скачать книгу бесплатно
– А шо, нет твоих детей и жены?
– Как нет, есть, просто они ушли в синагогу.
– А ты, когда-нибудь ходил в синагогу?
– Нет.
– Не веришь в Ягве?
– Верю, но Ягве не выполняет моих заказов – и мне приходится самому обеспечивать семью.
– Купи Регине и детям чего-нибудь.
– Заходите, мадам Феня, всегда рад помочь и подзаработать.
– Забудь о Паве, как его и не было.
– Недаром говорят, что мадам Феня может поднять покойника и заставить его идти за собственным гробом, чтобы лошади было легче.
Так граф стал биндюжником. Работал с восхода и до заката, а часто и сутками напролет. Рыба – основной товар на привозе, ведь хлеб дороже золота был. Все рыбу любят: и бандиты, и большевики, и французы с белогвардейцами. Тогда, надо сказать, в Одессе новая власть очень любила демонстрации устраивать.
Праздничные колонны шли по улицам города. Людей было много. Флаги, транспаранты, портреты вождей висели над головами, казалось, что их лихорадит. Люди разговаривали, поворачивались, смеялись, дрожа всем телом, приседали, чтобы выпить и все, что они несли в своих руках, так же подпрыгивало и колыхалось из стороны в сторону. Раздавались призывы и здравицы коммунизму, Розе Люксембург и другим, непонятно почему, таким дорогим для новой власти, людям.
На Дерибасовской стояла сцена, а по ней важно прохаживался, разминая затекшие ноги от долгой неподвижности, отец города в кожаной куртке. Вдруг над площадью пронеслось: «Паве, его лошади и чекистам – наш биндюжнический привет!». Мадам Феня опешила, а Веня снова сложил ладони рупором, но второй раз крикнуть ему не дали.
– Веня, из тебя, может быть, и получился бы хороший оратор, но для этого нужно прочесть хотя бы уголовный кодекс.
Веня улыбнулся, как человек, понимающий преувеличения в свой адрес, он решительно заявил, что не хочет быть оратором, потому как они плохо кончают; к тому же, надо знать, что написали наши вожди, а что они и не собирались писать, а мы все равно это читаем. Оратор должен быть подкован лучше, чем лошадь Павы, а у меня усидчивости для этого не хватит и мозгов.
– Это ты правильно сказал, кроме усидчивости нужны еще и крепкие мозги, и золотая голова.
– Мадам Феня, не обязательно каждому иметь золотые мозги, их в повозку не запряжешь и сортиры не почистишь.
– Веня, прекрати просто выкрикивать всякие глупости и не умничай.
Колонны шли уже около часа, и люди восторгались, какая Одесса большая и как много в ней людей живет.
– Вы заметили, шо мы на одном месте топчемся?
– Мы второй раз прошли мимо беседки Дерибаса.
– Мы шо, ходим по кругу?
– Да.
– До революции Одесса была на третьем месте после Петербурга и Москвы, а теперь на пятом, – сказал Веня.
– Хто ж сумел обскакать мамашу Одессу? – спросила мадам Феня.
– Харьков и Киев.
– А до революции Киев был выше Харькова, но ниже Москвы, так? – спросил насмешливый голос.
– У тебя, Веня, в голове бардак, надо, шоб Пава там немного пошуровал.
На кого другого, так Веня сразу бы обиделся, а на мадам Феню нельзя, она всему двору мамаша.
– Мадам Феня, вы получили право голосовать?
– Как все, а шо?
Кацик сложил ладошки рупором и закричал:
– Лишенцам, получившим право голосовать, ура!
– Кацик, вы долго будете шпенять мое происхождение? Белые у меня не спрашивали о нем, а красные спрашивали, но не для того, чтобы разрешить голосовать.
– Теперь все по-другому: войны нет, и мы можем не бояться.
– Правильно, – согласилась мадам Феня. – Теперь мы можем не бояться, но скажи мне, кто гладит по голове, когда надо дать по жопе?
Кацик подтвердил, что нет смысла гладить по голове, когда надо дать по жопе, но все-таки не мог понять мадам и, вместе с тем, возразить, потому как… И Кацик промычал:
– И шо вы имели под этим в виду?
– Я никогда не пила кровь из рабочих, а во время войны не стреляла ни в красных, ни в зеленых.
– Мадам Феня, я ручаюсь головой, шо за вас так думает вся Одесса.
– Он ручается головой, но все же знают, что у тебя руки золотые, а голова…
– Да, по части политики я плохой коммерсант, не то, что Пава.
– Кацик, – нахмурилась мадам Феня, – я же говорила, не мешайте Паву с политикой. У тебя не только с головой, у тебя еще и с зубами не важно.
– А кто был Пава? Никто ж ничего не знает.
– С зубами у тебя и взаправду плохо, Кацик, нема где языку держаться. А тож! – подняла вверх палец мадам Феня. – И не забудьте: завтра собрание во дворе. Самогон не приносить, чекист придет.
– А шо за вопрос?
– Тебе еще не надоела, пасущаяся лошадь во дворе?
Собрание.
Жильцов, пришедших на собрание, было немного, каждый дом отправил своего делегата, и мадам Феня предупредила, чтоб лишних бездельников и горлопанов на собрании не было.
– Во дворе и так места на всех записанных делегатов хватит только-только из-за веревок, будь они не ладны, – говорила мадам.
Кацик и Веня поставили стол под огромным платаном, за ним сидела мадам Феня, а делегаты пришли каждый со своим стулом, табуреткой или скамеечкой. Оперуполномоченному поставили стул справа от стола. Мадам Феня попробовала сесть на стул для чекиста, но небольшая ветка дерева не позволила мадам выпрямиться.
– Ничего, он маленького роста, поместится, и потом… все равно, другого места у нас во дворе нет.
– Товарищ чекист, новая Конституция разрешает единоличникам и колхозникам держать: как свою корову и птицу, так и свою лошадь. Для этого у них имеются разные помещения: сарай, курятник, хлев. Поскольку я биндюжник и работаю в порту, то у меня есть своя лошадь. Если я могу иметь лошадь, то помещением, то есть стойлом для нее, кто меня должен обеспечить? – начал собрание Пава.
– Пава, зачем тебе жить в стойле, если у тебя есть солнечная комната и коридор? – возразила мадам Феня.
– Очень маленький и общий, как в любой коммуналке, мадам.
– Пава, я, как врач, не разрешаю тебе жить в стойле, – сказал Соломон.
– Я не про себя говорю, а о лошади.
– Мы знаем, что у тебя есть лошадь, но у тебя есть и семья.
– Гражданин биндюжник, а лошадь зарегистрирована в финотделе? Налоги платить, кто будет? – спросил чекист.
– Пава – не дурак: лошадь работает в порту, порт платит налоги, Пава получает денежку и кормит семью. Но, кто будет кормить лошадь и где ей жить?
– Построим для нее гараж на чердаке, – предложил врач.
– Соломон, если моя лошадь каждое утро будет спускаться по нашей лестнице, у мадам Фени начнется страшная мигрень, а лошадь, таки, переломает себе ноги.
– У кого еще есть вопросы? И, если такие, как у Павы, то лучше не задавать, – сказал чекист.
– Товарищ чекист, чтобы трубу проверить и узнать, где она забилась, ее нужно простукать, продрать проволокой и посмотреть на свет. Так и вопрос: надо сначала вытащить его на свет божий, а тогда будет видно, глупый он или умный, – возразил чекисту Кацик.
– Кацик, здесь серьезный вопрос решается, а не вечер развлечений.
– Я вижу, мадам Феня.
– Господа, товарищи и биндюжники, если сравнить, как была организована медицина до революции в Одессе, то традиционные противопоставления дня и ночи, земли и неба, черного и белого… – ни с того, ни с сего проговорил Соломон.
– Соломон, не черного и белого, а скорее красного и белого, – возразила мадам Феня.
– Ша, мадам Феня, дайте врачу закончить мысль, – сказал Кацик.
– Шо закончить?
– Граждане, прошу серьезнее, я не могу торчать здесь целый день и нюхать кислую капусту, по существу, месье Соломон, – промолвил чекист.
– Когда уважаемое мной ЧК называет меня месье, я по существу…
– А шо с моей лошадью? – прервал идиллию собрания Пава.
– Пава, мы сперва будем думать, потом обратимся в порт, я в протоколе записал твое выступление. Послушаем месье врача, – ответил чекист – и грозно посмотрел на Паву.
– Я великодушно извиняюсь, но, товарищ чекист, лошадь загадила весь двор, а дворнику новая власть платить не хочет, – возмутилась мадам.
– Мадам Феня, вы не беспокойтесь, вам же не убирать, – отреагировал Кацик на слова мадам и подобострастно улыбнулся чекисту.
– Мне нюхать и убирать тоже, кстати, мне. А ты хоть раз убрал за лошадью?
– Так что там с черным, тьфу, белым и красным? – спросил Веня.
– Я продолжу о врачах, если меня не будут перебивать биндюжники, трубочисты и чекисты, прошу пардону, товарищ, – смущаясь, извинился Соломон.
– Мы вас слушаем, товарищ врач, смелее, – подбадривал Соломона чекист.
– Так вот, в Одессе я практикую кожные заболевания. В связи с этим могу с полной ответственностью заявить…
– И что с лошадью? Товарищ чекист, я так и не понял, будет стойло у меня или нет? – снова вмешался в ход собрания Пава.
Во дворе, где проходило собрание, наступила тишина.
– Могу сообщить, что болезни эти уменьшились в пять раз… – промямлил Соломон, но мысль не закончил – на него из-за угла дома надвигалась лошадь. Соломон попятился и, прижавшись спиной к дереву, остановился, отступать дальше было некуда.
– Товарищ биндюжник, заведите лошадь обратно за дом, и пускай там пасется, пока идет собрание, – возмутился чекист.
– Она хочет услышать ответ.
– Она хочет гадить и уже это делает – прямо перед столом, за которым сидит оперуполномоченный. Пава, сейчас не 1905 год и это не восстание на броненосце. А собрание во дворе.
– Я знаю, мадам Феня, но вопрос задан, а ответа мы с лошадью так и не услышали.
– Пава, убери за своей лошадью или товарищ чекист убежит, – проговорила мадам Феня.
– Кацик, принеси противогаз, их выдали на случай проведения учений гражданской обороны, – посоветовал Веня.
– Кацик, они в подвале. Да обойди ты лошадь, перепрыгнуть ее тебе не удастся, – сказала мадам Феня.
– Вы правы, мадам, бегу.
– Так вот, если умножить это на три, то мы получим мизерные цифры болезней.
– Соломон, что, на что помножить и зачем?
– Мадам Феня, я продолжу свою мысль.
– Кто помнит о его мысли? – спросил оперуполномоченный ВЧК.
– Он говорил о болезнях, товарищ чекист.
– Прошу, продолжайте, месье Соломон. – Чекисту, явно, не хотелось говорить о лошади.
– Так вот, мизерные цифры мы не увидим даже под микроскопом. А под ним человек может рассмотреть, заметьте, одним только глазом, миллион микробов.
– У нас один микроб – и очень большой, к тому же гадит прямо у нас под носом. Пава, имей совесть, – не выдержала мадам Феня.
