скачать книгу бесплатно
Отец промолчал, хотя напрягся, и скулы у него неожиданно покраснели. А утром, собравшись на работу, он постучался в комнату, где она спала, зашёл и, немного помявшись, выдавил, не глядя на неё: «Катя, ты прости меня. Я виноват».
– Ничего, я всё понимаю, – быстро сказала она. Слишком это было неожиданно.
Он покачал головой, махнул рукой и вышел, так и не взглянув на неё.
А она неожиданно разревелась. Ничего она не понимала. Чем она провинилась? За что должна страдать? За то, что родилась?
Проплакавшись, она встала, умылась холодной водой, собралась и уехала на первом автобусе.
Больше домой она не ездила. Мать иногда передавала с кем-нибудь сумку с продуктами, изредка присылала немного денег. Но Катя на это особенно не рассчитывала. Она всё время где-нибудь подрабатывала: мыла подъезды, носила почту, работала санитаркой в больнице. Работа обычно была временная, зарплата небольшая, но только так Катя могла прожить.
Так что семьи у неё, скорее всего, нет. Зато теперь у неё есть Димка. Так он сказал. Господи! Неужели правда?!
Она подняла голову, губы их встретились. И они начали целоваться, забыв обо всём на свете.
К действительности вернул гневный возглас старушки, которая призывала на их головы все кары небесные:
– Люди добрые! Что ж это делается! Белым днём! У всех на виду! Ни стыда, ни совести!
Выдернутая из чудесного забытья столь бесцеремонно, Катя вскочила и собралась бежать. Однако Дима удержал её руку.
– Что случилось?
Катя стояла пунцовая и несчастная. Воодушевлённая её виноватым видом, старушка собралась продолжать, но наткнулась на тяжёлый Димин взгляд:
– Бабушка, идите себе!
Старушка выпучила глаза, как будто подавилась уже готовой тирадой, проглотила и снова намеревалась продолжать.
Дима ещё более грозно посмотрел на неё и повторил: «Идите!»
Старушка пошла, но негодование выражала даже её спина.
– Катя, что ты меня дёргаешь, руку оторвёшь!
– Дима, пошли, пожалуйста, отсюда. Ужас какой!
– Да что случилось? Какой ужас?
Она, казалось, его не слышала. И ему пришлось встать и даже немножко встряхнуть её. Она держалась руками за щёки, совершенно красные, и бормотала виновато:
– Ой, стыд-то какой!
– Да какой стыд? Что мы такого сделали? Поцеловались?
– Днём! В общественном месте! Ужас!
– А если не днём и не в общественном месте, то не ужас? – он неожиданно рассердился.
– Дим, пойдём отсюда. Пожалуйста!
Он посмотрел на неё и пошёл. Некоторое время они шли молча. Потом он сказал:
– Ты не ответила на мой вопрос.
– Какой вопрос?
– Если не днём и не в общественном месте, то не ужас? Мы ничего постыдного не делали.
– Я не говорю, что мы делали что- то постыдное. Но я думаю, что всё это очень личное, и выставлять напоказ это нехорошо. И целоваться на людях нехорошо.
– Но ты же целовалась не с кем-то, а со мной.
– А я ни с кем, кроме тебя, и не целовалась.
Он остановился:
– Как?
– Так, – коротко передразнила она.
Он чуть не спросил «почему», вовремя опомнился, и некоторое время они шли молча. Потом Катя сказала:
– Знаешь, меня мать всю жизнь шпыняла, как только я подросла и пока не уехала: «Смотри! Смотри! Не смей!» Я думаю, больше всего она боялась, как бы я не повторила её ошибку. «С парнями не гуляй! Не ходи! Не позволяй!»
– И ты не позволяла.
– Нет. Да мне и некогда было.
Он засмеялся, обнял её за плечо и чмокнул в нос:
– Ладно, пошли. Или это тоже неприлично?
Она покосилась на руку, лежащую на её плече, но промолчала.
– Пошли домой, правильная моя!
В конце августа Катя уехала к тёте, и Дима заскучал. Казалось, что из его жизни вынули большой и важный кусок. Дима удивлялся себе и с нетерпением ждал Катиного возвращения.
В день её приезда они стали близки. То есть в вечер.
Дима встретил её, помог донести вещи до общежития. И тут выяснилось, что в общежитии нет воды. Совсем. Ни горячей, ни холодной. Ни помыться, ни приготовить еду нельзя. Катя совершенно растерялась. И Дима уговорил её поехать к нему. Благо родители были на даче.
– Ну что, сначала ужинаем или в ванну.
– В ванну, конечно, я вся в пыли.
Он отправил её в ванну, выдав полотенце и свой банный халат. А сам стал собирать ужин. Резал огурцы с помидорами, колбасу, хлеб и всё время прислушивался к звуку льющейся воды и представлял Катю в ванне.
Когда она вышла, розовая, влажная, с колечками волос на висках, он мог думать только о том, что под халатом на ней ничего нет.
До ужина дело так и не дошло. Он стремительно подошёл к ней, обнял, уткнулся носом в висок и поцеловал влажные колечки, потом шею и вдохнул её запах и поцеловал маленькое, мгновенно загоревшееся ушко. Катя сдавленно ахнула, и он поцеловал эти ахнувшие, раскрывшиеся губы. А потом потянул пояс халата и наконец-то коснулся груди, как давно мечтал. Грудь была большой и упругой. Он обхватил её, и приподнял, и крепко сжал, и прихватил пальцем сосок, мгновенно затвердевший. Катюша застонала, и дальше он уже плохо соображал. Она оказалась пылкой, и нежной, и вверялась ему безоглядно.
Когда к нему вернулась способность соображать, Дима даже немного испугался. Ни с кем он не испытывал ничего подобного. «Ну, это же не просто девушка, это моя Катя», – улыбнулся он про себя. И опять испугался: как она там. Не глядя, нащупал её руку и тихонечко сжал. Рука чуть помедлила и ответила. Он повернул голову. Катя лежала, не шевелясь, и смотрела в потолок.
– Катя.
Она улыбнулась краешками губ, но не ответила. Он вдруг вспомнил всё, что она ему говорила, быстро перекатился, обнял её, приподнялся на локтях и, внимательно глядя в лицо, снова позвал: «Катя!» Она улыбнулась, но улыбка вышла какая-то дрожащая:
–Я всегда думала, что это произойдёт после свадьбы.
– Ну что ты! Я же тебя люблю! А свадьба…Ну, будет свадьба. А пока давай ужинать.
Они встали, и Дима в изумлении уставился на довольно большое кровавое пятно. Катя перехватила его взгляд, мгновенно покраснев, сдёрнула простыню и метнулась в ванную.
Так что поели нескоро. Потом она сразу засобиралась домой, ни за что не соглашаясь остаться, и Дима даже рассердился.
– Кать, ты что, с ума сошла?! Куда мы пойдем ночью? Да и общежитие же уже закрыто. Ты что, на улице ночевать собралась?
Только тут Катя опомнилась. И правда, что это она.
Утром она чувствовала себя очень неловко. Но Дима её поцеловал, улыбнулся, позвал завтракать, и всё как-то успокоилось. Потом они пошли в общежитие. Катя, придя домой, подумала: «Может, и ничего. Всё равно ведь мы поженимся». А Дима, возвращаясь от общежития, тоже думал, что надо жениться. Он, конечно, не собирался. Пока. Ну что ж. Они с Катей любят друг друга, для неё это очень важно, и жена из неё получится хорошая. Тут он вдруг сообразил, что ночью не думал ни о чём. Придурок! А если ребёнок! Ну что ж. Тем более поженимся.
Но всё получилось совсем не так.
Начался сентябрь. Встречи их стали нечастыми. Дима много работал, старался себя показать, зарекомендовать, он собирался делать карьеру. Катя часто ссылалась на занятость, а Дима, занятый сам, не настаивал. Она нередко была грустной, какой-то бледной, но на расспросы отмалчивалась или отнекивалась: «Тебе показалось». Дима видел, что что-то не так, то ли она болеет, то ли устаёт, но расспрашивать было некогда, показалось – так показалось. Изредка они всё же встречались, гуляли по улицам, иногда ходили в кино или в театр, на дискотеки, и снова всё было хорошо – они смеялись, болтали, танцевали, и снова между ними была нежность, теплота, объятия, поцелуи. Всё здорово!
Но Диме теперь хотелось большего. Хотелось повторения того, что было у него дома. Было так остро, ярко, замечательно. Но когда он предлагал Кате зайти к нему (когда родителей не было дома) или воспользоваться чьей-нибудь пустующей квартирой, Катя, ещё не дослушав, начинала молча трясти головой, а, если он продолжал уговаривать, только односложно твердила: «Нет!» Они целовались до изнеможения, и он изо всех сил сдерживался. Однажды, не сдержавшись, вспылил: «Кать, ну что ты как маленькая! Чего ты боишься? Ведь, собственно, всё уже случилось!» Она подняла на него глаза, испуганные и виноватые. «Или тебе плохо было со мной?» Катя мгновенно стала ярко-розовой и, опустив глаза, прошептала: «Нет».
– Что «нет»?
Катя молчала.
– Ну просто детский сад! Мы же с тобой взрослые люди. И нам обоим этого хочется. Так почему бы…
Катя, не поднимая глаз, проговорила:
– Это неправильно.
– В смысле – неправильно?
Опять молчание.
– А, это ты про то, что после свадьбы правильно?
Катя чуть кивнула.
– Понятно…Но…ведь всё равно произошло. Так какая разница, один раз или не один? Если ты боишься беременности, мы просто будем осторожны.
Катя опять вспыхнула.
– Ну, а потом поженимся. Попозже.
Катя помолчала, потом, собравшись с силами (он прямо видел, как она собирается), подняла на него совершенно несчастные глаза:
– Димочка, не мучай меня! Не могу я так!
– Да не буду я тебя мучить. Тоже нашла мучителя. Всё. Закончили об этом.
Так и закончили. Но настроения разговор не прибавил, мягко говоря. К тому же была ещё причина. Причину звали Ника, уменьшительное от Вероника. Ника работала в той же организации, что и Дима, экономистом. Яркая, стильная брюнетка, его ровесница, может, чуть постарше. Он на неё сразу обратил внимание: этакая роковая красотка. И видел, что тоже без внимания не остался. Они часто пересекались: на планёрках, совещаниях, в повседневной работе. Он чувствовал на себе её заинтересованные взгляды, потом был обмен улыбками, потом они как бы невзначай познакомились, оказавшись вместе в импровизированной курилке. Потом один из разговоров незаметно закончился: «А не сходить ли нам…» Сходили. В кино, потом в ресторан. Этот поход закончился в постели. Чувствовалось, что Ника в постельных делах новичком не была, и Диму это вполне устраивало. Он наконец-то получил то, чего был лишён достаточно долго, и, наверно, это сказалось, на Нику впечатление он произвёл. Между ними завязались «отношения», как по-дурацки называлось это у них в конторе. Они иногда вместе куда-то выходили, но чаще проводили время в постели, благо Ника снимала комнату одна. И это было здорово: не надо искать, никто не мешает. Она ему нравилась. Красивая, всегда стильно одетая, с хорошим макияжем, маникюром, уверенная в себе, раскованная. Нет, он не разлюбил Катю. И Нику никогда не рассматривал как замену ей, как постоянную спутницу. Так, лёгкая, ни к чему не обязывающая интрижка, где оба знают правила игры. Самым привлекательным для него в этих отношениях был секс, как он сам говорил в разговорах с Костиком, «здоровый секс». Он даже не рассматривал это как измену Кате, как ни странно. Для него Катя и Ника существовали параллельно. Если бы понадобилось, он бы, наверно, объяснил примерно так: у человека есть душа и тело, и у них есть свои потребности. Вот Катя – это душа, а Ника – тело. Он иногда думал даже, как было бы здорово, если бы можно было их соединить, то есть к Кате добавить Никину уверенность и раскованность во всём и, прежде всего, в сексе. И сам над собой смеялся, что похож на какую-то классическую героиню, которая рассуждала так же: «Вот если б к Ивану Ивановичу да приделать усы Петра Фёдоровича…» (как-то так примерно).
Костик его однажды спросил: «Вы с Катей что, поссорились?»
– Нет. С чего ты взял?
– Не встречаетесь. Она всё время какая-то расстроенная.
– Да вроде всё в порядке, но то я занят, то она, а что расстроенная – говорит, всё нормально.
Тем и закончили. Потом Костик увидел его с Никой и явно встревожился:
– Дим, а это кто?
– Так, ничего серьёзного.
– А если Катя узнает?
– Откуда она узнает? – неожиданно разозлился Дима. – Ты что ли скажешь?
– Я-то не скажу, но, как говорится, мир не без добрых людей.
– Без каких добрых людей? Они как параллельные – нигде не могут пересечься. Да и потом, говорю же – ничего серьёзного, это всё скоро закончится. И всё будет хорошо.
Это действительно скоро закончилось. Но не хорошо, это мягко говоря. А прямо говоря, просто отвратительно.
Однажды Катя позвонила ему домой: «Дима, нужно увидеться». – «Очень хорошо. Давай увидимся». Они договорились, и в назначенное время Дима ждал её у института. Катя вышла, ещё не видя его, и он снова обратил внимание на её пальто, тёмное, дешёвое, довольно поношенное, и платок на голове. Её бы приодеть, он теперь зарабатывал и мог помочь. Но точно знал, что таких подарков Катя ни за что не примет. И это его внезапно разозлило. Вот будет ходить в убогом пальтишке, но ни денег, ни пальто не возьмёт – это нельзя. Он помнил, сколько проблем вызвал подаренный им зонтик. Он показался Кате слишком дорогим подарком. В конце концов уговорить удалось: «зонтика у тебя нет», «будешь мокнуть», «это мелочь», «и совсем он не дорогой», «могу я, в конце концов, подарить любимой девушке то, что хочу». Кажется, решающим аргументом стал именно этот – про любимую девушку. Катя просияла, зарделась, и всё уладилось. В этом смысле она Диму и восхищала, и злила одинаково. Мягкая и покладистая, она в некоторых вопросах становилась несгибаемой: «Это нельзя. Это плохо».
– Почему нельзя? – выходил из себя Дима. – Почему нельзя, чтобы я купил тебе красивую вещь?
– Нельзя.
– Я тебе что, чужой? Никто?
– Кто, – улыбалась Катя, и Дима оттаивал.
На её улыбку не откликнуться он не мог. «Так почему нельзя?» – уже улыбаясь, допытывался он. – «Нельзя. Это неправильно», – тоже улыбаясь, говорила она, и тема закрывалась.
Он вообще-то понимал, почему нельзя. Потому что официально они друг другу никто. Вот был бы он муж – дело другое. Ну, будет. Потом. А пока придётся потерпеть. Однажды он чуть не сказал, что она должна принять подарок или деньги хотя бы потому, что ему стыдно, что его девушка выглядит, как нищенка. Но вовремя прикусил язык, понимая, что жестоко обидит Катю. Но прикусил в самый последний момент: «…должна, потому что…» – закрыл рот и глупо моргал, как будто опасаясь, что слова сами выпрыгнут. Ничего не подозревающая Катя улыбнулась: «Так почему?» – «Потому», – бухнул Дима, и они засмеялись.
