скачать книгу бесплатно
У меня больше нет прошлого, меня лишили имени. Теперь я – Гагара, часть лагеря «Птицы». Я – никто.
«За мелкие нарушения на Пандору не попадают. А убийц и прочих права выбора лишают. И поделом. Раньше надо было думать», – сказал мне конвоир, последний не из «птичьего» сообщества, с кем я говорила.
Раньше… Только такого понятия, как «раньше», ни для кого из нас нет – все, что было до Пандоры, стерто.
Встаю и бреду к тазу с водой, предусмотрительно оставленному мною с утра на подоконнике – за день вода прогрелась на солнце. Ее немного, но, чтобы перебить запах Пингвина мылом, хватит.
Вытираюсь. Некоторое время думаю, не переодеться ли, но в итоге так этого и не делаю – нужно спешить на кухню.
* * *
Бреду в темноте, практически на ощупь.
Не стала зажигать свечи, чтобы не разбудить Пингвина, а вслепую не сумела найти в комнате фонарь. Поэтому иду – медленно, осторожно раздвигая кусты и стараясь не свалиться в яму и не покалечиться. С медициной у нас неважно: специалистов нет, из медикаментов – только самое необходимое и в ограниченных количествах.
Сова разве что умеет грамотно делать перевязки и зашивать раны кривой иглой. Сама она уверена, что в прошлой жизни была врачом.
Скорее бы дойти.
Ночь, а по-прежнему душно – ни ветерка. Кажется, уже слышу шум реки.
Еле дождалась окончания ужина и всеобщего отбытия ко сну. Ощущение – что выделившийся за день пот вот-вот разъест кожу до мяса.
Другие женщины ходили искупаться в то время, когда мы с Совой готовили ужин. Видела, как за ними увязался Чиж – наверняка подглядывать. Филин смотрит на это сквозь пальцы. «Подглядывать, но не трогать – не преступление», – это цитата.
Поэтому в ночном купании есть несомненный плюс – все спят.
В итоге, пока добираюсь до реки, обдираю о сухие ветки обе руки и подворачиваю ногу – лодыжка горит огнем.
Добредаю до воды, несколько раз оборачиваюсь, чтобы убедиться, что за мной от поселения не увязался «хвост», и только после этого сбрасываю сарафан и вхожу в реку.
Вода такая холодная, что сводит зубы; притупляет боль в подвернутой ноге.
Захожу глубже, настолько, что касаюсь каменистого дна только кончиками пальцев, отталкиваюсь ногами – плыву.
Надо мной – сияющие звезды, подо мной – темная манящая глубина.
Красиво.
А что, если вот так закрыть глаза и не сопротивляться? Вдохнуть ледяную жидкость полными легкими? Перестать барахтаться и пойти ко дну?
С этими мыслями позволяю себе уйти с головой под воду, но тут же выныриваю. Трясу головой, разбрасывая брызги.
Нет.
Однажды я сдохну на этой богом забытой планете.
Но не сегодня.
Не по собственной воле.
Не так.
Глава 2
Пандору случайно открыли лет пятьдесят назад – так говорят.
Вдали от населенных человечеством планет, в неисследованной части космоса, некоторое время она использовалась то ли наркоторговцами, то ли контрабандистами. Потом их нелегальный бизнес разоблачили, участников арестовали, а планету «закрыли».
«Закрыли» официально, но это не помешало охотникам за удачей посещать ее нелегально. Пошли слухи, что от бывших хозяев на Пандоре осталось много ценного, и каждый, кто не ленился отправиться в дальнее путешествие, стал испытывать судьбу в надежде поживиться тем, что плохо лежит.
Сперва власти смотрели на шумиху вокруг Пандоры сквозь пальцы – все по-настоящему ценное они уже успели прибрать к рукам сами. Планету грабили. Рушили постройки, оставшиеся от первооткрывателей, вывозили все, что оказалось забытым и никому не нужным: технику, мебель и даже посуду.
Пандора превратилась в планету-призрак: обесточенные здания с пустыми глазницами выбитых окон и с покосившимися дверьми – бараки, внутри которых поселились мрак и сырость, оборванные провода на месте вырванных с корнем бытовых приборов, разбитые санузлы с вечным запахом застоялой воды из-за давно не функционирующей канализации.
Говорят, здесь даже снимали настоящий фильм ужасов. Но «живописный» антураж фильм не спас, и он провалился в прокате.
А еще лет через двадцать кто-то из авантюристов, не перестающих пытаться найти на Пандоре то, до чего не добрались предшественники, все-таки преуспел – на планете обнаружили залежи железной руды.
На этот раз планету на самом деле «закрыли» от случайных визитеров. Стали завозить оборудование, копать шахты, строить временное жилье для рабочих.
Но удаленность Пандоры сыграла свою роковую роль: транспорт, топливо, техника для рудников, заработная плата рабочим, для которых к тому же требовалось создать достойные условия жизни, – все это стало источником колоссальных затрат. И добыча руды на Пандоре была признана нерентабельной и изначально провальной затеей.
Однако на тот момент шахты были почти готовы – укреплены, но еще не снабжены электроникой. И тогда-то кому-то в голову пришло, что ситуацию еще можно спасти – если использовать бесплатный труд, не тратить средства на восстановление бараков, а планету контролировать лишь из космоса.
Так Пандора стала планетой-тюрьмой.
На краю Вселенной.
Тюрьма для самых отпетых преступников, смертную казнь которым заменили пожизненным пребыванием… здесь.
А чтобы у заключенных не возникло соблазна бежать, было принято решение стирать им память. «Облагораживающий» труд и жизнь с чистого листа – чем не рекламный слоган?
Законопроект – приняли. Авторов проекта – наградили. Планета-тюрьма начала функционировать.
Говорят, поначалу тут были надсмотрщики и даже медицинский персонал. Но после череды убийств и тех и других новыми обитателями планеты все свободное население вывезли, а заключенных оставили предоставленными самим себе.
Говорят… «Говорят» – потому что у этой информации нет достоверного источника. Эта история передается из уст в уста и с каждым разом обрастает все новыми подробностями: кто-то нашел старые записи, кому-то достался словоохотливый конвоир.
Я собирала сведения по крупицам, расспрашивала, узнавала подробности, сопоставляла разные версии. В первые полгода здесь эта информация казалась мне важной. Тогда мне еще не верилось, что я тут навсегда.
С Пандоры невозможно сбежать. Грузовые катера прилетают за добытой рудой без четкого графика, а при погрузке стреляют на поражение, если кто-то подойдет ближе чем следует. Пытаться пробраться на катер Тюремщиков – неплохой способ самоубийства, однако вовсе не путь к спасению.
Но мы все заслужили свою жизнь здесь. Серийные убийцы, насильники, террористы, педофилы – по словам моего конвоира, другие сюда не попадают и Пандора – место, где мы можем хотя бы частично искупить свои грехи. Работать и раскаиваться в содеянном до конца своих дней.
Правда, сложно испытывать чувство вины за то, чего ты не помнишь. Почему тем, кто все это придумал, не пришло это в голову?
Я часто думаю, кем была там, в прошлой жизни. До сих пор. Кем были Пингвин, Сова, Кайра… Полагаю, я могла быть убийцей или террористкой, что в принципе одно и то же. Иногда меня накрывает от ощущения неправильности, несправедливости происходящего настолько, что, мне кажется, будь у меня бомба, взорвала бы тут все и всех.
Не на пустом же месте рождаются такие мысли? Но в то же время меня не радует вид смерти и крови, и это выпадает из нарисованной воображением картины, пазл не складывается.
Тетерева хоронят на местном кладбище. Вместо надгробия – крупный камень с выбитым на нем резцом именем, ненастоящим – птичьим. Никто не знал, как звали Тетерева на самом деле и кем он был, даже он сам.
Стою позади и вновь и вновь гоняю в голове мысли о Пандоре и обо всем, что мне о ней известно. Кем бы я ни была, у меня определенно есть склонность к сбору и анализу информации. И я до сих пор пытаюсь получить ответы, хотя и понимаю, что они ничего не изменят.
Филин подходит к свежей могиле и заводит речь о том, что мы потеряли друга и будем скорбеть о нем, о том, что Птицеферма – наш дом, а мы в ней – семья, и потеря каждого ее члена невосполнима.
Морщусь и отворачиваюсь, пока оратор не заметил выражение моего лица. Он всегда внимателен к настроению зрителей, а мне не нужны проблемы.
Другие слушают внимательно или делают вид, что слушают. Чиж, например, с очень серьезным видом и взглядом, устремленным на Главу, мнет ладонью ягодицу Кайры. Та млеет и придвигается ближе. Сова все сильнее опирается на клюку – устала стоять. Пингвин чешет живот. Чайка ковыряет землю носком ботинка, время от времени вскидывая голову, чтобы Глава увидел, что у него есть внимательные слушатели.
– Тетерев был верным другом, хорошим работником…
Громкий голос Филина летит над нашими головами, а сам он прохаживается взад-вперед перед свежей могилой, руки с переплетенными пальцами – перед грудью. Филин словно лектор перед аудиторией студентов-лоботрясов – непонятно, неинтересно, но присутствовать надо, да и лектору наплевать.
Филин еще молод, но любит изображать из себя умудренного жизнью старца. Впрочем, возможно, его поведение закономерно – ему лет сорок пять, а до пятидесяти тут обычно не доживают. Старше Филина на Птицеферме только Сова, остальные, как говорит Глава, – молодежь, и нас еще учить и учить. Что он и делает. Раз за разом. Кнутом и… кнутом – розгами и виселицей.
Филина боятся и уважают, слушают и слушаются. Он – Глава, он навел порядок в лагере, в свое время он лучше всех работал на руднике и теперь имеет полное право не делать ничего, кроме как раздавать приказы и выносить приговоры… Так принято считать – велено. Те, кто не согласен, живут здесь недолго. Оспаривать решение Главы не положено, задавать вопросы – опасно.
Поэтому-то все стоят на жаре под палящим солнцем и слушают никому не нужную речь о заслугах человека, до которого никому из нас не было дела и при его жизни, в том числе и самому Филину.
Тетерев был крупным мрачным мужчиной, мало разговаривал, работал много. Мы прожили с ним бок о бок в одном лагере почти два года, а мне нечего о нем вспомнить. Не думаю, что за это время мы перекинулись с ним хотя бы парой фраз. Друзей у Тетерева не было. Женщины – тоже: он не просил, а никто не изъявлял желания. Даже Кайра, которая «облагодетельствовала» почти все местное население мужского пола.
Если бы меня спросили, кем был Тетерев в прошлой жизни, я бы, пожалуй, ответила: киллером. Равнодушным мастером своего дела – таким я его видела. Но это лишь мои наблюдения, не имеющие под собой никакой доказательной базы. Мое мнение никому не нужно, и так лучше. «Он был хорошим работником» – не самая плохая эпитафия.
Филин все говорит, но я больше не вслушиваюсь. Поднимаю голову и смотрю в небо, которое начинают застилать темные облака – резкая смена погоды на Пандоре не редкость.
Неужели собирается дождь? Не могу припомнить, когда он был в последний раз.
Глава тоже поднимает глаза.
– Даже погода скорбит вместе с нами, – изрекает многозначительно.
Филин умеет говорить, этого у него не отнимешь.
Поднимается ветер. Ежусь и обнимаю голые плечи руками. Изрезав платье с длинными рукавами и превратив его в открытый сарафан, я оставила себе лишь одно на смену. Если дожди затянутся, мне не поздоровится.
Кайра ойкает и ловит руками взлетевшую к лицу широкую юбку. Чиж хохочет и помогает. Стоящий рядом Зяблик с удовольствием рассматривает открывшуюся картину.
– Мы на похоронах! – прикрикивает Филин. – Чиж!
– А чего я-то? – продолжает ржать тот, но под тяжелым взглядом Главы резко замолкает, будто обрубили провода, отталкивает от себя Кайру. – Держи юбку, дура!
Та и правда держит – двумя руками – и обиженно отворачивается от сожителя. Но для Филина устремляет глаза в землю.
– Кто-нибудь хочет высказаться и почтить память нашего друга? – вопрошает Глава, перестав испепелять Чижа взглядом.
В ответ – молчание.
– Тогда…
Но окончить свою мысль Филин не успевает, потому как в небе появляется огромная тень – приближается и все больше увеличивается в размере.
Тюремщики, как мы их называем, никогда не прилетают в одно и то же время. Высчитать, когда ждать их визит или хотя бы примерный цикл посещений невозможно. Поэтому руда всегда ждет на месте погрузки, а мы узнаем о прибытии только по факту.
– Летят! – ахает рядом Чайка. – Ворон, нам нужно одеяло! – толкает в бок своего мужчину.
Верно, вещи давно не привозили. В прошлый раз была поставка синтетического мяса и круп, значит, теперь можно надеяться на одежду и спальные принадлежности.
Вообще, Тюремщики не балуют нас поставками – привозят редко и минимум. И всегда отдельными партиями: в один раз – еду, которую мы не можем вырастить сами, в другой – вещи. Медикаменты, подозреваю, – когда вспомнят. Или, может, такое впечатление создается потому, что все постоянно болеют и лекарства заканчиваются в первую очередь. В отличие от Чайки не жажду нового одеяла, но от болеутоляющих я бы не отказалась, так, про запас – учусь быть бережливой.
Но даже если медикаменты прибудут, они тут же осядут под замком в комнате Совы и будут выдаваться в строго ограниченном количестве и лишь по мере необходимости, определяемой пожилой женщиной лично или непосредственно Главой.
– Идем! – резко командует Филин, мгновенно позабыв об усопшем, и первым устремляется к месту посадки катера Тюремщиков.
Все опрометью бросаются за ним.
Не спешу и не рвусь в первых рядах. Да, распределение «подарков» обычно происходит прямо на месте: по заслугам, по симпатиям, по самым жалостливым глазам. Но я не фаворитка Филина и просить не люблю (все-то со мной не так, как говорит Кайра). Да мне ничего и не нужно – на лето есть платье и сарафан, на осень – юбка и брюки, даже кофта есть. А до зимы далеко – не загадываю. Если доживу, что-нибудь придумаю.
На кладбище остаемся только я и Сова. У нее больная нога, и ей не угнаться за молодежью. Впрочем, лекарства ей отдадут и так.
Однако Тетерев не был мне близок, чтобы задерживаться у его могилы. Поэтому двигаюсь в ту же сторону, что и остальные. Сова тоже, но оступается, оседает на больную ногу.
– Давай помогу, – вовремя подхватываю женщину под локоть и не даю ее лицу встретиться с глиняной поверхностью планеты.
Сова переставляет клюку, восстанавливает равновесие и тут же сбрасывает мою руку. Смотрит зло, будто это я подставила ей подножку.
– Иди отсюда, – произносит сухо и отворачивается. Не хочет, чтобы у ее слабости были свидетели.
Слабость на Птицеферме не поощряется. Лично слышала как-то разговор Кайры и Чайки о том, что Филин уже давно «пустил бы старуху в расход», если бы она не умела варить самогон и зашивать раны. Мол, как найдется замена, Сову тут же «спишут». Учитывая то, что пожилых людей среди нас нет, охотно верю.
Поэтому помощь не навязываю и отступаю.
Уверена, Сова, хромая, поплетется следом только тогда, когда скроюсь из вида.
Не оборачиваюсь.
* * *
Место обычной посадки катера Тюремщиков располагается на возвышенности. Это практично: сверху хороший обзор и удобно стрелять вниз, если кто-то на свой страх и риск решит попытать удачу и приблизиться.
Но здесь все научены горьким опытом – столпились у подножия холма и ждут. Филин – в первых рядах. За ним – Ибис и Ворон, его главные помощники. Остальные – за их широкими спинами.
Пингвин пробрался вперед, притопывает от нетерпения. Наверное, тоже хочет одеяло. Или новую рубашку. В отличие от меня у него не меньше пяти комплектов одежды на каждый сезон. Пингвин – хороший работник, и Глава его поощряет.
Останавливаюсь позади всех и не высовываюсь, любуюсь катером. Все это время катер Тюремщиков – главное, что привлекает меня во время их визитов. Сегодня это серебристый остроносый красавец. Не знаю, откуда у меня такая тяга к летательным аппаратам, но душу бы продала за то, чтобы посидеть в кабине пилота.
Возле катера суетятся люди в черной форме и в шлемах – так всегда, мы не видим их лиц. Работает «погрузчик». Ящики с рудой поднимаются силовым полем в воздух и исчезают в грузовом отсеке катера. Один за другим, один за другим.
