скачать книгу бесплатно
– Копия документов на кремацию и захоронение прилагаются;
– Конечная (приоритетная) цель операции достигнута;
– Участники операции поощрены мной.
Да поможет нам Бог!
Персональный макроидентификатор
Руководителя подразделения «Нейтраль»: интегрирован
Актуальная дата: проставлена»
(Выдержка из приложения №1 к рапорту)
«… Объект, имея привычку ежедневно разглядывать означенный снимок, на его обратной стороне произвёл редактирование текста, а именно, вставил ручным способом несоразмерно увеличенную букву «Х» в разрыв словосочетания «ухо луны». Привожу часть отредактированного текста:
…Наша встреча, поверь, как подарок судьбы,
Жизни дней карусель, словно «ухо Х луны»…»
13
– А у вас здесь чистенько!
Всю необычность Горизонта Лукаш Раховски ощутил, как только здание пансионата скрылось из вида и осталось где-то за спиной. Или справа. Нет, слева. А может оно, если продолжать лететь на скутере, появиться спереди? Возможно, ибо любые выбранные направления равнозначны, одинаково свободны от каких-либо ориентиров, зацепок для глаз. Идеальная гладь равнины, казалось, вела в бесконечность, а может и дальше.
На белёсом небе ни облачка, ни тучки, ни радуги, ни полярных всполохов, ни утренней звезды, ни вечерней зари. Ничего. Просто рассеянный, совсем не солнечный, свет мощного и очень далёкого источника, не дающего тени.
И холод, который ощущался даже сквозь обогреваемые комбинезоны.
– Я бы сравнил здешний ландшафт с армейской тумбочкой: чисто и пусто. Но впечатляет, а, Джон?
Фаррет, стоящий около заглушенных скутеров, зябко поёжился:
– Я привык. Да и на атолл с пальмами у берегов Нью-Кариб меня тянет больше, чем сюда. Хотите ещё что-либо посмотреть?
Местная шутка всегда пользовалась успехом, но Лукаш ответил серьёзно:
– Конечно. Например, ваш кордон. Вы говорили, что это…
– Цепь по всей длине окружности сафари-парка из предупредительных фонарей изумрудного света. Болваны-туристы так и норовят проехать за них. Потом вручную затаскивают обратно заглохшие скутера – наша мера безопасности – а пешком-таки не решаются разгуливать.
– Почему изумрудного? Логичнее, красного.
– Для нас логичнее, а для… Не знаю я, красные не светят, даже если свою энергоустановку подключить. Зато изумрудные…
– Как и всё в пансионате не требуют внешней энергии. Просто работают. Местная ЖХК из-за вас точно разорится.
Лукаш тоже подзамёрз и, разгоняя кровь, стал активно приседать, махать руками, наклоняться, разгибаться, крутить задом.
– О, не сомневайтесь, она найдёт способ поднять счета. Но пока действительно всё просто работает: компьютеры, будильники, кухонные плиты, инеты, зажигалки, внутренняя связь, глаувизоры, насосы, сауна, скутера, зубная щётка, браслеты Сомова и так далее, от прожорливой аппаратуры в лаборатории до миниатюрной видеопипки в приватном номере. Упс, последнего я не говорил. Это вы, Раховски, сбиваете меня своими ужимками. Просто поверните регулятор обогрева на максимум.
– Уже, но всё равно холодно. А какая мощность?
– Комбинезона? – спросил Джонни с предельной серьёзностью, чем показал свою готовность отвечать на любые вопросы и, что любопытство гостя ему порядком надоело.
– Нет, видеопипки… Оставьте, Фаррет. Вы прекрасно поняли, о какой мощности идёт речь. Что вы отвернулись? Куда пошли?
– Ну, – не останавливаясь, начал медленно говорить Джон. Он явно тянул время. – Пока сколько Сомов просил, столько и получал. Бывают, правда, и сбои, как с красными светильниками. Но это редко. Вообще замечено, здесь естественно самое невозможное для внешнего мира, но иногда не доступно обыденное. Парадокс в том, что, живя на Горизонте продолжительное время, начинаешь воспринимать чудеса как должное, а на Земле удивляешься, что необходимо подзаряжать смартограф. Вот вы, Лукаш…
Фаррет не договорил, обернулся на раскатистый рык и полный ужаса крик Раховски. Тот лежал на спине, руками и ногами елозил по шероховатой поверхности равнины, пытался выползти из-под нависшего над ним существа. Полупрозрачное двухметровое нечто фиолетового оттенка, жутковатая смесь культуриста, мухи и пасти индийской пиявки явно интересовалось вкусом научного сотрудника. Останки предыдущей жертвы ещё были различимы в пищеварительном тракте. Оставалось лишь сомкнуть челюсти… Но существо внезапно неподвижно зависло в воздухе…
– А ведь вас съели, мистер Раховски. Выстрела не последовало, и монстр смог пойти на максимальный контакт. Дальше – блокировка.
– Да пошёл он, ваш максимальный контакт, – сказал Лукаш, на четвереньках отползая в сторону от почти растворившейся дополненной реальности. – Не ошибусь, это ваши шуточки.
– Признаюсь, мои. Давно заметил, как к вам подкрадывается этот красавец, но не отключил: хотел увидеть вашу реакцию.
– Увидели?
– Всё, что хотел. Желаете проследовать на кордон?
Раховски буркнул в ответ:
– Нет, вернёмся в пансионат… У меня послеполуденный чай стынет.
14
Чай чаем, но в положенные часы гость обедал в небольшом, но помпезном зале ресторана. Высокие арочные окна радовали витражными цветами; плавные линии диковинного декора устремлялись вверх к прозрачному куполу; в зеркалах отражались скульптуры обнажённых нимф, напольные светильники и с десяток круглых столов под белоснежными скатертями.
Раховски выбрал картофель фри, большой фриш-мак и стакан спайк-колы. За весь вчерашний день, после своего раннего прибытия, он совершенно не проголодался. Возможно, сказывалось перенапряжение от обилия впечатлений. Но сегодня утром голода опять не чувствовалось, и Лукаш пропустил свой обычный земной завтрак с яичницей, булочкой с ореховым кремом и кофе. Только к обеду у него засосало под ложечкой, и потекла слюна от воображаемого им привычного обеда в фастфудной забегаловке.
Сосед по столику в ресторане – Фаррет – грыз чешское колено, запивая вепря пивом.
Серж Сомов – третий из присутствующих – доедал грибную солянку и уже поглядывал на пельмени. Хлебный квас также ждал своей очереди.
Раховски с набитым ртом заметил:
– Вы слишком расточительны, господин бизнесмен. Не мудрено, что есть некоторое финансовое напряжение в ваших делах.
Джонни вытер салфеткой жирный рот и ответствовал:
– А как иначе? Модерн снова в моде, и мы считаем правильным, предлагать клиентам самые последние тренды. А что им больше по душе – охотничьи покатушки по Горизонту на скутерах или, например, откушать в затейливых интерьерах – не наше дело. Вот вы, мистер Раховски, совсем не стремитесь погрузиться в собственные воспоминания и выданный вам браслетик не надеваете.
«Ещё не хватало, чтобы свои мысли вам на показ выставлять».
– Я здесь не на отдыхе, а в служебной командировке как представитель ИЦПЭ. У меня профессиональный интерес.
– Зачастили что-то к нам представители, и именно этого Центра. – Подал голос Сомов, накалывая пельмешку на алюминиевую вилку. – И в чём ваш интерес?
– Во-первых, я рад встретить в вашем лице коллегу по цеху, человека неординарного, образованного, увлечённого.
Раховски обозначил поклон в сторону Сомова. Он говорил вполне искренне, и предстоящий бой с сильным соперником его бодрил:
– Во-вторых, я совершенно потрясён увиденным здесь и с нетерпением жду раскрытия некоторых тайн. Вы, мистер Сомов, как настоящий учёный, не могли не провести, пусть и простейшие, исследования Горизонта. Как верно выбрано название: горизонт необычного, необъяснимого. Нас манит… э-э… чудес магнит …, огонь познания горит.
«Сейчас ещё стихами заговорю».
«Ты ещё стихами заговори».
«Стишки-то бледные. Что тебе надо?»
– Что вы конкретно хотели бы узнать, господин учёный представитель? Тайн из научных фактов я не делаю.
– И замечательно! К примеру, связь. Я не могу поговорить с семьёй, я не могу узнать новости, я не могу пользоваться Большим Информаторием.
Сомов кивнул:
– Да, любые виды коммуникации с внешним миром на Горизонте не доступны. В этом смысле, мы здесь одиноки больше, чем Робинзон Крузо. Другое дело, местная связь. На известных мне расстояниях, а я отдалялся от «Острова» не более одной тысячи километров, прекрасно работают приёмо-передатчики в коротком и ультракоротком диапазоне. Естественно, (!) без внешних источников питания. Дальше по километражу – отсечка, барьер. Как будто переехал в другой регион, а там связь с соседями блокируется.
Средние и длинные волны… В здешней среде они не распространяются. Более того, приборы и устройства, работающие в этих диапазонах, теряют свою работоспособность. А у источников спонтанного излучения эта часть спектра просто отрезана. Объяснения пока нет. Ещё вопросы?
– Вы очень любезны. А каково ваше мнение по поводу дармовой, простите за просторечие, я хотел сказать, неограниченной энергии? Это же революция…
– Я сторонник перманентных процессов. Вы правы, что это… интересно. Но ошибаетесь в определении. Скорее, мы столкнулись с неизвестным видом энергии и способом её передачи. Диапазон её приложения широк: от ультрафиолетовой лампы с парами ртути до… Вот вы наверняка вчера ничего не ели.
Лукаш удивлённо поднял брови, а Джонни понимающе улыбнулся.
– С самого утра росинки во рту не было. И не хотелось. А это к чему?
– А к тому, что энергетическая подпитка идёт после анализа потребителя, и не делается различий между мёртвой схемой, к примеру, звукового генератора и живой клеткой.
– Тогда почему я сижу за этим столом? – с сомнением поинтересовался Раховски. Всё сказанное Сомовым граничило с бредом умалишённого.
– Обратная связь. Вы высказали свои предпочтения, кто-то исполнил; вы подключили свой источник энергии, кто-то отключил свой. Впрочем, это мои фантазии. Вас же, я полагаю, интересуют факты.
Лукаш, топя картошку в кетчупе, проговорил:
– Да-к, многое… Вот Джон, мистер Фаррет, рассказал мне историю вашего первого, совместного, весьма дерзкого появления на Горизонте. Скажите, после преодоления барьера вами или впоследствии туристами, место прибытия, так сказать, разное или…
– Или. Где бы ни пересекался барьер там наверху, здесь оно всегда одно и то же: октагон площадью пять тысяч метров квадратных. Сейчас оно под жёсткой охраной, чтобы подвыпивший турист не плавал в Море Мечты без скафандра. В обратную сторону правило транспортировки не работает: выкинет за барьером в любом месте окружности.
– Да-да, поэтому приходится держать курсирующий по периметру флайер для подбора туристов, – встрял Фаррет.
– А если преодолеть барьер на том же флайере?
– Проделали однажды и такое.
Джон опять подал голос, мол, я не только деловой человек, но и учёный. В недалёком прошлом.
– Я расскажу. Выше двух тысяч метров над поверхностью Луны летай, борозди, любуйся красотами естественного спутника. Всё натурально. А ниже… Бац и мы уже на Горизонте, висим над равниной словно на нитке на уровне тридцатого этажа. Флайер неподвижен, заглушен. Вокруг как за миллиард лет до нас, так и через миллиард после – пустота. Где мы, куда идти, куда лететь? Да и полетим ли? Струхнули малость, было, но маячок сбросить не забыли. Завели двигатель, стали вертикально подниматься. Где-то на отметке в шестьдесят километров нас выкинуло над поверхностью Луны по тем же координатам входа. В пансионат вернулись через пешеходный портал.
– Джонни прав. Это была единственная попытка. Впоследствии, я искал маячок, и мне удалось поймать его сигнал. Это было в тот раз, когда я удалился от базы на тысячу вёрст. Зашёл за отсечку и сразу услышал маяк. Простой расчёт показал расстояние до места, так сказать, воздушного перехода на Горизонт в одну тысячу девятьсот километров.
Сомов замолчал, но, увидев, что Раховски хочет задать очередной вопрос, продолжил:
– Вы упомянули о простейших опытах… Понимаю скрытую подоплёку этой формулировки, но вы, сами того не желая, определили принципы моей работы. Если они вас интересуют, мои принципы, я объясню.
Здесь, больше, чем где-либо, нельзя напролом ломиться сквозь неизвестность; здесь ухарская инициатива, скороспелая масштабность опасны; здесь известное правило «не навреди» относится, прежде всего, к самим себе; здесь надо начинать с простых физических опытов из школьной программы. А дальше, идти шаг за шагом. Понимать, что работает, что не работает; что разрешено, а что пока нет. Собирать информацию, анализировать, искать ответы на вопросы: кто и зачем нас здесь ждал.
Фаррет не сводил глаз с Сержа. Похоже, он впервые слышал откровения учёного друга.
Представитель Центра парировал:
– Сомов, вы слишком осторожны и топчитесь на месте. «Кто-то, зачем-то»… Это лишь предположение, но и его можно проверить одним рискованным, удачно поставленным экспериментом. Разве вам не интересно? Риск в науке допустим, главное – результат, а победителя никто не осудит.
– А проигравшего?
– Не знаю, – Раховски пожал плечами, – таковым ещё не был и не буду… Послушайте, Серж, идите ко мне в группу. Коллектив с огромным потенциалом, ваша тематика. Мы вместе такое закрутим! Ну, решайтесь!
Сомов ещё с середины фразы научного руководителя отрицательно качал головой:
– Решено уже. Благодарствуйте, но нет. Я ещё не насмотрелся, как дёргается лапка у лягушки, а проводить «Айкулак» слишком рано.
Он запнулся, понял, что сказал лишнее. Лукаш насторожился, но, попивая колу, расслабленно спросил:
– «Айкулак»? А-а, это…
– Это переводится с казахского как «ухо луны» и обозначается печатным символом «собака».
– Причём тут собака?
Сомов мямлил:
– Ну, собака, отделение слюны, Павлов…
Раховски его не слушал.
«Э-э, врёшь. Не по теме объяснение. Ухо, собака… Графический символ… Графический… И похоже это… на… нелинейность пространства. Неплохо, Раховски, совсем неплохо. Дальше, дальше. Общая тематика сотрудничества, прописанного в договоре фигляра Фаррета и прозорливого профессора Люберца, подразумевает эксперименты именно в этой области физики. В их основе – уникальные свойства Горизонта. Идея пришла в профессорскую голову именно здесь. Зачем он прилетел сюда – неизвестно. Не за тайной же этого странного слова «Айкулак», ведь Люберц никогда раньше его не употреблял, это точно, а у Сомова оно вырвалось явно подсознательно. Что нам говорит психоаналитика? Правильно, подсознание управляет поведением человека. Сомов знает что-то важное, связанное с экспериментами над пространственной метрикой, боится их или их последствий. Отсюда вся его демагогия про лягушачьи лапки. Отсюда его нежелание подписывать договор с Люберцем. А может русский и профессора… того? Вряд ли. Но это сильный пресс в моём споре с ним. Поскольку нужны, очень нужны подробности планировавшегося эксперимента. На Совете директоров предстоит мой доклад и общие фразы не прокатят, а вот прокатить меня за поверхностные предложения ещё как могут.
Конечно, будучи заместителем Люберца, я понимал и понимаю, что безумный старик был на пороге значимого открытия, теоретическая часть которого находилась в стадии окончательного завершения. А также, что профессорская мысль далеко опережала черту, где толпились остальные грешные сотрудники группы. Со мной, кстати, во главе. А мысли эти не были ни высказаны, ни зафиксированы: Людвиг Люберц не вёл рабочих записей, в голове держал расчёты, варианты решений, результат и… планы. Мне бы хоть на миг… Будь у меня больше времени, я бы конечно… Но всё же, хоть бы на миг стать профессором Людвигом Люберцем».
– Алло, господин учёный представитель ИЦПЭ! Перестаньте жевать стаканчик колы. У нас её много. Налить?
Джонни уже подзывал инета.
– Нет, не стоит. Есть вопрос к тебе.
