скачать книгу бесплатно
Поскольку я люблю Мнемозинку, то я должен всегда содержать себя в идеальной чистоте. Я должен бояться грязных рук, чудовищно заразных прикосновений, любых сексуально обозначенных проникновений, и даже саму Мнемозинку любить только чистой любовью, соблюдая необходимую при этом дистанцию, и никогда не нарушая ее…
Каждый день я с неутомимой настойчивостью промываю себя множеством дезинфицирующих средств, все свое тело, все кожные и волосяные покровы, обмазываю себя противогрибковыми и противовирусными мазями, брызгаю в ротик аэрозолем после каждого неожиданно случившегося поцелуя, ежедневно полощу его настойкой перца…
…После любых грязных прикосновений, и даже после чувственно-сексуальных прикосновений Мнемозинки я бегу принимать душ с дегтярным гелем, после чего мажу скипидаром свои самые интимные местечки… Конечно, мне немного больно, но что не сделаешь ради чистоты?!
Глава 5. Музыка в сортире
Мне стоило огромного труда уговорить Мнемозинку поехать на Кипр, все же ей почему-то захотелось, чтобы лишение ее невинности, как и зачатие нашего будущего ребенка происходило не на Кипре, а в России.
– Послушай, нам надо отдохнуть от твоих родителей, – уговаривал ее я, – и для здоровья отдых на море полезен! Морской йод усиливает кровообращение сосудов, и сердце, и легкие просто отдыхают!
Все тело на море становится невесомым, как у космонавта! И главное, очень здорово укрепляются нервишки!
– Ты уже устал от моих родителей?! – возмутилась Мнемозинка, – вот уж не знала!
– Послушай, не обижайся, но твой папаша все время то шутит, как идиот, то дает мне какие-то дурацкие наставления, а твоя мамаша все время пытается меня то успокоить, то полечить от какой-то болезни!
И все время обнимают, цепляются за меня своими грязными, потными руками! И потом я все-таки свободный человек, и привык общаться с теми людьми, которые мне нравятся!
– Значит, тебе мои родители не нравятся, – закричала плачущая Мнемозинка.
– Я этого не говорил, и, пожалуйста, потише, а то, не дай Бог, они еще услышат! Я их люблю и уважаю, но у нас несколько разные взгляды на жизнь, и поэтому я думаю, что все же было бы лучше, если б мы общались с ними как-нибудь пореже, – говорил я ей перед нашим отъездом.
– Хорошо, – согласилась тогда Мнемозинка, – но дай мне слово, что ты все же сдержишь свое обещание, и сделаешь меня и женщиной, и матерью своего ребенка!
– Ах, Мнемозиночка, – я радостно ее поцеловал, хотя и с долей некоторого отвращения, а потом, сбрызнув рот противомикробным арозольчиком, быстро уговорил провести с ней еще один «парад планет», как я называл свое любимое упражнение. На этот раз я вдел ремень в специальный чехол из поролона, а в зубы ей вставил специальную палочку из бамбука, чтобы не было сильного шума. И окунулся в атмосферу истинного наслаждения!
– Это что такое?! – вошла неожиданно в нашу спальню Елизавета Петровна.
И черт ее дернул сюда зайти в самый неподходящий момент! И Верка, курва, домработница несчастная, забыла, видно, двери в нижнем этаже закрыть.
– Теща, – сказал я, безбоязненно схватив ручкой в перчатке, пропитавшейся антимикробной мазью, за руку изумленную Елизавету Петровну, выводя ее из нашей спальни, – теща, не пробуждайте, пожалуйста, дурных ассоциаций, если вы к тому же не способны их усыплять! У нас есть свои маленькие радости, но они не для всех!
И вывел ее, бедную, наверх, с нашего нижнего этажа.
– О, что теперь будет, – расстроилась Мнемозинка, – мама же теперь будет плохо о нас думать!!!
– В уважающих себя матерях, тоже должно быть место для стыда! – отпарировал я ее фразу, и Мнемозинка вроде бы как успокоилась. И потом, разве я не красивый и не богатый муж, которого она должна всегда слушаться?!
А через день мы уже были на Кипре. Прекрасный воздух, море, игра в теннис, все вроде бы настраивало нас на романтический лад, но стоило лишь раз вспомнить о том, сколько мужчин пользовались моей Мнемозинкой, как желание облечь красоту наших чувств, в красоту нашей безумной связи тотчас же испарилось.
Каждый вечер перед сном моя наивная Мнемозинка пила со мной чай, и каждый вечер перед сном я подбрасывал ей в чай изрядную дозу вирнола, после чего она спала уже как убитая. Я же с ужасной жалостью прислушивался к ее бесстыдному храпу и думал, что благодаря мне Мнемозинка стала вести жизнь безгрешной великомученицы, и может быть, благодаря мне она еще прослывет святой.
Все-таки ареол святости для женщины особенно в наши дни строго необходим! Всю жизнь я ее буду мучить, бить, истязать, кормить на ночь снотворным, а потом напишу об этом книгу и в самом деле сделаю ее святой.
Почти каждый день, сонная как муха, Мнемозинка еле-еле поднималась с кровати, и что-нибудь жевала, потом едва доходила до моря и даже не купалась, а только окуналась, а после снова еле-еле волочилась домой.
Ближе к вечеру, когда она уже снова наполнялась бодростью и здоровьем, я снова кидал ей в чай снотворное и дожидался своего блаженного часа, чтобы снова с чудовищным стыдом и какой-то непонятной радостью вслушаться в ее звериный храп, вдохнуть запах ее сонного тела, уже пропитавшегося чудесной мазью Кацунюка, и похлопать от души плеточкой по ее оголенным ягодичкам.
Ну, а уж потом уснуть сном младенца, безгрешного и чистого, как она сама, ставшая только благодаря мне, такой чистой и незапятнанной!
Говорят, из таких женщин создают храмы, и молятся уже не Богу, а им, греховным и срамным частям тела. Иногда мне хочется отрезать свой член, чтобы никогда уже не быть мужчиной, настолько бывает порой противна и омерзительна эта животная связь.
Люди как-будто уже заранее заключают в себе что-то страшное, как саму смерть, и даже когда они наполняются оргазмом, и им не хватает воздуха, они дышат как рыбы, выброшенные на берег, то есть попадают в чужую для них среду, забывают про все и целиком поклоняются как своим, так и чужим детородным органам.
Люди – грязные сволочи, они не понимают того, что творят, и может, поэтому мне так приятно бить по попе Мнемозинку, потому что я осознаю, что бью ее за дело, бью за грех, за грязь, за связь, которая лишает ее напрочь духовного смысла!
Жаль, конечно, что она в это время спит и ничего не чувствует, но лишать себя такого блаженства я тоже не могу, а днем она бывает такая жалкая, такая сонная, что у меня никак не подымается рука!
О, Боже, она такая красивая, неужели свет может исходить из такой чудовищной и грязной души?!
И почему мой страх, мое смущение перед этой виноватой душой настолько огромен, что я не могу, как все остальные быть обыкновенным самцом, и не есть ли мое бездействие тоже грех перед Богом, а если грех, то, как он вообще допустил его?! Ведь это же ужасно и незакономерно.
Я гляжу на нее спящую, чуть дыша, дотрагиваюсь до нее и тут же с ужасом отскакиваю как от вселенской заразы!
Неужели вся моя жизнь навсегда останется только попыткою или усилием переломить самого себя, изувечить, чтобы стать таким же реальным, как все эти обыденные грешные твари, что всю жизнь только и делают, что сношаются, и так глупо радуются своему животному забвению, даже осознавая всю его непристойность!
Неужели люди не могут любить друг друга духовно, на расстоянии, как дети?! Неужели им обязательно нужен этот грязный отвратительный секс?
Детородные органы согревают им душу, и это, и есть его ужасная суть. Недаром, этими органами не только зарождают новую жизнь, но еще и испражняются! И будто в насмешку Бог дал мне заниматься производством унитазов и сливных бачков!
Воистину, грязь человеческая имеет смысл только физиологического употребления!
А всякие там цветочки, стишки, признания и клятвы, взаимные предваряющие сношения ласки, всего лишь мучительно-стыдливое приложение к их физиологическому употреблению себя в пищу!
Употребление себя в чужое животное состояние!
Однако, именно я себя до такого употребления не допустил, и судьбою своей Мнемозинки распоряжался как Бог. Я делал с нею все, что хотел, а она, бедняжка, об этом не догадывалась, поскольку ее очень радовал молодой, красивый, богатый муж, ну, а свою противоестественную сонливость она списывала на собственное нездоровье из-за перемены климата.
Однажды на пляже, когда она все еще полусонная снова попросила меня о сексе, я даже умудрился ей сказать, что уже лишил ее невинности, и что вполне возможно она станет матерью моего ребенка.
Эта новость ее так потрясла и обрадовала, что она вмиг протрезвела, и даже на пляже прилюдно чуть не изнасиловала меня.
Пришлось моей Мнемозинке удвоить дозу снотворного!
Так что на следующий день она поднялась только в полдень, к обеду. Я за это время уже успел сходить искупаться и поиграть с нашим соседом по отелю, владельцем бензоколонки, Мишаней в теннис.
Мишаня слишком подозрительно интересовался у меня, почему моя жена ходит вся такая сонная и подолгу спит.
Пришлось и ему наврать с три короба! Сказал, что у нее такая болезнь, что она из-за любого малейшего волнения впадает в спячку как медведь по зиме.
– Надо же, какие есть болезни на свете, – удивлялся Мишаня.
И все же, хотя он мне и поверил, я после этого старался избегать с ним каких-либо встреч. Как говорится, не буди лиха и сиди тихо!
– Почему ты так сторонишься этого мужчину? – зевнула за обедом Мнемозинка.
И тут мне опять пришлось ей наплести что-то вроде того, что он мой конкурент по бизнесу и поэтому общение с ним может быть для нашей семьи очень вредно.
Мнемозинка мне тут же поверила и тоже стала бояться Мишаню, поэтому, когда этот здоровенный осел неожиданно присел с нами за стол, она заорала на весь зал таким чудовищным матерком, что Мишаня отскочил от нашего стола как ошпаренный, даже стул уронил!
С этих пор многие отдыхающие сочли мою жену сумасшедшей, и по возможности старались пореже попадаться нам на глаза.
– Какие все-таки люди сволочи! – жаловалась, глубоко зевая, Мнемозинка.
– А ты еще сомневалась, – усмехался я и снова подбрасывал ей вирнол.
Таблетки растворялись с шипением и поэтому, чтобы не привлекать чье-то внима-ние, я целовал Мнемозинку.
Она как сонная рыбка раскрывала свой жалкий ротик и еле-еле прикасалась ко мне, а по всему моему телу разливалась какая-то странная жалость, и я думал о себе, как о самом нечестном и самом несчастном человеке, а самое главное, меня ужасно бесила собственная ложь.
– И во имя чего я лгу? – спрашивал я себя и тут же отвечал, – чтобы не потерять ее!
Плохая она или хорошая, но она моя, она вся в моей власти и я делаю с ней все, что угодно. Например, после «парада планет», я научился втирать в ее иссеченные плеткой ягодицы питательный крем с облепихой, после чего рубцы и ссадины быстро затягивались, и Мнемозинке было уже совсем, почти не больно сидеть на попе!
О, Боже, я играю роль, едва надеясь на аплодисменты! Если только закидают какими-нибудь тухлыми яйцами! Интересно еще, как бы поступили Леонид Осипович и Елизавета Петровна, узнав об этом?! Наверное, попытались бы отнять Мнемозинку у меня, а меня самого упечь за решетку, Боже, как интересно! Я псих, садист-одиночка, но об этом никто не догадывает-ся, даже Мнемозинка бедная думает, что у меня что-то не в порядке с головой!
Это у человека, сумевшего в этой блядской стране организовать свой бизнес и получить прибыль, и не от нефти с газом, или золота с платиной, а от обыкновенных унитазов!
Срать надо поменьше, господа! А пока извольте, купить себе унитаз на любой вкус, выбор очень большой, есть даже с музыкой, вода льется из сливного бачка, а в это время грохочет сексуально распущенная музыка Оффенбаха!
И человек неожиданно наполняется гордостью от того, что только что испражнился! Очистил свое брюхо! Запачкал своим говном всю родную планету!
Когда Елизавета Петровна зашла в первый раз в наш туалет, она оттуда выскочила пулей, чуть ли не без трусов!
Вот насколько наших необразованных граждан, а особенно гражданок, пугает музыка Оффенбаха во время ритуального опорожнения кишечника!
Боже Всемилостивый! Прости мне грехи мои, хотя бы за музыку в сортире, ведь это я сделал для того, чтобы люди наслаждались собственным сраньем и облегчались безо всякой заботы! Чтобы когда их мучил запор или понос, они могли бы забыться в ласковой истоме французских опереток, а когда подтирались бумагой, слышали звон хрустальных бокальчиков!
Помните граждане! Все на этой земле рано или поздно превратиться в говно! Поэтому я пою свою хвалебную песню в честь говна, приносящего деньги!
Из дневника невинного садиста Германа Сепова: Атопос (странный, неуместный): Мнемозинка волшебным образом отвечает необычности моего желания, и больше всего моему неординарному характеру, всему стилю моего поведения…
Иными словами, Мнемозинка – служанка, раба моего Атопоса, и будет служить ему до конца своих дней…
Правда, иногда мне кажется, что своей атопичностью я привожу ее в дрожь… Возможно, и сама жизнь со мной ей кажется мучительно ложной вещью…
Хотя любой из нас остается до конца невыясненным, а значит, и неутоленным, невостребованным, как само желание… Мнемозинка хочет секса, требует секса, ищет его в моих бедных чреслах, но все же, если она захочет, она может превзойти саму себя, взяв себе за истину, что секс – это всегда грязь, место общей мерзости и действие всеобщего отвращения, превращения всех без исключения в скотов…
Мой Атопос бережет Мнемозинку и не дает ей оскотиниться, и пусть она этого еще не понимает до конца, но она уже это терпит, а значит, есть надежда на полное ее выздоровление…
Глава 6. Богатство как приманка
– Женщин и водки! – всю дорогу в самолете орал пьяный Мишаня.
Его худосочная жена в огромных очках, как лупоглазая дива, наполнилась страданием. Моя же Мнемозинка спала как убитая. Вид кучерявых облаков, скрывающих землю, впечатлял как стадо баранов.
Я же был все добрее и добрее к Мнемозинке, в последнее время я заменил кожаную плеточку, скрученную морскими узлами на страусиный веер, который по дешевке купил на Кипре у одного грека, а чтобы веер не сломался, я обшил его льняной тканью. От такого кнута на милой попке моей благоверной не оставалось никаких следов.
Она даже стала подумывать, что я бросил свое ужасное занятие, а я же только исхитрился попрятать свои безумные пороки, а потом, какие это еще пороки, ну, подумаешь похлестать разок-другой по попке своей же женушки!
Какой же это порок или грех?! Это не грязный секс, от которого случаются всякие заразы или громко орущие дети!
Это просто «парад планет», мое маленькое безобидное хобби! Кстати, вид крови нисколько не возбуждал меня!
Было время, когда я радовался мучениям Мнемозинки и ее ранам на попе, но как говорится, все течет, все изменяется.
В общем, игра осталась, а правила изменились!
Раньше мне доставляло удовольствие причинять боль своей Мнемозинке, сейчас же боль ушла на задний план, хотя сам процесс все еще увлекал меня!
Самое главное, что с помощью сильных транквилизаторов я сумел превратить жену в спящую царевну, в жалкую сомнамбулу, которая никогда не пробуждается до конца, и которая теперь мне покорна как маленькая несмышленая овечка! Вот и сейчас она проснулась и так сильно испуганно схватилась за мою ручку, словно я вот-вот исчезну.
Да уж, раньше бедняжка хотела секса, а сейчас ей достаточно одного моего присутствия!
Я глажу Мнемозинку ладошкой по голове, а моя Мнемозинка всхлипывает! Все-таки эти таблетки, кажется, здорово влияют на психику.
– Ты, знаешь, я, наверное, очень больна, – шепчет Мнемозинка, – у меня такое чувство, что я ничего не могу, и мне ничего не хочется! Но больше всего я боюсь, что ты, увидев, в какую разбитую колоду я превратилась, возьмешь и бросишь меня! Ведь ты в последнее время даже перестал бить меня своей плеткой!
– Ну, что ты, Мнемозинка, – улыбнулся я, крепко сжимая ее руку и внутренне содрогаясь от мысли, что она меня любит, – это совсем ничего, что ты приболела, такое часто бывает со многими людьми из-за перемены климата.
– Может ты и прав, – она попробовала улыбнуться, но губы ее не слушались, и вскоре она опять уснула.
– Да, блин, несчастная девка, – зашептал сзади меня уже давно притихший Мишаня, – ты уж, друг ее не бросай! Все равно она, видно, скоро отмучается!
– Да, что ты такое болтаешь, придурок?! – возмутилась его лупоглазая жена.
– Сама молчи, дура! С человеком поговорить не даешь! – обиделся Мишаня. – Эх, была бы ты такая же больная, я бы тебя тоже жалел и кормил из ложечки! – Мишаня призадумался и мечтательно вздохнул.
– Придурок! – еще раз возмутилась его жена и окончательно замолчала.
Самолет приближался к Москве, а меня мучило какое-то странное беспокойство, как Леонид Осипович и Елизавета Петровна отнесутся к сонливому и беспомощному состоянию своей дочери, и не захотят ли сводить ее к врачу?!
– Надо им сделать кругосветное турне, – вдруг осенило меня, – ну, а там можно еще что-нибудь придумать!
– Ты зря это, – прошептала во сне Мнемозинка, и я сразу весь похолодел.
Бывают же такие совпадения, от которых медленно, но верно сходишь с ума, а потом, когда ты поступаешь не совсем красиво, тебя еще начинает мучить твоя же глупая совесть! И откуда она взялась, дрянь такая?! А тут еще Мнемозинка во сне что-то припоминает, бредит, шепчет! И почему я живу такой ужасной жизнью? Неужели нет никакого другого выхода?!
– Для тебя нет! – ответило мое подсознание, и я от такого внутреннего диалога даже прослезился.
Себя пожалел, придурок! Придурок! Придурок! Возможно, все мужчины придурки, раз так своевольничают со своими женами! Они бы может и рады не своевольничать, но сама природа их призывает все брать в свои руки, все, что плохо лежит, да еще под тобою шевелится!
А потом, когда есть возможность почувствовать себя хозяином хотя бы одной красивой рабыни, то почему бы, этой возможностью не воспользоваться?!
Превратить современного человека в раба абсолютно не сложно, главное, чтобы он сам об этом ничего не знал!
То, что я молод, красив и богат, это всего лишь приманка! Мнемозинка как муха один лишь раз присела на мою паутинку, и сразу попалась!
