скачать книгу бесплатно
Во всякое другое время Енох не принял бы предложения Мелика, ведь три воина – это огромная потеря для семей. Но беда укротила Еноха, поэтому, повернувшись к воину и подняв одну руку вверх, он сказал с расстановкой, веско и торжественно:
– У Еноха только один язык, и если Мелик принесет Огонь, то получит Росу без выкупа и станет ее мужем!
Закончив говорить, он подал знак Росе – и девушка, трепеща, приблизилась к Еноху. Роса знала, что в сумерках Мелик часто подстерегал ее в чаще, и немного побаивалась его. Но иногда она мечтала о нем. И противоречивые чувства боролись в ней: то ей хотелось, чтобы он погиб под ударами людоедов; то она жаждала, чтобы он вернулся победителем и принес Огонь семьям.
Тяжелая рука Еноха упала на плечо девушки.
– Кто из дочерей человеческих сравнится с Росой? – гордо воскликнул он. – Она может унести на плече лань, бежать без отдыха от утренней зари до вечерней, без ропота переносить голод и жажду, переплывать озера и реки. Она родит своему мужу много сыновей. Если Мелик сумеет принести Огонь, он получит Росу без всякого выкупа – ему не придется отдавать ни рогов, ни мехов, ни ракушек!
Тогда Вепрь, сын Зубра, самый волосатый охотник, выступил вперед.
– Вепрь хочет завоевать Огонь, – сказал он. – Вместе со своими братьями мы пойдем добывать его у врагов по ту сторону реки. Вепрь погибнет либо от руки врагов, либо в пасти саблезубого, либо в когтях у медведя-великана, либо принесет семьям Огонь, без которого они слабее оленя и зайца!
Все лицо Вепря, казалось, состояло из одной пасти, окаймленной кровавой полосой губ. Глаза его дико сверкали. На тяжелом коренастом теле уродливо выделялись длинные руки и непомерно широкие плечи. Облик его выдавал звериную, беспредельную, не знающую пощады мощь и жестокость. Вепрь никогда не боролся ни с Енохом, ни с Меликом, ни с Громом, но все знали, что сила его огромна. Вепрь не мерился ни с кем силами в мирной схватке, но все те, кто становились поперек его пути, терпели поражение, и счастлив был тот, кто отделывался одним лишь увечьем в единоборстве с ним. Он жил в стороне от остальных семей с двумя братьями, такими же волосатыми, как и он сам. С ними жили несколько женщин, которые были несчастными и забитыми существами, обреченными на самое жалкое прозябание. Даже среди суровых к самим себе и беспощадных ко всем остальным воинам, сыновья Зубра выделялись своей жестокостью и кровожадностью. Смутное недовольство и злоба появились среди людей – это было первым проблеском сознания общности интересов массы людей перед лицом опасности, угрожающей всем вместе и каждому в отдельности.
Хотя большинство соплеменников осуждало Мелика за излишнюю мягкость и кротость, у него было немало приверженцев. Незлобивость такого могучего воина привлекала к нему сердца тех, кого природа обделила силой.
Мелик, как и Енох, не уважал Вепря за жестокость и считал, что злость – это признак слабости, однако союз косматых братьев казался непобедимым. Если один из них жаждал чьей-либо крови, двое других не успокаивались, пока враг оставался жив. Всякий, объявивший им войну, должен был погибнуть сам или обязан был уничтожить их. Енох мечтал о союзе с косматыми братьями, но его попытки натыкались на глухую стену недоверия.
Сыновья Зубра знали только один вид отношений с себе подобными – животный страх во взгляде у всех, кто смел поднять на них свои глаза. Енох был, пожалуй, не менее жестоким и недоверчивым, чем Вепрь и его братья, но, наряду с этим, он обладал и качествами, необходимыми вождю: он был ласков со своими приверженцами, заботлив к нуждам семей, решителен, настойчив, беззаветно храбр, по-своему справедлив, и мудр.
В резком ответе Еноха чувствовался, однако, оттенок уважения к Вепрю.
– Тот получит без выкупа Росу и станет вторым вождем племени, кто первый вернет Огонь семьям и поможет вернуться к священной пещере. Тогда все воины будут ему подчиняться!
Вепрь слушал речь вождя, не отрывая жадных взглядов от Росы. Его маленькие глазки вдруг сверкнули угрозой:
– Роса, дочь Зари, будет принадлежать сыну Зубра. Всякий другой, кто осмелится прикоснуться к ней, будет убит!
Эти слова задели Мелика. Принимая вызов, он возбужденно крикнул:
– Роса будет принадлежать тому, кто вернет Огонь и выгонит врагов из священной пещеры!
– Сын Зубра сделает это!
Мелик и Вепрь скрестили взгляды. До сих пор у этих людей не было повода для вражды. Каждый знал о силе другого и, не имея поводов для соперничества, его и не искал. Внезапное нападение людоедов, потеря огня и, наконец, речь Еноха, разозлили и зажгли в них ненависть друг к другу. Вепрь, еще вчера не обращавший внимания на Росу, вздрогнул всем телом, когда Енох стал восхвалять девушку. Он мгновенно загорелся к ней страстью, неутолимой и яростной. С этой минуты он обрекал смерти всякого соперника, и Мелик понимал это. Он крепче сжал топор левой рукой и палицу правой.
Услышав ответ Мелика, братья Вепря встали рядом с ним, молчаливые и угрожающие. Все три брата были поразительно похожи один на другого: темнокожие, волосатые, с крохотными глазками, словно затянутыми пеленой, как надкрылья у жуков. Все трое подстерегали каждое движение Мелика, готовые броситься на него. Но люди подняли ропот. Даже те, кто осуждал Мелика за мягкость, не хотели его гибели, ведь он взялся вернуть им Огонь. Все знали, что он изобретателен и хитер, неутомим и искусен в обращении с Огнем. Наконец, многие верили в его удачливость. Вепрь также обладал силой, хитростью и упорством, и семьи могли только выиграть от того, что одновременно два лучших воина отправятся на поиски Огня.
В сильном возбуждении все вскочили на ноги. Приверженцы Мелика сгрудились вокруг брата вождя, готовые защищать его от нападения косматых братьев. Сын Зубра не знал страха, но и осторожность не была чужда ему. Он решил отложить сведение счетов с Меликом. Ворон, самый старый из воинов, выразил словами неясные мысли, будоражившие толпу:
– Разве семьи хотят своей гибели? Неужели они забыли, сколько воинов вырвали из их рядов враги, волны моря и болото? Из четырех остался один! Все, кто способен держать в руке топор и палицу, должны жить. Мелик и Вепрь – сильнейшие из наших охотников; если один из них умрет, племя ослабеет так же, как если бы погибли четыре других воина. Роса будет служить тому, кто принесет Огонь. Такова воля семей! И она будет записана на камне.
– Такова воля семей! – сказали воины. И все женщины подхватили в один голос: – Роса будет принадлежать покорителю Огня!
Вепрь никого не боялся, но понимал, что спорить с семьями опасно и, сделав знак братьям, он повернулся и ушел к своему логовищу. Это происходило на заре следующего дня. Высоко в небе ветер быстро гнал тучи, но над самой землей воздух стоял, неподвижно раскаленный и душный, напоенный тысячами запахов, не дающими вздохнуть полной грудью.
Раненые воины стонали – их томила жажда. Один из воинов ночью скончался. Окоченевший труп его лежал на траве, посинелый, с кровавым пятном вместо лица. Енох приказал похоронить труп. Жалобное бормотанье старого Ворона проводило воина в последний путь.
После похорон все внимание племени сосредоточилось на охотниках за Огнем. Вепрь и Мелик уже начали собираться в поход: косматые братья вооружились палицами, топорами, рогатками, дротиками с кремневыми наконечниками.
Мелик выбрал себе в спутники, вместо зрелых воинов, двух юношей – быстроногих и неутомимых в беге, у каждого из них было по рогатине, топору и дротику. Сын Леопарда -Мелих, сверх того захватил палицу – дубовую ветвь, конец которой был обожжен в огне костра. Он предпочитал это оружие всякому другому. С палицей в руках он привык сражаться один на один с самыми свирепыми хищниками.
Енох обратился к косматым братьям с такой речью:
– Вепрь увидел свет позже Мелика, – сказал он. – Пусть он выбирает свой путь. Если он пойдет к реке, сын Леопарда пойдёт к Болотам. Если же сын Зубра решит пойти к болотам, Мелик направится к Большой реке.
– Вепрь еще не знает, куда он пойдет! – возразил сын Зубра. – Он будет искать Огонь повсюду: утром он может пойти к озеру, вечером – к морю. Разве может знать преследующий оленя охотник, где удастся убить его?
– Вепрь должен сказать, какой путь он выбирает, – ответил старый Ворон, и одобрительный ропот толпы поддержал его. – Он не может одновременно идти и на закат, и на восход. Пусть Вепрь скажет, куда он пойдет!
Кинув злой взгляд на толпу, сын Зубра крикнул:
– Вепрь пойдет на закат!
И, сделав знак братьям, он решительно зашагал по направлению к степи. Мелик не сразу последовал его примеру. Ему хотелось повидать на прощанье Росу. Она стояла под ясенем среди стариков. Мелик направился к ней; она не тронулась с места; взгляд ее блуждал по степи. Подняв топор к небу, Мелик воскликнул:
– Слушай, Роса, дочь Зари! Мелик никогда не вернется к своей семье, если не сможет добыть Огонь. Мелик найдет смерть на дне пропасти, утонет в болоте или море, будет съеден саблезубым или вернется победителем и принесет Росе ракушки, синие камни, зубы мамонта и рога зубра!
Девушка подняла на воина глаза, в которых сверкала детская радость. Но Енох нетерпеливо оборвал речь Мелика:
– Сыны Зубра уже скрылись за лесом! – сказал он. – Почему Мелик еще здесь? – И Мелик, кликнув своих спутников, не оглядываясь, зашагал на восток.
– Енох, я хочу рассказать тебе о людоедах, чтобы ты представлял себе, с кем нам придется воевать. Оставшихся в живых нужно подготовить к обороне, продумать способ войны с ними. Представь, что ты вышел на охоту, которая принесет смерть либо тебе и всем семьям, либо дикому и кровожадному врагу.
– Рассказывай, учитель.
– Я расскажу, как они относятся к своим детям – и ты все поймешь.
Ребенка купают в отваре коры самого крепкого дерева, чтобы он вырос сильным и живучим, как оно, перед таким деревом бессильны ураганы, засухи и ледники. Лишь огонь опасен такому дереву: он поедает его – и дерево гибнет.
Младенца, который с виду был самым большим, назвали Мамонтенком. Я расскажу об этом мальчике и его судьбе.
Недостойных и слабых новорожденных толстошкурые людоеды съедают сразу. Мамонтенок понравился воинам, и они не стали ему вредить, так что теперь мальчик мог ничего не опасаться под солнцем и луной.
– Этот малыш должен стать наследником вождя, он единственный дожил до своих десяти лет, – сказал шаман. – Племя считает, что этот ребенок обладает колдовской силой и требует подвергнуть его испытаниям. И так как идут споры среди воинов, а я также считаю мальчугана колдуном.
О колдовской силе Мамонтенка не прекращаются разговоры, так что вождь, чтобы пресечь раздоры в племени раз и навсегда и чтобы определить, будет ли наследником, тот, кого выбрало племя и я – мы хотим провести испытание ядом.
Пока знахарь готовил отраву, Мамонтенка заперли на сутки в тесную хижину для испытания характера. Наутро каждый воин, который был за наследника или против него, выпил по чаше настойки из коры говорящего дерева. Содержащийся в ней яд сильно действовал на сердце, и колдун легонько ударял испытуемых по голове, приговаривая:
– Ложь улетучивается, как роса при восходе солнца. Говорящее дерево, останься в нем и разорви желудок его, если он виноват в клевете, или защити, если воин прав, пусть его вырвет – и он останется жив.
Толпа вокруг кричала:
– Клеветник!
Он, как поле с короткой травой, которое само не может укрыться от палящего взора солнца и, тем более, укрыть другого от взора врага! Ложь расцветает, но никогда не плодоносит!
Все противники Мамонтенка умерли и были похоронены тихо и скромно. После особенно сурового испытания ядом, в котором участвовало почти все племя, умерло больше половины мальчиков. Оставшиеся были ослаблены и не могли оказать Мамонтенку достойное сопротивление. Вождь приказал воинам, чтобы они забили и съели всех пленных мужчин и женщин, обременявших племя вот уже несколько ночей, а также их маленьких и слабых детей. Безвкусных костлявых стариков и старух просто прикончили.
В свои десять лет Мамонтенок силой и ростом не уступал молодым воинам племени. Племя провело обряд заново рожденного, и Мамонтенок стал сыном вождя. Обновление племени и появление нового наследника потребовало провести обряд очищения племени, который завершился торжественным пиром, на котором выживших после испытаний ядом детей принудили есть убитых родственников.
Мамонтенок рыдал над телом брата, которого отложили в сторону от общей кучи. Он не дал себя просто так убить и сражался с взрослыми воинами героически, а они – такого замечательного воина, к тому же брата наследника вождя, хотели отравить без борьбы, но не получилось. Поглотить, съесть его плоть – значит, впитать в себя часть героизма брата, значит, перенять его силу, храбрость, ум и одновременно сохранить его самого, ведь съеденный как бы продолжает жить в тебе, тем самым смывается осквернение убийством.
Из уважения к законам племени, к вечному и детскому горю воины старались накормить новых членов племени мясом именно их родственников. Во многих случаях это оказывалось невозможным: отыскать нужные тела мешало оцепенение, охватившее подростков. А вот с Мамонтенком все было ясно. Утешая его, вождь на пиру оказал ему честь: самолично поднес к губам сердце его брата. Ребенок чести не оценил, он выхватил кровавый кусок и метнулся в лес. Следопыты, во главе с вождем, быстро отыскали мальчишку, однако тот успел уже похоронить родное мясо. Воины, оскорбленные в лучших чувствах, откопали зарытое – этот кусок кровавого сердца с землей пополам – и втолкнули в рот юному глупцу, отказывающемуся от своего счастья и не желающему продлить жизнь собственного брата. Мальчик сцепил зубы, тогда его отвели в лагерь, побили древками копий, чтобы поумнел, и в третий раз поднесли кусок. Красная ярость охватила Мамонтенка, он выхватил ветку из костра и сунул горящим концом прямо в лицо одному из мучителей. Дерзкого измолотили до полусмерти за неблагодарность, глупость и непокорство законам племени. Потом приложили к рубцам и ранам целебные травы, поили магическим отваром, заботливо выхаживали. Такого смельчака нельзя терять. Больше всего на свете людоеды почитали в людях стойкость, презрение к боли, упорство и храбрость. А завтрашний бык находится среди сегодняшних телят. Воин не боится ни убивать, ни умирать, ни мучить, ни страдать – так учили их духи.
Женщина – тоже воин, однако слабее мужчины телом и духом; ей мешают сеять смерть: беременность, младенец и глупая жалость. Беременность – неизбежное зло, ее прерывать опасно, женщина может погибнуть или ослабеть. От младенцев же и от жалости избавиться нетрудно. Лишь от извечной игры между полами не отказались людоеды, а вот ее последствий научились избегать. Даже собственных детей они уничтожали, чтобы не обременять себя в походах лишней обузой. Свои ряды людоеды пополняли, принимая в племя пленных подростков обоего пола, родителей которых воины убили и съели.
Мальчишек и девчонок приучали к своим обычаям – таким образом, не имелось среди людоедов никого, кто был бы связан между собой кровными родственными узами, разве что сестры и братья, вместе взятые в плен, да и те, с течением времени, переставали испытывать друг к другу хоть какие-то теплые чувства. И наследников после себя они оставляли только духовных. Самые сильные связи рождались при обряде усыновления заново рожденного: на приемышей изливались те капельки доброты и нежности, что еще оставались в желчных мешках, служивших воинам вместо сердец. Где, в каких колодцах времени почерпнуло это племя свои страшные нравы и взгляды? Какие враги, какие бури и невзгоды заставили их так ужесточить собственные души? Кто ведает?
Пришел черед выжившим мальчикам стать мужчинами. Вождь назначил день инициации. Колья, вбитые в землю, обозначали площадку для священного действа. В середине ее росло гигантское дерево: все его нижние ветви были обрублены, кроме одной, особенно громадной, ветки, которая резко выдавалась вперед; через нее перебросили два ремня из воловьей кожи. Мамонтенок проходил испытание первым. Его новый отец, сильнейший воин и вождь племени, схватил сына за кожу на груди – и каменными пальцами оттянул ее, нащупывая грудную мышцу. Отделив мускул от костей, он взял очень острый деревянный колышек, торжественно показав его солнцу, воткнул под мышцу и надавил так, что тот вошел под кожу почти целиком, на поверхности оставался виден лишь маленький край колышка. Брат вождя сделал то же самое со второй мышцей. Вождь в этот момент смотрел в глаза юнцу, который выдержал ужасную боль, не моргнув. Ремни привязали к колышкам, и Мамонтенка вздернули на них на высоту человеческого роста. Вес тела удерживали лишь деревянные палочки, и Мамонтенок заорал:
– Сейчас я разорвусь на куски!
Однако мускулы выдержали. Как раз в этот миг солнце достигло вершины горизонта. Пока светило медленно спускалось вниз, Мамонтенок шагал вверх по ступенькам боли. Терял сознание – и в его замутненном мозгу ворочалась лишь одна мысль: крикнуть, чтобы прекратили обряд – и будь что будет. Солнце прошло половину закатного пути – и он вдруг испытал неземное ощущение. Духи выпили из него боль в награду за терпение. Мамонтенок летел куда-то в могучем дурманящем трансе, чувствуя в себе неведомые силы и желание убивать всех. Так родился воин, и у него был необычайный подъем духа.
Мамонтенок дождался освобождения от пытки, которое не замедлило прийти, как только солнце село за горизонт. Оно словно ускорило свой ход, чтобы испытуемый меньше мучился! Юношу, ставшего мужчиной, опустили на землю, вытащили колышки и втерли соль с пеплом в отверстия ран, чтобы очистить их и создать татуированные знаки, которые навеки прославят их владельца.
Несколько дней он пролежал в лихорадке. Знахари умерили его муки травяными настоями. Когда Человек по имени Мамонт – уже не Мамонтенок – выздоровел, его впервые допустили на священный танец, доступный лишь тем воинам, кто имел подобные знаки. На церемониальной площадке воины собрались в полдень, развели под большим деревом костер – и затанцевали под удары барабанов и звучание голосов, всегда оставаясь лицом к солнцу. Одобряемые соплеменниками, они не останавливались десять часов кряду, пока у них не начали разрываться икры. Их стали одолевать видения священных саблезубых кошек и ужасные воспоминания. Одни шептали что-то в полубредовом состоянии, другие падали, а наблюдатели ободряли их ударами лозы по оголенному телу, оставляющими кровавые полосы, и криками, которые заставляли двигаться, пока светило не закатится за горизонт. Так Человек по имени Мамонт сделался настоящим воином-людоедом. Он освоил боевое искусство, привык убивать без раздумий.
– Вот почему я тебе говорю, что на людоедов нужно спланировать и открыть охоту до полного их уничтожения, – завершил свой рассказ учитель.
– Если Мелик или Вепрь справятся, то людоеды погибнут без огня. Будем ждать, а пока готовтесь к защите.
Мелик, Верный и Сом целый день шли по степи. Зеленый покров ее был еще в полном расцвете. Солнце сушило траву, ветер колыхал ее, разнося бесчисленные запахи, которыми был напоен воздух. Монотонная и однообразная, на первый взгляд, степь таила в себе бесконечное разнообразие злаков, трав и цветов, насекомых и животных. Плодородие ее было неистощимо. Среди необозримых зарослей злаков ютились островки дрока, вереска, шильника, зверобоя, шалфея, лютиков кресса. Местами виднелись участки голой почвы, устоявшие против натиска сомкнутых колонн растительной армии. Но за этими плешинами снова начинались сочные пятна мальвы, шиповника, красного трилистника и зеленых кустарников. Однообразие равнины нарушали то невысокий холм, то глубокий овраг, то пруд, кишащий насекомыми, лягушками и тритонами. Одинокая скала высилась в траве, словно мастодонт на пастбище. Стада оленей мелькали на горизонте, зайцы скакали в высокой траве, удирая от волков и собак. В воздух тяжело взлетали стаи куропаток, над степью носились вороны, легкокрылые вяхири, грузные дрофы. С места на место перебегали табуны диких лошадей, неспешно и солидно выступали зубры. Из рощи выходил, неуклюже переваливаясь с боку на бок, огромный и страшный серый медведь, победитель саблезубого.
Вечером Мелик, Сом и Верный расположились на привал у подножья кургана. Они не прошли за день и десятой части пути. Сколько видел глаз, кругом расстилалась однообразная и печальная, в этом сумеречном полусвете, степь. Последние лучи солнца догорали на облаках – и вид этого моря огня напомнил Мелику о том крохотном язычке пламени, который он должен был добыть. Казалось, стоило лишь взобраться на вершину холма и протянуть сухую сосновую ветвь к облакам, чтобы искра небесного огня воспламенила ее.
Тучи над горизонтом потемнели, но неясный багрянец еще долго мерцал на темном фоне неба. Одна за другой стали вспыхивать сверкающие точки звезд. Поднялся легкий ветерок. Каждое мгновение из мрака могли появиться саблезубый, волк или медведь, хотя они редко охотятся на равнине; стадо зубров могло растоптать хрупкую человеческую плоть; волчья стая представляла грозную опасность для беззащитных людей – количество придавало волкам силу крупных хищников, а голод вооружал их храбростью.
Охотники поужинали сырым мясом – это был грустный ужин, они отвыкли от сырой пищи. Затем Мелик первым встал на стражу. Всем существом он внимал каждому дыханию ночи. Глаз его улавливал движения теней, блеклое свечение тумана; слух различал шепот ветерка, шелест травы, полет насекомых, бег животных и шорох змей; он слышал вопль шакалов, отличный от воя волков, стрекотание кузнечиков и дальний клекот орла; ноздри его впитывали сладостный аромат цветов, свежее дыхание травы, острый запах хищников и зловоние гадов; кожа его ощущала малейшее дуновение ветерка, будь то волны влажного холодка или приступы сухого тепла. Жизнь была полна опасностей, и все проявления ее таили в себе угрозу. В неустанной борьбе с окружающим мог выжить только бдительный, сильный и хитрый воин. Мелик настороженно высматривал в темноте приближение когтей, раздирающих плоть, клыков, дробящих ее, или горящих угольков глаз пожирателей живого тела.
Многие из хищников, учуяв присутствие сильного зверя – человека – отбегали, не задерживаясь. Так пробежали мимо волки – челюсти их так же мощны, как и саблезубого.
Мелик почувствовал, когда к ним стала подкрадываться стая волков. Волки знали силу стаи – они остановились подле привала охотников, смутно понимая, что не слабее трех людей. Но так как голод не терзал их, они предпочли пробежать дальше по следу оленей. Подходила и стая собак, похожих на волков. Они окружили курган и долго лаяли на людей. Отдельные собаки с угрожающим рычанием забегали вперед, но ни одна не решилась напасть на двуногих зверей.
Недавно еще собаки стаями ходили за охотниками. Они питались отбросами и участвовали в охотах. Старый Ворон приручил двух собак – он кормил их потрохами и костями, подманивая к себе и воспитывая в них послушание за подачки. Они погибли в схватке с кабаном. Приручить других не удалось. Мелику нравилась мысль о союзе с собаками. В этом он чувствовал залог большей безопасности человека, новый источник силы. Но нечего было, и думать об этом здесь, в степи, где людей было всего трое, а собак – целая стая. Между тем, собаки стягивались кольцом вокруг людей. Они не лаяли больше, но их короткое дыхание слышалось все отчетливее. Это начало беспокоить Мелика. Взяв пригоршню земли, он швырнул ее в самую смелую собаку и крикнул:
– У нас есть рогатины и палицы, которыми можно убить медведя, зубра и даже саблезубого. Убирайтесь, пока я вам не вспорол животы!
Собака, которой земля попала в морду шарахнулась и, с повизгиванием, скрылась в темноте. Остальные отбежали назад и, казалось, что они стали переговариваться. Мелик швырнул еще одну пригоршню земли, прикрикнув:
– Где вам сражаться с охотниками! Прочь отсюда! Ищите себе добычу, послабей – оленя или зайца! Мелик выпустит наружу кишки первой, которая осмелится приблизиться!
Разбуженные голосом Мелика, Верный и Сом вскочили на ноги. Появление двух новых теней заставило собак обратиться в бегство.
Два дня шли Мелик, Верный и Сом, обходя препятствия, но опасности росли по мере того, как охотники приближались к краю степи. Хотя лес находился еще в нескольких небольших переходах, предвестники его – отдельные рощи деревьев, крупные хищники – стали попадаться все чаще и чаще. Однажды охотники встретили даже саблезубого, он шел с подветренной стороны, и охотники успели скрыться в земляной яме.
Ночи становились все опасней, и теперь, задолго до наступления сумерек, охотники начинали думать об отдыхе: они искали пещеру в холмах, удобную площадку на скале или, на худой конец, хотя бы расселину в почве. Ночевать на деревьях они избегали.
В разгар дня их начинала мучить жажда. Кругом не было ни ручейка, ни болота, а трава пожелтела на раскаленном солнце. В воздухе появились тучи мошкары, они беспокойно носились и беспощадно жалили тела воинов.
Когда тени дня удлинились, земля снова зазеленела, и воздух стал влажным, а ветерок с холмов принес запах свежей воды, тогда жажда отступила, и дорога не казалась больше кошмаром.
Вскоре воины увидели стадо зубров, и Мелик сказал своим спутникам:
– Мы напьемся воды до захода солнца. Зубры идут на водопой!
Верный, сын Тополя, и Сом, сын Реки, выпрямили уставшие тела. Мелик выбрал себе в спутники легких и подвижных юношей. В них нужно было воспитать мужество, веру в себя и выносливость. Взамен они готовы были платить слепым повиновением и безграничным доверием к своему вождю, способностью мгновенно забывать перенесенные страдания, оставаясь мужественными в глазах вождя, ведь предоставленные самим себе, они терялись перед враждебными силами природы – и страх брал верх над их телами. Но у них были зоркие глаза, тонкий слух, ловкие руки и неутомимые ноги – и все эти качества были к услугам вождя, который сумеет завоевать их доверие и подчинить своей воле.
За дни совместного странствования Верный и Сом успели привязаться к Мелику. Для них он был воплощением мужества и силы, защитником и покровителем. Порой, шагая рядом с ним, они любовались его мощными плечами и широкой грудью. Молодые охотники испытывали, непонятное им самим, чувство доверия к нему. Мелик платил юношам такой же искренней привязанностью. Почему-то союз с Верным и Сомом казался ему залогом успешности задуманного похода.
Длинные тени легли у подножья деревьев. Солнце склонялось к закату, и огромный красный диск заливал багряным светом равнину и медленно движущееся темно-бурое стадо зубров казалось издали мутным потоком воды. Вслед за зубрами украдкой пробиралось множество других зверей – это доказывало, что Мелик не ошибся в своих предположениях, и водопой находится невдалеке, где-то там, за линией холмов.
Вскоре Мелик, Верный и Сом почувствовали близость воды, и ноздри их жадно втягивали влажный воздух.
– Надо опередить зубров! – сказал Мелик.
Он боялся, что водопой окажется узким и что великаны зубры преградят доступ к нему. Охотники ускорили шаг. Стадо подвигалось медленно, ведь молодые зубры устали от длинного перехода, а старые соблюдали привычную осторожность. Охотники быстро догнали зубров. Другие животные также хотели достигнуть водопоя раньше зубров, и видно было, как стремительно неслись вперед стада легких оленей, наперерез им проскакал табун лошадей. Многие животные уже добрались до холмов. Мелик и его спутники значительно опередили зубров и взобрались на вершину холма, когда те только-только достигли его подножия. Это должно было бы позволить охотникам, не спеша, утолить жажду. Перевалив через гребень холма, Мелик, Верный и Сом зашагали еще быстрей. Вода уже была видна отсюда, это было небольшое озеро, окруженное со всех сторон грядой скал, но узкая коса земли полуостровом вдавалась в него. Справа озеро питали воды полноводной реки, а слева оно низвергалось водопадом в глубокую пропасть. Доступ к озеру был возможен тремя путями: по реке, через перевал, которым прошли охотники, или через второй перевал, в скалистой гряде. В остальных местах озеро было окружено непроходимой базальтовой стеной.
Охотники приветствовали воду радостными криками. У водопоя уже столпились хрупкие олени, маленькие коренастые лошадки, робкие косули и старый сохатый, на лбу которого выросло как будто целое дерево. Только свирепый вепрь, гордый сознанием своей силы, пил воду спокойно. Все остальные звери утоляли жажду, насторожив уши, с бегающими глазами; они часто вздрагивали и недоверчиво поднимали морды, готовые в каждое мгновение броситься наутек. Слабые должны жить в постоянном страхе, гласил закон жизни.
Вдруг, словно по команде, все морды повернулись в одну сторону, и еще через мгновение: лошади, олени, косули и сохатый беспорядочной толпой понеслись к западному холму. Один вепрь остался на месте, беспокойно вращая налитыми кровью глазами. Появилась стая свирепых лесных волков. Мелик, Верный и Сом держали наготове рогатины и дротики, а вепрь воинственно оскалил свои клыки и угрожающе захрюкал. Волки осмотрели врагов и, признав их опасными, предпочли броситься в погоню за убежавшими животными. После ухода волков на водопое наступила тишина, и воины, вволю напившись свежей холодной воды, стали держать совет. Уже надвигались сумерки, и солнце спряталось за базальтовой стеной. Нечего было, и думать продолжать путь в темноте. Где же остановиться на ночлег?
– Идут зубры! – сказал Верный, заслышав вдали шум. Вдруг он повернул голову в сторону западного перевала. Трое охотников насторожили слух, затем легли на землю.
– Оттуда идут не зубры, – прошептал Сом, а Мелик продолжил:
– Это мамонты.
Охотники поспешно осмотрели местность в поисках пристанища на ночь. Река текла между базальтовым холмом и отвесным утесом из разноцветного камня. Узкий выступ, спиралью опоясывающий утес, позволял, однако, без особенного труда достигнуть его вершины.
Верный первым заметил пещеру на вершине утеса. Она была низкой и небольшой, но охотники не сразу проникли в нее. Сначала они пристально вглядывались в ее глубину, затем Мелик, пригнув голову к земле и втягивая в ноздри запахи, вполз в отверстие. Пол пещеры был устлан костями, обрывками шкур, оленьими рогами, челюстями каких-то животных. Все это свидетельствовало, что хозяин пещеры был грозным и опасным охотником. Мелик еще раз внюхался в запахи пещеры и уверенно сказал:
– Это пещера серого медведя. Она пустует уже целую луну.
Верный и Сом не сталкивались до сих пор с этим громадным хищником, охотники кочевали обычно по местам, где водились саблезубые, зубры, даже мамонты, но серый медведь был редким гостем. Мелику уже приходилось видеть его во время своих дальних странствований. Он знал, что серый медведь смел и не уступает в силе саблезубому великану, а в жестокости – носорогу.
Почему пустовала пещера, Мелик не знал: медведь мог найти себе новую берлогу, перекочевать на короткое время в другое место, наконец, мог погибнуть в схватке с другим хищником или при переправе через реку; но так или иначе, Мелик не сомневался, что этой ночью хозяин не вернется, и решил занять берлогу.
Пока длился осмотр пещеры, у водопоя поднялся страшный шум – это пришли зубры. Их могучий рев будил звонкое эхо и разносился по всему озеру. Мелик не мог удержать дрожи, прислушиваясь к реву зубров. Человек редко отваживался охотиться на этих великанов. Зубры сознавали свою силу и не боялись даже самых крупных хищников, которые осмеливались нападать только на ослабевших или отбившихся от стада. В это время новая волна звуков ворвалась в шум, поднятый зубрами. Этот крик был слабее рева зубров, и, тем не менее, он возвещал приближение самых сильных из живых существ, живущих на земле. Мамонт был непобедимым и полновластным хозяином суши. Его огромная туша, внушающая страх, заставляла держаться на почтительном расстоянии саблезубых и волков, отпугивала серого медведя; один лишь носорог, слепой и глухой в своей ярости, не боялся нападать на него.
Племена охотились на мамонтов, но затравить такого сильного зверя, заставить его бежать от страха и, совершив ошибку, попасть в яму с кольями, вырытую человеком, было опасным делом. Такая охота не обходилась людям без жертв. Мамонты были подвижными, гибкими, неутомимыми, сообразительными и памятливыми. Хобот служил им, как человеку руки, страшные бивни были сильнейшим оружием на земле, а смекалкой мамонт не уступал человеку.
Случилось так, что вожаки мамонтов и зубров одновременно подошли к водопою. Мамонты, привыкшие к тому, что им везде уступают дорогу, пожелали пройти первыми. Обычно в таких случаях бизоны и зубры отступали. Но иногда, избалованные покорностью всех прочих травоядных, зубры приходили в бешенство, особенно когда вожаки их плохо знали мамонтов. Восемь передовых зубров были огромными самцами – крупнейший из них был ростом с носорога. Томимые сильной жаждой, они не склонны были проявлять уступчивость. Увидев, что мамонты собираются первыми пройти к водопою, они угрожающе подняли головы и издали протяжный боевой крик. За вожаками мамонтов длинной лентой вытянулось многоголовое стадо. Трое охотников вышли из пещеры.
.Величественное и дикое зрелище, представшее перед глазами охотников, наполнило их благоговейным трепетом. Спокойные и невозмутимые мамонты преграждали путь зубрам. Маленькие и подвижные глаза вожаков неотрывно следили за ними. Восемь горбатых зубров с налитыми кровью глазами яростно потряхивали жирной, грязной и тяжелой гривой, наклоняя к земле острые, расходящиеся в стороны рога, они не собирались уступать место у озера. Инстинктивно они сознавали грозную силу врага, но нетерпеливый рев, сгрудившегося за их спинами, стада зажигал в них воинственный задор. Внезапно самый рослый зубр, вожак всего стада, еще ниже пригнув к земле морду и сверкающие рога, бросился на ближайшего мамонта. Сила натиска и внезапность нападения были таковы, что мамонт зашатался и упал на колени. Зубр, со свойственным его породе упорством, продолжал нападать; его острые рога наносили мамонту удар за ударом; он спешил использовать свое преимущество, а поверженный на колени мамонт мог отбиваться только хоботом. В этой страшной схватке великанов зубр был воплощением слепого бешенства. Пена выступила на его губах, налитые кровью глаза сверкали, как угли, и он весь дрожал от чудовищного напряжения. Упорно и непрерывно зубр бил противника рогами, стремясь опрокинуть его на бок, чтобы добраться до брюха, где кожа не была такой толстой, тогда он вышел бы победителем из схватки. Мамонт понимал это и, напрягая все силы, старался не дать повалить себя. Одним рывком он мог снова встать на ноги, но для этого нужно было, чтобы зубр хоть на мгновение перестал наскакивать на него.
