скачать книгу бесплатно
Домовой лежал на земле, потеряв всякое желание жить. Мышь в голос рыдала, перебирая лапками курчавые отрубленные космы, упавшие на землю: «Как мне звать-то теперь тебя, суженый мой?». Борода молчал.
Потом мышь вытерла слёзы, села рядом с любимым и стала запоздало рассуждать: «Что я не так сказала? Какой довод не привела? Какие смягчения и избавления есть? Я же грызла «Уложение о наказаниях», хотя и давно… Так… Малолетство – не к месту, умоисступление и беспамятство – тоже. Ошибка или обман – не усматриваются! Принуждение, необходимость обороны? Тоже не наш случай. Значит виноват? Как есть виноват!»
Домовой встал, отряхнулся и побрёл по пепелищу. Занимался нерадостный день. Могучие стволы качались, и в шуме сосновых крон Борода слышал: «Чужак, чужак!» Журчал ручеёк, впадавший в речушку недалеко от Мокрого Камня. И в плеске звучало: «Чужак, чужак!» Ветер подгонял разжалованного домового в спину, толкал уйти: «Чужак, чужак!»
Тухлый принёс в глиняной плошке солёной икорки. Его молчаливое участие было дороже слов. Мышь хныкала, закусив кончик хвоста. Идти им было совершенно некуда. Впереди был остаток жухлого лета, долгая осень и страшная неизвестность.
Вдруг Борода остановился и прислушался. Гостей он не ждал, а с края хутора доносился шум автомобильного мотора. Пыхтя и фыркая выхлопной трубой, подъехала прежний жёлтый «жигуленок». Из него вышел тот самый рыжий. Степаниде удалось рассмотреть его получше. Это был мужчина уже не первой молодости, и если бы не высокий рост, сам бы смахивал на домового: конопатый, коренастый, курносый. В рыженькой макушке проседь, добродушная улыбка украшала простое лицо.
– Иди сюда, малышка, – ласково сказал милиционер и протянул к Степаниде толстую ладонь, – до чего на тебе сарафанчик красивый!
Мышь пискнула и юркнула за пазуху Бороды. Обсуждать с незнакомцем любимый сарафан в ромашках она явно не собиралась.
– Суседко, – неожиданно обратился следователь к Бороде, – поясни мне вот что: сколько их было, душегубов?
Борода вздрогнул и попятился.
– Степанида, он меня видит. Не шугануть ли его? – тихо спросил домовой.
– Боязно самим.
– Не бойся, Суседко, не обижу. Помоги мне, – ласково попросил следователь.
– С чего бы?
– Ты же хочешь правосудия добиться?
– Нужно мне ваше, человечье правосудие! Каши на нём не сваришь, – Борода демонстративно встал у обгорелого плетня.
– А ваше, нечистое, будто бы лучше?
Степанида вылезла из-за пазухи домового и ловко взобралась следователю на плечо. Тот улыбнулся и поднял брови, выказав внимание и уважение. Степанида зашевелила усишками, пришёптывая на ухо новому знакомцу.
– У-у-у! Пройдоха! – погрозил ей Борода.
Ничего нового и необычного Степанида следователю не рассказала, только подтвердила его догадки. Разжалованному безбородому домовому места в прежнем мире не было. Но гордость не позволила бы ему задаром помогать.
Следователь хитровато усмехнулся и неожиданно разулся. Снял оба башмака. Один кинул в салон машины, а второй за шнурок проволок через весь двор, приговаривая: «Домовой, домовой, пойдём со мной в новый двор!» Второй испачканный башмак тоже закинул в салон машины… А Степанида радостно юркнула внутрь, хотя её никто не звал. И стоял теперь человек перед домовым, беззащитный и с приглашением. «Разве можно отвергнуть? Служба есть служба, закон есть закон», – подумал Борода, а для порядка сердито спросил.
– А хлеб-соль где?
– Хлеб-соль дело отплатное, – улыбнулся следователь, – печи не обещаю, полатей тоже нет, но угол найдётся. Будет что вверх дном переворачивать, найдёшь, где тень на плетень наводить.
– А что делать я буду должон?
– Сперва опишешь всё, что видел и слышал, не забудь слухи и сплетни.
– Да ничего я не видел и не слышал, от того из хутора изгнан и домового статуса лишён, – ответил домовой.
– А я-то, я-то? – забеспокоилась Степанида, – я тоже много чего не видела, но сплетни завсегда запоминаю. Борода без меня никак, я маруха его. Это тебе и наш водяной Тухлый подтвердит!
– Любовь – дело тонкое, понимаю, – со всей серьёзностью ответил следователь.
Борода угрюмо прощался с родиной, приложив волосатые ладони к автомобильному стеклу. Степанида весело сучила лапками, устраивая в машине гнездо из старого шарфа. Следователь чесал затылок, улыбаясь новой компании. По дороге познакомились. Следователь оказался Матвеем Ивановичем Матузковым, служил в должности следователя по особо важным делам, в чине капитана. Сказал, что подчинённых у него много, а толковых не хватает. Сетовал на то, что в одиночку на службе не справляется. Домовой молчал. Последние лет двадцать он жил, не слыша человеческой речи. Дом Плотниковых был полон лишь старыми пожелтевшими воспоминаниями. Непривычно было теперь говорить с человеком, принимать нового хозяина. Только Степанида была беспечна, как истинная женщина.
Старые ели прощально махали лапами. Многое видел хутор Кривой, но впервые на его веку человек и нечисть объединились против бессмысленной злобы, глупой утехи и горькой беды. «Что за времена настали?», – думал Матузков, а домовой про себя повторял: «Я покинул родимый дом, голубую оставил Русь. В три звезды березняк над прудом теплит матери старой грусть. Золотою лягушкой луна распласталась на тихой воде. Словно яблонный цвет, седина у меня пролилась в бороде».
Глава 3. Знакомство с отделом
– Отчего у тебя бедность такая? Ты же государственный человек! – спросил домовой, усаживаясь на сейф в кабинете, – Пол обшарпанный, потолок в потёках. Шкаф вот-вот развалится.
– Такое уж финансирование, – развёл руками Матузков.
– Ты посмотри на табурет! – фыркнула мышь, – Сразу видно, что государство не уважает преступников. Следователю какой-никакой стул выделили, а кандальнику что? Табурет.
– Не кресло же с подлокотниками предоставлять!– удивился Матузков.
– Кандальник сидит перед тобой униженный, бесправный и убогий. Так ещё и на табурете.
– Ну что за слова, Степанида!– погрозил пальцем следователь, – Не кандальник, а подозреваемый. Сейчас и кандалов-то нет.
Матузков уводил разговор из неприятного ему русла, но парочку с хутора Кривого не так-то просто было сбить с толку. Домовой уже облетел Кольчугинский отдел полиции и рассмотрел, как поживают работники сыска, дознания и прочие. У начальника милиции стены были отделаны морёным дубом, в центре кабинета на полу красовался рыжий коротковорсный ковёр, а кресло руководителя отливало тёмной бронзой. В штабе домовой увидел обстановку попроще, но одобрил и её. А при осмотре кабинетов следователей и отдела по работе с малолетними нарушителями Борода испытал разочарование и даже недоумение. Стены этих «государственных комнат» не видели ремонта со времён постройки здания. Единственным новым предметом в каждом кабинете был портрет президента.
– Это кто? – ткнул пальцем в портрет Борода.
– У, брат…– скривился Матузков, – это наш президент. Самый главный в государстве человек. Гарант законности и всё такое.
– Ты уверен? – недоверчиво наклонила голову Степанида и, не дождавшись ответа, вскарабкалась на полочку для книг, поближе к портрету. Она пару минут с интересом рассматривала изображение главного в государстве человека: седые волосы, зачёсанные наверх и набок, маленькие раскосые глазки, крупный пористый нос, ватные щёки и безвольную линию подбородка с косой ямкой. Домовой подлетел к портрету и поцокал языком.
– Хороший портной у этого президента.
– И лекарь тоже, – поддакнула Степанида, – но всё же таки наиглавнейший человек бражником быть не должен.
– Бражником? – повторил с удивлением Матузков.
– Именно, – мышь сбежала по длинной плети вьющегося цветка вниз и прыгнула на стол Матузкову, – квасником, лотрыгой, пьяницей. Этак он пропьёт не только денежки на ремонт кабинета следователя, а всё, что ни попадётся под руку. А рука его в государственном кармане.
Следователь засмеялся.
– От государства помощи ждать… пустое дело. Для того я тебя, Борода, и взял в Кольчугинский отдел, чтобы ты тут по-хозяйски осмотрелся, прикинул, что к чему, и порядок навёл. А борода твоя отрастёт. Это невеликая потеря. Наш царь-батюшка Пётр Великий тоже боярам бороды рубил, а дух русский не выветрился.
Степанида залезла на подоконник и стала обнюхивать чахлые растения, утратившие в людской памяти латинские названия. На горшках было написано: «Матвеев» и «Никоненко». Матузков полил их под корни из пластиковой бутылки, потом ярлычок «Матвеев» отлепил, приклеил другой: «Плотников».
– Это чаво? – спросила грамотная Степанида.
– Это мои висуны, ну то есть дела нерасследованные, а с Матвеевым я определился, скоро закрою, направлю на утверждение.
Степанида одобрительно кивнула. Этот хозяйственный подход ей очень понравился, как и сам следователь Матузков. И с нечистью он был знаком, но относился без панибратства, и её вредительницей-домушницей не обозвал, а пригласил в помощники. И китель на нём был ох какой пригодный. Во множестве хаотично пришитых карманов можно было найти все блага мира: сухпаёк, гребешок без двух зубьев, талисман таёжного шамана, осколок зеркала, трубку телефона, октябрятский значок и даже сберкнижку на предъявителя за 1985 год.
Потом Матузков посуровел, взглянул на часы и сказал, что зовёт его распрекрасная служба, надо отдавать долг родине и обществу. Вышел из кабинета и дверь запер, новая компания осталась осваиваться. До чего же домовому Бороде не понравилось новое место! Другого слова, кроме «мусорка», и не подобрать. Ни изба, ни терем, ни дом, ни мезонин, ни усадьба. Здание с колоннами и широченной лестницей, со множеством ходов и выходов, с подвалом и чердаком и даже потайными комнатами. Сарай, овин, баня – это не место для домового, это каждой нечисти известно. Но и общественные здания – не самое лучшее место, хотя и не запрещённое.
Борода кручинился: «Где б ни родился, а нигде не пригодился». Мышь Степанида, верная спутница изгнанника, ласково утешала: «Бородушка, любезный мой друг! Не печалься, оглядися. Беспорядок тут, а твоей кипучей натуре есть, где разгуляться, потешиться». Сама уже околесила соседние кабинеты, разжилась печеньем и сверкала сытыми глазёнками. Борода уселся на несгораемом шкафу, свесив широкие босые ступни.
– Приоделся бы, – подсказала мышь, – новое место означает новую службу, значит, и внешний вид подходящий надо иметь.
– Ни в жисть поганые погоны не надену, – недовольно и вместе с тем высокомерно ответил Борода, но сам повёл плечами и встряхнулся. Старая косоворотка его разлезлась и испарилась с глаз долой, а вместо неё появился мундир с латунными пуговицами и тёмные брюки с красными лампасами.
– И где это ты такую срамоту видел? Чисто городовой. Уж коли вид возжелал официяльный, мог бы и гусаром вырядиться иль каким-то гвардейцем! – возмутилась Степанида.
– Гляди, не поперхнись! – буркнул Борода, весьма довольный собой.
– У меня прям лапы чешутся! Так хоцца обежать все этажи. За неделю, поди, взором не окинешь! Эх, империя! Тебе, друг мой сердечный, такая территория досталась, а ты печалишься!
Борода оглядывался. Место ему не нравилось, но как человек служивый, должен был во всём разобраться и навести порядок. Понять бы какой? Прокуренный кабинет, облезлая мебель, портрет президента… Пожалуй, последнее было хорошо, Борода не чувствовал себя тут единственной нечистью.
– Пожалуй, ты права. Надо познакомиться с местными да известить, что прибыл хозяин.
Первым делом Борода двинулся в отдел материального обеспечения, справедливо полагая, что именно там нужнее всего хозяйская рука. Дверь отдела выглядела весомо, Борода с удовольствием произнёс: «Устойчивость к вскрытию и другим механическим посягательствам высокая». Он просочился в замочную скважину, а мышь юркнула под неплотно прибитый плинтус. Парочка была чрезвычайно довольна осмотром отдела: ряды упакованных сухпайков, ящики с тушёнкой, вода в канистрах, одеяла и шинели, палатки и спальники, и много всего такого, чему Степанида определения дать не могла.
– Сколько сырья и матерьялов… – ахнула мышь.
– Какая обильная ресурсная база! Тут всё есть, – подтвердил Борода.
– Есть, да не про вашу честь! – взвизгнул кто-то из-за штабелей с палатками.
Наружу вылезла лохматая, кривая на один глаз кикимора. Она упёрла руки в боки и окинула непрошеных гостей критическим взглядом.
– Здрастье, – скромно сказала Степанида, а Борода подбоченился.
– Имею честь представиться. Я – Борода, новый домовой Кольчугинского отдела.
– Борода? – неприлично захихикала кикимора,– это разве борода? Это ошмёток какой-то, тоже мне.
– Он пострадал из-за несправедливого суда Надмирной Инквизиции, – изрекла мышь голосом, полным достоинства и укоризной. Борода нахмурился и опустил голову.
– А, да, слыхала-слыхала, – подтвердила кикимора, – а я, стало быть, Хаврошка.
– Степанида я, – представилась мышь.
– Жена евонная?
– Суженая, – уточнила Степанида.
– В общем, сразу рассадим цветочки по кочкам, – нагло заявила Хаврошка, – я прежнему домовому не подчинялась, и этому не собираюсь. Прежний был ох какой сокол, не чета тебе, Борода, ты уж не серчай. Нахожусь я в подчинении начальника отдела материального обеспечения, а с ней даже сам начальник полиции Гургенов не связывается. Так что … Нету надо мной вашей власти. Тем более что ты, домовой, ненастоящий, а разжалованный. Так-то.
И указала на дверь. Пришлось Бороде и его подруге убираться несолоно хлебавши.
– Ах ты ж, зараза злокозненная. Я хоть и наказан гораздо, а всё ж Хозяин. Я тебе покажу, ты у меня ещё благословиться за молочком придёшь просить, а я тебя рожей в постную тюрю макну, – злился Борода и махал кулаками, как мельница лопастями.
Никогда Степанида не видала его в таком дурном расположении духа и закручинилась. Дорожка привела парочку в топочную, которая находилась в подвале. Там на подоконнике у большого чугунного котла сидел запечник в латаном зипуне. Завидев сурового домового и его спутницу, он спрыгнул, и, шаркнув ногой, обутой в лапоть, сказал:
– Добро пожаловать, я уж заждался. Наконец-то в отделе будет порядок. Обживайтесь, не стесняйтесь. Запечник Агафон к вашим услугам.
Степанида широко улыбнулась, а Борода шмыгнул носом.
Глава 4. Присвоение звания
Степанида обжилась в Кольчугинском отделе быстрее Бороды. Через пару дней она безошибочно ориентировалась в трёхэтажном здании, которое расположилось в самом центре Кольчугино.
Мышей, разумеется, там водилось немерено, но Степанида не думала о них и встреч с собратьями не искала. Ей было важно знать, сколько тут нечистых, и как они настроены к новому Хозяину.
Конечно, Бороде нужно кому-то служить и привыкать в новом доме, но как выполнять долг домового, если ты не завоевал авторитета у нечисти? Степанида чувствовала, что Матузков подозрительно хорошо разбирается в нечистом деле, но рассказывать, что к чему, явно намерений не имеет, подталкивая Бороду к самостоятельности.
«Мы и сами с усами», – решила Степанида. Три этажа вверх да полуподвал вниз – на неделю нетщательной разведки. После каждой вылазки из кабинета Степанида суммировала информацию, делала выводы и докладывала обо всём суженому. Пока Борода сидел на металлическом несгораемом шкафу, свесив ноги в худых лаптях, дёргая остатки роскошной некогда бороды, Степанида обживалась и знакомилась. Кроме кикиморы и запечника в отделе обитал Мехмед. Он служил банником и не выказал желания обащаться. Мехмед был поумнее Хаврошки, не хамил, но произнес с восточной хитростью: «Видно будет, что за хозяин».
А ещё она радовалась сытному и тёплому жилью. Милиционеры в отделе быстро узнали, что Матузков завёл себе дрессированную мышь. Они частенько заглядывали в его кабинет и приносили Степаниде разное угощение. Несмотря на это Степанида не могла избавиться от голодной привычки копить. Огрызки, ошкурки, крошки – всё это богатство требовало проверки и учёта. Можно, было слопать вкусное за один присест, но мышь помнила о безрадостном житье на хуторе Кривом, где корки хлеба в пустом доме было не сыскать.
Однажды за пересчетом запасов её застал незнакомый тучный мужчина в опрятном серо-синем кителе. Он по-хозяйски вошёл в кабинет Матузкова, снял форменную фуражку с красным околышем и огляделся. На вид мужчине было не больше тридцати пяти. Был он лощёный франт: форменные туфли блестели от свежей ваксы, на рукавах белоснежной рубашки блестели круглые запонки с гербом. Круглое улыбающееся лицо располагало к себе любого собеседника, ибо было начисто лишено хитрых морщинок, вредных конопушек и других отметин язвительного человека. Вошедший тонким платком вытер вспотевший лоб.
– Здра жла, товарищ подполковник Гургенов!– поприветствовал начальника милиции следователь Матузков и приподнял зад, но с кресла не встал.
Мужчины пожали руки друг другу через стол, и Гургенов сел напротив. Он потянулся за графином и стаканом, шумно налил тёплой воды и выпил.
– Ну и жара, Матузков, надо тебе кондиционер. Пиши рапорт, нам четыре штуки привезли. Пока не расхватали, пиши.
– Обойдусь, – добродушно ответил следователь, – я в кабинете один, а у девчат в штабе толкучка. К ним лучше установите.
– Как это один? – улыбнулся Гургенов, – говорят, что у тебя помощница завелась, хвостатая. А?
Матузков смутился. Он уже знал, что младший лейтенант Берёзкин из дежурной части растрезвонил по всему Кольчугинскому отделу, что капитан в своём кабинете мышей от скуки дрессирует.
– И где же это чудо природы? – не унимался Гургенов, наклоняясь то вправо, то влево, рискуя развалить кресло.
– Тута я! – пискнула Степанида, решившая взять удар на себя, раз Матузков трусливо отмалчивался.
Она выскочила из-за сейфа, резво вскарабкалась по штанине следователя и очутилась на столе прямо перед начальником отдела.
Гургенов от восторга хлопнул в ладоши, словно ребёнок.
– И, правда, чудо! А разве бывают такие?
– Какие такие? – досадливо крякнул Матузков, не ожидавший от мыши прыти. Отвертеться ему теперь не удастся, да ещё и влетит от начальства.
– Ну, такие… Славные и говорящие!
– И пушистенькие, – скромно потупилась Степанида.
– И пушистенькие, – эхом повторил Гургенов, качая головой.
