Ты будешь моей

– Справа, – выдаю на выдохе и несдержанно вскрикиваю.

Неожиданно по ногам начинает стекать что-то тёплое. Я же не могла обмочиться от боли? Нет, это что-то другое. Кровь. Подтянувшись, заглядываю ему через плечо. За нами по полу тянется красный след. Испуганно задышав, тут же разворачиваюсь в руках парня, чтобы посмотреть на подол своего красивого, коротенького платья. Так и есть, всё испачкано, в кровавых пятнах, даже рука Дениса пострадала.

– Извини, я должен спросить. Ты беременна? – Денис очень осторожно опускает меня на кровать.

И нахмурив брови, смотрит на свою руку. Всхлипнув, непонимающе качаю головой.

– Беременна!? – верещит мать, выскакивая из-за его спины. – Да что тут происходит, объяснись, Василиса?!

– Происходит то, то вашу дочь избил подонок. Ей сильно досталось, и, по всей видимости, у неё кровотечение! Поэтому советую вызвать скорую и собрать ей вещи! Самое необходимое!

– Но беременность?

– Вещи! – рявкает Денис. – А я, так и быть, вызову скорую.

– Василиса-а-а! Какая беременность? О чём он.

Моим ответом служит протяжный стон. Живот болезненно сокращается. Чувствую, как из меня вытекает очередная порция крови.

В комнату врывается Добрыня и замирает на пороге.

– Ох, дочка! Плохо дело, – он расстроено качает головой. – Сынок, звони скорее!

– Вы кто такие? По какому праву командуете тут? – мама распаляется всё сильнее.

Раскрасневшись, подбоченивается, выставляя грудь колесом.

Скривившись, мужчина одаривает её уничижительным взглядом и демонстративно отступает в сторону.

– Мамаша, ваша дочь может кровью истечь прямо на своей кровати! Не тем интересуетесь!

– Не вам меня учить, что делать! – вспыхивает Галина Валентиновна, театрально изображая праведный гнев и возмущение.

При этом, совершенно не стесняясь, оценивающим пьяным взглядом проходится по мощной фигуре собеседника.

– Дочь корчится от боли, а вы отношения выясняете.

Мать фыркает, сложив руки на груди.

– Для начала нужно протрезветь, дамочка! И собрать вещи для дочки, – Добрыня стоит на своём, а я потихоньку теряю связь с реальностью.

Голоса звучат всё отдалёнее. Боль потихоньку утихает, и я начинаю расслабляться. Кровь тёплым ключом стекает под спину. Ощущение, что я измазана ею с ног до головы. Но это меня уже не тревожит. Последнее, что доносится до моего сознания – это голос Дениса, который диктует наш адрес. И всё, я окончательно отключаюсь.

Глава 4

Глава 4

Над ухом что-то раздражающе пищит. Звук пробивается сквозь сон, заставляя нервничать. Хочу открыть глаза, но сил нет даже на то, чтобы разлепить веки. Что со мной? Это мой стон? Не узнаю собственный голос!

Повернув голову на бок, морщусь от жгучей боли внизу живота. Как-то неприятно тянет кожу.

– Вася, – взволнованный женский голос звучит совсем рядом, моей руки касаются холодные пальцы.

Ладонь несильно сжимают, и я распахиваю ресницы. Картинка расплывается серыми пятнами, пытаюсь проморгаться, но ничего не получается. Мне плохо. Так плохо и больно, что единственное, на что хватает сил, это вновь отключиться.

Следующее пробуждение даётся немного легче. Чувствую, что меня всё ещё держат за руку, и ещё кто-то расхаживает рядом. Присутствующие тихо переговариваются. Я узнаю эти женские голоса. Начинаю потихоньку приходить в себя.

– Ника, – во рту настолько пересохло, что больно говорить.

Моя подруга рядом со мной. Но почему? Где я?

– Васенька, Василисочка. Как ты? – Вероника подскакивает со стула, нависая надо мной. Ее рыжие кудри рассыпаются по обе стороны от меня.

– Бывало и лучше, – выдаю, пытаясь прочистить горло. – Можно воды?

– Мам, можно я дам ей попить? – моя сердобольная сиделка чуть ли не плачет.

– Конечно. Только немного, и пить очень маленькими глотками.

Я в больнице. Как сразу не сообразила. Значит, Добрыня и Денис всё-таки сбагрили меня скорой помощи. Мама Ники работает медсестрой, поэтому они обе здесь. Точно уж не моя дорогая родительница позвонила и сообщила лучшей подруге о несчастье, приключившимся со мной.

К моим губам подносят стакан с водой. Пить хочется зверски, но под бдительным надзором Жанны Юрьевны делаю всего лишь несколько маленьких глотков и тут же без сил откидываюсь на подушки.

– Василиса, – присев рядом и оттеснив дочь, Жанна сочувственно смотрит на меня.

Я всегда любила эту женщину. Она мне во многом заменила мать. Именно к ней я бегала за советами. Ей открывала свои самые сокровенные тайны. Даже сейчас, вместо моей родной матери, рядом со мной в такой трудный момент именно она.

– Что со мной? – голос слаб, но я в состоянии трезво оценить обстановку.

Побои, которые по пьяни нанёс мне Сергей, не прошли без последствий. Сжимаю зубы. Надо же, я всё ещё могу злиться – это хороший знак.

– У тебя произошел разрыв…

Жанна Юрьевна сглатывает ком в горле, отводит глаза. Я понимаю, что ей сложно говорить прямо, она тщательно подбирает слова, бросая в сторону своей дочери взволнованные взгляды. Сжав её руку, подбадривающе улыбаюсь.

– Говорите, как есть.

– Вчера тебе была проведена экстренная операция, – я вздрагиваю. – Только не волнуйся, пожалуйста, девочка. Всё не так плохо, как кажется.

По моим щекам начинают стекать слезы. Ничего не могу с собой поделать. Операция?! Вот почему сейчас мне так больно! Неужели Сергей что-то сломал мне или…

– Ты была беременна, срок очень маленький, но дело в том, что… Добрынин с сыном рассказали всё, что произошло… там, возле гаражей. О Сергее. Как он избивал тебя. Они были вне себя от злости, сокрушались, что не успели вовремя, – Жанна горестно вздыхает и, протянув руку с платком, заботливо вытирает мои мокрые щеки. – От сильного удара внутри произошёл разрыв. Твоя беременность была обречена. Врач бы не смог ничего сделать. Тем более первостепенной задачей было спасти тебя. Сейчас твоей жизни ничего не угрожает. На животе останется маленький шрам, который со временем и вовсе исчезнет. Не беспокойся.

Закрываю глаза и всхлипываю. Он убил нашего ребёнка. Это не просто рукоприкладство. Это более страшный грех.

– Прошу вас никому не говорить о том, что я была беременна и вообще обо всём, что произошло. Пожалуйста.

– Конечно. Конечно, милая. Главное, что с тобой всё в порядке. Ты поправишься, а Сергей уже в отделении. Добрынин дал против него показания.

– Что?

– Кажется, для Сергея это лучший выход. По-иному ему бы пришлось действительно худо. Он, считай, спрятался от расправы. Числиться во врагах такого человека, как Добрынин, гораздо хуже, чем сидеть за решёткой, – поясняет женщина, и я горько усмехаюсь.

Неожиданно у меня появился серьёзный покровитель. И с чего такая забота? Стоит ли мне опасаться и его тоже? Какие цели он преследовал, помогая мне? Не потребует ли плату за помощь? Сомневаюсь, что тут сокрыто что-то дурное. По поведению моих неожиданных защитников в тот день, можно сразу понять чистоту их мотивов. Люди просто помогали. И дочкой Добрыня назвал явно искренне, не для того чтобы потом выставить счёт!

Глава 5

Ника и Жанна Юрьевна провели у моей постели все десять дней, которые меня продержали в стационаре. Мама так и не появилась, поэтому пользоваться мне пришлось вещами подруги, которые она выделила из своего собственного небогатого гардероба. Ела я в основном то, чем кормили в больнице, ещё Вероника таскала мне еду из дома. Сердобольная моя!

На третий день заявились Добрынины. Притащили кучу гостинцев, справились о моём здоровье, и только я их и видела. Неразговорчивые ребята оказались. Правда, Денис перед самым уходом в гости позвал. В зал. В общем, малый предложил мне услуги тренера, бесплатно, разумеется. Сказал, что поставит мне удар так, что любому Серёге отпор дать смогу. Я покивала головой, как китайский болванчик, посмеявшись про себя, но в ответ конкретно ничего не сказала. Хорошо, не отказалась сразу же! Потому как весь последующий вечер мне это его предложение не давало покоя. А почему бы и нет?!

Выписали меня как полагается, по всем правилам. Врач выдал заключение с подробной историей болезни. Назначил кучу лекарств, которые покупать я, естественно, не собиралась. Где я возьму такие деньги?! Ещё доктор предупредил, что срок реабилитации может затянуться и до полугода. Танцы и спорт мне строжайше запрещены, минимум на два месяца. А ещё с траурным видом мне сообщили, что, скорее всего, я больше не смогу забеременеть. Но! Если пройти кучу дорогостоящих обследований в клинике, где-нибудь в Москве, а ещё лучше за границей, то, возможно, найдётся способ исправить ситуацию.

Слушая всё это, я просто молчала. Какая клиника?! Мне бы найти работу, съехать от мамы, поступить на заочное отделение и попытаться начать жизнь с чистого листа. Как страшный сон забыть всё, что произошло. А ещё лучше уехать в большой город, где меня никто не знает, и открыть частную школу танцев для детишек. И тогда мне не нужно будет переживать, что не получится заиметь своих. Хватит и учеников! Тем более, что теперь я ни одного мужика к себе близко на километр не подпущу!

Топая с выпиской в руке, поглядываю на пританцовывающую рядом Никушу. Вот же простота и доброта кудрявая! Надеюсь, ей повезёт в любви. Не дай бог, такой же козёл, как и мне попадётся. Она-то у нас нежная девочка, доверчивая. Вздыхаю. Страшно за неё.

– Вась, ну не вздыхай ты так! Всё будет хорошо, – она понимает моё состояние по-своему и крепко сжимает руку. – Ты скоро восстановишься. Придёшь в норму и в бой. Сама же сказала, врач даёт хорошие прогнозы.

Естественно, я умолчала о том, что мне поставили бесплодие. И Жанну Юрьевну попросила молчать. Незачем подружке об этом знать! Сама вляпалась, сама и буду теперь с этим разбираться. Ника начнёт переживать, а от этого ничего не изменится, и мне самой легче не станет.

– Вась, ты из-за мамы переживаешь? – не унимается собеседница.

Отрицательно качаю головой, незаметно сбавляя шаг. Мне пока ещё сложно свободно передвигаться. В больнице это было не так заметно – неспешно расхаживать по коридорам много сил не нужно. Но сейчас я в полной мере ощущаю, насколько произошедшее со мной несчастье подкосило здоровье.

– Ну подумаешь, ни разу не пришла. Может, занята была всё это время.

Смешная. Даже для моей нерадивой мамаши пытается найти оправдание. Знаю я причину, по которой этой женщине нет дела до собственного ребёнка. И к гадалке ходить не нужно. Как представлю, что меня ждёт по возвращении домой, плакать хочется от бессилия. И ничего не поделаешь. Покоя мне не видать. Стыдно признаться, что не хотела выписываться из больницы. Там спокойно и даже уютно. Нет скандалов и пьянок. Нет мамы. В моём состоянии воевать с родительницей – то ещё удовольствие. Сочувствия и понимания ждать с её стороны не приходится. Снова горестно вздыхаю, и Ника автоматически стискивает мою ладонь.

– Всё будет хорошо. Надеюсь, Серёгу твоего…

– Он не мой, – грубо перебиваю её и тут же одёргиваю себя.

Она ни в чем не виновата. Не стоит выплёскивать на подругу негатив.

– Прости, – выжимаю из себя мученическую улыбку. – Давай не будем о нём разговаривать. Пожалуйста. Его просто нет.

В памяти тут же всплывает день, когда ко мне, прямо в отделение, пришёл следователь. Он долго раскручивал меня, выясняя подробности произошедшего. Все его разговоры сводились к тому, что я сама виновата в том, что случилось. Он так и ушёл, убеждённый в своей правоте. Конечно, Добрыниных рядом не было, чтобы замолвить за меня словечко, а этот следак, Козырев, давний приятель отца Серёги. Чего я ожидала? Естественно, его главной задачей было отмазать сынка своего старинного дружка. До сих пор трясёт от злости. Он такое мне наговорил, вспоминать тошно. Не выдержав, я послала его, а после Жанна Юрьевна помогла выставить его из палаты, при этом получив в свой адрес кучу нелестных комментариев. Хорошо, Ника ничего этого не слышала и не видела. Ужас! Мужик нынче совсем обмельчал. Понятно, рука руку моет. Но чтобы так!

– Ой, смотри! Что это? – Вероника задирает голову вверх и смотрит на окна нашей квартиры.

Я открываю рот от удивления. Третий этаж! Старые, деревянные створки распахнуты настежь почти по всей квартире. Пару стёкол выбито, на асфальте валяются мелкие осколки. Как ещё соседи не подняли кипиш? Не понимаю. Обычно мама всё сразу же прибирает за собой. А тут такое. Музыка гремит так, что слышно на всю округу. Закрываю глаза и издаю полустон. Этого я и опасалась. Попала в самый разгар гулянки. Прижимаю ладошку к животу. Хотелось просто полежать в тишине, чтобы никто не беспокоил. От простой прогулки разболелся шов, да и на душе у меня ничуть не лучше состояние. Так паршиво, хоть вой. И куда мне податься?

– Пойдёшь? – Ника озадаченно чешет подбородок.

– А что делать? Посмотрю, может, спит пьяная. Приберусь и после отдохну.

– Давай я с тобой, проверим, что там, вместе. Вдруг тебе помощь понадобится!

– И что, ты будешь за меня драться? Моя отважная лисичка! – усмехаюсь я по-доброму.

– Конечно. Тебе лежать надо, отдыхать. А не это всё.

– Вот, Ника. Смотри, как это бывает, и цени свою маму, – выдаю я, не задумываясь, и тут же жалею о сказанном.

Подруга и без меня любит и уважает свою мать, ей мои советы без надобности.

– Я понимаю, – кивает она и шагает в подъезд вперёди меня. – Но всё равно. Я тебя не оставлю.

Вместе мы поднимаемся наверх. С каждым шагом понимаю, что мои силы и выдержка на исходе. Устала. От всего того, что происходит со мной. От несправедливости, из-за которой хочется плакать. Внутри закипает обида. А я ведь даже ни разу не расплакалась. И вправду. Где же слёзы? Может, легче бы стало. Но не выходит. Они словно комом застряли глубоко внутри и мучают меня.

Дверь в квартиру не заперта. Музыка орёт так, что не слышно собственных мыслей. Изнутри доносятся пьяные голоса. Ника опасливо заглядывает внутрь и переступает порог. Как я и предполагала, честная компания заседает на кухне. Мужские голоса. Женский смех. Звон тары и ужасный запах табака. Ненавижу. Как же я всё это ненавижу! Стиснув зубы, обхожу Нику и толкаю хлипкую кухонную дверь носком кроссовки.

– Васька! – удивлённый возглас маман при виде меня заставляет скривиться. – Дочка, а ты здесь какими судьбами?

– В смысле? – цежу сквозь зубы, одаривая гостей недобрым взглядом.

Трое мужиков помятой наружности, и, словно каждому по паре, в придачу две дамочки, с мамашей – три!

– Галина Валентиновна, а что это за прекрасная леди?

В разговор вступает поддатый дядька, с засаленными волосами, зачёсанными вперёд, чтобы прикрыть внушительную плешь на темечке. Он расплывается в беззубой улыбке и, поднявшись мне навстречу, протягивает ладонь для пожатия. Покосившись на немытую конечность, испачканную то ли в мазуте, то ли просто в грязи, демонстративно складываю руки на груди и задираю нос.

– Веничка, не обращай внимания на дочь. Вася у нас кровей-то голубых. Вся в папашу своего. Он же у нас археологом был, так и сгинул где-то в очередной своей экспедиции на севере. А мне вот. Подарок оставил. А я с её характером мучаюсь все восемнадцать лет. Строптивая больно.

– Так мы быстро девочку уважению научим, – подхватывает разговор рядом сидящий мужик и, усмехнувшись, косится в мою сторону. – Могу ремень снять. Для лучшей усвояемости материала, так сказать.

Мама заливается хохотом, присутствующие дамочки поддерживают её веселье. Поднимается раздражающий мои слуховые рецепторы шум, похожий на карканье ворон. Морщусь.

– Да вы что! Совсем?! – вылетает из-за моей спины Ника. – Вы кто вообще такие?! Кто вам право дал тут ремнём грозить. Василиса уже совершеннолетняя, чтобы её воспитывать! И вообще она после операции! Только попробуйте её пальцем тронуть!

– Какой операции? – мама моргает пьяными глазами и растерянно оборачивается на собутыльников. – Сергей же тут на днях забегал. Сказал, ты с ним. Теперь у них живёшь. Я, конечно, расстроилась сначала, что ты мне сама не сказала, но потом даже обрадовалась. Счастье дочки важнее. Ну подумаешь, не сразу сообщила. Ещё успеется. А про больницу ни слова. Мы вот и отмечаем тут…

– Мам. Ты что забыла, как за мной скорая приезжала? – уронив руки, спрашиваю её, а у самой начинает дрожать нижняя челюсть.

– На скорой? – она озадаченно пожимает плечами. – Так это… я…

– Сергей меня избил, я… я… из-за него попала на операционный стол и теперь… теперь… – задыхаюсь от возмущения и обиды, но не позволяю эмоциям взять верх, и оставляю самое важное при себе.

Не станет она меня жалеть! Нет смысла говорить!

– Дочка! Что же ты натворила-то?

Фраза мамы меня буквально прибивает к полу! Я? Натворила я?!

– Ничего! Мама, он просто скотом оказался! Он обманул меня! Изменил!

– Дак, это с кем не бывает, – она разводит руки в стороны и глупо улыбается.

Криво накрашенные яркой помадой губы некрасиво кривятся.

– Все мужики изменяют. Что ж теперь? Сходи к нему, повинись. Может, и наладится.

– Что?! Ты с ума сошла? Совсем мозги пропила?!

Не успеваю среагировать, как мне прилетает звонкая пощёчина. Прижав к лицу ладонь, бешеными глазами смотрю на родительницу и понимаю, что это финал! Моё терпение лопается, как мыльный пузырь! Всё! С меня хватит!

Сбоку раздаётся громкий возмущённый возглас Ники, и неожиданно музыка отключается. Пьяные гости недовольно бухтят. Мама отпихивает меня в сторону и застывает в дверном проёме.

– Добрый день, уважаемые хозяева, – этот мужской баритон я узнаю сразу же. Козырев. – Какая неожиданная встреча, – он смотрит на меня сверху вниз и ухмыляется. – Василиса Михайловна.

Соседи всё-таки подсуетились. Зря сомневалась. Блюститель порядка прибыл!

Глава 6

Поправив форменную рубашку, мужчина осматривает всех присутствующих и ухмыляется. Притихнув, гости будто бы даже трезвеют, маман же приветливо расплывается в улыбке.

– Игнатушка, какими судьбами? Неужто по старой дружбе решил в гости забежать?

– Нет, Галина, друзей таких, как ты, и даром не нужно, – высокомерно бросает он в ответ, и мама растерянно отступает.

Козырев поворачивает голову в мою сторону и, внимательно присмотревшись, удивлённо вскидывает брови.

– Твоя что ль?

– Да, да! Дочка, единственная, – лебезит моя родительница перед новоприбывшим, и я закатываю глаза.

Зло поджимаю губы и отворачиваюсь от них. Лучше смотреть в стену. Как же меня раздражает вот такое маменькино поведение. Прямо, как дворняжка бездомная в глаза этому мужлану заглядывает. Всё никак не поймёт, что с таким образом жизни, ей мужчину приличного не заинтересовать. Выпивохи одни только и шастают по квартире. Этот хоть и не похож на злоупотребляющего алкоголем, но вариант явно проигрышный. На пальце кольцо, характерец не айс, внешность отталкивающая, лысоватый и лишний вес.

– Воспитываешь? – мужчина в форме издаёт противный смешок.

– Угу, больно характерная. Морока с ней. Что ни скажу, в штыки принимает! Спорит. Никакого сладу с ней.

– Да я успел заметить. Довелось пообщаться, – Козырев скребёт толстыми пальцами короткую щетину на подбородке.

Морщусь от неприятного звука. Кажется, меня сейчас всё раздражает. Даже тяжёлое дыхание этого незнакомца. У него что, хронический насморк? Или астма? Пыхтит как бегемот!

– Так ты по её душу? Натворила что-то? – всплеснув руками, мама округляет глаза, и я поднимаю на неё возмущённый взгляд.

Когда это я вообще доставляла ей неприятности? Училась хорошо, танцы посещала исправно. Дома порядок, друзей не водила, всё больше сама по гостям бегала. То накормят люди добрые, то что-то из одежды сунут из жалости. Я старалась ничего не брать. Стыдно побираться. Но от еды никогда не отказывалась. У мамы вечно на меня времени не хватало. То работа, то пьянки. Болею ли я, голодная ли, ей было всё равно! И даже не смотря на такое отвратительное отношение родительницы ко мне, я всегда старалась быть примерной дочерью! И что в итоге? Не заслужила даже капельку любви? Почему? За что? Сжав кулаки, молча взираю на Галину Валентиновну. Если сейчас она не встанет на мою сторону, я уйду и больше никогда не переступлю порог этого дома!

– Ну как сказать, – мент продолжает чесаться, перебравшись на затылок. – Инцидент с ней произошёл нехороший. Дело подсудное. Не понимаю, зачем ей подобные неприятности, когда можно же всё тихо-мирно решить.

Мама непонимающе хлопает глазами.

– Парень тут один по молодости-глупости дел натворил. Девочку вашу слегка потрепал. Он раскаялся. Сам не свой от переживаний! Жалко парня. Молодой ещё. Испортит она ему жизнь своим упрямством. Понимаешь, Галина?

Икнув, родительница отрицательно качает головой.

– И дело такое, семья там не из бедных. Деньги предлагают, на реабилитацию. Что б подлечилась кровинушка твоя, привела себя в порядок. Она потом остынет, а сделанного уже не вернуть. Ну зачем парнишке судимость и проблемы с правоохранительными органами?

– Сколько? – облизнув губы, мама стреляет глазами в мою сторону.

– Ну не мало. Точно не обидят, слово даю. Я могу посодействовать, ну что б не обманули и всё прошло гладко. Только вот девочка твоя упрямится, отказывается идти навстречу.

– Ты что меня продать собралась? – шагнув к матери, я больно хватаю её за руку.

– Ну почему же сразу продать? С тобой вроде как всё в порядке, а деньги нам не помешают, – отдёрнув руку, шипит мать, потирая ушибленное место.

– Да вы что, теть Галя! Она же в больницу из-за него попала. Я сама лично, пока вы тут… заняты были, за Васей ухаживала, моя мама помогала! Не слушайте его! Он вам подачку кинет, а Серёга будет и дальше безнаказанно разгуливать и девушек обижать! Так нельзя! Должно же быть всё по справедливости! – тут уже, не сдержавшись, в разговор вступает Ника.

У неё даже голос от возмущения дрожит.

– Ты и твоя мамаша меня вообще мало интересуете. Вечно суёте свой нос куда не нужно, – фыркает родительница, потирая ладошки. – Вася, не слушай их. Нам деньги нужнее, чем какая-то там справедливость. Наряд тебе новый купим. Платье, туфельки. Ты же хотела новые шмотки?

– Нет, я замуж хотела, за любимого мужчину. А он об меня кулаки почесал. А ты теперь пытаешься на этом денег срубить, – чеканю я каждое слово и мать глядя на меня медленно бледнеет. – А вы думаете, что получится вот запросто откупиться? – это я уже обращаюсь к дяденьке в форме. – Как вы, интересно, с Добрыниными договариваться будете? Они-то точно деньги не возьмут, в отличие от моей… матери.

– А ты, девонька, не переживай, найду и к ним подход, – Козырев бычится, глядя на меня. – Ты лучше подумай, вроде девка не глупая. Если надо, Серёга извинится.

– Не нужны мне его извинения, – шиплю я дикой кошкой.

– Мы возьмём деньги, – тянет мать, дёргая меня за руку.

Прожигаю её взглядом. Вот и всё! Она сделала свой выбор. На глазах у свидетелей обменяла дочь на бумажки! Я старалась быть для неё хорошей. Я делала всё, что могла. Больше мне оставаться тут не за чем. Или сейчас, или никогда. Разворачиваюсь и иду в свою комнату. Каждый новый шаг отзывается резью внизу живота. Шов тянет так, что от боли темнеет в глазах, но злость и обида подгоняют меня, придавая сил.

Вынимаю из-под кровати старенький, обшарпанный чемодан на маленьких колёсиках. Даже не знаю, откуда он взялся, от кого достался по наследству, да и неважно. Расстегнув молнию, откидываю крышку и лечу к шкафу. Распахнув дверцы, начинаю сгребать с полок свои вещи и прямо так, ничего не складывая, кучей скидываю в чемодан. Добра у меня не особо много, поэтому справляюсь я за считанные минуты. Влетев в комнату следом за мной, Ника растерянно наблюдает за происходящим. Прижав рук к груди, она испуганно хлопает ресницами.

– Давай я тебе помогу, – наконец спохватившись, она опускается на пол и начинает собирать всё, что упало мимо. – Вась, да и правильно! Поживёшь пока у нас. Мама не будет против. Я уверена.

– Ника, спасибо тебе, – подхожу к подруге и, опустившись рядом на колени, крепко обнимаю её. – И прости за всё это. Давай поскорее уйдём отсюда. Не хочу больше оставаться ни секунду в этом доме!

– Вася! – мама преграждает мне дорогу в прихожей, но я отталкиваю её и прохожу мимо, усердно волоча за собой потяжелевший чемодан. – Ты куда собралась? Я тебе не разрешала!

– Я совершеннолетняя, и мне твоё разрешение не нужно! – бросаю ей, даже не обернувшись.

Ника спешит следом.

– Дай мне! Василиса, – выхватив из моих рук чемодан, она ловко перетаскивает его через высокий деревянный порог.

– Галина Валентиновна, я вижу вы в глазах дочери совсем не авторитет, – с досадой подначивает Козырев, и красное лицо мамы багровеет ещё больше.

Мужчине явно не нравится исход беседы. Ведь он почти праздновал победу. А тут ситуация неожиданно вышла из-под его контроля. Такого поворота событий он совсем не ожидал.