скачать книгу бесплатно
– Спасибо, господа, за лестные отзывы! – поблагодарил Сталин, когда споры поутихли. – В нашем несовершенном мире столько несправедливостей, что в моем сердце живет только одно горячее желание посвятить всего себя без остатка служению и помощи простому народу. Как вы сами понимаете, ни учитель, ни певец, ни священник ничем реально людям помочь не могут. Раньше в раннем детстве я мечтал стать императором, но теперь, повзрослев, понял, что надо идти в революционеры.
Учителя лишились дара речи. Они некоторое время удивленно смотрели на него, не в силах понять, шутит их любимый ученик, или он внезапно сошел с ума.
– С тобой все в порядке, Сосо? Ты, случайно, не перезанимался? – выразил общий вопрос «жандарм» Лавров. – Пойди, приляг на диванчик.
– Может, врача позвать? – засуетился учитель пения Гогличидзе. – Вдруг это опасно?
Сталин, увидев всеобщую панику, понял, что сказал лишнее.
– Я действительно немного перезанимался. Пойду лягу! – поспешил успокоить он преподавателей.
– Мы так испугались за тебя! – погладил его по голове Лавров.
Больше Сталин таких проколов не допускал и никому своих планов не раскрывал. В 1894 году он с отличием окончил Горийское духовное училище и блестяще сдал экзамены в Тифлисскую семинарию.
Глава 3. Учеба в Тифлисской семинарии (1894-1899 годы)
После поступления в семинарию перед Сталиным снова встала проблема безденежья.
В Российской империи конца 19 века для обучения в семинарии недостаточно было просто любить бога. Знание Библии тоже было недостаточным условием. Даже умение петь на церковнославянском языке не открывали двери в духовное заведение. Будущему священнику необходимы были большие деньги: 40 рублей в год за обучение и 100 рублей за общежитие и питание, т.е. всего 140 рублей в год.
Для Кеке, как мы помним, сумма в 25 рублей была неподъемной, а уж 140 рублей представлялись чем-то из области фантастики.
Между тем, плата должны была вноситься тремя равными частями до 15 сентября, 15 января и 15 мая каждого учебного года, т.е. Сталин, поступив в семинарию в августе, уже к 15 сентябрю обязан был сделать первый взнос – 46 руб. 67 коп.
Вместо этого он отправился с прошением к ректору семинарии. Неизвестно, о чем был у них разговор, но через час Сталин держал в руках новый приказ, по которому он должен был платить за обучение только 40 рублей в год. Общежитие и питание предоставлялись за казенный счет.
Впрочем, и таких денег у него не было и, следовательно, он ничего заплатить не мог.
Уже в сентябре 1894 года бухгалтерия семинарии подготовила приказ об отчислении будущего вождя, однако его новый поход к ректору решил эту проблему.
Отныне и на протяжении пяти лет обучения ровно три раза в год бухгалтерия готовила приказ об его отчислении «за злостное нарушение сроков оплаты», но каждый раз он шел в кабинет ректора и возвращался с отсрочкой платежа.
В результате он проучился пять лет, не заплатив ни копейки, что являлось беспрецедентным случаем за всю историю Тифлисской семинарии.
– Как тебя до сих пор не выгнали? – поражались ему сокурсники. – Всех, кто хоть на неделю задерживает оплату, выгоняют с позором. Ты же не платишь годами и спокойно себе учишься.
– Терпение и труд все перетрут! – отвечал Сталин пословицей. – Вначале было нелегко. Приходилось часами плакать, жаловаться на здоровье (будто скоро умру), обещать, умолять. Наш ректор, как вы знаете, крепкий орешек. Но нет такой крепости, которую нельзя взять настойчивому человеку. Я долго следил за ним, провел не одну ночь у него под кроватью, и однажды мне повезло! Я узнал о нем кое-что такое, что не совсем соответствует критериям духовного лица. Ничего криминального. Для мирянина это обычный грешок, о котором смешно говорить в приличном обществе. Но для ректора духовной семинарии огласка могла иметь крайне негативные последствия. Стоило мне ему об этом слегка намекнуть, как он пошел на попятную.
Первые два года обучения Сталин продолжал поддерживать реноме «ботаника». Он усердно учился, был тих, скуп на слова и почти всегда пребывал в глубокой задумчивости.
Однако на третий год многое изменилось. Сталин резко «съехал» в оценках и поведению. Причиной этому, как ни странно, были книги.
В семинарии существовали строгие правила, согласно которым будущим священникам запрещалась читать светскую литературу, в том числе художественные романы. Виновных строго наказывали. Не обошла эта участь и Сталина.
– Ничего себе книжечка! – грозно хмурил брови инспектор Мураховский, застукав Сталина за чтением романа Виктора Гюго «Девяносто третий год». – Мерзость какая! Даже в руках держать противно. От кого другого, но от тебя, Сосо, никак такого не ожидал! Неужели тебе вся эта дрянь может нравиться? Как же ты низко пал, бесстыдник!
– Совершенно с вами согласен, господин инспектор! – не моргнув глазом, ответил Сталин. – Всегда поражался, как такое можно читать. Мое личное мнение, что люди, которые этим занимаются, либо полные идиоты, либо законченные мерзавцы! Я обнаружил эту книгу только что на полу и хотел отнести ее вам в инспекторскую …
– Ты врешь мне в лицо! – рассерженно перебил Мураховский. – Я видел, как ты занимался богопротивным чтением этой книжицы! И на твоей роже отпечатывалось удовольствие, подонок!
– Дело в том, что из-за моей болезни ног и левой руки, о которых вам хорошо известно, а также в целом из-за прискорбного состояния здоровья, я испытываю настолько ужасные боли, что в прямом смысле слова теряю рассудок. В такие минуты я машинально хватаюсь за все, что может отвлечь меня. Такой приступ случился со мной буквально за минуту до вашего появления! У меня все поплыло перед глазами, я будто обезумел….
– Заткнись и не отравляй мой слух гнусным враньем! Ты – лжец и негодяй! Я долго наблюдал, как ты сладострастно листал эту дрянь! Каким же ты стал отъявленным мерзавцем. Просто уму непостижимо! Что еще читал? Шекспира? Достоевского? Флобера? Льва Толстого? Лучше сам признайся, а то, когда дознаюсь, хуже будет!
– Ваша правда! – всхлипнул Сталин. – К сожалению, из-за крайней бедности и нужды, я вынужден иногда подрабатывать в книжной лавке. Хозяин поставил мне непременным условием знание всех книг, которые я должен продавать, чтобы уметь проконсультировать покупателей. Если бы вы знали, господин инспектор, как мне самому противно, но моя бедная мамочка тяжело больна и ради нее мне пришлось принять на себя сей великий грех…
– Какое же ты чудовище, Сосо! Торгуешь самыми мерзкими на свете товарами и еще имеешь наглость признаваться в этом. Уму непостижимо! Ведь есть же хорошие книги! Библия. Житии святых. Торгуй себе ими на здоровье! И тебе прибыток, и Господу богу удовольствие. Вместо этого ты пошел продавать такие книги, от которых у Господа бога буквально волосы на голове встают. Думаешь Господь бог не видит, чем ты занимаешься?! Ошибаешься! Все он видит и находится от этого в ярости. Авторы всех твоих книг давно горят в аду, и вскоре к ним присоединишься ты! Господь только ждет удобного момента, чтобы избавить от тебя Землю! Вспомнишь тогда инспектора Мураховского, да поздно будет! Господь покажет тебе такой «девяносто третий год», что ты еще сто лет не забудешь!
Инспектор ухмыльнулся своей остроте.
– Я только сейчас понял, какой ужасный грех совершил! – всхлипнул Сталин. – Спасибо, господин Мураховский, что открыли мне глаза. До сих пор я жил, как в тумане. Но отныне я полностью раскаялся и готов к воскрешению духа. Благодаря вашей прозорливости в моей душе случился переворот. О, мой добрый благодетель! Разрешите поцеловать ручку?!
– Отстань! – несколько смягчился инспектор, отнимая руку. – Только, учитывая твою дружбу с ректором, приговариваю тебя на первый раз к неделе карцера на хлебе и воде. И хватит хныкать, негодяй! Учти, что ты легко отделался. Я вчера одному читателю «Трех мушкетеров» два месяца впаял!
К концу третьего года обучения Сталин скатился на двойки. Лишь по церковно-славянскому пению он по-прежнему держал уровень и пел в церкви так, что восторгалась вся семинария.
– Мерзавец ты, Сосо, редкостный, но как же ты хорошо поешь! – утирал платочком скупую слезу инспектор Мураховский. – Если бы ты, гаденыш, пел хоть чуть-чуть похуже, я бы с тебя живым кожу содрал! А так живи себе пока…Благодари Господа бога, что я такой сентиментальный!
– Я тебе еще не так спою! – прошептал про себя Сталин, давая инспектору погладить себя по голове.
Однажды, когда Мураховский вел очередного читателя на экзекуцию, кто-то подкрался к нему сзади и сильно огрел толстым томом Шекспира по голове. Инспектора в тяжелом состоянии увезли в больницу. Руководство семинарии тщательно проверило алиби воспитанников. У всех, включая Сталина, оно оказалось в полном порядке. Виновника так и не нашли.
Увлечение книгами привело Сталина к тому, что ему захотелось поделиться своими впечатлениями. Он оставил свою нелюдимость, преодолел стеснительность и вошел в кружок таких же читателей. Там он узнал, что, кроме художественной литературы, есть научная и политическая. Он познакомился с трудами Карла Маркса, которые произвели на него неизгладимое впечатление и круто изменили всю жизнь.
На пятом году семинарии Сталин стал социалистом. Теперь он откровенно дремал на уроках, демонстративно зевал или громко смеялся (в зависимости от настроения) в церкви и нагло дерзил учителям.
Преподаватели поражались переменам, которые случились с их лучшим учеником. Многие из них горели тайным желанием убить его или заточить навечно в карцер, однако, помня судьбу инспектора Мураховского (после удара Шекспиром он долго болел), учителя предпочитали держать себя в руках и не давать волю эмоциям.
Вскоре Сталин обнаглел до того, что вовсе перестал ходить на уроки и церковные службы, а в апреле 1899 года не явился на выпускные экзамены за пятый курс (всего в семинарии учились шесть лет).
Учителя, потирая руки, зафиксировали в журнале неявку воспитанника и дружно выставили ему итоговые двойки (кроме учителя по церковно-славянскому пению).
Вопрос об отчислении Сталина за неуспеваемость встал ребром. Однако ректор, который был у него на крючке, постарался смягчить формулировку.
29 мая 1899 года И. В. Джугашвили был исключен из семинарии «за неявку на экзамены по неизвестной причине».
В свидетельстве об окончании четырех классов ректор, опасаясь ревизии, велел добавить следующую запись: «Означенный в сем свидетельстве Джугашвили в случае непоступления на службу по духовному ведомству обязан уплатить Правлению Тифлисской духовной семинарии по силе Высочайше утвержденного 26 июня 1891 года определения Святейшего Синода за обучение в семинарии 200 руб., кроме того 18 руб. 15 коп. за утерянные им из фундаментальной и ученической библиотек семнадцать книг».
Так закончилась для Сталина учеба. Он вышел во взрослую жизнь без диплома, но с огромным денежным долгом, который так никогда и не отдал.
Глава 4. Начало политической деятельности (1899-1901 годы)
Весну 1899 года Сталин провел бурно. Он, наконец, скинул с себя тяжелый семинарский надзор. Теперь он мог целыми днями шляться по тайным собраниям и рабочим кружкам.
Опьяненной свободой он пел революционные песни прямо на улице. Озорничая, цитировал Маркса встречным околоточным. С наступлением темноты залазил на столбы и вешал на них красные флаги. А по ночам, когда Тифлис спал, расклеивал подрывные листовки с призывами к свержению существующего строя.
Счастье переполняло его.
Омрачало это счастье только две тучи: хроническое безденежье и собственная мама.
К отсутствию денег он привык с малолетства, но только теперь столкнулся с настоящей нищетой. Постоянную работу бывшему семинаристу найти было невозможно. Приходилось перебиваться случайными заработками. Сталин немного репетиторствовал (его учеником был будущий большевик-экспроприатор Камо), бегал курьером по конторам и разгружал повозки с фруктами, которые пребывали в столицу Грузии. Голодным он почти никогда не бывал, а вот на съем жилья денег категорически не хватало. Приходилось ночевать у знакомых или, если знакомые отказывали, на лавках в городском саду (благо погода стояла теплая).
Другой проблемой для Сталина оказалась его собственная мать.
Дело в том, что Кеке с момента поступления сына в семинарию была преисполнена великой гордости. Всем и каждому (даже малознакомым людям) она взахлеб рассказывала, что ее сын имеет выдающиеся способности, любим учителями, на хорошем счету у начальства, вскоре станет священником, а затем архимандритом.
– Я не могу сказать, что реализовала весь свой потенциал! – любила размышлять Кеке в обществе подружек. – Да. Я – уважаемый человек и профессионал в своем деле. Но из-за подонка Бесо (будь он трижды проклят) я так и не смогла получить образование. Другое дело, мой сыночек. Он выучился и за себя, и за меня. Сейчас он закончил на отлично пятый курс семинарии. Ему остался последний год, но я убеждена, что его рукоположат в священники много раньше. Он полностью заслужил это. Лучший ученик семинарии, пример для всеобщего подражания, образец честности и порядочности. За все годы обучения не имел ни одного замечания. Только грамоты, благодарности и похвальба от начальства. Все науки знает так, что от зубов отскакивает. Скажу вам, девчонки, как на духу: ему уже намекают, что хотят рукоположить в архимандриты или даже архиепископы. Он сказал, что подумает. Ведь он еще очень скромен. Предложений у него много. Недавно его звали продолжить карьеру в Петербурге при дворе. Там одна из великих княжон ищет себе молодого понимающего духовника. Еще рассматриваем с сыном вариант возглавить один из мужских монастырей.
– Тебе очень повезло с сыном, Кеке! – завистливо вздыхали подруги.
– Кстати, девчонки, если кому нужно грехи отпустить (вам это точно не помешает) могу поговорить с сыночком.
– Спасибо!
– Послушаете хоть, как настоящие святые люди обличают грехи! Это песня! У меня у самой мурашки по коже бегут! Это даже у меня! Женщины богобоязненной! А вы все точно поплывете! Держу пари, что половина из вас в обморок упадет, а вторую половину нужно будет госпитализировать с подозрением на инфаркт!
– Счастливая ты, Кеке! – мрачно смотрели на нее подруги. – Нам бы такого сыночка!
– Такого сыночка еще перед Господом заслужить надо! – гордо воротила нос Кеке. – Я думаю, что бог принял во внимание мою праведную жизнь, оценил ущерб, который нанес мне Бесо, и решил вознаградить меня за все мои страдания таким замечательным сыном.
Мама дошла до того, что заказала себе визитные карточки, которые раздавала своим клиентам и знакомым. На них значилось:
«Услуги по стирке белья. Быстро и качественно. Обращаться круглосуточно (адрес).
Кеке. Мать священника (кандидата в архимандриты) Иосифа Виссарионовича Джугашвили».
Когда маме сообщили, что ее сына выгнали из семинарии, она не поверила ушам своим.
– Какая ложь! – плюнула она в лицо подружке, которая первая, довольно ухмыляясь, принесла ей «радостную» весть. – Да знаешь ли ты, дура, кто такой мой сын? Он без пяти минут архиепископ! Он тебя в порошок сотрет!
– Ты сама, Кеке, дура! Если не веришь, сходи в семинарию и узнай все сама!
– Конец тебе, гнусная женщина! – не унималась мама. – Пожалеешь, что на свет родилась! Все расскажу сыночку! Ты теперь ни в одну церковь не войдешь! Все батюшки в тебя плевать будут, как в самую гнусную еретичку! Мой сын так сделает, что все церковные службы отныне будут начинаться с анафемы тебе и всей твоей семье. А я прямо сейчас твою рожу расцарапаю!
Разгневанная мать бросилась на вестницу несчастья, которая была вынуждена спасаться бегством.
Мама постаралась поскорей забыть эту историю, однако вскоре пришли официальные бумаги об отчислении сына.
Много дней убитая горем мать провела в одиночестве, закрывшись в своей комнате. Она не пила, не ела, только плакала и молилась. Больше, чем через месяц, она появилась на людях. Исхудавшая и почерневшая от горя.
– Как сынок? – пытались подколоть ее подружки. – А то у нас тут грешки накопились, пока тебя не было. Поможешь по-дружески? Авось примет нас твой архиепископ?!
– Я убью его! – твердо ответила мать. – Завтра же поеду в Тифлис, найду и, если он не вернется в семинарию, убью!
К счастью, угрозу Кеке слушали многие, слух быстро разлетелся по маленькому городу Гори, и кто-то успел предупредить Сталина. Узнав, что по его душу выехали, будущий вождь народа не стал искушать судьбу и поспешил скрыться.
Мама обегала адреса, где мог скрываться сын, на последние деньги наняли сыщиков, которые перетряхнули весь Тифлис, однако он как в воду канул. Через пару месяцев закончились деньги, отложенные на поиски, и Кеке была вынуждена вернуться в Гори несолоно хлябавши.
По случаю ее прибытия случился невиданный ажиотаж среди подруг. Они побросали нестиранное белье и побежали на вокзал.
– Как сынок? – протиснулась вперед одна из подружек, расцеловывая Кеке. – Мне всегда было любопытно узнать, как человек может жить без денег, жилья и работы. Чем они, бомжи, питаются? Где ночуют? Как у них с половой жизнью? Рассказывай! Все по порядку!
– Как ты, милая моя, уехала, я прямо место себе не находила! – затараторила, не давая Кеке опомниться, другая подруга. –Кушаю суп, а у самой ком в горле стоит. Думаю, как там моя бедная Кеке? Не дай бог убили ее бомжи во главе с сыночком. А вчера мне Сосо во сне приснился! Страшный, грязный и полностью голый (без трусов)! Будто бы он во главе шайки разбойников (все голые) напали на тебя и жестоко надругались! Проснулась вся в слезах! Меня муж успокаивает, а я плачу!
– Я слышала, Кеке, что ты зря съездила! Сыночка своего не убила! – басом заголосила мужеподобная прачка. – Я заранее знала, что все это напрасные хлопоты. Ясно же, что Сосо живет глубоко под землей в канализационных трубах! Конечно, когда человек живет в прямом смысле слова в дерьме, найти его невозможно. Даже если туда залезть, он нырнет поглубже и ищи-свищи!
– У меня больше нет сына! – отрезала Кеке, растолкала подруг и, сгорбившись, медленно побрела в сторону дома.
Мама и сын расстались и встретились только через много лет после Октябрьской революции (о чем речь впереди).
Тем временем, наступала зима 1899 года.
К этой зиме почти все знакомые Сталина заняли жесткую позицию и стали отказывать ему в ночлеге. Дело в том, что соседом он был крайне неудобным. Он либо молчал часами, погрузившись в свои мысли, либо наоборот был не в меру говорлив, всех перебивал, декламировал стихи собственного сочинения (они никому не нравились) или пел песни по ночам (тяга к пению сохранилась у него на всю жизнь).
– Извини, Сосо, но жена просила тебя не пускать! – оправдывался очередной «друг». – Ты в прошлый раз так распелся в два часа ночи, что у нас весь дом на ушах стоял.
– Сегодня петь не буду! Мне некуда идти! – просился Сталин.
– Сказал же, нет! – отрезал друг. – У меня дочка тебя так боится, что чуть не писается. Один плюс: кашу есть начала. Раньше мы чего только не делали, чтобы заставить ее кушать. А теперь только припугнем, что ты придешь, как за милую душу уплетает. Спасибо тебе!
Ночевать под открытым небом становилось все прохладнее, и Сталин бросил все силы на поиски жилья.
Однажды ему повезло. В физической обсерватории освободилось место.
28 декабря 1899 года Сталин был принят на должность практиканта-наблюдателя. Там же на работе ему было оборудовано спальное место.
Функции физической лаборатории состояли в наблюдении за погодой, т.е. Сталин стал метеорологом. Он должен был ежечасно обходить приборы, фиксировать температуру, наблюдать за облачностью, ветром, давлением, а результаты наблюдения заносить в специальную тетрадь. Обсерватория обслуживала весь Кавказ, ежедневно предоставляя сводки погоды в СМИ и государственные учреждения. За работу платили негусто (20 рублей в месяц), но бесплатно предоставляли жилье.
Всего в лаборатории работали шесть практикантов плюс их начальник. Никто из них не выполнял свои должностные обязанности с должным рвением. Начальник закрывался в кабинете и глушил вино. Молодые сотрудники откровенно манкировали работой, снимая показания всего пару раз в сутки. В остальное время выпивали, играли в карты, волочились за дамами, спорили, ругались или просто откровенно бездельничали, заполняя журнал липовыми цифрами.
Не таков был Сталин, которого приучили в семинарии к порядку и дисциплине. Он проверял приборы даже не один, а два раза в час, и все это тщательно конспектировал.
Вскоре начальник заметил, что один из практикантов выделяется из общего ряда и пригласил его на беседу.
– Ты куда коней гонишь? – накинулся он на Сталина. – Это тебе лаборатория, а не гонка с препятствиями!
– Что?
– Ты зачем так часто снимаешь показания? У тебя что шило в жопе?
– По инструкции положено записывать показания один раз в час. Но для точности я решил снимать их каждые полчаса.
– Ты меня подсидеть хочешь? – поднял на него налитые кровью глаза начальник.
– Никак нет!
– Думаешь я дурак и ничего не понимаю? Не на того напал! Мне такие фокусы известны. Достаточно на твою рожу посмотреть, чтобы понять, что ты – карьерист. Такие проныры мне тут не нужны! Пиши заявление по собственному!
