Первый ученик

Куда-то не туда его занесло. Можно сделать все гораздо проще, у Шрама должен быть пистолет.

Он открыл глаза и встряхнулся, как мокрый пес. Это все головная боль и усталость. Не только физическая. Знал бы, чем все обернется, сидел бы в лагере, а еще лучше – в Заславле в главном корпусе Академии. В следующий раз он ни за что не пойдет на сделку.

Перед глазами промелькнуло воспоминание… Низкорослый Галунов, переминающийся с ноги на ногу на пороге его спальни. Он вспомнил просьбу, подкрепленную небольшой взяткой. От него всего-то и требовалось завалить один зачет и сдать другой. На общий балл это никак не повлияло, лишь на специфику распределения. Галунов остался, а Грошев уехал. Это такие как Лисицына и Самарский имели право выбора, а такие как Глазунов и Грошев, идущие в списке друг под другом, вынуждены придумывать. Раньше Максу было все равно. Да и ему и сейчас все равно. Дело не в распределении, дело в событиях, последовавших за ним, дело в людях и в поступках.

Грошев оттолкнулся от стены и стал застегивать манжеты, ткань хоть как-то защитит руки от порезов.

– Никак решил попробовать себя в качестве лазоходца?

Не отвечая, Макс стянул ремень, чтобы не цеплять лишний раз камни.

Трудно принять решение, но стоит оставить выбор позади, как становится легче. Человеку нужна цель. Все просто: либо он умрет, пытаясь, либо умрет, не пытаясь.

– Зачем все это? – спросил он, заглядывая в дыру. – Вы взорвали шахту для того чтобы угробить четверку студентов? Боги, это было бы смешно, пусть так. Но вы сами попались! Вы! Ваш дружок инициировал взрыв раньше времени. Ведь это он? Больше некому. Завалило всех. Что за клуб самоубийц?

– Ого! Сколько слов, сколько вопросов, – послышался шорох. Раимов осторожно передвинул раненую ногу. – Пожалуй, промолчу. Это только в фильмах злодеи любят поболтать на прощание.

– Ну и оставайтесь тут с вашим секретами, – Грошев лег на землю и под смех Раимова стал протискиваться в лаз.

Макс цеплялся пальцами за выступы и подтягивал тело вперед. Парень представлял себя в виде червяка, изгибающегося в темной норе. Камни скребли по плечам, раздирая одежду. Он влез по грудь, потом по ягодицы, бедра, колени и, наконец, ботинки.

На Грошева накатило острое чувство клаустрофобии. Он остановился, пытаясь унять участившееся дыхание. Только не паниковать, хотя это единственное, чего ему по-настоящему хотелось. Орать и дергаться, делать хоть что-нибудь.

– Ты там умер или решил поспать? – спросил Шрам. Его голос прозвучал ближе, словно он заглянул в дыру.

– Я буду звать вас Шрамом. Тебя, – неожиданно для самого себя сказал Макс и, пошевелив ступнями, возобновил движение.

– Продолжай в том же духе, и я пристрелю тебя прямо сейчас, Малой, благо промахнуться невозможно.

– Именно так и буду.

Грош пополз дальше, не собираясь признаваться даже себе, что голос Раимова, заданный с издевкой вопрос погасил вцепившуюся в него панику. Так действует стакан воды в летний зной. Воспоминание о воде побудило жажду, в горле пересохло, в то время как на лбу выступила испарина.

– Если я для тебя Малой, ты для меня – Шрам.

– Молодежь совсем оборзела.

– Откуда он у вас? Шрам?

Макс сделал очередной рывок, и руки вдруг по локоть провалились в пустоту. Пол, казавшийся парню едва ли не монолитным, распался на мелкие камушки. Макс никогда еще не слышал ничего оглушительнее этого шороха в темноте, этого монотонного перестука, звука падения в неизвестность.

Пол под грудью исчез, секунду он еще пытался за что-то зацепиться. А потом упал с отчаянным тонким криком.

В животе словно образовалась дыра страха. Бесконечный миг падения и удар. Он упал в воду плашмя. В ледяную, по жесткости не уступающую каменной плите. Крик как отрезало, воздух вышел из легких. Сердце просто остановилось. Замерло не в состоянии ударить вновь. Он даже успел подумать, что это все… И самым удивительным было то, что мысль не принесла ни неприятия, ни отторжения – только облегчение.

Ноги коснулись дна. И сердце забилось вновь. Первый удар неровный и какой-то отчаянный, второй – судорожный и рваный, а остальные – быстрые и ритмичные, наскакивающие друг на друга. Макс хлебнул воды, закашлялся, рванулся вверх, отталкиваясь от дна, и… обнаружил, что вполне может стоять. Ледяное море, как ему показалось с перепуга, плескалось на уровне груди.

Он выдохнул, и его тут же вырвало. Одно хорошо, что жажда его больше не беспокоила. Он уцепился рукой за стену и на миг отрешился от происходящего. От головокружения, боли в теле и обжигающего нутро дыхания – от всего.

– Что, совсем плохой, чернорубашечник?

Макс дернулся, будто его ударили. Парня окатил такой холод, по сравнению с которым ледяная вода вокруг показалась парным молоком. Он медленно, словно у него одеревенела шея, повернул голову.

Он стоял там, у противоположной стены, именно такой, каким его запомнил Грошев. Высокий, но с годами приобретший грузность, с лысой головой (так похожей на яйцо) и выпуклым рядом складок на лбу. Темные, почти черные глаза смотрели как всегда с пренебрежением.

– Не ждал? Думал, убьешь и больше не увидишь? – в правой руке мужчины был зажат фонарь, который без всяких проблем горел под водой, посылая качающийся и расплывчатый луч света сквозь водяную муть.

– Я не убивал тебя, – хрипло ответил парень и едва слышным шепотом добавил, – отец.

Одетый в коричневую рубашку мужчина улыбнулся, демонстрируя щель между зубами.

Послышался нарастающий шум, так похожий на шорох шин по асфальту, и под матерный аккомпанемент в воду рухнул Раимов. Макса окатило с головы до ног, а когда он проморгался, то отца на прежнем месте уже не было.

– Вы же… ты же не хотел лезть в узкий ход? – спросил Грош, глядя, как Тилиф отплевывается, кособоко прислонившись к стене и снимая вес с раненой ноги.

– Скажем так… кха-кха, – он встряхнул головой. – Пяти минут в одиночестве хватило, чтобы понять, что подыхать в одиночестве у меня нет ни малейшего желания. Предпочитаю компанию. Тем более, что ты так предусмотрительно расширил ход, – он сплюнул и улыбнулся.

На Макса снова накатила застарелая вонь, хвост Шрама держался неподалеку.

– На что мы променяли нашу маленькую сухую пещерку. Н-да, не Импер-отель. И выхода по сложившейся традиции не предусмотрено? – он качнулся, и по лицу Шрама пробежала судорога боли.

– Нога? – спросил Грош, осматривая стены.

– Перелом без смещения. Был. Теперь я, кажется, заработал бонус, – Тилиф едва не упал, начав двигаться тяжелыми и рваными прыжками.

– Я спросил про шрам? – после минутного и сосредоточенного изучения темнеющего от плескающейся влаги камня сказал Грошев.

Молчание действовало угнетающе. Порода здесь была более гладкой, чем в верхней пещере, пока он не видел ни трещин, ни выбоин, ни дыр. Сюда бы Игрока, он бы сразу пояснил, чем им грозит такое изменение плотности. Макс был бы бесконечно рад видеть рядом друга и вместе с тем отчаянно надеялся, что тот выбрался.

– А я не ответил, Малой. Раньше ты не был столь толстокожим, – Раимов, осматривая противоположную часть пещеры, отдалился от Гроша.

– Он не в курсе, что ты туповат? – спросил Грошев-старший, поднимая фонарь.

Луч света ударил Максу по глазам, и парень заслонил рукой глаза. Вларон рассмеялся.

– Малой? – в голоса Шрама слышалась тревога, не озабоченность и беспокойство, а опасение. Так разговаривают с опасным психом.

– Призрак, – нашел в себе силы ответить парень, хотя каждая мышца, каждая связка, казалось, оледенела. – Просто очередной мертвец.

Чужой луч света скользнул по его лицу Тилифа, тот даже не моргнул. И это было неправильно. Мертвые могли брать и пользоваться предметами, могли касаться любой неживой материи, но при одном условии. Только после того, как они истратили энергию на материализацию и обзавелись условным телом. Но тогда Тилиф увидел бы мертвого. Его увидел бы любой. Тело есть тело, будь оно условным, как у призраков, или настоящим, как у людей. А фонарь? Ни разу Макс не слышал о том, что блуждающий сделал предмет невидимым.

Раимов отвернулся, продолжая, покачиваясь, двигаться вдоль стены.

– Я думал, блуждающие избегают псионников, – проговорил Шрам.

– Этот решил быть оригинальным, – Макс продолжил исследование стены.

– Вот оно как, – хмыкнул «призрак». – Уже не по чину с отцом поговорить, – вода обтекала Грошева-старшего, как реального человека. С пальцев срывались капли и с мягким «плим» падали вниз, полы рубашки намокли и колыхались.

– Опа, – Тилиф вдруг присел, погружаясь в воду с головой, но не успел парень решить, чего ему больше хочется: помочь или постоять в сторонке, как мужчина, покачиваясь, как человек, старающийся удержать равновесие на одной ноге, поднялся. – Уровень сложности повышается, Малой. Я нашел ход под водой.

– Слышишь, чернорубашечник, пора топиться! – призрак поаплодировал.

Макс с усилием оторвал взгляд от отца и посмотрел на Тилифа.

– Ход, – повторил тот, – неизвестной длины, неизвестно куда ведущий, но на этот раз широкий, если это тебя утешит.

– И как всегда выбора нет, – сказал парень.

– Что такое, Малой, неужели я слышу в твоем голосе страх?

– Еще бы, – хмыкнул Грошев-старший. – Кому хочется сдохнуть в подводной крысиной норе? И, вечно плавая, биться о камни.

Макс отвернулся.

– Понимаю, Малой, – с той же снисходительной интонацией сказал Шрам, – выбор у нас не очень богат.

Парень пошел вперед, разбрызгивая воду. Иллюзорный луч фонаря снова скользнул по его лицу.

– Давай, сынок! Покажи ему, кто здесь мужик! Покажи, как показал мне! Ну…

– Я тебя не убивал! – не выдержав, закричал Макс, на ходу разворачиваясь.

– Малой?

Тот, кто больше не существовал, начал смеяться.

– Что, Шрам? – парень закрыл глаза.

Грошев-старший хмыкал, хлопая себя по ляжкам, издавая резкие горловые звуки, так похожие на крики грачей. Это было скрежетание, лай, дребезжание, словно там (в горле) у него что-то отвалилось и теперь вибрировало, дрожало, не в силах издать нужный звук. Словно там было что-то сломано или перерезано.

– Что? – уже тише повторил парень.

– Да ничего. Ты выбрал не лучшее время, чтобы слететь с катушек, – изуродованное лицо Тилифа вдруг расплылось, теряя четкость, а потом «собралось» обратно.

– А что, для этого существует подходящее? – Макс, по примеру Раимова, набрал в грудь воздуха и присел.

Да, там была дыра. Ее очертания были неразличимы в темноте, парень обвел ее контуры руками. Диаметр – около полутора метров.

– Встретимся на той стороне, чернорубашечник, – проговорил Грошев-старший, стоило ему вынырнуть. – Встретимся и выпьем, – луч фонаря метался по потолку.

– Сколько мы протянем здесь? – парень сморгнул влагу с глаз.

– Теперь, когда у нас есть вода? – Шрам изогнул бровь. – Несколько часов. Потом – переохлаждение. Не самая худшая смерть.

– Значит, часом раньше, часом позже, – кивнул Макс.

– Надумал сплавать в неизвестность?

– Ты повторяешься.

– Точно, но на этот раз уровень сложности возрастает. Слишком много неизвестных: длина хода, конечная точка. На сколько хватит дыхания? На минуту? Две? Три? Это как прыжок в пропасть, Малой.

– Предпочитаю не гадать, а пробовать, пока мои руки и ноги еще сгибаются. Можешь остаться здесь.

– Идем по второму кругу. С предсказуемым результатом, – Раимов посмотрел на дыру, которая был где-то там, под водой. – Я буду сразу за тобой, Малой.

– И я, чернорубашечник, – Вларон оборвал смех. – Как и положено отцу. Я отучу тебя бояться темноты, я отучу…

Макс набрал в легкие воздуха и ринулся во тьму. Она была предпочтительнее мертвого голоса, предпочтительнее воспоминаний, которые он пробуждал к жизни.

Этот тоннель, в отличие от предыдущего, не был сложен из рухнувших друг на друга камней, не был частью завала. Он образовался в породе давно. Вода и время успели сгладить края. Грош ничего не видел, даже очертаний. Один гребок в кромешной тьме следовал за другим. Было тихо, словно в бутылке, наполненной водой, бутылке, у которой нет дна. В какой-то момент он заметил, что его движения начинают ускоряться, в груди медленно нарастала боль. А туннель все продолжался и продолжался.

«Встретимся на той стороне», – вспомнились Максу слова отца… или не совсем отца. Где она, «та» сторона?

Еще один сильный гребок. Боль превратилась в жжение. Макс ускорился. Все, что угодно, за один глоток воздуха, за малую толику. Движения парня стали напоминать судорожные беспорядочные рывки. Нога задела камень и икру свело судорогой. Он крутанулся, стараясь достать пальцами до горевшей огнем мышцы. И в этот момент почувствовал, что всплывает. Понял, что потолка больше нет, а тьма над головой превратилась в серую муть.

Макс отчаянным усилием, не обращая внимания, что голень превратилась в объятый пламенем обрубок, рванулся вверх. Усилие на грани возможного, несколько ударов сердца, когда ему казалось, что он стоит на месте. Парень не вынырнул, а вырвался в показавшийся еще более ледяным, чем вода, воздух. Первый вдох стал первым криком.

– Будь оно все проклято! – рявкнул он, а когда смог вдохнуть второй раз, простонал: – Боги.

Парень взобрался на плоский, выступающий из воды камень и вцепился пальцами в перекрученную мышцу, изо всех сил натягивая носок на себя. Судорога стала медленно отступать, оставляя после себя тупую боль. Макс положил голову на камень. Очертания неровного потолка на секунду потеряли четкость. Грош заморгал – картинка вернулась. Как и темнота. Раньше он не думал что у мрака столько оттенков: от черно-пепельного до непроницаемо-агатового, казавшегося дырами в пространстве.

Послышались всплеск и утробный (почти звериный) рык. Рядом, окатив парня брызгами, лег Раимов вместе с тянущейся за ним потусторонней вонью. Несколько минут в темноте раздавалось лишь хриплое дыхание.

– Мы живы, – констатировал Тилиф и тут же поинтересовался: – Где мы?

Макс приподнялся, в первый момент из-за головокружения не смог ничего разобрать. Перед ними был поднимающийся чуть под углом квадратный коридор, и это никак не могло быть творением природы, к нему явно приложил руку человек.

– На этот раз нам повезло больше, – Макс поднялся. – Во всяком случае, очень надеюсь.

– Зря, – припечатал стоящий у стены отец, поднимая фонарь и освещая себе нижнюю часть лица.

Макс, слегка пошатываясь, встал. Тилиф, матерясь, стараясь не опираться на сломанную ногу, захромал следом. Грошев не предлагал помощь, Раимов не просил ее. Через сотню метров они оказались в полностью сухом штреке, по потолку которого шла линия ламп, таких же мертвых, как и все вокруг.

Макс шел первым, как и несколько часов назад, только в другой компании. И тогда картинка перед глазами не рябила, иногда расплываясь, словно изображение в старом телевизоре со сломанной антенной. Горечь подступала к горлу.

– Держи правее, Малой. Если я не ошибаюсь, тут должна быть… да, точно.

Грошев первым свернул за угол и наткнулся на приоткрытую дверь, слишком неуместную для каменных стен. Но удивление парня было каким-то вялым и безэмоциональным. Он ухватился за ручку, мир вокруг снова смазался. Макс согнулся, и его вырвало.

– У тебя сотрясение, Малой, – проинформировал его спутник. – Дальше будет только хуже.

– Спасибо, доктор Шрам, – Макс вытер рукавом рот.

– Обращайся, – Раимов двигался рваными прыжками, держась рукой за стену, в темноте его лицо походило на серую маску.

Мужчина скрылся в комнате, и через секунду уже настоящий луч света ударил выпрямившегося парня по глазам.

– Караулка для охранников. Мы в секторе десять-четырнадцать, – круг света уперся в стену, на которой желтела облупившаяся надпись из четырех цифр.

– И где сами охранники? Рабочие? Бригадиры? – Грош зашел в комнату, глаза слезились от показавшегося нестерпимым света.

– Площадки с десятой по четырнадцатую выработаны, – Тилиф передал парню фонарь на длинной ручке. – Взрыв должен был расчистить новое поле для деятельности.

– И засыпать старое?

– Может, лишь отчасти. Скорее всего, никого не интересовало, что с ним будет.

– Да? Отчего же не все вынесли? – он потряс фонарем и направил его на стол и пару стульев.

– Не путай меня со здешним завхозом.

Шрам поднял один из стульев и со всего маха ударил об обшитую деревом стену. Сиденье отлетело, в руках у мужчины осталась спинка, соединенная с парой ножек. Раимов поставил конструкцию и оперся. Своеобразный костыль был мелковат, но лучше, чем ничего.

– Лучше порадуйся, Малой, – усмехнулся мужчина.

– Я рад.

– Сейчас твоя радость возрастет многократно. Я лично знаю ход на поверхность из этого сектора. С тринадцатой площадки.

– Пожарный выход?

– Скорее, черный, – Шрам дернулся и спросил. – Ты слышал?

– Что?

– Звук удара. Вот, сейчас снова.

– Я не слышал, а ты? – раздался голос из угла, и два луча фонаря (настоящий и иллюзорный) встретились посередине.

Грошев-старший в потемневшей от влаги одежде стоял у стены, чуть ссутулившись, его широкая бычья шея отливала краснотой, словно он уже успел принять на грудь.

Тилиф прохромал к двери, используя спинку стула в качестве подпорки. Прислонившись плечом к косяку, он приказал:

– Посвети, – и достал из-за пояса пистолет.

Макс поднял фонарь, в каменном коридоре никого не было. Шрам выругался и убрал оружие обратно, нахождение под водой не пошло ему на пользу. Парень потянулся туда всеми чувствами. Картина запахов смазалась, но блуждающего он узнал. Раздался хлопок, который слышат лишь такие, как он. Энергия скакнула, перейдя на новый уровень, блуждающий появился в мире людей, обретая временное тело. Странно, но с отцом он такого не чувствовал.

Раимов выругался снова, но на этот раз его голос был глух, и в нем было все, что угодно, кроме злости. Парень выглянул из караулки. Девушка в белом платье перебирала босым ногами в коридоре.

– Смотри, какая лялька, – присвистнул Грошев-старший.

– Она не атакует, – проговорил Макс, к горлу снов подступила тошнота, и он громко сглотнул. – Она знает, что ее вид причиняет тебе большую боль, чем атака. Хвост старый, но ты не отрезаешь его, как остальные. Почему?

– Ты наблюдателен, Малой. Иногда даже себе во вред. Ты, кажется, спрашивал про шрам?

– Его девка так приласкала? – процедил Вларон, он бы точно не позволил бабе поднять на себя руку.

– Это она вас пометила? – перефразировал вопрос Макс.

– Спятил? Это я в детстве у бабки в деревне на цапку налетел.

– Но все думали…

– Все думали то, что я им позволял. Драка с корпусом звучит весомее, чем садовая тяпка.

– А девушка?

– Девушка мертва, как ты, наверное, заметил, – призрак посмотрел прямо на Гроша и отступил назад во тьму, мужчина подхватил изувеченный стул и вышел в коридор. – Идем, надо искать выход.

Макса вырвало. Тилиф счел это положительным ответом.

До тринадцатой площадки дошли минут за пятнадцать, если судить по светящимся стрелкам на часах Шрама. Пятнадцать минут головокружения, размытых контуров стен, лучей фонаря и мерного перестука самодельного костыля.

Несчастливая тринадцатая шахта на вид ничем не отличалась от шестой. Вытянутый зал с вырубленными, уходящими вниз колодцами на этот раз без оборудования. Обычные дыры, в которые так просто провалиться в темноте.

– Крайняя правая выработка, – указал рукой Тилиф. – Один уровень вниз, ход уходит влево, но почти сразу раздваивается. Нужен правый, по нему около тысячи метров до решетки слива, и… – мужчина нахмурился и повернулся вправо.

Макс машинально направил туда фонарь. В круг света попала все та же (успевшая надоесть) коричневая порода.

– Крысиная нора для крыс, – раздался голос Вларона за спиной.

– Да пошла ты! – рявкнул Шрам, продолжая смотреть на стену.

И все бы ничего, но Макс ощущал хвост Раимова чуть позади. Призрак все еще был в квадратном туннеле, не рискуя приближаться.

– Полезли, сынок, – Вларон хлопнул парня по плечу. – Сдохнем вместе! Надо только мать твою захватить, ну ничего я потом за ней схожу.

Грош развернулся, даже не задумываясь о том, что делает, едва осознавая, как сила собирается на кончиках пальцев, оставляя после себя резкий запах озона.

Модификация «игла» чрезвычайно опасна для всех блуждающих. При помощи нее уничтожают призраков, энергия проникает к сути вернувшихся, к тому, что осталось от их личности, и разрушает ее. Стереть призрака в одиночку можно, но это сравнимо с толканием цистерны. С места, может, и сдвинешь, но надорвешься от усилия. Всем псионникам, совершившим такое, пришлось отлеживаться в больнице с истощением. Призраков уничтожают целой командой стирателей, палачей мертвых душ.

Но сейчас Макса это не заботило. Картинка в очередной раз потеряла четкость и накренилась. Псионник ударил иглой энергии. Раздался сдавленный женский крик. Сила прошла сквозь призрака, не причинив ни малейшего вреда, и рассеялась в пространстве. Следующим, что увидел парень, был выщербленный каменный пол. Грош упал под аккомпанемент веселого смеха отца и ударился коленями.

– Заткнись! – прохрипел Раимов.

Парень с усилием приподнял голову. Тилиф целился из бесполезного пистолета в стену.

– Думаешь, я поверю в эту чушь? – процедил Шрам.

Макс стал подниматься. Призрак девушки сидел на полу в противоположном конце выработки и с ненавистью смотрел на него. Не на Тилифа. Все правильно: он псионник, только что применивший смертельную для блуждающих модификацию. Пусть ему все равно не хватило бы силы для полноценного стирания, но вернувшуюся волновал сам факт. Если угрожаешь кому-то ножом, мало кто из жертв возьмется измерять длину лезвия.

Шрам нажал на курок. Пистолет впустую щелкнул бойком. Грошев-старший продолжал смеяться. И смотрящий в этот момент на мертвую девушку Макс понял, что не только Раимов, но и она не видят отца. Так же как и он не видит того, в кого стрелял мужчина.

Грош оттолкнулся от земли и встал, высокий парень который казалось не в силах совладать с конечностями. Он собрал очередную порцию силы и швырнул в отца, даже не стараясь придать ей хоть какую-то форму. Просто кусок энергии. В данном случае полностью бесполезный.

– Тварь!

Макс обернулся, Тилиф сжимал руками невидимую шею, пистолет валялся на полу рядом, как и спинка стула. Вларон все еще смеялся. Девушка все еще сидела на камнях, а они с Раимовым все еще разыгрывали идиотов по борьбе с невидимыми сущностями.

– Тилиф, – позвал парень, но получился едва слышный сип. – Шрам, – повторил он громче: – Их нет.

– Не сейчас, Малой.

– Их нет, – повторил Макс. – Ни моего отца, ни того, кого ты пытаешься задушить. Это не призраки.

– А кто? – рявкнул Шрам, не опуская рук.

– Глюк.

– Глюк? Чей?

– Наш, – Грош поднял руку и резко опустил.

Пальцы прошли сквозь переставшего смеяться отца. С призраком такое бы не прошло, материализуясь, блуждающий обретает временное тело, и оно отнюдь не эфемерно. Не говоря уже о том, что при столкновении живых и мертвых всегда следует взрыв, так что придушить того, кто брызнул бы во все стороны слизью, крайне проблематично.

– Здесь никого нет. Только ты и я. И эта призрачная девчонка, которую в кои-то веки умудрились напугать люди. Все у нас здесь, – оно поднес палец к виску.

Раимову потребовалось несколько секунд, чтобы понять. Он не стал спорить, задавать лишние вопросы или совершать ненужные телодвижения. Мужчина опустил сжимающие воздух руки.

– Черт, – он обернулся. – Это газ, Малой. Отравление.

– Газ?

– Где-то в забое нарушена вентиляция. Газ поступает в штрек. И утечка не очень сильная, раз мы живы.

– Уверены?

– Нет. Но в это поверить проще, чем в заразное сумасшествие, – Шрам опустился на пол, не спуская глаз со своего видения.

Грошев посмотрел на Вларона, тот, набычившись, стоял напротив. Вся его поза, весь его вид был отражением его собственного представления об отце. Того, что сохранила память. Возможно, эти воспоминания были справедливы, но все рано однобоки. Ведь было же в нем что-то хорошее. Очень давно он учил Макса ездить на велике. Или когда они проводили выходные в гараже, лежа под автомобилем. Тогда мир грязных механизмов, инструментов и терпеливых пояснений отца казался парню завораживающим. Сейчас все это вспоминалось как сон или бред.

– Откуда идет газ?

– Хрен знает, Малой. Откуда-то снизу.

– А нам надо спуститься?

– Верно.

– Есть шанс, что на самом деле мы лежим сейчас где-то в воде и пускаем пузыри? – Макс снова качнулся, но удержал равновесие.

– И очень большой, – ответил Раимов. – Что ты видишь, Максим? – впервые со дня знакомства мужчина назвал его по имени, это ли не признак прогрессирующего бреда.

– Отца. А ты?

– Мать, – мужчина рассмеялся. – Интересный выверт, если учесть, что она сбежала с каким-то придурком в столицу, сбросив меня на руки бабке сразу после рождения. А вернуться запамятовала, – он посмотрел на парня. – Скучаешь по отцу?