скачать книгу бесплатно
Где он её откопал, теперь, за давностью лет узнать уже невозможно, да и не столь важно для нашего рассказа. Нехлюдка очень гордился своею girlfriend[11 - Girlfriend (англ.) – подружка] и даже пытался освежить свои куцые знания французского языка, последний раз с которым (а также и первый) он сталкивался ещё в средней школе, в безнадёжной попытке общаться с ней, как он объяснял, "на языке оригинала".
Но как бы там ни было, Мюhелин, или "моя крошка Мюhелин", как Нехлюдка иногда любил её называть, была девушкой своеобразной, своенравной и свободолюбивой.
В числе прочего, её свободолюбие заключалось и в том, что она была весьма привержена свободной любви, не очень афишируя эту страсть, но и не особенно её скрывая. И, соответственно, следуя влечениям своего сердца, а, возможно, и других органов, она изменяла бедному Нехлюдке направо и налево.
В начале Нехлюдка страдал, затем пытался быть выше этого, после, пытался "этого" не замечать. Ни то, ни другое, ни третье не давало ни малейшего результата. Однако Нехлюдка не сдавался.
– Для большой любви нужно иметь большое дыхание, – любил говорить он. По-моему, он позаимствовал эту фразу из какого-то советского кинофильма.
А между тем Мюhелин находила себе очередного любовника, оставляя Нехлюдку упиваться своим горем.
Тогда Нехлюдка избрал другую тактику. Даже странно, как это он не додумался до этого раньше. Это же элементарно и очевидно. Пока он, Нехлюдка, не припрёт Мюhелин неопровержимыми доказательствами её блуда, она в полной безнаказанности будет продолжать делать всё, что она хочет. А хотела она, как правило только одно, и как раз то, чего Нехлюдка очень бы не хотел, чтобы она делала.
Приняв решение, Нехлюдка с энтузиазмом принялся за дело. Накупив уйму дорогостоящей аппаратуры, Нехлюдка стал выслеживать свою неверную возлюбленную.
Это оказалось не особенно сложным, поскольку Мюhелин, то ли не ожидавшей такой прыти от Нехлюдки, то ли из простого похуизма, и не думала петлять и заметать свои следы.
Вскоре Нехлюдка знал, что очередной пассией его возлюбленной стал молодой и красивый негр, вроде бы с каких-то Карибских островов. Забросив свою основную работу, Нехлюдка целиком посвятил себя сыскной деятельности. Довольно быстро он установил, где его соперник живёт, чем занимается, а также кем занимается.
Оказалось, что и он не зациклен на одной возлюбленной, а напротив, окружил себя вниманием по меньшей мере с полдюжины девушек.
Нехлюдка возликовал. Теперь-то у него будет, что сказать своей "крошке". А также, что показать.
И вот однажды, выследив Мюhелин, направляющуюся к своему дружку, Нехлюдка во всеоружии пробрался на давно уже облюбованную им позицию, а именно – на крышу дома через дорогу от того, где жил темнокожий соперник.
Нехлюдка приволок туда здоровую треногу, фотокамеру с телеобъективом больше похожем на телескоп, чем на объектив, полевой бинокль и плащ-палатку – на случай дурной погоды.
Пока Нехлюдка прилаживал и настраивал свою аппаратуру, преступная пара, что называется, не отходя от кассы, стала с увлечением заниматься любовью. Нехлюдка, не хуже профессионального "paparazzi[12 - Paparazzi (итал.) – фотограф, преследующий знаменитостей]", стал нащёлкивать десятки фотоснимков. Позиция, надо сказать, была выбрана очень удачно. Кровать, на которой любовники развлекались, стояла совсем рядом с окном, на котором не было ни занавесок, ни тем более гардин, а Нехлюдкин наблюдательный пост был как раз на одном уровне с объектом наблюдения.
Занимались они этим делом долго и от души. У Нехлюдки уже закончилась плёнка, а влюблённые всё ещё не могли отлипнуть друг от друга.
Нехлюдка даже пожалел, что не обзавёлся кинокамерой, прикидывая, какие ракурсы и фотоэффекты он бы мог в этом случае произвести. Нехлюдка уже воображал себя не то Феллини в молодости, не то Скрипачом на крыше, одним словом, человеком Искусства. Он до того увлёкся происходящим, что едва не загремел вниз вместе со своей аппаратурой и плащ-палаткой, что было бы совсем не смешно, если учесть, что находился он на крыше семиэтажного дома, а самое главное, его миссия пока ещё была не завершена.
Однако спокойно наблюдать происходящее, и не будучи в состоянии его документировать, было выше Нехлюдкиных сил. С одной стороны, он боялся пропустить развёртывающееся перед его глазами действо, а с другой, внезапно проснувшийся в нём фотожурналист требовал действий от него самого.
Наконец он решился бросить на минутку свой форпост и сбегать купить фотоплёнку, недостаточное количество которой так досадно помешало его работе. Накрыв аппаратуру своей плащ-палаткой, он справедливо рассудил, что вряд ли в такой поздний час и в такую ненастную погоду кто-то решит полезть на крышу, тем более что достать ключи от двери туда ведущей тоже не так-то просто, что Нехлюдка знал по собственному опыту.
Бурей скатившись вниз в соседний супермаркет и приобретя фотоплёнку в количестве достаточном, чтобы сделать портреты всех участников Нью-Йоркского марафона, Нехлюдка менее чем через десять минут был опять на своём боевом посту.
Казалось, в окне напротив ничего особенно не поменялось, всё те же страстные объятия и пламенные поцелуи.
Однако, прильнув к окуляру, Нехлюдка почувствовал, что его нижняя челюсть начала отделяться от верхней. Нехлюдка отказывался верить своим глазам.
Ибо партнёршей темнокожего уже была не прелестная Мюhелин, а непонятно откуда взявшаяся мулатка, тоже, впрочем, очень даже хорошенькая.
Нехлюдка почувствовал, что дуреет. Как же это может быть, ведь только что там была Мюhелин, а теперь… Хотя, может быть, там и раньше была не Мюhелин, а просто он в слепоте своей ревности принял мулатку за неё… А может быть он сейчас принимает Мюhелин за мулатку? И не может же живой человек, будь он хоть трижды темнокожий, долбить двух тёлок одну за другой почти что без перерыва?
Нехлюдке и впрямь стало казаться, – не то он вместе с аппаратурой и плащ-палаткой съезжает с крыши, не то у него у самого крыша куда-то едет.
Большой художник, как правило, находит успокоение от гнетущих его сумятиц в работе. И Ван Гог, отрезав себе ухо, тут же написал маслом массу подсолнухов.
Нехлюдка неверной рукой пододвинул к себе штатив и продолжал отщёлкивать кадр за кадром…
Через полчаса всё было кончено. Ещё возбуждённый увиденным и пережитым, Нехлюдка начал сворачивать свой лагерь. Его переполняло чувство нелёгкой, но хорошо выполненной миссии. Как полководец, покидая поле выигранной им битвы, он кинул последний взгляд на злополучное окно, на крышу, бывшую плацдармом, где ещё совсем недавно размещался разбитый им наблюдательный пункт. Уставший, но полный боевого задора, с предвкушением завтрашнего объяснения, Нехлюдка потащил своё шпионское оборудование, отслужившие ему верой и правдой по направлению к двери, ведущей вниз…
Но, к сожалению, эффект от Нехлюдкиной вылазки был минимальным, если не нулевым.
Придя к ней на следующий день, Нехлюдка вместо приветствия пустил веером на стол пачку фотографий в направлении блудницы. Она мельком взглянула на самую верхнюю из них, на которой её лицо было искажено гримасой оргазма.
Нехлюдка в позе общественного обвинителя, с выражением скорбной отрешённости от всего, ожидал произведённого эффекта.
Его не последовало. Мюhелин, потягиваясь спросонья, промурлыкала:
– OK. So what?[13 - OK. So what? (англ.) – Хорошо. Ну, а дальше-то что?]
Обалдевший от подобного нахальства Нехлюдка решил отыграть свой последний козырь.
– Ага, тебе нечего на это сказать!? А что ты тогда скажешь на это? – и Нехлюдка надвигаясь на Мюhелин как Атос на миледи, пустил другой веер, в котором уже фигурировала мулатка.
– А на это я скажу вот что… – улыбнулась Мюhелин и потянула Нехлюдку к себе.
Через несколько минут, если кто-нибудь, да хотя бы, тот же самый негр, который скорее всего даже и не подозревал о Нехлюдкином существовании, стоял бы за окном и делал фотоснимки, они бы очень хорошо дополнили коллекцию, которой Нехлюдка посвятил столько эмоций и страсти.
Но как бы там ни было, этот эпизод хотя и был серьёзным испытанием отношений, всё же не явился причиной их окончательного разрыва.
Последней же соломинкой, переломившей хребет их любви был совместный визит на swinging party[14 - Swinging party (англ.) – вечеринка, на которой гости (и хозяева, конечно, если пожелают) предаются свободной любви], по-русски, в просторечии просто называемой "групповухой". Мюhелин убедила Нехлюдку туда пойти, в надежде помочь ему избавиться от мелкособственнических инстинктов в сексе. Нехлюдка после некоторых колебаний согласился, отчасти из любопытства, а отчасти чтобы впечатлить Мюhелин, что и он не чужд идеалам свободной любви.
Party это происходило в роскошной квартире Нью-Йоркского Вест Сайда.
Когда они туда пришли, вечеринка уже была в полном разгаре. Нехлюдка был впечатлён дорогим декором отделки, а также непосредственностью манеры общения присутствующих. Большинство гостей (а кто там был гостем, кто хозяином, Нехлюдка так никогда и не узнал) были в костюмах Адама и Евы, хотя некоторые, видимо склонные к садомазохистским утехам, прохаживались в кожаных доспехах с множеством металлических заклёпок, а также с хлыстами и розгами.
Толпа была в основном интернациональной, многие говорили по-французски, кое-кто по-английски, кто-то ещё на каких-то Нехлюдке неизвестных языках. Вокруг было полно алкоголя, фруктов и лёгких закусок, где-то, как обратил внимание Нехлюдка, рассыпался какой-то белый порошок, кто-то потягивал за приятной беседой какой-то янтарный дринк, а кто-то покуривал траву-мураву.
Ну и конечно, в разных углах и прямо в центре комнаты, словом, где попало, группы из двух, трёх, а в одном случае даже из восьми человек, занимались главным делом – изо всех сил любили друг друга.
Мюhелин познакомила Нехлюдку со своей подружкой, которая почти не говорила по-английски. Перейдя на французский, они стали оживлённо щебетать друг с другом и Нехлюдка, мало что понимая в их беседе, отошёл в сторону выпить дринк, а заодно понаблюдать клубки тел, копошившихся тут и там. Он настолько увлёкся этими наблюдениями, что не сразу заметил, что Мюhелин куда-то переместилась вместе со своей подружкой.
Нехлюдка довольно быстро смог их отыскать. Мюhелин уже была раздета и находилась между двумя парнями, которые как бы поместили её в середину бутерброда, состоящего из их тел, и ритмично выжимали из неё не то масло, не то майонез. Подружка была тут же, пока только полураздета и вроде как бы ещё не у дел, и развлекала себя тем, что щекотала своими сосками то одну половину бутерброда, то другую.
Никакой беседы уже не велось, да и вестись не могло – глаза Мюhелин полу-закатились, дыхание было тяжёлым и прерывистым – не до беседы.
Нехлюдка рассвирепел.
– Блядюга, ведь только на секунду её оставил – подумал Нехлюдка, но решил пока ничего не говорить, а отомстить ей той же монетой.
Сделать это оказалось очень просто, благо желающих было выше крыши – в конце концов для того они сюда и пришли.
Нехлюдка довольно быстро свёл знакомство с общительной и разговорчивой дамой, очень недурной собой. Она была без трусиков, но зато в пояске с резиночками и чулочками, что делало её абсолютно очаровательной и сексуальной.
Она совершенно не возражала познакомиться с Нехлюдкой ещё ближе, прямо здесь и прямо сейчас.
Нехлюдка покосился на лежащую в нескольких шагах от него Мюhелин, от которой к этому времени отпала одна половина бутерброда, и подружка в какой-то мере пыталась её заменить, нежно покусывая один сосок Мюhелин, и в тоже время пальцами покручивая другой, будто желая его напрочь отвинтить.
Это окончательно убедило Нехлюдку в правильности выбранного пути.
Нехлюдкина же новая очаровательная знакомая между тем указала ему на приближающегося к ним голого мужика с огромными гениталиями, болтавшимися при ходьбе из стороны в сторону. Ослепительно улыбаясь, она проворковала:
– Разрешите мне представить Вас своему мужу…
Муж дружелюбно пожал вялую Нехлюдкину руку, минуту проговорил с ними ни о чём, и отправился на поиски сомнительных удовольствий, соответствующим его выдающемуся отростку.
Нехлюдка не теряя более времени приник к своей обретённой партнёрше, да так что она даже взвизгнула от удовольствия.
Он уже вошёл в ритм прокачки, когда почувствовал какую-то возню у себя за спиной.
– Мюhелин – подумал Нехлюдка. – Проняло в конце концов… Ну, получи, фашист, гранату от советского солдата…
И полностью игнорируя, и не обращая более своего внимания на разные отвлекающие факторы, Нехлюдка, дыша как паровоз, продолжал свою миссию.
Возня же за спиной становилась всё более настойчивой и направленной.
Обернувшись в конце концов, он с ужасом увидел, что там отнюдь не Мюhелин, а партнёршин муж, который сосредоточенно пытался вправить своё невообразимых размеров хозяйство в Нехлюдкино очко.
Нехлюдка осатанел.
Сделав сложный пируэт и вывинтившись из своей партнёрши, и одновременно при этом вывернувшись из-под мужниного грозного объекта, Нехлюдка заорал всей интернациональной толпе на чистом русском:
– Ну вас всех на хуй!!
И повторил тем, кто его мог не расслышать первый раз:
– НА ХУЙ!!!
Подхватив на ходу валявшиеся где-то снятые детали своего гардероба, с обуревающей его яростью, тоской в сердце и распухшими яйцами, Нехлюдка поломился к выходу…
После этого знаменательного события Нехлюдка впал в депрессию, из которой я и Лео безуспешно пытались его вытащить. Нехлюдка мало на что реагировал, очевидно в душе оплакивая растоптанную любовь.
Потихоньку, однако, он стал проявлять признаки жизни и это стали замечать не только мы, но и другие люди, включая его сестру.
Она даже позвонила нам с благодарностями за хорошую заботу об её тоскующем брате.
Это был благоприятный случай, который было грех упускать.
Я пригласил её к нам на огонёк, чтобы в непринуждённой обстановке обсудить проблемы, касающиеся её брата.
Вскоре я стал называть её Bilitis, за её пристрастие к этому, тогда очень модному эротичному фильму с очаровательными актрисами и волнующими мелодиями…
Но это уже совершенно другая история, о которой я расскажу как-нибудь в другой раз, разумеется, если найдутся желающие её послушать.
Квадратное яйцо или The Troublemaker
В русском языке, насколько я помню, нет точного аналога английскому слову "troublemaker". В одном из словарей я видел, что оно переводится как "нарушитель спокойствия", в другом – как "возмутитель спокойствия". Хотя до какой-то степени эти переводы употребимы, сдаётся мне, что ни в одном из этих словарей нет того значения, которое в него вкладывают американцы.
А они этим словом прежде всего называют людей, которые создают неприятности – как для себя, так и для других. Я сразу предвижу ваше удивление, мой дорогой читатель. А разве это не одно и тоже? Ведь если кто-то (или что-то) начинает генерировать неприятности, какое уж тут спокойствие? И всё же разница есть, и как мне представляется, довольно существенная.
Спокойствие – это явление внешнее, поверхностное. Спокойным может быть море или, скажем, омут, а кто знает, что там делается чуть глубже? Как говорил один мой знакомый, чем тише омут, тем умнее черти.
Переходя теперь от философских экскурсов к герою моего рассказа Квадратному Яйцу, замечу, что за его спокойствием, и я бы даже сказал, безмятежностью всегда зрели те самые troubles[15 - Troubles (англ.) – неприятности], которые в любую минуту были готовы вырваться на поверхность, сметая всё на своём пути, включая и то обманчивое спокойствие, о котором мы говорили выше, и тогда уж словарное определение вполне совпадало с общепринятым американским.
Кем же может быть человек с таким, я бы сказал, редко встречающимся именем?
Да-да, Вы правы, он был, как и большинство наших героев весьма необычным и, соответственно, запоминающимся.
Я, наверное, повторяюсь, но всё же скажу, что относился он к категории людей, и надо заметить, достаточно распространённой, которые чувствуют себя без блудняков как без пряников. В хорошие времена, а бывали и такие, ему приходилось разбираться с одним-двумя, но что бы не было ни одного, такого я не припомню.
Сейчас уже трудно сказать, что послужило причиной той разборки, благодаря которой он и обрёл своё знаменитое имя. Говорили, что будто бы недоплата за купленную траву-мураву, что им отрицалось с негодованием, как нечто невероятное. Лично мне представляется ещё более невероятным сценарий, при котором на него окрысились за то, что он переплатил и к тому же принёс деньги раньше, чем обещал.
Но как бы там ни было, во время этой разборки его отбутскали довольно сурово, и руками, и ногами. Один из пинков достиг скоромного места и одно из его яиц вздулось до такой степени, что не помещалось в трусах, а также поменяло цвет и форму. Цвет, как вы можете догадаться был буро-фиолетовым, а форма стала как-бы угловатой.
По прошествии какого-то времени размеры и цвет его яйца вернулись к более-менее человеческим стандартам, но вот форма, как он утверждал, так и осталась квадратной.
Что и послужило тому, что никто более не помнил, что звали его Борькой, как и меня; отныне для всех он был Квадратное Яйцо.
Прихожу я как-то домой и вижу – за столом заседает военный совет – Лео и Квадратное Яйцо. Я хотел тихонько пройти к себе, но меня попросили присоединиться к заседанию.
Голова Яйца и без того несколько деформированная, стала конусообразной. Но не так как вы подумали – широкой частью вверх, как случается иногда у гениев с супер-развитым черепом и небольшим подбородком, а наоборот, лоб впал как бы вовнутрь, а подбородок выдвинулся вперёд – одним словом видно – расстроен чем-то человек.
– В чём дело? – интересуюсь.
– Этот – далее следовало около десятка прилагательных, не самых приличных и одно существительное, тоже не самое – ОН хочет посадить меня в тюрьму!
Это было что-то новое. Обычно дело заканчивалось либо оскорблениями, либо мордобоем, а чаще – и тем, и другим.
– Тебя? В тюрьму? За что можно посадить в тюрьму такого кристально чистого человека как ты?
– Абсолютно не за что! – согласился он, не расслышав иронии в моих словах.
Из дальнейших сбивчивых объяснений можно было понять следующее.
Квадратное Яйцо работал шофёром такси (surprise, surprise![16 - Surprise, surprise! (англ.) – какой сюрприз!]) и сегодня вернувшись со своей смены он поехал к своему сменщику отдавать машину. В голову лезли приятные мысли типа: "Мы славно поработали и славно отдохнём!" Однако славного отдыха не получилось.
Кроме сменщика там были и другие шоферюги, а также владелец такси, у которого Квадратное Яйцо его рентовал. Он-то и заметил вмятину на бампере его машины. А на предложение заплатить за неё, ответил не только категорическим отказом просящему, но и оплеухой ему же.
– Да ты только пойми, – горячо убеждал меня Яичко, – за такую мототу он у меня попросил триста. Да мыслимо ли такое терпеть? Да за триста я акуле зуб из глотки выдерну…
– Оставь бедную акулу в покое. Хватит с тебя одного хозяина… Кстати, зубы у акул растут во рту, как и у тебя, а в глотке у них можно найти только любителей акульих зубов.
– Я, конечно, немного погорячился, но кто бы мог вытерпеть такое? Я же всё-таки живой человек…
