Чернильный джаз. Сборник стихотворений

И.

И хором твердили: не связывайся, не трожь. Он странный, Учитель. Он холоден. Не похож. Пусть катится в Кариот свой, забудет обратный путь. Да, папа – он мне не верил. Но именно в этом суть.И хором скулили: мы верные псы, а этот – отдаст за грош. Да, папа, он отвратителен, но именно тем хорош. Мы стояли тогда у Виффагии, я велел им добыть мне скот. Все рванули к воротам. Он – замер.– Иуда Искариот!И хором галдели: Иуда, не стыдно? Вернулся мессия, наш Бог, пророк, приведи двух ослов, расскажи народу, пусть бросают одежды, срывают дрок!Он стоял и смотрел своим острым глазом.Говорили потом, что в глазах – наждак.И ответил, когда все ушли,не сразу:– Учитель, вернуться без шоу – никак?И хором шептали, не знали, злились, – он вызвал массовый интерес. Да, папа, он темный, тяжёлый, страшный – не все мы созданы для небес. Я ему показал как-то старый фокус – кувшин воды превратил в вино. Он сказал нерешительно, щурясь, морщась:– Законы физики. Всё равно.Да, папа.Папа, в нём было что-то, чего боялся я и молчал. Основа жанра: любому Богу – найти хорошего палача. Как стать героем, когда всё ровно, когда все преданы, как щенки? И он был лучшим из всех подобных. Из всех, кто делает вопреки.Я висел там, папа, и долго думал: какой театр – толпа, кресты. И всё для того, чтобы кто-то спутал, запечатлев это на листы. И пишут: продал, предатель, изверг, пытать, повесить, рубить мечом.Кто без Иуды я, папа?Папа,и вся история –ни о чём.2017

Маргарита

Маргарита берёт цветы. Маргарита идёт искать.Признаётся себе и Богу:– Я более не могуделить с ним весну,квартиру,пол,потолок,кровать.Есть конфеты с нугой за кофе.Вообще не люблю нугу.Маргарита несёт цветы. Маргарита не чует ног.Признаётся себе и Дьяволу:– Всё положу под нож.Я брошусь в объятья к чёрту, пулю пущу в висок,если ты меня, милый Мастер, немедленно не найдёшь.Тверская людьми забита. В Москве тёмно-серый день.Цветы обжигают пальцы, лимонным огнём горят.– Дай знак или звук мне, Мастер. Я буду верна, как тень.Я стану кровавым подбоемплаща, что носил Пилат.Крестом на твоём распятье,я стану – тепло и свет.Поверю твоим героям,когда не поверишь ты.Явлюсь полуночным страхомлюбому, кто скажет «бред».Какой идиотский повод.Вообще не люблю цветы.Лепестки на асфальт ложатся искрящимся конфетти.– Если кто-нибудь свыше слышит, – Маргарита почти кричит, –объясните: какого Воланда? Где он? Куда идти?И в ответ ей смеётся жёлтымиокнами МАССОЛИТ.Маргарита вернулась в дом. Маргарита сама – цветы.Маргарита – почти мертва. Маргарите Арбат – капкан.Маргарита – сухие стебли, уставшие без воды.О чём теперь будет этот –последний,цветнойроман?2018

Марла

И что тебя напугало, Марла? Что ты стоишь, побелев, как марля, и шепчешь горько: «Остановись»? А я теперь не хожу по граблям, наш город мёртв, каждый в нём отравлен. Они заслуживают расправы, какая жизнь?Вся жизнь – игра, я устал, как лошадь, и что теперь от меня ты хочешь, они не стоят твоей подошвы, они грешны. Пьют шоты в барах, хранят жилплощадь, меняют маски, как змеи – кожу, хотят богаче быть и моложе, не ждут войны.Не надо, Марла, сейчас начнётся такая сказка, что даже Гоцци подобной выдумать бы не смог. Все сладко спали в своём болотце, скупали шубы, машины, кольца, а я – с улыбкой народовольца спустил курок.Я небоскрёбы сломал, как щепки, дороги, стены изящной лепки, тела растёрты по магистралям, тела горят. Я не Господь, я всего лишь Тайлер, обычный парень в дурацкой кепке, вся жизнь – игра, бесконечный трейлер, вот шах и мат.И утро вечера мудренее. Я бросил город к твоим коленям, мы будем первыми в новой эре, ну не кричи. Ну не смотри на меня так страшно, всё это – миф, их дома и башни, в одной руке я твою сжимаю, в другой – ключи.Пойдём же, Марла, там лишь руины, салат из мяса, костей и глины, там тихо, Марла. Там очень тихо. Молчит Земля. Земля устала за век свой длинный, я дал ей дозу новокаина, теперь мы оба, как в древней книге, начнём с нуля.2017

Притча о поющем ветре

Той зимой я хотела галькой осесть на дно. Обещала всем: решено. Решено, решено, ре-ше-но. У меня есть уютный дом. Есть огневолосый Ру. Мы спим у окна. Варим суп. Носим хлам в нашу тихую конуру. Той зимой у обочины карты сожрал костёр. Впервые без нас остывал в тишине простор. Ру говорил:– Начинается новый мир.Ру говорил:– Отболит и забудется, милая, потерпи. Ты излечишься, ты отвыкнешь ехать, бежать, менять, ты полюбишь ромашковый чай, икеевскую кровать, ветер больше не будет петь, и дорогу покроет пыль, и декабрь, как белый плед, до весны усыпит ковыль.Я кивала, и верил Ру. Или попросту делал вид. Выходила во двор, пока Ру мой так беззаботно спит. И смотрела туда, где тьма образует линейный край. И за краем горел Амстердам, Петербург, Назарет, Синай.Той зимой лишь одно не узнал мой верный красавец Ру.Ветер всё ещё шёл за мной через Альпы, Непал, Перу. Ветер в окна стучался ночью и плакал:– Беги,беги,от транквинте,его улыбки,его золотой серьги.Ветер выл, путал волосы, бился, стонал и манил с собой:– Мы не видели Брюгге,Карпаты,Венециюи Ханой.Не бойся меня,родная,я холода не хотел –но у нас ещё много,так много,так много,так многодел.Под утро я возвращаюсь. Ложусь. Обнимаю дочь. И кажется, что приснилась мне та неземная ночь – где серые небоскрёбы царапают облака, где фрески писала в прошлом давинчевская рука, где вьётся через долину забытой реки змея.Куда ты уходишь, ветер, когда я ещё твоя?2017

Турандот

Стала ничейной жестокая Турандот.Зал опустел.Чисто выметен пол.Совет разошёлся – печален и негодующ.Что же ты не кривишь, Турандот, свой алый кусачий рот?Что же ты занавесила окна?Что же ты не танцуешь?У евнухов пир.Труффальдино мертвецки пьян.Трещат барабаны во славу своей принцессы.Почему тебе хочется вон из дворца,к лицам траурных горожан?Почему твоё тело всю ночь не находит места?Вспоминай.Безымянный.Боролся, как только мог.За спиной его были года дорог,замерзал Тибет,догорал Маньян.Три загадки открылись ему легко.Все хотели пощады –служанки,король,Диван.Плакал отец твой:– Вырастил дочь – получил кинжал.Посмотри на него, бездушная.Стань покорной,спокойной,мудрой.Что он узнал в тебе, Турандот?Как он главное разгадал?Как его голос вспорол вуаль,сдул с тебя спесьи пудру?Почему говоря:– Казнить! –твой оскал дрожал?Шёлк постели был как наждак?Жёг сандал дымившихся благовоний?Почему на его убийство,побелевшая,как крахмал,ты смотреть не сумелас балкона своих покоев?Его голова так прекрасна на ржавом копье ворот.Пекин почернел.Псы забились в дома.Бродят ветры и полтергейсты.Ты одна, Турандот.Пой, Турандот.Пей, Турандот.Будь, Турандот.Ты победила, красавица.Смейся.Смейся.2016

Орфей (джаз)

Я вернулся.Вернулся оттуда, мой друг,где море – девятый вал,где горы – девятый круг,где умирают часы,к пределу стремится ртуть,я вернулся оттуда,мой друг.Я хотел бы тебя вернуть.Джаз мой входит в тугую воду,джаз мой режет аидов слух.Друг мой, только побудь ведомой,джаз возьми из холодных рук.Джаз мой пел то в протухшем баре,то в борделе,где громче медь,но,мой друг,никакие тварине заставят его не петь.Джаз мой Церберу – сон тяжёлый,Стиксу – мости Харону – пляс.Не касаясь земли подолом,друг мой, только иди на джаз.Я бы легче лишился глаза:Ты.Спина.Аскалафов сад.Я клянусь тебе этим джазом –никогда не смотреть назад.2016

Чернильный джаз

№1.Я снова закрылся в августе. Маялся от тоски. Пялился в монитор, так что трещат виски. Изучал геометрию комнаты. В кухне сушил носки. Надеялся – этим летом всё кончится по-людски.На город, который украл тебя, рухнет метеорит. Люди мухами бьются в панике, спальный район горит. Я приеду убить того, кто тебя в нём боготворит. Я приеду убить того, кто тобою, как я, убит.Я болен. Я сумасшедший. Я жду тебя днём домой. К звенящим сервантам, кружкам, скатерти с бахромой. Наполни углы и метры воздухом, сном, собой.Я играю чернильный джаз, что пытается стать строфой.Он бесится, мнёт пространство, комкает календарь.Хрипит и стучится в черепе, просится:– Выпускай.Он хочет родиться буквами, крепкими, будто сталь.Он хочет родиться рифмами, сшитыми в вертикаль.Духовые пищат. Барабан гремит, прорастая в меня до дна. На расстроенном контрабасе остаётся одна струна. Я пытался закрыться в августе, чтобы всё превратить в слова.Без тебя – ни единой строчки.Ре,ми,фа,до,ре,ми,фа.2015№2.Я ленив.И в глазу моём, как в подъезде рассветном –пусто.Иногда –если вдруг накроет –я пытаюсь творить искусство.Мой сосед говорит:– Твои тексты, чувак – это вечное о высоком.Я киваю и,скаля зубы,ухожу в магазин за соком.Я давно поместил всё в землю –и не вырастет, как ни бейся.Это притча сверлит до рёбер,пробирает,талантлив если.Я не гений.Мне не диктуют про мартобрь,попытки комнат –я пишу, только если стукнет,да и то –если после вспомню.Только если она уходит по осенней ночной аллее,по канонам плохого фильма,оставляя в асфальте спицы.У меня есть прерогатива:я её не зову, жалея –что напрасно тиранить связки –может милый стишок случится.Про закопанный дар – туманно,я всегда понимал про щёку.Так что – бей меня посильнее.Исчезай.Зеленей при встрече.Кто не хочет стать музой ворда?Незнакомкой в руках у Блока?Я тебя напишу потомкам.Зарифмую.Увековечу.2016№3.Это ересь, родная. Акстись. Ну какие искры. Это сказка для младших. Отчаянный нафталин. Я поэт. Ха-ха-ха. ЭФ.И.О. в бесконечном списке. И я тоже не Байрон. Не лира. Не гражданин.Посмотри, что за скука сегодня застыла в окнах.Пасторальное небо. И город –какой?Такой.Я иссякнувшийчто-то,я – лист,молчаливый,блёклый.Ничего не рифмуется.Господи.Чёрт с тобой.Я не требую ни Везувия, ни Титаника. Я не выдержу ни сирену, ни полигон. Я – смирение камня, сон горца, надежда странника. Перспективный газетчик. Художественный планктон.Я тогда был зубастей. Нет, мир тогда был зубастей. Всё равно всё ровней, только лучшее впереди. Вот Эдем в шалаше. Ну, конечно, родная, здравствуй. Хочешь рифм о себе?Собирайся и уходи.Просто сжалься, родная. Ударь меня. Хлопни дверью. Объяви апокалипсис в пятницу, где-то в пять. Дай мне повод стать больше, чем подмастерье. Дай повод хотьчто-нибудьнаписать.Вечер может быть чуден. Сказочно безысходен.Ты не рыдаешь.Я провожаю тебя кивком.Ты ищешь повод.Ты ищешь туфли.Ты не находишь.Берёшь пальто,во двор срываешься босиком.Поэт страдает. Поэт растерзан. Какая драма. Прекрасно болен. Я не скандалю. Тревожить вас? Конечно, помните. Кто говорит? Это мама? Мама.И рваным слогомв пустую комнатувходитджаз.2017

Джон

Ровно в девять Джон входит в бар.За спиной у него футляр.В баре –гомон, народ, кумар.Джон извлекает сакс,выдувает неровно фа.В баре всем не хватает нот,только Джона никто не ждёт.Джона терпит хозяин – преданный давний друг.Он пускает его играть. Сам протягивает мундштук.Джона жалко: линялый галстук, коммунальную конуру…Джон безбожно фальшивит.Хозяин шепчет, что склеит ласты,вгробуяслышалтвоюигру.В беднягу Джона летят огрызки,Джон одевается и бежит.На остановке Джон курит «Уинстон»,унижен, выжжен, но всё же – жив.Джон смотрит – в небо стремятся клёны, тупые чайки и этажи.Джон давно бы хотел за ними.Джон заплакать готов навзрыд.Джон ещё постоит немного. Город жаркий сжирает май.Дома старый терьер бессонный –Джона встретит знакомый лай.И никто не подскажет Джону:– Брось, не надо, послушай старших,Джон, пожалуйста,не играй.Джону музыка режет пальцы.К Джону едет пустой трамвай.2016

Джону

Это самый печальный из всех моих текстов, Джон. Кто просил наступать на грабли, лезть на рожон, идти к той горе, откуда бегут стремглав. Я идиот, Джон. Ты был чертовски прав. Я же воин, трижды убитый и воскресающий самурай. Корабельный оркестр. Мы тонем, а ты играй. Сам себе скорая. В трубке короткий пульс. Волчьей ягоды гроздь. Никому не подвластный груз. Я думал – проехали, верил – доспехи мои крепки. Не искал ни её руки, ни вообще никакой руки. Я же стреляный зверь. Я предвидел такой исход. Только всё это – блажь, меч раскрошен, я донкихот. Я менял номера, имена, адреса, на дверях замки. Только, Джон, это снова шаги. Это снова её шаги.Каждый год в тот же час она входит в мой тихий дом, что забыт поездами, где ветер и пыль кругом. И спокойно снимает плащ, и на тумбу кладёт ключи. И садится напротив. Молчу. И она молчит.И вот снова я, Джон. Любуйся. Запечатлей. Онемел в коридоре, а верил, что стал ничей. Безымянное тело. Призрак ночных такси. Город плавит неон. Город стягивает тиски. Я бегу от неё куда-то, но, Джон, это – колесо. Всё приходит в начало рассказа, я снова попал в лассо. Я в пике, Джон. Здесь белое солнце, тяжёлые мятые облака. Я бежал от неё, но рука, это снова её рука. Я бежал от неё на ощупь, бежал от неё на край, только край оказался стартом, она говорит – взлетай.Я идиот, Джон. Ты был чертовски прав. Я вернулся в ту гору, откуда бегут стремглав. Кто просил наступать на грабли, лезть на рожон.Это самыйпечальныйиз всех моихтекстов,Джон.2017

Наоборот

Ни зловещих надписей,ни огня,ни харкающих кровью убийц.Никто не просит прощения,не танцует в сковородах.Я спокойно идумимо очень спокойных лиц,и лицам неведом страх.И никаких девяти кругов,иголок, виселиц и штыков,блудниц, мошенников и воров,чертей, костей, ледяного трона.В Аду всё точно наоборот.Там тихо, солнечно и светло.Там только поезд,что круглый годувозит тебя с перрона.2014

Вопрос

Я две тысячи с лишним здесь –и две тысячи лет без сна.Я знаю, как в темноте сменяет февраль весна.Я знаю, как в чёрном небе к рассвету ложится мост.Две тысячи лет я не знаю ответани на один вопрос.Чем оправдан пылающий самолёт?Почему на войне превращается в скот народ?Почему – кроме главного – всё очевидно, как дважды два?Почему он стреляет в чайку, если лопается струна?Где граница дождя в Петербурге? Где в среду я снял носки?Как соседская дрель, впиваясь в кирпич, проникает в мои виски?Кто в парадной порвал проводку?Кто в пучину отправил «Курск»?Кто поднял носы ракетам?О чём я сейчас смеюсь?Кто здесь?Какая дата?Куда – первый шаг?Откуда – последний штрих?Ради них я висел там, Отче?Ради них?Ради них?Ради них?2016

Тошнота

К декабрю я наелся мира до сартровской тошноты.Я не мог наблюдать квартиру.Обои.Порог.Цветы.Угол тумбы.Окружность чая.Раму окон.Пейзаж в окне.Мир наполнил меня до нёбаи не может сидеть во мне.Я не мог выносить дорогу,где в трёх формах стоит вода.Ноль от люка.Укол флагштока.Крест над улицей.Провода.Всё –знакомо до скрипа в скулах.Всё –«откуда-то» и «куда»я таскал силуэт сутулый,пока город не встал у рта.Я с трудом находился в теле.Слышал пульса синкопу.Вздох.Я терпел, как в своём вольерене находит покоя кровь.Кость запястья.Шрам цвета мела.Месяц ногтя и плеч квадрат.Я жил в теле своём умело –пока быт не пошёл назад.Я пугался угла бумаги,нот колючихи джаза рифм.Был так сыт, что его созвучьяза бесценок вручил другим.Точек россыпь.Следы от ручки.В буквы впаянный децибел.В общем, доктор,типичный случай.Толькогде же емупредел.2016

***

Я запер себя в квартире на семь бесконечных суток.«Не выходи из комнаты» – правда из правд.Аминь.Никому не звонил.Я умер.Был вызван на Марс как будто.Гипнотизировал стену.Пол.Потолок.Графин.Мерил шагами кухню,кружками мерил время,пепельница растиласерых окурков лес.Что-то опять сломалось,закоротило в схеме.Думал, что воскресаю.Кажется, не воскрес.Я – кадр плохого фильма.Мой облик теряет форму.Рубашка смердит от пота,обои – от табака.Меня собирали где-тобездарные бутафоры.Собрали,проматерилисьи начали разбирать.Я попросту развалился.Попросту разучился.Быть лёгким.Пылеобразным.Белым, как школьный мел.Зачем выходить оттуда,куда ты вернёшьсяпазлом.Я пазлы и прочий мусорс рожденияне умел.Не тот, кто тебе положен.Я – Кай.Ледяное нечто.Смотри, сколько в мире счастья.Хватай.Уноси с собой.Под домом гремит метро.Ты дремлешь в нём до конечной.Не зная,кто замерзаетв ста метрахнад головой.2017

3.04.17 (Метро)

Я проснулся –а небо яснее,чем взгляд любимой.Слушал Элвиса,брился,решил,что пойду в плаще.Полчаса танцевал,полчаса простоял в гостиной.Ничего не хотел.Никуда не хотелвообще.Я спускался в подземку,пальцы касались кнопок:«Украду тебя в восемь?В Питер ползёт весна».А потом был хлопок.Едкий запах.Многоголосье.Чьё-то звонкое «мама».Влевоушластена.Поезд выплюнул двери,что-то упало оземь,я подумал о ней,боже,только бы не война.Чьи-то красные руки,чёрные с пеплом косы,я подумал о ней,боже,только бы не она.А потом стало тихо,холоднои бескровно.Опустилась тугаявлажная простыня.Поезд прибыл,как должен.Сенная.Два сорокровно.Без вагона.Без окон.И без меня.2017

Монохром

1.Если метафорично – мой поезд покинул рельсы.Говорят, я сорвался.Взорвался на лоскуты.Вышел с утра на Невский.И чувствую – как-то тесно.Всё, от чего зарекался, в руках:сумаи тюрьма,и ты.Потом все столбы накренились вправо.Стало горько во рту,стало в пальцах совсем легко.Эффект падения без удара,перелёта без крыльев,полного антиграва.Чьи-то рты распахнулись,кому-то звонили –куда-то везли потом –что-то пели троллейбусы,лаяли где-то чайки,в прочем,неважно,в прочем,давай про суть.Они отобрали деньги, часы, рубашку,я только краски, родная,сберегчуть-чуть.2.У меня, дорогая, сегодня совсем не праздник.Страж моей комнаты ночью забрал гуашь.У него керамические глаза,отвратительно-белый галстук,принеси мне ещё,в коридоре налево,палата без окон,седьмой этаж.3.Я страшно устал от дурацкого стробоскопа.Они что-то там жмут и включают его во мне.Решено.С понедельника точно займусь подкопом.К пятнице жди меня,сделай нам вкусный ужин,что-то простоеустроит меня вполне.4.Милая. Ту акварель, что ты мне послала,тоже забрали.Скрутили меня узлом.Я терпел и терплю,только сил остаётся мало,и всё выносимо,но только не монохром.Помнишь,я раньше резал холсты на ленты,вешал их на антенны,разбрасывал во дворах.Ты так не любила чёрный,ты так не любила серый,что каждое утронаш дом утопал в цветах.Я вишни давил подошвами у парадных,красил кошкам хвосты,прятал фантики от конфет.Пусть они забирают всё –бессовестно, мерзко, жадно –но только оставятцвет,моя милая,только оставятцвет.5.Говорят, там апрель.Говорят, что уже теплеет.Говорят, что деревья тронул зелёный дым.Я привязан к постели,я –как сигарета –тлею,ты молчишьи когда мы поговорим.Говорят, что собаки видят всё так.Двуцветно.Я попробовал этот кошмар набросать вчерне.Не город –а допотопная кинолента.Серые люди теряютсяв серой своей весне.6.Миаля. Я наёшл подподушкой полсендий кусоечк мела. И свосем не хочу тебе эитм пером писать. Он – какивсё в эотм метсе – приянто белый. Они гворят, что нльезя покидть корвать.Я оечнь пслушный. Они мнея очнь хвлят. Я болше ни жолтго, ни пурпуроного не прошу. Я тперь всё бсецвентое нодеваю, пирнимаю лекасртва, сьедаю зазавртаком всю лапшу.Милайа ты пжалатуста ни вонлуйся я нанокец спокоин, пчти здороф.От эитих рисунков – порблемы да паранойя,тперь явсёзнаю,атрёкся от весх цветов.Обещай мне что вырбосишь все картины. пастель и фолматсеры мы пордадим патом.И онка заелпим спасилтельной серой глиной.Как хошоро – ты и я,и спасильетльныймонохром.2017

Письма Мэри, P.S. (Корабли)

Мэри, смотри – чем стал я, Мэри, сравни – чем был, отныне и впредь – не сталь я, не порох и не тротил, я слушал и слышал старших, был лодкой, бегущей спринт, отныне и впредь я – баржа, попавшая в бейдевинд, где-то, Мэри, какой-то берег, где-то титры и хэппи-энд, только, Мэри, титаник млеет, я боюсь потерять момент, я боюсь, что однажды летом я проснусь, потерявши нить – Мэри, Мэри, я не об этом – что не вспомню, кого винить, здесь тяжёлый солёных запах, этот кто-то замёл следы, двери, Мэри, играют Баха, Мэри, сколько до той среды, после пятницы будет утро, послезавтра придёт апрель, я плывущее в небе судно, судно скоро придёт на мель, я до дрожи пугаюсь лестниц, мельниц, воющих колесниц, где же выход из этой кожи, где же шторы моих глазниц, мне не нравится эта песня, мне не нравится то кино, только, Мэри, прошу, не смейся, что-то лезет ко мне в окно, перманентно меняет форму, у него тридцать ног, пять рук, это лезет из недр шторма, жрёт и режет мою корму, я не ведаю, где граница, я не чувствую, где предел, Мэри, завтра я буду в Ницце, мне приснится мой сад – пробел – Дядя Ваня, мы отдыхаем,Гамлет, Гамлет, я к вам пишу, я один из индейцев майя,I remember you tout le jour,Мэри, Мэри, я вешний,лишний,Мэри, Мэри,я чья-то дочь,птица счастья,пой громче,выше,пусть играют,13,точ.2017

Нестоличное

Собери себя в целое, человек. Собери. Погрузи в такси. Увези себя далеко, куда-нибудь увези. Куда-нибудь не в столицу, куда-нибудь за кольцо, где прохожих боятся птицы, где не помнят твоё лицо.Собери себя – это пазл, ребус, Господи, лабиринт. Кто разбил тебя в щепки, убил, разрезал, бросил горой руин? Собери, человек, подними с паркета, умой, погрузи в такси. Убегай, человек, в те места, где лето, и главное попроси –попроси, человек, самых красных яблок, падающих в траву. Попроси, человек, попроси о главном, о том, что не про Москву. Попроси мятный вечер, туман, тропинку, ведущую в сонный дом. Выженный август – как в детстве – длинный, не помнящий, что потом.Пыльный запах подушки, сверчковый гомон, ромашку, дурман и сыть, зелёнку на ссадинах, ливень с громом, и бабушке – жить и жить, попроси, человек, себя лёгким, жадным, не знающим ни черта, ни о формуле: «Я не хочу, но ладно», признании: «Ты не та».Собери, человек, увези бесстрашно – дорогой, что вспомнить бы –привози свои части туда однажды,где целым когда-тобыл.2017

Поэма города N.

В этом городе N начинается чья-то юность. Чей-то август умрёт. Это лето – сплошной обман. Этот кто-то идёт – точно так же, как я – сутулясь, и осколки тепла собирает себе в карман.Этот кто-то идёт, этот кто-то идёт куда-то. И считает шаги, и разглядывает котов. В этом городе вдов, жёлтых писем без адресата, он идёт, ко всему на Земле готов.У кого-то есть класс, чай в стакане, тетрадь в линейку, гвоздь за пазухой, десять вечностей до зимы. Это кто-то идёт мимо клумб, голубой скамейки, он идёт и идёт мимо окон глухонемых.У кого-то есть дом, пыльный шкаф, телевизор Goldstar, где ночами включают то, что смотреть нельзя. Под кроватью кого-то живёт неизвестный монстр, носок и машинка без заднего колеса.У кого-то есть сон: он стоит под свинцовым небом, на плече – птица Финист, в руке – золотой клинок. Он нашёл ту страну, где никто, кроме неба, не был. И тогда он бежит, не жалея ни сил, ни ног.И будильник. И этот август – почти предатель. Невкусный завтрак. И этот кто-то опять идёт. Тот, кто выдумал осень, должно быть, глобально спятил. И завтра снова. Подумать страшно – который год.И этот шаг ещё так безупречно светел. Он станет лётчиком, нет, пиратом, нет, королём.Птица Финист сгорит, только пепел и будет пеплом.До страны не добраться ни ходом, ни кораблём.Этот кто-то идёт по тому же рисунку улиц,и однажды их серость станет ему к лицу.В этом городе N начинается чья-то юность.В этом городе N чья-то юность придёт к концу.2017

Зимнее

Если мне, милый друг, однажды уйти придётся,я не стану трухой.Стану ветром двора-колодца.Криком чайки.Антенной самой высокой крыши.Выше – не пустят,и я не стремилась выше.В моем завещании будет тридцать сценариев панихиды,ни один из которых не связанни с воплями,ни с отчаянием.Я опять обращусь шаром боговой белой глины,а пока я идуи в кармане звеню ключами.И пока я держу тебя за руку,не верю, что смерть всесильна,что мы все – персонажи снятого кем-то фильма,что небо знает другой оттенок,кроме этого –страшно-синегос точками фонарей.Что тебя где-то за руку завтра возьмет другая,что полгода воды остаётся до кромки мая,что как бы мы искренне не сыграли –правда прячется в тихих кухняхи без грима звучит острей.Я не верю, что город –пылью густой напудренный,где написана каждая яма, пятно, зазубрина,где чердачные кошки смотрят глазами мудрыми,превращая чердак в чертог –этот город,что мне январь подаёт под сахаром,что меняет окрас от склепа до инкубатора,где птицы поют о смехенад всеми людскими страхами –вчера был со мной жесток.2017

Январь

Добрый друг, я приду к тебе в первый снегс чемоданом раскаянья или коробкой чая.Год почти истончился.Декабрь перешёл на бег.Пусть идёт,не держуи тем более не скучаю.Я приду ровно в полночь.Звонок.Шаг.Впусти меня.Извини, если долго.Прости, если слишком грубо.Я вернулся из тёмной воды,искрящегося огня,где же трубы,мой друг,когда уже вступят трубы?Сядь напротив,не хмурься и главное расскажи:что снилось во вторник?Рисуют ли у причала?Добрый друг,представляешь,семнадцатый умер,а я ещё жив.Я жив.И январь – лучший повод,чтобы начатьсначала.2018