скачать книгу бесплатно
– Там же, где и последние без малого два десятилетия. На кладбище.
У всех, кроме Святогорского, отвисли челюсти.
– Семён Ильич, я поставил вас в известность о том, что перепрыгнув через голову заместителя главного врача по акушерству и гинекологии, ввёл пациентку в искусственную кому. Отбой.
Он встал и нажал на кнопку. Затем обратился к Родину:
– Сергей Станиславович, я могу воспользоваться вашим кабинетом для разговора с мужем пациентки?
Родин молча кивнул.
– Конфиденциального разговора.
Родин поплёлся на выход без второго слова. За ним на выход отправились Поцелуева и Разова.
– Присаживайтесь, Алексей. Разговор будет нелёгкий. И не думаю, что короткий.
Выяснилось вот что. Восемнадцать лет назад Лизин отец, молодой генерал ФСБ, как-то пришёл домой, застрелил жену и сам застрелился. Списали на стрессы и срывы. На этом история Лизиной семьи для Алексея заканчивалась. Он знает только, что Лиза очень любила своих родителей. Особенно отца. Весь их дом увешен фотографиями Лизы с отцом. Ничего удивительного. Мать Лизы была профессиональным фотографом. Отличным профессиональным фотографом. Стояла у истоков отечественного глянца. Была членом соответствующего профессионального союза. Дочь пошла по её стопам. Фотографий Алексея у них в семейном архиве тоже куда больше, чем фотографий самой Лизы. Так бывает, когда живёшь с фотографом. Алексей встретил Лизу много позже трагической гибели её родителей. Да, она всё ему рассказала. Но для мира у них была версия с автокатастрофой. Согласитесь, не каждому будешь хвастать, что твой обожаемый отец сперва с одного выстрела в сердце отправил на тот свет твою не менее обожаемую мать – а затем пустил себе пулю в голову. Лиза их и обнаружила, когда пришла домой. Ни записки, ничего. Она долго ходила к психологу…
В этом месте рассказа Святогорский взвился от ярости.
– Шарлатаны херовы! Знаний и образования – никаких! Лишь бы клиент с крючка не соскочил! Если уж врачи – и отменные врачи! – не заподозрили! Даже во время беременности!.. Кажется, я бы не отказался от пистолета. Так бы и ходил с ним по психологам!.. Потому что ну не понимаешь, не разбираешься – не лезь! Отправь к профильному специалисту!
Алексей всё ещё не очень понимал, в чём дело. Злость Святогорского была ему не ясна.
– Простите. Это была совершенно неоправданная вспышка гнева.
– Но что, чёрт возьми, с Лизой?!
– Алексей. Я дам вам контакты отличного психиатра. Подчёркиваю – психиатра! Не психолога. Психиатра! Но сперва нам надо вывести Лизу из искусственной комы. – Святогорский глубоко вздохнул. – Многое. Очень многое зависит от того, в каком состоянии сознания она из неё выйдет. Если бы кто-то раньше предположил… Хоть один из!.. Но мы все так заигрались в инструментальные и аппаратные методы исследований, что совершенно забыли о старом добром клиническом мышлении. У большинства молодых докторов его попросту нет!
Алексей всё ещё не понимал, о чём речь.
– Если бы Лизу ввели в искусственную кому чуть раньше. До появления слуховых, зрительных и обонятельных галлюцинаций, до двигательного возбуждения, до бреда – я бы гарантировал… А сейчас…
– Вы мне можете простым человеческим языком объяснить, в чём дело?!
– Алексей, я подозреваю что у отца вашей жены была шизофрения. Параноидальная шизофрения. Какие бы стрессы и срывы человек ни испытывал – его не сорвёт, если в геноме нет, как бы это выразиться, «нужной готовности», склонности. Скорее всего, он и сам не знал. Или – скрывал. С диагностированной, «учётной» шизофренией он бы точно не дослужился до генерала ФСБ. Конечно, можно написать шпионский роман или сценарий сериала. Но ларчик чаще всего открывается просто. Что было с отцом вашей жены – мы никогда не узнаем. Но судя по тому, что во время беременности случилось с его дочерью – он был шизофреником и передал Лизе соответствующий ген. Беременность явилась пусковым механизмом, развернувшим этот ген. В любом случае ей необходима помощь психиатра. В каком объёме? Давайте для начала выведем её из комы.
– Я люблю Лизу. Я никогда не сдам её в дурдом.
– Алексей, никто не говорит о психиатрической лечебнице. Пока… Но вспомните. Отец Лизы обожал свою жену. И он же её застрелил. Понимаете?
Святогорский внимательно посмотрел на Алексея.
– Вы хотите сказать, что Лиза представляет опасность? Для меня? Для сына?
– Я не знаю.
– Но как я мог не заметить, что она… проводит время с отцом. Бред какой-то!
– Это он, Алексей. Бред. Только в клиническом смысле слова. Лиза – та Лиза, которую вы знаете, не была со своим отцом. С ним была другая Лиза. И та, другая Лиза, ничего не говорила вашей Лизе. Шизофрения. Расщепление души. Разность личностей. Одна Лиза не пускает другую Лизу на свою территорию. Ваша Лиза не знала, что она проводит время с отцом. Когда появлялись вы – главной становилась ваша Лиза. Вашу Лизу совершенно не в чем винить. Другую Лизу, запертую внутри вашей Лизы – тоже не в чем винить. Другую Лизу надо… – Святогорский искал слово. – Нивелировать.
Пока Святогорский беседовал с мужем пациентки, Родин и Поцелуева сидели в её кабинете как оплёванные.
– А я-то, дура. Сама за тем папой по всему отделению бегала. Тыдыбыра гоняла. Только что был, только вышел, сейчас вернётся…
– Шизофреники очень хитрые.
– Шизофрения очень хитрая. А бедные шизофреники – жертвы этой хитрости.
– Мы идиоты. Хорошо, что у нас остался Святогорский. Который был достаточно смел…
– А ведь прав – Мальцева сразу поверила бы ему.
– Не гожусь я на должность начмеда!
– А я – заведующей.
– Ты – годишься, годишься! – Горячо запротестовал Родин. – Это я!
– Всё, хватит! – Оборвала мужа Оксана Анатольевна. – Что за сеанс самоуничижения. Которое паче гордости, ага! Учиться, учиться и учиться. Раз мы такие дебилы! Погрязли исключительно в ремесленных манипуляциях-операциях и совершенно разучились думать.
Оксана схватила трубку внутреннего телефона и яростно потыкала в кнопки.
– Тыдыбыр! На следующую неделю готовишь клинический разбор Лизиного случая. И пространный подробный доклад на тему «Беременность и психические заболевания».
На следующий день Святогорский в присутствии Родина, Поцелуевой, Разовой и, конечно же, Алексея, – вывел Лизу из комы. Она открыла глаза, уставилась на Святогорского.
– Мальчик. Красивый здоровенький мальчик. Немножко маленький. Но недоношенные потом даже перегоняют…
Лиза нашла взглядом мужа и, ласково улыбнувшись ему, сказала:
– Папа!
Все похолодели. Алексей бросился на колени перед Лизиной кроватью, схватил её руку и заплакал.
– Ты – папа, а я – мама. Вот и стали мы папой и мамой! Почему ты плачешь?
В этот момент поневоле заплакали все присутствующие. Разве Святогорский помнил о врачебном долге.
– Лиза, у вас болит голова?
– Нет… Боже мой! Я и не заметила, что у меня не болит голова! Откройте же скорее занавеси и принесите мне сына! Почему вы все плачете?
Святогорский настоял, чтобы Алексей отвёл жену к психиатру. Лиза отрицала своё общение с отцом. Сама мысль об этом была ей дика. Её отец давно покоится в земле. Как она могла с ним общаться?! Хитрая шизофрения ушла. Навсегда или на время?
– Алексей, любите ли вы «Доктора Хауса» так, как люблю его я? – поинтересовался Святогорский.
– Я-то люблю! Но вы, врач! Наверное, вам там многое нелепо? – удивился Лизин муж.
– Это да, это да. Но это же не профессиональное пособие и не ремесленное руководство. А в остальном – это очень мудрая сказка. Помните серию, где к Хаусу приходит лётчица, жаждущая стать астронавтом и у неё…
– Да. «Ты будешь единственным астронавтом с аневризмой головного мозга. И потому – самым осторожным астронавтом».
Алексей хотел подарить Святогорскому машину. Но Святогорский сказал, что ему будет достаточно ящика коллекционного виски. Алексей презентовал ему ящик такого виски, что автомобиль обошёлся бы дешевле.
– Я умру около этого бухла, так и не открыв его! Это просто невозможно! Самогон такой стоимости! Вот где настоящая шизофрения!
Впрочем, как-то к нему заявился Панин. И сам открыл бутылку, продемонстрировав смелость, которой не хватало его старому другу.
– Панин! Верни Мальцеву в начмеды! Родин – шикарный мужик, замечательный врач. Но ему не хватает… Пока не хватает. Но, понимаешь, он уже в том возрасте, когда «пока» равно «уже». Верни нам начмеда!
– Я что, против? – бурчал Панин. – Я только за. Но она… Да ты сам всё знаешь. Вот бери бутылку и сам лезь к ней в берлогу. Я ещё не настолько ума лишился – медведицу в спячке беспокоить!
Кадр пятидесятый
Берлога
Здравствуй, Танюша!
Я обещал не писать тебе длинных писем. Подхватываю на окончании предыдущего.
…В 1905 году Матвей Фёдорович и Екатерина Даниловна сели на пароход, отчаливавший из Одессы в Константинополь. Маленькой Мусе едва исполнился годик. Мой прадед – в честь которого назвали, как ты уже знаешь, твоего покойного мужа – очень любил Отечество, уважал политику Господина Столыпина и понимал чувства Государя. Но более всего он любил, уважал и понимал свою семью. Не надо было обладать нечеловеческим чутьём, чтобы догадываться: пятым годом всё это не ограничится.
Первоначально он планировал осесть в Европе. Но именно любовь к семье погнала его дальше по глобусу. И в 1913 году он продаёт налаженный бизнес, богатый дом в предместье Парижа и прибывает в Нью-Йорк. Наверняка ты в курсе, что некогда были такие времена, когда для того, чтобы стать гражданином Соединённых Штатов Америки, было достаточно до них добраться…
В дверь постучали и Мальцева немедленно свернула почтовое окно. Разумеется, никто не будет ждать разрешения войти. Особенно Святогорский.
– Тань! Поднимись наверх, бога ради! Ты ведёшь себя просто неприлично!
– Аркадий Петрович, даже Панин блюдёт прайваси!
– На то он тебе и муж. Друзья же людям даны вовсе не для соблюдения личных границ. А накурила-то, накурила! Ты что, несколько сразу запаливаешь?!
Святогорский помахал ладошкой, развеивая совсем не воображаемый дым, и осуждающе посмотрел на пепельницу. Размерами она напоминала скорее небольшое корыто и действительно была заполнена до краёв. Иные сотлели сами. Другие – были затушены задолго до конца…
– Эстет хренов!
Татьяна Георгиевна вытряхнула пепельницу в стоявшую у стола корзину для бумаг.
– Так лучше?!
– Нет, не лучше. Раньше ты была аккуратней.
– Ага. И весила на двадцать килограммов меньше.
– Да всем плевать!
– Мне не плевать!
– Если тебе не плевать – возьми себя в руки! Похудей! Меньше кури! И бухать по чёрному завязывай! – Он кинул красноречивый взгляд на полный до краёв стакан виски и перевёл его на опустошённую наполовину бутылку.
Татьяна Георгиевна захлопнула крышку лептопа, судорожно вздохнула и, окунув лицо в ладони, разрыдалась.
– Ну, здрасьте-приехали!
Святогорский подошёл и обнял свою старую подругу.
– Не кисни!
Мальцева со всхлипом обняла товарища, уткнувшись в его начинающее разрастаться брюшко и загундосила обиженным ребёнком:
– Аркаша! Ты – признанный эксперт в деле успокоения женщин и всё, что ты можешь сказать мне: «не кисни!»?
– Прости, – анестезиолог погладил её по голове. – Не кисни, нытик!
Оторвавшись от него и утёрши нос рукавом, Татьяна Георгиевна рассмеялась.
– О! Это уже больше похоже на брата Васю! Теперь, когда мы с тобой разыграли честно спёртую из «Теории Большого Взрыва»[12 - Американский ситком.] сценку, ты обязана привести себя в порядок и подняться к гостям. И быть, мать твою, королевой! Как всегда! Быть! Королевой!
Последний пассаж он произнёс со злой горечью. Пожалуй, он был единственным человеком, на самом деле остро переживавшим всё, происходящее с Мальцевой в течение последних месяцев.
Из Америки она вернулась… Из Америки вернулась не она. Из Америки вернулся кто угодно, но только не Танька Мальцева. В соответствии с законами жанра сентиментального романа стоило бы написать «она вернулась чёрная». Но она вернулась не чёрная. Но и не светлая. Она вернулась – никакая. Покорно и монотонно рассказывала, как замечательно живёт Маргоша, как прекрасно общая подруга вписалась в земли штата Колорадо, как они с фермером идут друг другу, как счастливы в своей жизни и любви. Как будто улетал живой человек, а вернулся – робот. Робот, которому наапгрейдили программу считывания-воспроизведения эмоций. Он знает, в каком месте пошутить, в каком – съязвить, а когда и заплакать. Но он всего этого не чувствует. В любом коте… Да что там – коте! – в любой ветке, в глупом одуванчике, пробивающемся сквозь асфальт, – было больше жизни, чем в Мальцевой, вернувшейся из США.
И первым это заметил вовсе не Панин, а именно Святогорский. Аркадия Петровича сразу мучило несоответствие. Всё-таки он не только старый друг, но и опытнейший анестезиолог. И он знает, когда у женщины глаза горят, а когда – это всего лишь лихорадочный блеск. Или, точнее сказать, – отблеск. Предвестник или последователь чего-то страшного. Надвигающегося или уже произошедшего. Страшное – это глыба. Недвижимая глыба. Люди существуют в поле «перед» и «после». Страшное – это как «глаз» торнадо. Там недвижимость, тишина и пустота. Безвременность вне пространства. И Татьяна Георгиевна как будто в этом самом «глазе» торнадо побывала. Да там и осталась. Сама стала этим «глазом» торнадо.
А уж после того, как Мальцева вышла замуж за Панина – Святогорский окончательно убедился: баба с катушек съехала. И надо срочно её обратно намотать. А, может быть, она в этот замуж именно для того и вышла: чтобы колпак окончательно не сорвало. Что-то в США произошло. И Таньке нужны были реперные точки. Привязки к местности. Точнее – к жизни. Одной Муси было мало. Вот она и вышла замуж… Но Семён Ильич! – опытный дружище Сёма, замминистра по материнству и детству, грамотнейший специалист по женскому здоровью, – ничего не замечал! Он был тупо бездумно счастлив. Возможно впервые за всю свою долгую жизнь. Он уже был мужем, был четырежды отцом. И даже дедом стал! Но он ничего не замечал. Или не хотел замечать.
Татьяна согласилась выйти за него замуж! – Ура!
Татьяна согласилась переехать в свитое Семёном Ильичом гнездо! – Ура!
Татьяна покорно приняла подарок: роскошный дом, чего уж – особняк, – записан на её имя! – Ура!
Татьяна разрешила ему дать дочери его отчество, не дожидаясь… – Ура!
Татьяна не перетащила сюда портрет Матвея, и он пылится в одиночестве запертой и забытой квартирки, куда она и не ходит нынче! – Ура!
В общем, вёл себя Семён Ильич как жизнерадостный кретин, которому внезапно попёрло в рулетку – и он гребёт, и гребёт, и гребёт к себе, в эйфории позабыв, что казино всегда в выигрыше.
Причины его не волновали. Он был счастлив следствиями. Не разглядев, что его обожаемую Таньку накрыло.
Даже то, что Мальцева совершенно перестала интересоваться дочерью – не насторожило Панина. Ну а что такого? Танька никогда не любила возиться с детьми. Мать – не та, что жопу моет. Слава богу, есть кому быть и мамками, и няньками, и гувернантками. Люди-то они не бедные! Сам Панин в дочери растворился совершенно. И Татьяна даже шутила, – тем самым роботом, – что, мол, инверсия. Обыкновенно мамочки сходят с ума и идентифицируют себя с малолетними детишками, совершенно забывая о мужьях. А тут вот Сёму стебануло необыкновенно. Натуральный Рэтт Батлер. Того и гляди пони купит.
Она даже к работе стала равнодушна. Танька! Равнодушна к работе! Нет, она как и прежде была добросовестна. Сверх меры. Но это… Как бы… «Пропала искра в отношениях!». Сперва все списывали происходящее на отсутствие верной Марго. Ну что за Дон Кихот без Санчо Пансы?! Но в конце концов, жизнь – не литература. Марго и Марго. Всего лишь старшая обсервации и гениальная акушерка. Незаменимых людей нет. И ампутацию руки переживают рано или поздно. А что друг? – ну так вот он тебе, друг. Нынешний мир позволяет. Хоть несколько раз в день кури по скайпу. Чем тебе скайп не подвал или кабинет?
Через два месяца по возвращении Святогорский застал Мальцеву за интересным занятием. Она резала себе вены. Глубоко, методично – со знанием дела.
