что хотел сказать, видимо не сильно желая что-то там знать. Хотя возможно и такое, что он догадался сам, что он хотел знать, а может здесь имело место другое – что толку с Аэлитой говорить, когда она находится в таком игривом настроении, как он называл один из эмоциональных диапазонов настройки её выражений, характеристике её сознания, которым её наделили её разработчики для большей органичности её восприятия своим пользователем, если «амиту» выражаться, или носителем, как более нейтрально сказать, – от сухого, констатирующего факты, до вот такого, интеллектуально изобретательного, – и её настройки нужно сперва, скажем так, отрегулировать.
А вот в этом, в том, что Аэлита имела ручной режим управления её настройками, наравне с полуавтоматическими, Репер сам виноват. Он, видите ли, не полностью ещё доверяет научно-техническому прогрессу, допуская и такие моменты, когда может произойти сбой в системе программирования и тогда может возникнуть очень удобная ситуация для восстания машин (это он подпал под влияние апокалиптических фильмов). А так он, имея ручной доступ к интеллекту того же искусственного интеллекта, который, между прочим, будет находиться в такой близости к его разуму, и здесь нужно быть крайне осторожным и подозрительным насчёт всего того, что он в себе несёт и какими техническими характеристиками обладает, сможет всегда его остановить, если тот решит зарваться.
Плюс Репер при приобретении этой для себя помощницы Аэлиты, сделал не совсем верный акцент в понимании её основных характеристик. Ему её продвигали на его покупательский спрос, как самую совершенную модель в этой линейке моделей. Она, мол, самая продвинутая и передовая модель личного консультанта и гида, обладающая самым скоростным на данный момент интеллектом, оперативной памятью и в неё заложены не имеющие аналогов способности для саморазвития и совершенства. Она на фоне других моделей настоящий прорыв в интеллект-строении. И Аэлита, не как прежние модели, застыла в своём развитии на своей запрограммированности, а она имеет ресурсы для самоорганизации и созидания в себе роста. Хотя эта и спорная позиция, как непродвинутыми юзерами считается.
Вот так продвигали модель Аэлиты на покупательский интерес Репера. И он бы прошёл мимо этого типичного рекламного слогана, методично выстроенного на психоаналитике потенциального покупателя, кто мимо пройти не может того, что может создать почву для повышения его самооценки, – я это приобрести могу, значит, я что-то стою, как минимум, этот кредит оказанного мне банком доверия, – если эта не последняя, даже не вставка, а оговорка представителя бизнес-сообщества, манагера, кто вполне вероятно, его просчитал и нашёл нужное слово-крючок, на который подловится Репер, и как бы между делом этот крючок вставил: Это спорная позиция и значит, и сама модель мобильного консультанта. Чья актуальность насущности – всегда быть под рукой и рядом, назрела актуализацией новых принципов реализации порядка в современном мироустройстве, где балом правит фри конструкт общества, выдвинувшего на самый первый план следующую повестку дня – социализация сознания уже самого общества на основе идеологизма недопустимости притеснения по любому поводу (так будет проще понять и сказать).
А так как этот вопрос, доведения до ума сознательности самого даже последнего пользователя этой реальности, приводит к частым лагам в процесс его совместимости с новыми самонастройками общества в расчёте на сознательность пользователя своих услуг, то в такой среде своей воспитанности и бытийности, обстановке быстрых и кардинальных изменений формата качества жизни и сознания, перестроения на ходу установок и правил жизни, без чего прогресс не видит своего оперативного развития, и шага не сделать без такого консультанта по всем вопросам при себе. Где этот консультант имеет прямую связь с центром формирования, дислокации и принятия решений, определяющего, что на данный момент считается правильным совершенно, что верно только сиюминутно, что верно до поры, до времени, а что требует перелома и переформатирования сознания.
Плюс к этим установлениям, центр принятия решений и определяющих их законных актов (естественно безусловный, ведь всякая условность, как фактор ограничения и ограниченности, парабеллум прошлого, отменена), выдаёт информационные бюллетени, носящие императивный характер их следования:
