APROSITUS. Ненайденный

– Красота какая! – выдохнул Герман. Его глаза горели от восторга, его восхищал открывающийся с этой высоты живописный пейзаж.

Теперь, увидав остров целиком, сходство острова с гигантской рыбиной показалось Герману абсолютным.

Со стороны «хвоста» остров ступенями терял высоту и плавно спускался на равнину, которая отделяла основную его часть от изумленных робинзонов. Внешне эта равнина почти полностью повторяла знакомую им фруктовую долину за спиной, однако, с этой стороны скалы были пологими и спуститься с них вниз не составляло никакого труда.

В долине был виден точно такой же белый утрамбованный песок, что и позади, густые рощи фруктовых деревьев и тот же самый извилистый ручеек, который, правда, был здесь шире и полноводней. Ручей уходил куда-то под скалу – с высоты им этого было не видно – и, по всей видимости, затем просачивался на обратную сторону скал.

– А вот и костёр, – обрадовался Андрей.

Он указал рукой на поляну на противоположном склоне, находившуюся от них километрах в десяти. В центре поляны угадывались какие-то строения и пылавший огонь, однако, людей, видимо, учитывая столь ранний час, видно не было.

– Похоже, деревня какая-то, – отозвался Герман.

– Ну что, вперёд? – окликнул Андрей. – Мне нужен душ, бритва и сухая одежда!

– Пойдём.

По дороге вниз оба товарища осматривали раны и отметины, оставленные пережитыми приключениями. У Германа саднило плечо, и было до крови разодрано правое колено: ночью он больно ударился о какие-то подводные камни и сейчас заметно хромал. У Андрея были разбита губа и щека, болела, когда он наклонялся, спина, а пальцы рук, которые он повредил ещё в самолёте, сильно распухли, с трудом и болью давая руке сжиматься в кулак.

Одежда понемногу подсыхала. Джинсы были продраны на бёдрах и на коленях, рубашка и футболка приобрели новый серо-коричневый цвет.

Идя под уклон, друзья быстро пересекали долину, остановившись лишь раз, чтобы насытиться ставшей за эти дни всенепременной в их рационе папайей, вкуснейшими ароматными плоскими персиками и попить из ручья. Совсем скоро они подошли к подножию горного хребта, где начинался довольно густой лес и стали подниматься вверх. Песок под ногами сменился ковром из сочной травы и желтой опавшей хвои, вокруг шелестели пахучие эвкалипты и высоченные развесистые сосны с необычно длинными светло-зелеными иголками.

– Канарская сосна, – комментировал Андрей. – На Канарах таких много, на Тенерифе – так целые леса! Испанцы их в своё время вырубали активно и строили корабли. А сейчас из этой сосны делают балконы. Красивые, надо сказать, балконы, но жутко дорогие: один может полстоимости дома составлять. Как говорит мой папа, «мал соловей, да звонок, зараза».

– Да, видел эти балконы на фотографиях.

Склон был пологий, и до поляны они должны были добраться совсем скоро.

– И вообще, говорят, что сосна эта – вечное дерево: не гниёт, не трескается, – продолжал Андрей. – Её промазывают специальными растворами. Как доберёмся до Тенерифе, свожу я тебя, Гера, в такой город – Ла Оротава. Там самые старые канарские балконы можно увидеть. И сохранились отлично, и выглядят шикарно. В старом центре улочки узенькие, брусчаткой выложенные, то в гору забираются, то с горы сбегают, старые мельницы, где гофио до сих пор мелют, дома ухоженные, высокие, в три этажа, деревом отделаны и ворота в каменных арках. Там же в центре есть такой «каса де лос балконес»…

– Дом с балконами… – по привычке сразу перевёл Герман.

– Да, точно. Родовой особняк одной знатной канарской семьи. Так вот там сохранились балконы аж тысяча шестьсот какого-то года, представляешь!? На всех открытках этот дом печатают, во всех путеводителях…

– Подожди-ка, – перебил его Герман. Он вдруг резко остановился, выбросив руку вправо и преградив Андрею дорогу.

– Что там? – не понял тот.

Но в этот момент голоса услышал и Андрей.

Напротив них, метрах в трёхстах, сквозь развесистые лапы сосен и широкие, в два-три обхвата, ободранные стволы эвкалиптов, виднелась пещера. Рыжая скала, в которой она находилась, была совсем невысокой, но в её узкий свод свободно могли войти два человека. Рядом с входом в пещеру стояли люди.

Людей было трое. Испанцами ни Герман, ни Андрей назвать бы их не смогли. У всех троих были широкие скуластые лица, большие миндалевидные глаза, полные губы, массивные, почти квадратные, подбородки, обрамлённые у двоих редкими чёрными бородами, и курчавые светлые волосы, видимо, выгоревшие на солнце. Рост у всех троих тоже был не испанским: любой из них был явно не ниже двух русских робинзонов, а развитым мускулам мог позавидовать любой атлет.

Одеты эти трое тоже были престранно. На них были тонкие светлые шкуры, накинутые на плечи и завязанные спереди тесемками. Набедренные повязки, доходившие до колен, тоже были сделаны из шкур, а икры ног были опутаны сложной шнуровкой, начинавшейся от лёгких кожаных сандалий. На шее у всех троих болтались ожерелья из больших плоских ракушек, а головы были обмотаны узкими кожаными повязками, похожими на бандану.

– Кино что ли снимают? – озадаченно прошептал за ухом у Германа Андрей и сделал движение в сторону пещеры.

– Тогда мы в кадре, – с серьёзным видом и тоже шепотом сказал Герман, вновь преградив Андрею дорогу. – Подожди!

Герман не спешил выходить из укрытия: до того странной казалась ему эта картина. Трое людей не были похожи на актеров, отошедших на перекур во время съемок. Активно жестикулируя, они что-то оживленно обсуждали, показывая руками на пещеру и на восходящее солнце.

У двоих из-за пояса торчали рукоятки ножей. Третий держал в руках копьё с узким ровным древком, обмотанное в середине куском потемневшей кожи: было видно, что копьём пользовались часто.

«И в руку, наверное, удобно ложится!» – почему-то подумал Герман.

Герман прислушался к голосам. Трое незнакомцев переговаривались на странном языке. На испанский он не походил. Слова звучали отрывисто, гортанно, произносились быстро, но с очень мелодичной интонацией. Чуткое к иностранным наречиям лингвистическое ухо Германа не могло уловить ничего хотя бы чуточку похожего на известные ему языки.

– Тарабарщина какая-то, – пробормотал Герман, тряхнув головой, как будто отмахиваясь от наваждения. – Ни слова не понимаю!

– Слушай, да это же гуанче, – вдруг прошептал за его плечом Андрей.

– Какие ещё гуанче? – озадаченно спросил Герман.

– Самые настоящие, – невозмутимо ответил Андрей и выпрямился. – Туземцы, которые на Канарах до испанцев жили. Ну, точно фильм снимают! Исторический. Пойдём, спросим. Где у них камера-то стоит? А то и правда в кадр залезем.

Настроение у Андрея явно улучшилось.

О древних канарских аборигенах Герман, конечно же, читал и слышал, причем ещё с институтских времён. Герман всегда увлекался историей, на переводческом факультете испанский был его основным языком, потому именно на испанской истории он тогда специализировался.

До прихода европейцев племена так называемых «гуанче» населяли все канарские острова. Только на одном Тенерифе в середине пятнадцатого века проживало тридцать тысяч аборигенов, разделённые на девять племён, во главе которых стояли вожди «менсеи». Примитивный народ не знал железа, пользовался каменными орудиями труда, глиняной посудой и жил в пещерах. Скотоводство, рыбная ловля и выращивание злаковых были у них единственными занятиями. И это в пятнадцатом веке, когда в Европе уже печатали книги и изобрели огнестрельное оружие.

Долгое время никто не мог объяснить, как и откуда они появились на архипелаге. В научные теории не вписывался нехарактерный для жителей африканских островов внешний вид аборигенов: белая кожа, голубые глаза, светлые волосы и огромный в сравнении с европейцами рост. Некоторые предполагали, что канарские гуанче были потомками викингов, когда-то приплывших на эти острова и здесь осевшие. Однако в пику этой теории говорил тот факт, что гуанче стали единственным островным народом на земле, который не знал мореплавания: они не строили кораблей, пользуясь лишь примитивные плотами, и дальше своих островов никуда не заплывали. Подразумевалось, что викинги искусство мореплавания утратить не могли.

Второй, и наиболее популярной теорией, стала версия о том, что гуанче вышли из северо-берберских племён, населявших современную территорию Туниса, Алжира и Марокко. У жителей севера Африки почти такой же, как у европейцев цвет кожи и внешне от последних они действительно практически неотличимы. Многие канарские названия созвучны словам из берберских наречий, а в Африке до сих пор встречаются жилища бедных берберов, идентичные строениям древних гуанче. По всей видимости, племена берберов, используя попутные течения, преодолели пролив, отделяющий материк от Фуэртевентуры и Лансароте и смогли на этих островах закрепиться, впоследствии рассредоточившись по соседним, более плодородным островам.

Что касается местных жителей, у них была собственная теория о происхождении гуанче, заимствованная у древнегреческого философа Платона. Канарцы, как только речь заходила об аборигенах, вспоминали о древнем материке с высокоразвитой цивилизацией, существовавшем десять-двенадцать тысяч лет назад в Атлантическом океане к западу от Гибралтара. Они вспоминали об «Атлантисе» – знаменитой Атлантиде, которая в результате какой-то экологической катастрофы буквально в одночасье ушла на дно океана. По мнению местных, семь канарских островов были ни чем иным, как самыми высокими горами затонувшего материка, а гуанче – потомками древних атлантов, которым удалось спастись и выжить. Опять же Платон описывал атлантов как высоких и светловолосых людей. «Однако, если эта теория верна, – думал тогда Герман, – то почему атланты, будучи потомками цивилизации с высокоразвитой наукой и культурой, вплоть до 15-го века жили в каменном веке?» В теорию с Атлантидой он верил мало. Так или иначе, до сегодняшнего дня загадок с гуанче было больше, чем разгадок.

Восточные Канары достались испанцам почти без боя: наивному народу обещали защиту и покровительство, обернувшиеся через короткое время разорением и рабством. Даже крещёных аборигенов испанцы увозили в Европу и продавали на рынке рабов в Севилье. Непокорённые туземцы либо погибали, либо уходили со своих земель в горы. Неминуемые бунты и восстания усложняли и затягивали конкисту. При всём при этом становились нормой смешанные браки, приводившие к ассимиляции аборигенов с европейцами.

Умелое сопротивление самых населённых и на тот момент ещё свободных островов привело к тому, что последний Канарский остров, Тенерифе, был покорён только в 1496 году – через девяносто четыре года после начала конкисты.

«Кто знает, – размышлял тогда Герман, – открой Колумб Америку лет на десять или на двадцать пораньше, возможно, последние острова так и остались бы за гуанче: слишком лакомым куском тогда стал только что открытый американский континент и слишком большие силы Испания бросила на самоутверждение в новом регионе. Португальцы следовали за кастильцами по пятам. Ведь проморгали же испанцы Бразилию, открытую португальцем Педру Кабралом: сейчас это единственная страна в Южной и Латинской Америке, которая не говорит по-испански.»

– Короче, хватит тут сидеть, пойдём, – неожиданно прервал ход мыслей Германа второй робинзон. И прежде, чем Герман успел что-то сказать или сделать, Андрей высунулся из-за веток, так, чтобы его было лучше видно от пещеры, и что было мочи крикнул: – Эй! Народ! Ола!

Человек с копьём, стоящий к ним спиной, резко обернулся и увидел направлявшуюся в их сторону плечистую фигуру Андрея. Схватив копьё двумя руками наперевес, согнув в коленях ноги и пригнувшись, он сразу оказался в боевой стойке, готовый отразить атаку или атаковать. Двое других выдернули из-за поясов ножи и в один прыжок оказались перед копьеносцем. Герман успел увидеть, что длинные лезвия их ножей сделаны из чёрного хорошо отточенного камня. «Обсидиановые…» – пронеслось у него в голове.

– Ола! – тем временем Андрей не спеша выходил из-за укрытия, примирительно махая руками над головой и улыбаясь. – Спокойно, спокойно, мы мирные.

– Гуахарэ! – крикнул в этот момент копьеносец, и двое его спутников ещё крепче сжали в руках свои кинжалы.

– Ола, ола! Мы русские! Мы с самолёта! – Андрей продолжал идти вперед, подняв руки к голове. – Нам нужно на Тенерифе!

На туземцев успокаивающие жесты и фразы Андрея производили обратный эффект. Им явно не нравилось, что Андрей так быстро к ним приближался. Все трое что-то громко кричали и вдруг один из них, самый молодой и худощавый на вид, оскалив зубы, бросился навстречу Андрею, выставляя перед собой свой острый обсидиановый нож. Андрей в нерешительности остановился, но затем понял, что рукопашной не избежать и приготовился встретить соперника. Он пригнулся к земле, по-борцовски выставив одну ногу чуть дальше другой, втянул голову в плечи и согнул руки в локтях.

Туземец бежал с невероятной скоростью. Когда он был уже совсем близко, Андрей сбил его с толку обманным движением вправо и, нырнув под налетавшую на него руку с ножом, ударил туземца снизу в солнечное сплетение. Дикарь, столкнувшись с его могучим кулаком, согнулся пополам и в следующий момент был послан в нокаут увесистым ударом левой, с разбега уткнувшись лицом во влажную от росы траву. Приём был проведен мастерски.

Оторопевшие на мгновение остальные туземцы, пришли в себя. Не давая Андрею опомниться и оглядеться, второй дикарь помчался на него слева. С удивившей Германа прытью, Андрей поднял с земли каменный нож, выпавший из рук поверженного противника, подбросил его кверху, умело перехватил за лезвие и метнул в сторону нападавшего. Расстояние между ними было уже небольшим, так что прицелиться и размахнуться у Андрея не получилось. Туземец ловко присел, пропустив нож над своим плечом, и в два больших прыжка оказался возле Андрея. Реакция у аборигена была отменная. Он врезался в Андрея снизу, повалив его на землю и вцепившись ему в горло. Всё это произошло за считанные секунды.

Увидев друга на земле и очнувшись от невероятного зрелища, Герман выскочил из укрытия и с криками помчался к месту поединка. Андрей тем временем сцепился с нападавшим и, пытаясь сбросить его с себя, катался по земле. Оба осыпали друг друга ударами, причем у туземца это получалось лучше: он находился сверху и был заметно мощнее Андрея. Слетевшая с его плеч шкура обнажила массивные грудные мышцы и напрягшиеся бицепсы.

Заметив Германа, мощный туземец тут же вскочил с Андрея, и отпрянул назад, выставив перед собой каменный нож. С длинного серого лезвия капнула алая кровь. Он что-то кричал копьеносцу.

– Андрей, ты ранен? – с расширенными от ужаса глазами закричал на бегу Герман и бросился к другу. Сама мысль о том, что вот сейчас, в этот момент он может потерять своего чудом обретенного товарища, с которым его уже так много связывало, привела Германа в ужас.

Боковым зрением он вдруг заметил мчащегося на него копьеносца. Пока мощный туземец отвлекал внимание Германа на себя, копьеносец оказался у русского прямо за спиной. Герман догадался о своей ошибке слишком поздно. Поворота головы хватило, чтобы увидеть копьеносца, который как заправский Брюс Ли перехватил копье, высвободив большую часть древка, моментально превратившегося в длинную дубинку. Древко описало круг и тупым концом со всей силы ударило Герману в висок. В глазах у него мгновенно потемнело, сознание отключилось, и он навзничь упал на каменистую землю.

Глава 16

После каждого наводнения у Ико всегда была уйма забот. В их племени каждый занимался своим делом, и Ико отвечала за большое стадо коз, которое каждое утро водила на плато в низину. Она просыпалась сразу после восхода солнца, шла на пастбище, к просторному загончику, где, блея и моргая влажными глазами, её нетерпеливо дожидались давно проснувшиеся козы, выводила их на сырую от ночной росы тропу и отпускала пастись. Вечером она пересчитывала козлят, вела стадо на водопой и возвращала его в загон, где другие женщины доили молоко и стригли с коз шерсть.

В это утро, лишь только спала вода, Ико по обыкновению набросила на плечи просторную шкуру, вышла из своей пещеры и умылась в ручье свежей, холодной с ночи водой. До пастбища девушка добиралась в мгновение ока. Дорогу пересекали несколько широких ям и оврагов, через которые Ико легко перепрыгивала, опираясь на свой длинный посох, высотой в два человеческих роста. Прыгать с посохом её научили старшие братья, часто уходившие на охоту в труднодоступные горы, где без длинного посоха было не обойтись. На конце посоха у Ико был прикреплен козий рог, в который она громко трубила, когда собирала стадо в загон.

В деревне в этот час почти все ещё спали: за многие годы люди привыкли к наводнениям и относились к бушующему под боком морю так же спокойно, как к палящему солнцу или к частому в их долине дождю.

Наводнения на острове были всегда. Сколько себя помнила Ико, сколько себя помнил её отец, менсей Аитор, сколько себя помнил старец Гуаньяменье. Каждые двадцать девять лун из моря поднималась вода, заливая нижние долины, фруктовые сады и пляжи и доходя почти до их плато. Продолжались такие наводнения одну ночь, затем море уходило назад, оставляя на берегу красивые раковины и странные, неведомые её соплеменникам предметы.

Ико была младшей дочерью Аитора, менсея их племени. У вождя было семеро детей – три дочери и четыре сына, которых родила ему Гуайярмина. Дети их давно уже были взрослыми: младшая, Ико, совсем недавно встретила свою восемнадцатую весну.

Племя Аитора жило на склоне горы Ичеде над живописным плато, плавно спускавшимся к берегу, окруженном со всех сторон лесом и изрезанным оврагами. Большую часть плато занимал луг со свежей зеленой травой, усыпанный цветами и ягодами.

С плато было видно всё побережье: просторную долину с фруктовыми деревьями и финиковыми пальмами, белые песчаные пляжи по обеим её сторонам, сосновые леса, рыжие скалы и бескрайнее синее море вокруг.

Их деревушка состояла из восьми десятков пещер, окружавших плато полумесяцем, и многочисленных хижин, разбросанных по всей долине, сложенных из разно размерных валунов и черных камней, стоявших где скопом, где по отдельности, с крышей из сосновых веток и входом, задёрнутым козьими шкурами. Перед каждой хижиной виднелся очаг и небольшая вязанка дров.

Их племя жило мирно, почти как все племена-соседи и старец Гуаньяменье не уставал возносить благодарные молитвы Богу за то, что Он берёг их племя от бед и разорений.

Вернувшись в деревню, Ико увидела странную картину. К колючему дереву, растущему у Сухого ущелья на входе в деревню, были привязаны два человека. Этих людей она не знала и никогда раньше не видела. У них были странные лица: округлые и розовые, словно у поросят, которых разводили племена на юге острова. Ещё более необычными были шкуры, в которые они были одеты. Это были даже не шкуры, а какие-то неудобные непрочные обвёртки, которые не согласился бы одеть ни один мужчина их племени, до того плотно они прилегали к телу и, наверное, стесняли движения. Вместо завязывающихся кожаных чуней на ногах у связанных были громоздкие странного вида наросты. Неужели в них было можно ходить?

Оба пленника были рослыми, почти такими же, как мужчины её племени, только один был худым и показался Ико слабым, а другой был очень толстым: такие большие круглые животы Ико в своём племени видела только у беременных женщин. Так она их для себя и назвала – Худой и Беременный.

Худой вертел головой по сторонам, пытаясь разглядеть, что происходило вокруг. Он был безбородым и коротковолосым: волосы не закрывали ему даже лба и ушей. У него были смышлёные глаза и тонкие улыбчивые губы. На его лице Ико не видела страха, а видела любопытство. Худой что-то постоянно говорил, то обращаясь к своему соседу, то к жителям деревни, сгрудившихся толпой вокруг незнакомцев. Он говорил на непонятном птичьем языке, от которого соплеменники Ико начинали переглядываться и хохотать. Жители её деревни очень редко встречали чужаков.

Толстяк был рыжим и вихрастым. У него было круглое лицо и зоркие глаза. Он сидел, опустив голову и тяжело дыша, изредка бросая по сторонам короткие взгляды. Его ладонь была прижата к плечу. Под ней Ико заметила красное пятно.

– Он ранен! – воскликнула Ико, с удивлением посмотрела на стоявших вокруг соплеменников. Неужели никто не додумался наложить ему повязку?! – У него течёт кровь!

Увидев озадаченные лица, Ико поняла, что никто и не пытался помочь раненому пленнику. Прежде чем кто-либо успел что-то сказать, она присела на корточки перед Беременным и посмотрела ему в лицо. Толстяк поднял на неё свои голубые, как небо, глаза и вопросительно её разглядывал. Чтобы успокоить пленника, Ико осторожно прикоснулась к его руке. Пленник ждал. Они отвела окровавленную кисть от плеча и осмотрела её. Убедившись, что она невредима, Ико оглядела плечо. Увидеть рану мешала намокшая от крови одежда. Одним движением руки она выхватила из-за пояса свой нож. Пленник вздрогнул и попытался защититься, но, будучи связанным, сделать ничего не мог. В его глазах мелькнуло удивление, но никак не страх. «Видимо, он тоже воин», – подумала Ико. Тем же неуловимым движением она срезала мешавшую ей одежду. Под слоем запёкшейся крови показался узкий неглубокий порез, оставленный гуанчским каменным ножом. «Его ранил кто-то из наших мужчин», – догадалась Ико.

– Принесите драконового сока! – крикнула она через плечо. За её спиной раздался топот ног: кто-то, повиновавшись воле дочери вождя, побежал в свою пещеру за целительным соком драконового дерева, который жители острова использовали для врачевания.

Драконовые деревья были растениями с толстым круглым стволом, с устремленными вверх ветвями, каждая из которых заканчивалась шапкой длинных узких мясистых листьев. В отличие от обычных деревьев, на дереве-драконе листья вдоль веток не росли. Драконовым дерево называли потому, что, подобно головам дракона, каждая ветка давала начало пяти новым, каждая из которых затем делилась ещё на пять веток, и так далее. Старые деревья вырастали очень большими, высотой в десять человек, стволы у них были широкие и шишковатые, а ветви сухие и скрюченные. Молодые деревца были невысокими, с гладкой серой корой – цвета серых туч в дождливые дни, когда тучи ещё только собираются, не успевая потемнеть, накапливают влагу и дают Ико время спокойно увести стадо с пастбища. Драконовые деревья были живыми: в их жилах тёк сок красного цвета. Каждый раз, когда кто-нибудь ранил кору, из открытой раны начинала течь тягучая красная кровь. Девушки в деревне собирали драконовый сок в прозрачные козьи пузыри или в большие витиеватые ракушки. Было замечено, что смазанные драконовой кровью раны заживали быстро и не оставляли следа.

Беременный пленник во все глаза следил за Ико. Когда она обмазала порез тягучей красной жидкостью, он попытался её понюхать. Нос его сморщился, но Ико взглядом успокоила его и стала заматывать руку куском принесенной вместе с соком кожи.

За своей спиной она услышала голос менсея Аитора:

– Ико, откуда тебе известно, нужно помогать этим чужеземцем или нужно их умертвить?

Она поднялась на ноги и обернулась. Их вождь был рослым бородачом, с длинными кудрявыми волосами, доходившими до могучих плеч, с властным низким голосом и синими, цвета безоблачного неба, глазами.

– Этот беременный мужчина ранен, отец. Я всего лишь остановила кровь.

– Беременный мужчина? – улыбнулся Аитор. Взгляд его тут же смягчился. – Название ему ты хорошее придумала.

Вокруг раздался облегчённый смех соплеменников. Без разрешения вождя помогать чужакам здесь бы никто не решился. Люди были рады, что менсей простил свою дочь.

– С ними хочет говорить Гуаньяменье. Я послал к нему гонца. Он уже спускается в деревню. А ты, как закончишь, иди и займись своими делами.

– Хорошо, отец.

– И спасибо, что помогла раненому.

В ответ Ико лишь улыбнулась. Она знала, что её отец никогда не осуждал помощь раненому, нуждающемуся или попавшему в беду. Ико выросла точно такой же, как её отец.

Она была рада, что с чужаками станет говорить сам Гуаньяменье. Святой Гуаньяменье был мудрецом и провидцем. Он предсказывал дождь, холода и мог читать по звёздам. Гуаньяменье знал все растения на острове и с их помощью готовил снадобья и врачевал хворь. Он служил обряды и приносил жертвы Богам.

В племени не было ни одного человека, который бы знал Гуаньяменье младенцем или даже ребёнком, для жителей их деревни он всегда был седым старцем. Ико была уверена, что Гуаньяменье родился вместе с островом. Гуаньяменье помнил имена всех менсеев, правивших этим островом со времен его сотворения Богом Ачаманом, он помнил, сколько при каждом вожде было наводнений, он мог говорить напрямую с их Богом, то прося о долгожданном дожде, то о рождении мальчиков, то об улове рыбы.

У Гуаньяменье был суровый нрав и тяжелая рука, но Ико его совсем не боялась. Когда она была маленькой, он рассказывал ей древние легенды о заморских странах, о похожих на птиц кораблях, плававших по морю, о чужеземцах, высаживавшихся на их берег, об Ачамане, их Боге, защищавшем их от непрошеных гостей. От Гуаньяменье Ико узнала о соседних землях, таких же больших как их остров, но очень на него непохожих. Он рассказал ей о том, как пали эти острова в сражениях с заморскими войнами, но как отважно сражались с чужаками её предки.