Живым не дамся смерти. 1/2. 3

скачать книгу бесплатно

Живым не дамся смерти. 1/2. 3
И. Сотников

Илья устраивается в бюро потерь. Здесь он сталкивается с необычными путями решений проблем для людей, обратившихся в это бюро. С новым путём логистики, по которому работает это бюро, придётся ознакомиться Илье, и понять, что он далеко и даже близко не приблизился к пониманию здесь происходящего.

Живым не дамся смерти

1/2. 3

И. Сотников

© И. Сотников, 2023

ISBN 978-5-0059-4742-0 (т. 3)

ISBN 978-5-0059-4367-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Свидетельство о смерти

Первое вполне законное и резонное желание при получении по электронной почте уведомления, то это сразу отправить его от греха подальше (к чёрту; что вроде как от греха поближе), а если точнее, то в папку под названием спам. Но Константин, перед кем сейчас встал это вопрос, своего рода эта дилемма, – немедленно разобраться с этим посланием, отправив его, как уже выше говорилось, в папку спам или же дать хоть какой-то шанс корпорации мошенников и подонков на доверии себя вовлечь в авантюру под названием твой собственный обман и затем полегчать в денежном выражении на энную сумму, – отчего-то не поступил как того надо было и требует от человека разумного его здравомыслие, проигнорировав это послание, а он, прочитав заголовок этого сообщения: «Уведомление о вручении свидетельства о смерти», который ясно что служит только для одной цели – заинтересовать разводимого человека, подловился на крючок этих ловких на обман людей и заглотнул эту наживку, открыв это послание.

И как это всегда происходит в таких случаях, ловли на живца лоха, то это сообщение было не простым сообщением, а окном открытия и перехода на другой ресурс, откуда практически сразу же (Константин и сообразить не успел, куда это его перекинули) началась досс и спам атака на его компьютер в виде отправляемых ему кратких сообщений. Ну а так как все эти сообщения имели в себе конечного адресанта, косвенно Константина, то он, захваченный врасплох таким развитием ситуации с этим сообщением и тем, что повлекло за собой им открытие этого сообщения, не смог сразу закрыть выскочившее на экран ноутбука диалоговое окно и вынужден был вступить в навязанный ему таким образом диалог.

– Ты ещё жив? – очень сразу и получается, что без всякого раздумья на осмысление этого первого сообщения, появляется этот вопрос в диалоговом окне на компьютере Константина.

А Константин от такой категорично резкой постановки вопроса к нему и в чём-то панибратства, – тут им заодно и одновременно со всем происходящим понимается, то его незримый собеседник не просто имеет понимание с кем он сейчас общается, а он его каким-то боком знает и по этой причине он и организовал этот разговор, – в себе нервно взбадривается, и на автомате отбивает краткий ответ: Да.

Здесь он хотел, конечно, дописать одну язвительность, мол, не был бы жив, то не ответил бы на этот твой глюпий вопрос, и как-то совсем неумно о таком спрашивать и ожидать положительного ответа в виде письменного ответа, когда только ответная тишина будет удостоверять твою смерть, но им посчиталось, что вот такой короткий ответ сейчас будет в самый раз и он так сообразил ответить. И теперь мяч на стороне незримого собеседника Константина, который Константином в данный момент определяется его скоростью соображения на ответ. Вот отчего Константин так внимательно смотрит на диалоговое окно, следя за набиванием на ней текста ответчиком.

И вот такая фишка этой диалоговой программы позволяет собеседнику сделать некоторые аналитические выводы насчёт умственного потенциала своего собеседника, его настроя на общение и внутреннего состояния, которое раз за разом прорывается, когда он делает ошибки и исправления в своём написании текста сообщения. А если собеседник ещё с этим делом не поторапливается, а чуть ли не тормозит, пытаясь подобрать наиболее удачные и грамотные словосочетания, то тогда кто из нас больше волнуется и переживает?

И так как ответ Константину был быстро отбит клавишами того ноутбука, которым пользовался оппонент Константина, то он, всего вероятней, заранее заготовил этот текст разговора с Константином. Где именно Константину, находящемуся не в столь выгодном положении, – он вынужден реагировать на предложения и вопросы своего тайного собеседника, – приходиться быстрей соображать над своим ответом, чтобы не выдать свою взволнованность и растерянность перед своим собеседником. Кто на всё это рассчитывает, со своей стороны ведя пристальное наблюдение за ходом мысли Константина, ошибочно или безошибочно отбивающего свой ответ, и он поди что и сам большой психолог и специалист по расшифровке портрета человека по его письму.

– Тогда ты, можно сказать, что для меня воскрес. Ведь ты для меня когда-то умер, и я тебя тогда вместе со своим прошлым похоронил. – Отбивается вот такой текст на диалоговом окне. – На что Константин смотрит со странным упорством не полного осознания и понимания того, что его собеседник этим хотел сказать и кто он собственно такой. О чём сейчас спросить так и напрашивается и это было бы самым разумным решением. Но только не для Константина, взвинченного вот таким подходом к разговору человека на той стороне диалогового окна. Он, тот тип, спрятавшийся за этим диалоговым окном, значит, в курсе с кем сейчас разговаривает, в отличие от него, и при этом по причине своего подлого и малоинтеллигентного воспитания не удосуживается представиться перед ним, ставя таким образом его в неловкое и трагикомичное положение. Он ведь не знает, как к этому мудиле обращаться, на ты или на вы. А это с подвигает его на перекосы и перегибы уже собственного воспитания. Ведь он запросто может выказать незаслуженное уважение тому, кто этого нисколько не заслуживает, обратившись на вы, и наоборот, тыкнув тому, кому отродясь не тыкали из-за его высокого, ваше превосходительство положения. И тогда не только конфуза, но и другого рода аперитива не избежать.

И Константин само собой не собирается учитывать возможно существующие оправдывающие вот такое поведение своего собеседника факторы, – заносчив и забывчив я беспредельно, вот и решил, что раз я знаю кому пишу сообщения, то и он в курсе с кем сейчас имеет дело, – и он не будет первым набиваться на знакомство, которое определённо будет для него неприятным, имея для себя вот такие предпосылки. И Константин следует точно такому же поведению, что и его собеседник, отвечая в том же духе и тоне. – Не могу пока что сказать о тебе того же, – печатает свои слова Константин, – видимо я расстаюсь с людьми более навсегда.

– Тогда есть прекрасный повод воскресить для себя друг друга, а также ещё кое кого-то. – Следует вот такое предложение со стороны тихорящегося собеседника Константина. Что Константину кажется уже слишком. И с чего это этот тип взял, что он в себе испытывает вот такие желания, когда он знать, не знает кого ему предлагается воскрешать из своей памяти. И более того, Константин уверен в том, что ему всего этого не нужно и весьма по веской причине. Раз память сочла разумным и нужным похоронить в своих недрах кого-то из своей жизни, то для этого были более чем весомые основания.

И тогда какого хрена и из каких-таких ещё соображений он будет идти наперекор собственной безопасности и комфорту. Ведь люди им так окончательно забытые и вышедшие в свой тираж определённо несли в себе для него какое-то беспокойство и душевное волнение, наверняка связанное с какой-нибудь неприятностью для себя. И тогда какого опять хрена он будет сам лезть на рожон этого ознакомительного со всем собой забытым и умерщвлённым, так умело и ловко названного этим манипулятором сознания – воскрешением. Он что, экзорцист там какой-то, чтобы изгонять дьявола из поделом им забытых людей, под что со многой вероятностью подбивает этот так и не представившийся собеседник. Вначале разориентровав его разум своей знакомостью с ним, – нас объединяет наше общее прошлое, старина, – а затем под всего лишь предлогом этого общего прошлого и знания друг о друге нечто из ушедшего прошлого, он решил заманить его в ловушку, которая в итоге окажется сектой по воскрешению людей из своего бытия силой мысли и продажи своей души за бесценок.

– Да за кого он, собственно, меня считает?! – от всех этих мыслей Константин аж передёргивается и нервно в лице закипает. А его нахождение наедине с этим диалоговым окном, позволяет ему себя не стеснять в плане эмоций и громких выражений. И его руки прямо потянулись сейчас, чтобы со всей жёсткостью давления на кнопки клавиатуры ноутбука и применения в написании своего ответа различных знаков препинания и философствования, используемых для подчёркивания своего эмоционального накала, дать отворот поворот этому типу с другой стороны диалогового окна, но вот только зачем Константин редко так не обходится без обдумывания своих необдуманных шагов, которое и приводит к тому, что он притормаживает со всем этим делом, верно сообразив, что этот тип точно имеет в наличие у себя такую информацию, которая ему позволяет считать его за того, за кого он его считает. И будет не совсем благоразумно посылать того подальше, не выяснив для себя для начала, с чем всё-таки связано это приглашение… для вручения свидетельства о смерти.

– О чьей смерти?! – несколько всё-таки запоздало задался этим вопросом к себе Константин. А задаваться этим вопросом к своему неизвестному собеседнику, тоже как-то не комильфо и не с подвигается, да и не выходит, раз он, этот охреневший тип в конец и уж точно не джентльмен, без всякого предупреждения взял и вышел из сети, падла. И Константину, про себя не раз чертыхнувшемуся и трёхэтажным матерком прошедшему по этой падле ответчику, ничего другого не остаётся делать, как с твёрдым намерением не идти на поводу желаний этого типа, – а вот теперь хрен я приду туда, куда ты просишь, – перейти назад, на прежнюю страницу и прочитать более внимательно, что в себя включает это уведомление.

Но там, как и ожидалось Константином, ничего ясного и проясняющего не было отпечатано, и за что можно было там фактически зацепиться, так это только за время и место вручения этого свидетельства. И если ко времени у Константина не было никаких претензий, – там был указан промежуток рабочего времени, – то вот указанное место в этом уведомлении, – здание городского суда, кабинет номер 17, – вызвало немало вопросов у Константина. Чего-то сразу и даже спустя время так и не смогшего для себя объяснить вопрос касательства такого рода события с тем, что в себе заключает юриспруденция, право человека на справедливость.

– Нет, конечно, при хорошем воображении, которым часто болезненно страдают судьи, можно соединить несоединимое, приплюсовав ко всему этому делу суд божий. Без чьего соизволения и решения не производятся вот такие регистрационные действия. Но… – Так рассуждал Константин и спустя те сутки, которые его отделяли от назначенного места в присланном уведомлении, то есть в здании суда. Куда он всё-таки приплёлся, не имея сил и возможности противостоять силе убеждения собственного любопытства, так и требующего от него разобраться в этом вопросе. И сейчас Константин, добравшись до кабинета под номером 17, который оказался, как это неожиданно (!), заперт, пристроился к окну напротив этого кабинета, и изучал в него какие там есть виды, в общем пялился в него без всякой цели, выжидая время прихода хозяина этого кабинета. Кто видимо работает не по часам обозначенного на дверной табличке рабочего времени, а эта канцелярская крыса, – а в канцеляриях только такие и работают, – считая себя тут незаменимыми работником, – кроме меня никто так хорошо не запрячет интересующее прокурора дело, – вёл для себя свой временной отчёт.

– Мой рабочий день начинается с того самого времени, когда я сочту для себя удобным. – Вот так рассуждал этот гад, как однозначно был уверен Константин, высматривая из окна на улице человека сильно похожего на его представления об этом гаде из этой канцелярии. И как бы шанс на его нахождение со стороны Константина не был ничтожно мал, у Константина появляется уверенность в его нахождении. – Этот гад определённо присутствует вон в том типе, с таким упорством не сводящим с меня своего взгляда. – Хоть и несколько странно драматизировал сейчас ситуацию Константин вокруг одного уличного прохожего и в самом деле остановившегося у здания суда, на прилегающей к нему площади и с этого места наблюдающего за тем, что делается и происходит именно в том окне, в котором стоит Константин, в ответ в его сторону наблюдающий, но это всё отвечало создавшейся вокруг Константина ситуации. Где он итак не знал, что думать насчёт своего сюда приглашения, а когда он всё-таки сюда пришёл, то его ещё тут так нагибают на всякие неуравновешенные мысли, вот он и начинает всякое себе надумывать насчёт попавшихся ему на глаза людей.

– И что ты на меня так уставился? – мимикой своих губ вопрошает этого типа на улице Константин, даже не скрывая этого обращённого к прохожему вопроса. Но видимо дальнее расстояние не позволяет этому прохожему рассмотреть эту вопросительную мимику лица Константина, и он продолжает беззвучно вести наблюдение за ним, раздражая Константина этой своей недальновидностью взглядов. И у Константина даже возникают на его счёт пораженческие мысли. – Мол, он меня не видит из-за этих оконных бликов.

Что вполне может быть. И Константин, человек более чем настырный и упрямый до предела, чтобы значит, свести на нет этот светоотражающий и искажающий нужную для него реальность эффект стекла окна, прижимается лицом к окну и через это своё лобное и мысленное упорство достигает неожиданных для себя открытий – он к полной для себя неожиданности теперь видит интересующего прохожего не одного, а в крепкой спайке с прохожей. И то, что она сильно неотличима от него внешне, видимо и послужило тому, что Константин сразу и не обратил на неё внимания, пропустив мимо себя.

К тому же наличие в руках этого типа раскрытого зонта, само собой чёрного цвета (сюда не приходят в приподнятом духе, а присутствие во всём себе выражение скорби, говорит о вас, как о здравомыслящем человеке, понимающим очень верно, что зарекаться в таком деле, как суд человеческий, более чем напрасное решение), сливает окружающую его детализацию мира, в том числе и тех, кто рядом с ним, как оказывается, сейчас находится. И Константин, глядя на них, может только опираться на своё насчёт них кажется, что может быть или не быть с их стороны. А в частности, с каким прицелом и значением они проявляют в его сторону такое пристальное внимание и ведут между собой заметливую беседу. И Константину очень близко к ним и происходящему с ними опять кажется (для этого есть все предпосылки, связанные с его ожиданием на нервах и взводе открытия двери канцелярии и того, что ему так непонятно его там ждёт), что он в той же близости находится к тому, о чём они сейчас меду собой говорят. И что удивительно для вот так структурированного разумом Константина события, то они ведут разговор не о нём, как всегда думается сторонним наблюдателем, а они вели философскую беседу о более высоких материях.

– Смерь всех рассудит. – С внутренней иронией и в чём-то язвительностью процедил сквозь зубы незнакомец с зонтом, не сводя своего взгляда со здания суда. – Очень верный постулат. И его, в виде концепции эпилога, стоит повесить над дверьми этого здания, храма правосудия.

– Я как понимаю, то нам сюда. – Приземляет человека с зонтом, стоящая рядом с ним незнакомка. Человек с зонтом никаким образом не показывает, какую реакцию вызвали эти её слова у него, и он с прежней хладнокровностью и созерцанием за предстоящим перед ним говорит. – Ты верно понимаешь. Человек живой не может не искать справедливости в жизни. И её поиск есть один из концептуальных приоритетов его жизни. Ведь поиск справедливости для человека есть поиск самого себя. Мера весов по которой измеряется истина, которая есть фундамент человеческого мировоззрения, через фокус которого он и оценивает мир и себя в нём. И кто жил, тот будет замечен в этом поиске самого себя.

– Ну а если сузить наши границы поиска? – и опять эта она пытается перебить человек с зонтом с его объёмной мысли.

– Посмотрим на последние решения судебных органов насчёт переоформления и перевода человека из живого в мёртвого. – С той же нейтральностью ко всему даёт ответ человек с зонтом.

– Всё же мне кажется, что нам не сюда. – Говорит она, посматривая в сторону здания суда.

– А по мне было бы странно, если бы акт о смерти человека оформляла бы какая-нибудь канцелярия, а не орган уполномоченный определять суть и качество человека. – Говорит незнакомец, своим вот таким заявлением одёргивая Константина от окна и переведя его взгляд в сторону двери канцелярии, о которой так нелицеприятно и бесполезно для него высказался тот тип с улицы. И Константин начинает подозревать о том, как ловко он был кем-то одурачен и если его здесь что-то и ждёт, то насмешка и искренний смех людей из канцелярии, вот же они удивятся, когда Константин объяснит им причину своего к ним прихода.

И понятно, что Константин ещё сильней разволновался и рассердился на самого себя, такого легковерного, кого так запросто было можно убедить в любой очевидной глупости – нужно лишь правильно расставить акценты. И только Константин всё это о себе понял и даже осознал в раздражении и с желанием немедленно всё это исправить, отсюда удалившись, для чего он и предпринял направленные в сторону ухода действия, – он принялся разворачиваться на свой уход отсюда, – как он к своей огромной неожиданности и в той же степени недоверию к тому, что так быть может, чуть ли нос в нос и упор наталкивается на того самого типа в окне, но уже находящегося перед ним здесь без зонта, но с тем же сопровождающим его лицом.

И этот тип, явно большой деловой хватки, для кого стратегия тянуть кота за яйца неприемлемая для него концепция, – он идеолог быстрых решений, а все эти приземлённости для мазохистов, – без всякого предисловия берёт в оборот Константина, обращаясь к нему конкретно по делу.

– Мы вызвали вас сюда, чтобы вручить вам свидетельство о смерти. – И с такой подсознательной многогранностью и многозначительностью всё это говорит незнакомец, что тут хочешь, не хочешь, а заподозришь этого типа в том, что он что-то тут недоговаривает. По крайней мере о том лице, кто прописан в этом свидетельстве. И это настолько странно звучит и слышится для Константина, что он не просто растерян, а он в некотором роде разориентирован в пространстве. И оттого, наверное, в нём столько нерешительности, что он не может напрямую спросить незнакомца об этом свидетельстве – кому оно принадлежит по факту? И Константин при внешнем спокойствии и пофигизме, задаётся вопросами околичности.

– Подождите. – Константин сперва фиксирует паузу и затем уже задаётся вопросами. – Прежде чем мы продолжим, мне хотелось бы знать ответ на возникшие у меня вопросы. Почему мне? – кивая в сторону конверта, находящегося в руках незнакомца, задаётся вопросом Константин. – И почему здесь?

А незнакомец, в общем, не удивлён проявлением вот такой своей недалёкости Константином и он, пожалуй, ожидал от него вот такого неразумного поведения. И незнакомец без всякого напряжения и изменения в своём подходе к разъяснению человеку того, что он своим коротким умишком не считает нужным понимать и учитывать, пускается в объяснения Константину того, что лежит на поверхности.

– А разве не ясно. – Говорит незнакомец. – Где как не в суде определяется и фиксируется вердиктом итоговое значение, качество и суть предмета рассмотрения. И тот же человек сам по себе не есть окончательное решение природы. Он не выше подсудности, и как и все живые организмы, должен рассматриваться на общих основаниях. И он рассматривается через своё выражение – свою жизнь. По итогу которой по нему и выносится своё судебное решение. Которое он очень часто хочет избежать. Ведь часто так бывает, что человек и не живёт вовсе, а только делает вид, существуя. И тогда на каком основании выдавать ему свидетельство о смерти, как результирующий его жизнь документ, доказывающий факт его жизни (для чего он ему понадобится, то это другой вопрос). – На этом месте незнакомец с помощью подчёркивания в себе внимания к последующему заявлению усиливает к себе внимание Константина и резюмирует всё сейчас собой сказанное. – Вот вы и были вызваны сюда в качестве свидетеля, чтобы засвидетельствовать жизнь и смерть.

Что до крайности удивительно слышать Константину, и не слышавшему о такого рода свидетельствах. Отчего он даже не придал никакого значения детализации этого поступившего к нему предложения от не пойми и кого, – и между прочим в таких случаях полагается повестка в суд, – и он, видимо, подпав под таинственное обаяние незнакомца, принялся следовать сделанному на его счёт расчёту незнакомца.

– Ладно жизнь, – говорит Константин, – её я быть может и смогу засвидетельствовать. Но, что насчёт смерти, то… – Но Константину не удаётся договорить, он перебивается незнакомцем, где он со словами: «Держите», протягивает ему тот самый конверт, который он держал наготове. И Константин вынужден следовать своим хватательным рефлексам, требующим от него каких-то действий в сторону протянутого конверта.

– Что это? – задаётся вопросом Константин, всё же удержав себя в руках.

– Список лиц, требующих освидетельствования своей смерти. – Как само собой разумеющееся говорит незнакомец. А Константин, естественно, понять не может, какое он имеет отношение ко всему этому. И Константин с возмущением собрался было всё это высказать незнакомцу, да вот только его хватило на одно своё «но», которое тут же наталкивается на столь жёсткий взгляд упорства незнакомца, что Константин самопроизвольно берёт конверт, быстро его окидывает поверхностным взглядом и раскрывает его, чтобы вынуть оттуда сложенный в двое лист бумаги. Константин его распрямляет и прежде чем начать его читать, бросает взгляд на незнакомца, чтобы ещё раз убедиться в правильности своего понимания его пожелания насчёт этого листа. И, не обнаружив в нём другого устройства мысли, Константин опускает взгляд на лист бумаги, и у него при виде первого же вписанного имени начинает першить в горле.

– Сальса, – читает про себя запершившимся горлом Константин, – Эльза, – сглатывает это следующее по списку имя Константин, уже знающий, какое дальше последует имя. И он не ошибся в этом. Это было имя Дивид. А вот какое будет следующим в этом, не таком и коротком списке, то …вот чёрт! – чертыхается Константин при виде первой начальной букве следующего имени, и вот же опять чёрт, в нервном перевозбуждении он вырывается из объятия сна, подрываясь на кровати и первые несколько минут находясь в умственном ступоре, ничего не может понять из происходящего и из того, что было или не было так реально представлено перед его глазами.

– Всё же это был сон. – Не веря самому себе, пытается успокоить себя Константин, тараща глаза в разные стороны, со стороны которых вроде бы всё для него знакомо выглядит, и это его убеждает в том, что всё-таки это был сон, хоть и такой реалистичный. Правда, это не приносит успокоения Константину, заявившему вслух для своего успокоения: «Ну теперь я и не усну». И как сразу же выясняется, то Константин себя обманул с этим заявлением. И только он это договорил, как сразу рухнул головой на подушку и …уснул беспокойно.

Глава 2

Универсальная справедливость

– У вас, потерпевший, есть что сказать по существу дела? – явно на взводе и с долей истерики в себе обращается к человеку на специальном месте для ответчиков судья, не сдержаться которой от эмоционального выплеска не даёт её судейская мантия и хладнокровие, настоянное на большом опыте рассмотрения всевозможных дел самого неимоверного на жестокость и цинизм к жизни характера.

Ну а названный судьёй потерпевшим человек, в себе только отчасти что-то несёт и предполагает от потерпевшего – внешний слом его прежней уравновешенной и спокойной жизни, разлом и растерянность взгляда, с чем ярко не гармонирует и переплетается то другое в человеке, что в нём происходит при переходе той самой черты, когда всё в нём прежнее не имеет для него больше никакого значения, и всё в нём умиротворяющее и смиряющее его с жизнью было заменено яростью и агрессией, новой чертой определения этого переформатированного под новое своё я человека.

И, конечно, у него есть, что сказать, как по существу, так и не по существу дела, раз его довели до вот такого состояния – больше нет никакого у меня терпения сносить безмолвно всё это унижение моего права на свободы самовыражения со стороны моей природы скромности и не влезания в чужие дела. И всё это по нему разве не видно всем тут в зале суда, особенно тому негодяю, кто нарушил ход равновесия его жизни, отныне потерпевшего, убрав с чаши жизни его весов того человека, кто являлся лучиком света его сердца и надежд на счастье и будущее. Само собой видно и кому-то до дрожи и трепета внутренних основ всё это тошно видно, и оттого, наверное, судья так предупредительна к потерпевшему, требуя от него воздержанности и не перехода на личности и за пределы внутренней субъективности, сейчас в нём состоящей из запредельного эмоционального накала агрессивности и беспредельной экспрессии.

Но разве неочевидно для судьи и для всех людей в зале суда также то, что нельзя требовать невозможного от представителя лица Немезиды, фатальности, облечённой в человеческом обличие потерпевшего, и он ни шага в сторону не отойдёт от того, что ему теперь предписано делать его судьбой, и он полностью отдаёт себя в руки карающему мечу возмездия, чьим инструментом по приведению в ужас собственного созидания преступившего закон человека он и будет.

Но прежде чем фатальность вынесла свой приговор преступнику, проводник её решений, сидящий на скамейке для свидетелей потерпевший теперь и от жизни, хочет получить со стороны представителя одной из судьбоносных линий, адвоката, смотрящего на любое дело с позиции позитива и оптимизма, для себя некоторые советы и рекомендации насчёт того, как не забежать дальше того и раньше времени, что итак человеку суждено получить.

И как можно понять из мимики лица адвоката самой судьбы, то его совет потерпевшему, как всегда уравновешен и разумен, как на него не посмотри и не посуди.

– Око за око и зуб за зуб. – Очень лёгкую арифметику и алгоритм расчёта мер взвешивания вины предлагает адвокат потерпевшему. И как бы тому не желалось воздать сторицей, многократно и до предела сидящему мерзавцу на скамье обвиняемых, – как минимум, четвертовать его надобно, чтобы остальным неповадно было садиться за руль пьяным, – он, скрепя зубами, принимает это требование к нему адвоката.

– Я готов. – Из глубины себя говорит потерпевший, глядя куда-то в неведомую даль.

– К чему готов? – ничего и не поняла из сказанного судья, так растерянно отреагировав на слова потерпевшего.

– Вынести приговор. – Как само собой разумеющееся и должно говорит вот такое потерпевший, поднимаясь на ноги со своего места.

А судья, как и все остальные присутствующие в зале для заседаний люди, прямо поражены вот такой постановкой вопроса по вынесению судебных решений, которые на себя решил взять потерпевший, на кого теперь все с опаской смотрят, небезосновательно подозревая наличие у него спрятанного где-нибудь на теле огнестрельного оружия. С помощью которого он, вначале заставив всех замолчать, вынесет приговор, – расстрел на месте, в зале суда, – а затем уже приведёт в исполнение вынесенный собой приговор. – Прямо в темечко.

И тут как не растеряться из-за большого опасения оказаться на линии огня вынесения потерпевшим приговора. Где даже судья, кто имел полное юридическое право оспорить вот такое самозванное право потерпевшего на вынесение приговора, – вам полагается лишь выразить несогласие с решением суда, а всё то, что вы тут задумали, есть самоуправство и ваша самонадеянность, – сочтя свои аргументы по переубеждению потерпевшего не шибко значительными, – да посмотрите на него, он не в себе он горя и гнева, а это есть состояние чрезвычайного аффекта, которое в некоторых случаях позволяет вынести беспрепятственно со стороны закона приговор, – решает промолчать и подождать предоставления потерпевшим более существенных фактов и улик своего преступления границ законов. Всё-таки у нас ещё не судят людей за их намерения, к чему тут многие пытаются принудить вашу честь. Так что давайте подождём, что скажет потерпевший, а уж затем будет действовать исходя из тех причин, которые оставит нам после себя потерпевший.

В общем, потерпевшему даётся со всех сторон, за исключения стороны обвиняемого в преступлении (но он сам этого добивался, напиваясь в стельку и садясь за руль) карт-бланш на вынесение решение по рассматриваемому сейчас делу. И потерпевший, как и обещал с первых слов, продемонстрировал свою готовность быть лицом, отвечающим за свои слова не только своими словами, но и действиями, и он, наконец, поднялся на ноги, чтобы… Вначале пронзить ненавидящим взглядом обвиняемого. Что может лишь есть демонстрация предвзятости мнения к обвиняемому, да и личная неприязнь не является достаточным аргументом для доказательств подлых намерений обвиняемого, которыми он всегда руководствуется во всех своих действиях, и это всё пропускается.

– Приговор земного суда – это есть всего лишь отсрочка настоящего суда за свои прегрешения. И чем дольше будет длится эта отсрочка для самих вершителей справедливости и его значений возданий за прегрешения, а также ответчику за них, себя виной замаравшего перед своим создателем, от истинного возмездия за дела свои, то тем разумнее времени будет вам дано для осмысления собой творимых дел. Ведь ответ и итог всему уже моей дальнейшей жизнью предопределён. Я живу до момента смерти виновника в смерти моей души. – Посаженным на хриплость голосом всё это произнёс свидетель смерти своей души, по окончанию своей речи подкосившийся в ногах и осевший на скамью. От звука удара об которую неожиданно взбадривается ваша честь, с истерикой в лице подскочившая на месте и выкрикнувшая замечание потерпевшему:

– Это что, угрозы?!

– Мне надо посоветоваться с адвокатом. – Вот такую немыслимую по резкости наглоту заявляет потерпевший, обращаясь к своему адвокату слухом. Тот ему что-то шепчет такое, из чего только одно еле слышно доносится: «Зуб за зуб требуй пока что. Это сейчас актуально», и потерпевший даёт ответ вашей чести:

– Она самая. – Говорит потерпевший и вынимая из кармана шёлковую нить, с петлёй на конце, добавляет. – И к ней хочу добавить дополнение. Зуб за зуб требую.

Итак кульминационно оно для всех, кто это требование потерпевшего слышал, звучит, что не почувствовать, как оно отдалось на одном из зубов в своей челюсти (на том, который всё последнее время не даёт покоя и требует, и требует для себя жёсткого внимания; а такие всегда есть, сладкоежки чёртовы), просто невозможно, и ты невольно за него ментально хватаешься, пытаясь заодно языком пригладить его и загладить свою перед ним вину и эту новую возникшую в нём нервность. Он ведь точно начал подозревать, к чему в итоге его готовят во время посещения одного медицинского центра, только с твоих слов по оказанию медицинской помощи так разболевшемуся зубу.

И за всем этим одёргиванием на себя и на собственные насущности, Илья, кто находился в числе тех людей, кто стал свидетелем всего происходящего в зале суда (каким образом он там оказался, лучше не спрашивайте, он и сам толком не знает, глядя на всё вокруг в пол сонного глаза), на некоторое время отвлёкся от всего важного и происходящего со стороны судебной коллегии и мест для свидетельских и другого рода показаний, и это всё привело к тому, что он упустил тот момент, когда заседание вдруг решило на всём этом завершиться, а он, захваченный врасплох потоком движения людей на выход, коих оказалось на удивление не мало, со своими блуждающими и последственными мыслями оказался в гуще этого движения, не соображая, как он здесь оказался. И само собой Илья, как и всякий человек, чтобы окончательно не затеряться и не потеряться в этом бурном и столь разношёрстном потоке людей, принялся искать для себя хоть какие-то ориентиры.

Ну а что это могут быть ориентиры, то он и сам не знает, крутя свою голову по сторонам, подвергая себя тем самым другой опасности – споткнуться на ступеньке лестницы, на которую он вслед за всеми вступил и организовать тем самым уже селевой поток, с выносом всего, что на его пути встанет. А пока что на его и пути людей в этом бурном потоке встаёт проходная арка, с двумя проходами в неё, со своим кардинальным выбором выхода для себя не только отсюда, а приведи тебя туда, куда не дай боже и юриспруденция привести, которая здесь определяет закономерность и правомерность выбранных тобой путей и дорог. И что самое для тебя здесь сложное, то этот выбор нужно сделать быстро, на ходу и с давлением на тебя всего этого людского потока вокруг, если его рассматривать фигурально, то являющимся общеустановленной нормой взглядов общества на поступки людей. Где такие-то считаются моральными и нравственными, а вот такие-то поступки просто недопустимы и только до греха тебя доведут.

Ну а человек такая свободная личность, а, по другому мнению, скотина, что всегда хочет идти вопреки общему мнению, чтобы значит, выделиться и обозначить свою индивидуальность и автономию права. И Илье, как вот такой свободной личности или ослу, как субъектности скотского значения по определению категорически с ним не согласных людей, которые от своего бессилия и награждают других людей вот такого рода клише (обзываются, в общем), не хочет плыть по течению, и ему хочется самому делать выбор своего дальнейшего пути, хоть и из такого скудного предложения, которые предполагают и несут собой эти два прохода в арку.

И Илья даже уверен в том, что эти два пути ведут к одному и тому же месту, а разница в них заключается лишь в направлении осуществляемого по ним движения. Один проход работает на выход, а другой на вход. Ну а то, что человек использует оба эти прохода только на реверс, на выход, то ответ на этот вопрос лежит во внутренней организации жизни человека, никогда не ищущего для себя сложных путей, как бы он не говорил обратного. И он, чтобы ускорить свой выход из здания суда, взял и выбрал для себя путь, который ближе к нему и менее толкотливый. И в общем, жизнь своей вот такой реализацией на свои открытия, ещё больше сбивает философский настрой Ильи, решившего в ней покопаться на основании своих впечатлений, вынесенных из зала суда. Где он столкнулся с вопросами осмысления жизни, через которые человек ищет себя, а реалии жизни всё это пытаются в тебе разбить, всё переводя в такие упрощения.

И Илье приходится не просто приспосабливаться к тому, что ему жизнью предлагается, а он всё же пытается к этому ко всему приноровится, по-своему осмысляя эти два предлагаемых ему зданием суда выхода. Под которые он подводит вариационность выбора поставленного перед ним в зале суда вопроса: «Есть ли смысл в жизни?». Который может только с поверхностного взгляда очень далеко стоять от рассматриваемого в зале суда дела, где всё-таки решался вопрос справедливости, а не такие высокие материи, которые рассматриваются при самых отягощающихся обстоятельствах преступления против личности и где человеку преступившему всякого моральное право на своё существование даётся пожизненное право на осмысление для себя этого вопроса.

Но такое уж человек создание, всегда упреждающее собой мироздание и его предложения на свершения акта возмездия человеку за его предпосылки быть таким самим собой, каким он недостижимым в реальности образом видит себя, и Илья глобально на всё смотрит и ставит такие же вопросы. Где вариантами ответов на этот его вопрос обозначены эти два выхода.

«Смысла в жизни нет и тогда какой смысл жить?», – через вот такой вопрос обозначен был в свой ответ Ильёй один из этих, лежащих перед ним коридорных проходов.

«Смысл в жизни есть, и тогда что, нас ждёт тупик предопределённости поиска этого смысла?», – ещё более не устраивающим суть Ильи вопросом определён им второй проход в новый тупик сознания. И выбор, перед которым на своём полном ходу встал Илья, более чем сложен, если они оба его не устраивают. И тут до остановки и своего сбития с ног напирающими сзади людьми совсем рядом.

Но на этот раз Илья вовремя сообразил собраться и посмотреть себе под ноги, в ещё одну сторону, несущую для него опасность восприятия этого мира, а когда он обратно поднял голову, то вот он и ориентир, который ему позволит, как минимум, на юридической стезе дороги не оступиться. И этим ориентиром, как уже можно было предположительно догадаться, был тот самый адвокат потерпевшего, который вносил в ход рассматриваемого дела достаточно нетривиальные и спорные предложения. Что уже тогда вызвало у Ильи заинтересованность, а сейчас, он оказавшись так от него недалеко, вызвало у него желание к нему более внимательно присмотреться и прислушаться, конечно, раз он проявлял такую деловую хватку, ни на мгновение не оставаясь наедине с самим собой и через телефонную трубку ведя кого-то ещё по его малознакомой с юридическими аспектами и казусами жизни тропке.

– На что тебе дано сердце? – с долей недоумения вопрошает в телефон адвокат по жизни. – Да, всё верно, не для одной только перегонки крови по организму, а для нечто такого, что тебя и отличает от животного. Сердце – это не только насос, но и аккумулирующее твоё жизненное значение средство. Вот и используй его по назначению. Ты прежде всего человек, а не скот. – На этом адвокат ставит точку в разговоре со своим абонентом, выключив телефон и приостановившись на лестничной площадке, чтобы обдумать некоторые волнующие, а скорее интересующие его моменты, вынудив тем самым Илью сбиться со своего хода и отступить к стенке, чтобы с ней слиться глупо и пропустить мимо себя поток людей.

И у Ильи всё получилось из задуманного, правда, не без на то участия адвоката, кто из-за своей повышенной занятости жизнью своих клиентов, никого не замечал вокруг, и Илье можно было особо не беспокоиться за то, что у адвоката возникнут к нему вопросы по факту такой его навязчивости поведения. – Мол, гражданин, вы меня так и вынуждаете своей настырностью хода за мной применить против вас параграф такой-то кодекса человеческой неприкосновенности и права на личную жизнь, и на время переквалифицировать вас в ответчики по делу о прикосновенности и преследования личности. И единственное, что меня пока что останавливает на этом пути, то это моё огромное человеколюбие и снисхождение к человеческой природе глупости, ну и моё нежелание идти вопреки моей природе защитника, становясь обвинителем. – С вот такой претензией мог запросто выступить в сторону Ильи адвокат. Но не выступил из-за вновь поступившего звонка на его телефон, заставившего его погрузиться в проблему другого своего клиента, взятого сразу в оборот адвокатом.

– Слово, первое и практически единственное, что определяет человека и его значение. И потеряв право на слово, ты теряешь право быть человеком. Так что цени это. И пока оно у тебя есть, я с тобой буду иметь дело. – Кого-то там ободряет адвокат или наоборот ставит в тупик потребления своей действительности, уже выходя из здания суда на улицу. Куда вслед за ним попадает и Илья, и сразу ослепляется ярким светом внешней среды, на удивление своей яркой светлостью контрастирующей с внутренней обстановкой в здании суда. И Илья догадывается почему так. Здесь более свободно и не принуждённо обстоятельствами тех дел, приведших тебя сюда, дышится, и это, даже при наличии на улице ненастной и пасмурной погоды, создаёт вот такой контраст лёгкости в сравнении с довлеющей на тебя обстановкой серьёзности ответственности в здании суда.

И за всем этим Илья чуть не потерял из виду адвоката, в момент растворившегося среди людской массы, остановившейся кто где на этой прилегающей к зданию суда небольшой площади, чтобы перевести свой дух и волнение, которые самопроизвольно начали обуревать их сердцами и душами при посещении здания суда, даже в качестве наблюдателей за принуждением к ответственности за свои проступки других и чуждых для них людей. И сейчас многим тут остановившимся людям требовалось отстояться в своих мыслях и с помощью одной вредной и туманной привычки попытаться привести себя в чувства, затуманив свой мозг.

И вот где-то среди этой блуждающей массы лиц людей и затесался адвокат, лицо несколько другой с ними направленности и сосредоточенности, и поэтому он попытался не слишком из общей массы людей выделяться. Чтобы, быть может, стать для них и для их проблем ближе. А для этого нужно ко всему этому быть ближе. И не только через свои уши, но и через своё участие к ним.

А Илья, видевший этого адвоката только со спины, и это обстоятельство и позволило ему узнать в этой гуще народа адвоката (а иначе бы он его и не узнал), сейчас несколько растерялся, так быстро потеряв его из виду. Что между тем посодействовало тому, что он был тут всеми принят за своего, раз он также, как и все тут выглядит растерянным и переживающим за всё то, чему он стал свидетелем пока что в здании суда. И теперь ему, как тут и многим, чтобы значит, не быть переквалифицированным из свидетелей в обвиняемые, нужно как следует над всем тем подумать, что может иметь основания для вот такой подлости судьбы. И поиск глазами адвоката, определённо есть дальновидный шаг со стороны Ильи, даже в том случае, если он ни в чём пока не обвинён. Как разъясняет одно из юридических положений жизни, то зарекаться в таком случае слишком недальновидное и дорогостоящее решение.

И как видит Илья по предельно направленному на себя взгляду со стороны крайне и до такой степени знакомому внешне для себя человеку, что его узнать прямо сейчас нет никакой возможности, то не он один тут такой предупредительно мыслящий человек, кто заранее решил заручиться поддержкой адвоката, ища его. И этот тип, так на него в упор уставившийся и всё это своё наблюдательное занятие маскирующий под занятостью разговора по телефону и отдачи должного своей вредной курительной привычке, определённо и со всей внутренней уверенностью Ильи, в нём для себя видит пока что и ищет адвоката по вопросам… А вот для того, чтобы на этот вопрос сейчас ответить, то это надо на Илью сначала посмотреть и определить, под какой характер имущественного права в его сторону можно будет такое использовать.

А Илья, честно сказать, не привык к вот такой в свою сторону настойчивой и с вызовом ко всему его я внимательности со стороны посторонних людей. И только то, что он был застигнут неожиданно врасплох этим типом и то, что он неуловимо значился у него в знакомых (может он его узнал или не узнал, и как результат сомневается в своей узнанности со стороны Ильи, вот и не подходит к нему с этим делом), держит Илью тут на привязи и в такой неопределённости своего положения, где он вынужден ждать хоть каких-то предложений от этого типа. Который между тем делит своё внимание к нему с кем-то ещё, разговаривая с ним по телефону достаточно усваиваемо для Ильи. Из чего он делает вывод о том, что этот разговор незнакомца пока что, относится и к нему.

– Запомни, – вот так утверждающе говорит незнакомец в телефон, – телефон это одно из последних средств коммуникации, сохраняющее право человека на свободу мысли, воображения и манёвра домыслов. А наличие права на своё восприятие мира через его визуальную недоговорённость и загадку, есть жизненная необходимость для человека, для его принятия себя и этого мира. Чья документальная реалистичность и правда, слишком резка для человека, и он без художественного смягчения своим воображением углов этой действительности не может себя чувствовать жизнеспособным и убедительным. – Сказав это, незнакомец, всё это время смотря немигающим взглядом на Илью, делает перекур между объёмами информации, которые он вкладывает в уши своему слушателю, и только после этого переходит к озвучиванию взятых им за пример доказательств этого своего тезиса.

– Вот знай ты или не ты, – эту оговорку незнакомец сделал специально, будучи совсем неуверенным в эрудиционной составляющей своего собеседника (а вот к Илье это не относилось, как вскоре им выясняется), – что юный Вертер прыщав, плюгав и некрасив по большому и малому счёту, основываясь в сторону его представления только на свои художественные представления и воображение, насыщенное романтическими мыслями надежд на счастье, то какое до него было бы дело людям, услышавшим его историю. А вот только его история была дополнена недоговорённостями сердечного свойства и предпосылками романтического характера, то слушатели сами всё за него для себя дооформили, потеряв вместе с ним смысл жизни, и сгубив себя вслед за ним и своим домыслием.

– Так вот куда привёл этот путь! – догадливо ахнул про себя Илья, так отреагировав на эти слова незнакомца, не только указавшего Илье его путь, но и объяснивший ему, что лежало в основе его выбора – только ты сам и твоё восприятие действительности. А это значит, что и выбора по большому и по малому счёту не было, он изначально заключался в самом себе. Но сейчас не до всех этих философствований ума, а Илья должен дослушать до конца, что и к чему всё это говорит незнакомец.

А говорит он банальщину прямо какую-то. – Так и телефон с его визуальной анонимностью, – говорит незнакомец, – он предоставляет огромные возможности для актуализации и совершенствования мысли и её воображения. – Этот момент хотел бы для себя прояснить Илья, как и незримый для него собеседник незнакомца, но у того видно были другие и что главное, внезапно возникшие планы по внесению сумбура и растерянности в ход понимания себя и окружающего мира одной интересной девушки, идущей беззаботно со своей подружкой в стороне от всей этой массы столпившегося народа, по проходящей неподалёку тротуарной дорожке.

И незнакомец, уж и не узнает Илья теперь, как он эту пару девушек обнаружил, – они шли в достаточно не близкой от него боковой стороне, – в момент завершает все свои здесь занятости, – разговор, перекур и глазение сквозь Илью, как уже затем он понял, – резко разворачивается и прямо буром идёт не перерез этой парочке девушек. Которым не даёт сразу заметить это его прямо в глаза бросающееся намерение преградить им путь их большая увлечённость своей юностью и её выраженностью хотя бы в том, что они могут себе позволить быть взрослыми и как все ангелоподобные личности, они парят не только в ментальном плане над землёю, но и сугубо через средства доставки в их организм химических средств, заменяющих собой курительные палочки.

И вот за этим их, столь увлекательным и серьёзным делом, витанием в облаках и самолюбованием своей юной природой, их подлавливает этот незнакомец, перегородив им очень для них неожиданно и резко путь к исполнению своих надежд и ожиданий.

– Вот значит как! И как это мне понимать?! – с раздражённым и рассерженным видом делает вот такое заявление незнакомец той девушке из этой пары, которая держала во рту это устройство по приданию себе взрослого значения в плане своего достижения всего того, к чему себя склоняют от безделья люди. И понятно, что эта, как и всякая другая девушка, которой дорогу так резко преграждает столь расстроенный и угрожающе выглядящий тип, в себе вся теряется от непонимания происходящего и что собственно такое здесь происходит. И она в себе в один момент теряет не только уверенность и цвет лица, но и то, что её сейчас связывало со свободной личностью – этот инструмент парения, выпавший из её рук.

Ну а этот тип, агрессивного поведения, явно подошёл не только для того, чтобы дать по рукам этой девушке и выбить из её рук право себя вести как того она хочет, а он желает добиться от неё самого максимального для себя – так запасть ей в душу, чтобы она вздрагивала при воспоминании о нём и не могла уснуть.

– Значит, ты меня ставила на ложные рельсы убеждения, объясняя этот запах дыма своей близостью к своей подруге-курильщице. – Здесь незнакомец удостоил взглядом пренебрежения подругу этой девушки, отчего уже та потерялась в своём неуважении, присев в коленях. – И выходит, что ты мне всё время врала. – Жёстко так говорит незнакомец, а вот к чему он это всё ведёт, даже страшно об этом всем тут подумать. И как от сердца отпускает, когда он говорит, что ладно, дома об этом поговорим, и затем вдруг оборачивается и уходит от них в сторону, оставляя за собой такие потерянные лица этих, ничего непонимающих из произошедшего подруг. Где одна стала настойчиво и зло требовать объяснения от своей подруги, кто это собственно такой и какого хрена тут всё это происходит?!

А подруге своей и этой подруге самой бы хотелось знать, что всё это значит, значило и происходит. А знать ей этого никак не получится самостоятельно, не поинтересовавшись обо всё этом у того типа, кто всю эту кашу заварил в их голове. Что, конечно, исключено в их случае. Они не кабы кто, чтобы ради утоления своего любопытства всего лишь, выказывать себя людьми навязчивыми. Да и этот тип им ничего точно не будет пояснять, как они по его, запредельно циничной и расчётливой физиономии оценивают. И к нему с их стороны ответно не подойдёшь без на то его соизволения – вон как он неприступно выглядит. И решения по личной аудиенции с ним только ему решать, как это им видится.

Хотя всё может не так, а всё это только мысли в воспалённом мозгу от перерыва в парении этих девиц. А этот тип, действительно в чём-то неприступной и не принуждаемой этой жизнью наружности, – он сам кого хочет принудит не быть таким нудным, – между тем не полностью соответствует надуманной этими девицами действительности, и он вдруг проявляет в сторону Ильи отзывчивость, заметив его пристальное внимание в свою сторону.

– Интересуетесь справедливостью? – оказавшись как-то быстро и незаметно рядом с Ильёй, обращается к нему с этим вопросом незнакомец, кивая в сторону здания суда.

И хотя вопрос незнакомца был несколько странно и необычно задан, правда, только не с философской точки зрения на вот такую итоговую зрелость человечества, Илья не стал ко всему этому цепляться, дав самый простой ответ. – Естественно.

– А меня этот вопрос уже не волнует. Я его решил для себя. – Говорит незнакомец без какого-то либо сожаления, которое предполагалось, когда обозначают свою утрату, и тогда получается, что он и в самом деле этот вопрос окончательно для себя решил, раз он не вызывает у него никаких чувств.

– Как? – почему-то так решил отреагировать на это признание незнакомца Илья.