Технология любви

скачать книгу бесплатно


«Парламент» для меня слишком манерные. Я тянусь к куртке за своими.

Стас оживлен, как любой желающий выпить. Когда мы проглатываем приятного, отдающего ёлочкой напитка и запиваем его тоником, он говорит:

– Не то чтобы увлекаюсь, но без этого нельзя. Свалишься иначе.

Входит длинноногое существо в короткой юбчонке и ставит на стол поднос. На нём тарелка с бутербродами и соусник с кетчупом.

– Кофею, Стас Николаевич?

– Не надо, золотце – иди домой. Надумаем, так сами справимся.

– Кофеварку не забудете выключить? – Звучит учтиво вопросительно.

Стас дожидается её ухода. Как только за ней закрывается дверь, он хватается за соусник, обильно поливает кетчупом бутерброд.

– Ешь, давай, а то не останется.

Он жуёт по-мальчишески быстро, глотает большие куски.

– Между собой-то ладите?

– По-разному бывает. – Отвечаю я с набитым ртом.

Стас наливает по второй. Выпиваем опять до дна, не разбавляя. Джин теплом разливается по венам. Ещё дожёвывая бутерброд, я решаюсь перейти к делу.

Я пускаюсь в почтительный политес: мне нужно его сочувствие для откровенной беседы. Вести о том, что между ними пробежала кошка, до меня доходили. Мне не надо лезть во всё это, но у меня вокруг брата непонятки вертятся. Не болел бы он – я не пришёл бы вопросы задавать. Мы всё же с детства знаем друг друга – это у меня главный козырь – и мне не с кем поговорить о нём.

– Спрашивай, не стесняйся.

В глазах его светится понимание, но проскакивает и холодок. Я мнусь для вида.

Кого? Беспалого? Знает прекрасно. Деляга высшей марки. За копейку удавится. Дела ведёт жёстко, расчётливо, всегда с дальним прицелом. Цех у брата с ним на паях? Ты что? Откуда такая информация? Цех полностью принадлежит Беспалому. Ну, возможно, один – два станка не его. Остальное Беспалый выкупил ещё два года назад. Эту канитель и Стасу предлагали, но он отказался. Убыточные предприятия он не покупает. Почему убыточное? По определению. Цех этот планировали как сушилку для дерева. Пока торговали кругляком, всё в порядке было. Надумали торговать доской – она частенько оказывалась влажнее, чем надо. Приходилось сушить. Несколько таких сушилок устроили в порту. А эту планировали для железной дороги. Там и ветка была раньше, да рельсы все от бездействия перекосило. Перепрофилировать? Производить из дерева что-нибудь другое? Практически невозможно: большая площадь – высокая арендная плата. Слишком энергоёмкая сушилка. Место неудобное. Вроде бы в городе, а прямого транспорта нет. Не всякий приличный рабочий согласится туда ездить. Всё вместе ничего не стоит. Он говорил это брату, но тот невнимательно слушал.

Беспалому денег не нужно? Стас откидывается на спинку кресла и задушевно смеётся. Беспалый деньгами не интересуется? Смешнее трудно придумать. Брат что – действительно ему верит? И много должен? Там по-другому не бывает. Откуда знаю. Да брат твой просил и у меня деньги в долг. Не много – пять тысяч, но всё же.

Стас наливает ещё. Мне неприятно получить подтверждение того, что мой брат запутывается в долгах. Я не чувствую, уместен ли мой вопрос, но джин гонит не только кровь по жилам:

– Скажи, а почему вы перестали работать вместе?

Он смотрит на меня серьёзно. Потом берёт сигарету, протягивает открытую пачку и мне.

– Тебе как сказать: честно или по справедливости? – Старая шутка.– Ты сам его знаешь, чего спрашиваешь?

– Знать то знаю, но в последнее время мы не часто видимся. Когда я работал, мне не до него было, всё время в командировках. Помнишь? Половим рыбку и я обратно. Вдруг там у кого что-нибудь заклинит.

– Обезьяна то решили не запускать?

– Списали Обезьяна. Нет денег. Не придётся ему удивить межпланетную общественность своей физиономией.

– Программу прикрыли?

– Заморозили.

– Есть разница?

– Кое-какие деньги ещё капают. В основном на то, чтобы Обезьян не умер с голоду. Вот ждём, теперь когда ты встанешь и профинансируешь всю затею.

– Ну, это не скоро.

Я готов дать Стасу возможность уйти от вопроса. Его ответ не так уж и важен для меня. Но он выказывает мне своё расположение – возвращается к теме:

– Твой брат стихийный коммунист. Кто по глупости с партийными ребятами связывается, кто по хитрости и беспринципности. Но есть и такие, для кого это единственный способ существовать. В одиночку они выжить не могут. В тусовочке: хорошо ли – плохо ли, но всё само собой образовывается. Кто-нибудь, да сделает за них то, что необходимо. Тебе неприятно это слышать, но ты сам напросился.

Я ожидал услышать нечто-то подобное.

– Ты же знаешь как с ним трудно. Собственная лень, у него выведена из недостатка в достоинство, при том в такое, какого ни у кого больше нет. Ну не любит он и не умеет работать, так это полбеды. Но он искренне уверен, что за него должны работать другие. Он удивляется и негодует, когда они этого делать не хотят. Мне надоело тянуть лямку и получать за это иронические улыбки: брось, мол, из-за ерунды возмущаться – старая дружба дороже. Я и взбрыкнул, как лошадь. Он свою часть работы не сделал. Всё встало. Мне пришлось крутиться как белке в колесе, а когда всё нормализовалось, разумно было принять меры, чтобы такое не повторилось. Разойтись – единственный способ сохранить дружеские отношения.

Стас подливает в стаканы ещё, пускает витиеватый клуб дыма.

– Выздоровеет – будут проблемы. – Заключает он разговор о брате.

Опять появляется механический молодой человек, кладёт на стол лист бумаги и безмолвно исчезает. Стас впивается в листок глазами. Через мгновение он поднимает брови, комкает бумагу и бросает её в мусорную корзину.

– Хорошо, что ты пришёл, а то просидел бы лишний час ради этой галиматьи. Ну, теперь я свободен.

Он отхлёбывает солидный глоток.

Что бы он посоветовал брату? Самый важный вопрос, который я хотел ему задать, но звучит он прямолинейно и чуть ли не глуповато. Надо было как-то по-другому сформулировать. Стас даже дёрнулся.

– Как что? Долги отдавать. Что же ещё? Я могу подождать, а Беспалый ждать не будет. Ты знаешь, что он отделывает квартиры и после этого их продаёт. – Я не знал этого, но кивнул утвердительно. – Откуда они у него берутся – не все конечно, но часть – не догадываешься? Внуши ты своему умнику, что лучше заплатить, пока на него счётчик не повесили? Чем платить? Подо что занимал, тем и платить. И чем скорее, тем лучше. Он, когда у меня деньги брал, про комнату говорил, про ту самую, в которой вы жили на Литейном, пока квартиру не получили. Большая комната в центре. Тысяч десять дать могут. Пусть продаёт и деньги несёт кому должен. Я подожду, пока у него дела выправятся. Ты пойми – продолжает он проникновенно – платить за него я не намерен. Я его предупреждал. В наших делах это дорогого стоит. Я ему уже денег дал. И дал именно для того, чтобы он с долгами расплатился, но куда он их дел, и почему долг увеличился, а не убавился, я понятия не имею. Больше я ему давать ничего не намерен. Не уверен, что он и эти отдаст.

Он замолкает, оценивая сказанное, и добавляет:

– Быков то я для него расставил.

Я не понял, что за быки такие, где и зачем их надо было расставлять? Но пьяные мои мозги уже ворочались плохо, и я не спросил об этом. Минут сорок мы обсуждаем рыбалку. Мы успеваем ещё, по крайней мере, раза три подлить в стаканы. Если и был бы у меня неприятный осадок от беседы, то он смылся кристальной чистоты напитком, с привкусом ёлочки. Вереска, а не ёлочки, как поправляет меня Стас. Ёлки, а не вереска – я твёрдо стою на своём.

После этого спора, не слишком упорного, наше настроение позволяет обсудить любую занозистую тему:

– Стас, ты с Мариной знаком?

– С актрисой? – По его лицу проскальзывает улыбка. – Мы учились вместе в Техноложке. Она там осилила два курса и только потом поступила в театральный. Да согласен: как-то всё странно у них. Наверное, им так удобнее. Ей надо она пользуется – почему бы и нет.

После паузы добавляет с предельной откровенностью:

– Дурит она ему мозги, а ему это нравится. Мне так с самого начала казалось.

Следует пьяно резкий переход:

– Едем ко мне домой, у меня там ещё есть бутылка джина, но другого сорта. Ирина тебя хорошо примет, она тебя помнит.

– Куда там – надрались уже, – мне не хочется появляться в доме старых друзей на нетвёрдых ногах.

– Всё равно недовольство моим состоянием будет высказано.

Он встаёт, его ведёт в сторону. Он обходит стол и преувеличенно свободным жестом нажимает кнопку на селекторе. Видно, что он пьян. Я тоже встаю и чувствую себя не лучше.

Стас, покачиваясь, договаривается, чтобы нас отвезли домой. Шофёра уже нет, но у одного из охранников есть права и он готов с нами прокатиться. Мы долго одеваемся. Я помогаю Стасу надеть куртку и в коридоре поддерживаю его под локоть, но он вдруг вырывается.

– Забыл закрыть сейф, – бросает он на ходу.

Из кабинета он возвращается с недопитой бутылкой джина и предлагает мне хлебнуть из горлышка. Я не отказываюсь – всё происходящее мне мило и приятно.

Машина уже стоит у крыльца. Хорошая машина – новая, иностранная. Стас поясняет, что, по его мнению, Мерседесы – жлобство, потому бритоголовые их и любят.

Мы пьём джин из горлышка по очереди и чем-то смешим водителя. Стас просит отвезти сначала его, потом меня:

Он уже смирился с моим нежеланием заходить к нему в гости. В какой-то момент он чуть трезвеет и говорит без всякой связи с предыдущим:

– Ничем ты ему не сможешь помочь. Мы все под колпаком.

Я опять не понимаю, о чём он говорит, но спросить не успеваю: мы подъезжаем к его дому. Да и алкоголь путает сознание. Он выходит из машины. Я тоже выхожу – проститься и пересесть к водителю. Он ещё раз, теперь уже последний, приглашает меня к себе домой. Я опять отказываюсь. Он выбрасывает пустую бутылку в кусты. Она звякает обо что-то, но не разбивается – катится дальше.

– Цела, – говорит Стас, – плохая примета.

Мы крепко обнимаемся. Мы крепко обнимаемся ещё раз. Он целует меня в щёку. К дому он шагает нетвёрдо, оборачивается, машет мне рукой. Я сажусь рядом с водителем, жду, пока Стас скроется в парадном, и только потом хлопаю дверцей машины.

*****

Новый год я встретил плохо, если не сказать отвратительно. Полоса неудач началась неожиданно. В работе двигателя на больших оборотах появились какие-то перебои. Скорее всего, был виноват подшипник трамблёра. Дома у меня был запасной трамблёр.

Под новый год капуста хорошо шинковалась. Работал много – про брата забыл. Тридцать первого я проснулся около двенадцати и потащился в душ, с трудом разминая спину. Позвоночник деревянный. Кто-то положил мне руку на шею и не собирался её оттуда убирать, и зад болел так, что трудно было садиться. Постоянное нервное напряжение, непонятки с братом, неполадки с мотором – надломили меня. В ночь на первое января о работе не могло быть и речи – я почувствовал, что не выдерживаю гонку.

Позвонил брат – попросил отвести его домой от актёрки.

«Поеду, – думаю, – может, развеется плохое настроение. Всё же праздник на носу, да и брат – родственник. Как он найдёт такси в праздничной сутолоке».

Хорошо запасной трамблёр лежал у меня в багажнике – была бы история. Машина завелась хорошо, но проехал я три остановки, и пошла в разнос моя техника. Остановился в удобном месте. Дело то простенькое – трамблёр поменять. Старый я выдернул быстро, и вставил новый, не теряя лишнего времени. Вроде всё сделал правильно, но не заводится. Искра вроде есть, бензин подаёт тоже. Уже и руки холодом прихватывать стало, уже и аккумулятор вот-вот разрядится. Просмотрел весь трамблёр и заново выставил зажигание, прочистил свечи. Прошло больше часа, прежде чем мотор недовольно фыркнул и заработал. Дал я ему прогреться, отрегулировал обороты и потом только решился тронуться с места. Мотор всё равно работал неровно. О поездке за братом в центр города не могло быть и речи. Я приехал домой и позвонил Папуле. Он знал телефон Марины и мог предупредить, что я не приеду. Чувствуя себя совершенно измотанным, я лёг в тёплую ванну. Обиделся на меня брат или нет – меня это уже не интересовало.

Вылез я из тёплой воды, обтёрся мохнатым полотенцем. Звонит брат – он уже дома. Прекрасно добрался на такси. И, слава Богу. Лёг на любимый диван и уснул сном праведника, не помышляя об антарктических первопроходцах и перелётах на другие планеты солнечной системы.

Проснулся я около десяти часов вечера. Ехать к брату не хотелось: я не рассчитывал на тёплый приём и решил повести дело так: приеду минут за тридцать до нового года и уеду через часик. Долг вежливости, так сказать. Всё лучше, чем быть одному в начале нового витка нашей планеты вокруг солнца. А пока у меня ещё есть час времени и можно заняться приготовлением салата. Приеду и, после питания, предложенного братом, поем как следует. Ещё вчера я сварил всё необходимое: картошку, морковку, совсем немного свеклы, припас варёной колбасы и майонеза.

Я всегда стараюсь приготовить салат, как это делала мама, но у меня не получается. Хитрость приготовления этого блюда состоит в мелкой нарезке и хорошем перемешивании. Картошка у меня всегда крошится, а нарезать мелко колбасу мне не хватает терпения. В итоге, ещё до заправки блюда майонезом, получается малопривлекательное месиво, но я упрямо довожу дело до конца: кладу майонез, перемешиваю, подношу ложку ко рту.… В этот момент раздаётся телефонный звонок, брат торопит меня – надо успеть проводить старый год. Вместо того, чтобы спешить, я неторопливо поедаю приготовленное мною месиво. Вернусь – поем ещё, и у меня есть бутылка красного вина, не заскучаю.

Минут десять двенадцатого я выхожу из дому. Первые обороты стартёра не предвещают ничего хорошего: схватывает, но работает неровно. Не хватало ещё застрять где-нибудь по дороге и встретить Новый год в машине. Эх, жизнь моя поломатая! И с каких пор всё наперекосяк пошло? Где-то я сбил прицел. Чем-то прогневил Богов. На этом моём соображении мотор заурчал с полагающейся ему ровностью. Я дал ему чуток прогреться и тронулся потихоньку.

Граждане уже схлынули с улиц к праздничным столам. Дорога была почти пустой. Моя бывшая жена, сославшись на работу, как-то отсутствовала всю новогоднюю ночь. Я всё ждал, что она позвонит и скажет что-нибудь приятное, что все говорят друг другу в праздник. Но она не позвонила. Она объяснила мне, что автобус с туристами попал в пробку. Я промолчал, и не сказал ничего – всё равно дело уже шло к разводу. В новогоднюю ночь пробок на улицах нашего города не бывает.

Неудобно являться к столу с пустыми руками. У метро я выскочил из автомобиля и подбежал к ларьку, купил первую попавшуюся бутылку вина, какое-то польское фуфло. Всё лучше, чем прийти с пустыми руками.

Брат встретил меня широкой улыбкой. До боя курантов оставалось минут двадцать пять. Папуля сидел в большой комнате у стола. Монитор компьютера сдвинули в сторону. Освободившуюся площадь накрыли белой скатертью. Никакой другой уборки произведено не было. К приходу актёрки брат готовился обстоятельнее. Зато в экране огромного телевизора всё прыгало и кружилось. Как обычно пели и орали что-то навязчиво повторяющееся, и танцевали неуклюже.

Брат принял из моих рук бутылку вина, и сморщился осуждающе. Папуля не понял причину недовольства. По его мнению, вино, как вино – на круг сойдёт. На кухне, на газовой плите что-то подозрительно фыркало и шипело. Брат устремился туда и заорал, что всё готово. Я взял со стола тарелки и пошёл к нему. На сковороде, в каком-то чёрном месиве лежали три куска красной рыбы.

– Чуток пригорело, – сообщил мне брат.

Мы вернулись в комнату с тарелками. Я нёс две, брат одну – в другой руке он сжимал вилки и ножики. Папуля не терял время даром: открыл бутылку с принесённым мною пойлом и поставил на стол пакет с апельсиновым соком. Бокалы из серванта доставал уже брат. Себе он поставил стакан, а нам с папулей невысокие красного стекла фужеры, привезённые кем-то в подарок из не существующей уже Чехословакии.

Последние минуты уходящего года проходят нервно. Папуля снял с руки часы и положил их рядом с тарелкой. Брат перенёс на стол телефон. Я сидел спиной к телевизору и подвинулся так, чтобы ему был виден экран. Но брат ожидающе косился на телефонный аппарат – в нём что-то щёлкало и потрескивало, видимо, стоял на автодозвоне.

Без пяти двенадцать я налил себе и Папуле вина. Разливая, я повёл горлышко бутылки в сторону брата. Он сделал отрицательный жест рукой и налил себе виноградного соку. Трубка на столе пискнула, показывая, что есть соединение. Брат вцепился в неё, поднёс к уху, и лицо его озарилось блаженно. Брат слушал вдохновенно, как музыку. В телевизоре появился президент – лицо в натуральную величину. Я попробовал сострить и спросил Папулю: не президента ли брат слушает по телефону? Он посмотрел на меня уничижительно. Так в церквах смотрят на тех, кто громко говорит.

Президент закончил свои поздравления. Мы встали. Папуля выглядел очень подтянуто. Брат стоял сгорбленно, прижимая телефонную трубку к уху. «Да, да – произнёс он, блаженно улыбнувшись, – и тебя тоже. Конечно, этот год будет совсем другим. Да – да, много лучше. Ничего плохого не случится».