скачать книгу бесплатно
Гровз поднялся и заявил, не скрывая злости:
– Я еду в Беркли, но вернусь через несколько дней, – и продолжил, угрожающе тыкая пальцем в сторону доски: – Я очень рассчитываю по возвращении получить точный ответ, – и зашагал к выходу, топая по паркету так, что в шкафах зазвенели стекла.
Лео встал, повернулся к коллегам и развел руками.
– Я предупреждал вас, что, если дело перейдет к военным, все будет именно так и никак иначе! Да разве можно работать с такими людьми?
Комптон уже немного успокоился:
– Что ж, Гровз направился в Беркли, а там Оппи просветит его по части теории.
Силард нахмурился. Оппенгеймер… Слишком подобострастный, слишком заинтересованный в карьерном росте. О, бесспорно, он обладает харизмой, с этим согласны все, кто его знает. Но выступать в роли защитника науки и противостоять Корявому Гровзу?
– Да смилуется над нами Господь, – сказал он, покачав головой.
* * *
Роберт Оппенгеймер смотрел в огромное, во всю стену, окно приемной президента университета, глубоко погрузившись в размышления. Он часто пребывал в подобном состоянии. И обдумывал он, конечно, неподдающуюся проблему разделения изотопов, но…
Изотопы – это одни и те же элементы, но разные – и то, и в то же время не то. Точно так же, как женщины в его жизни, обе красивые и блистательные, но тоже разные: Китти, которая требовала, чтобы он удовлетворял ее потребности, и Джин, потребности которой он никогда не мог полностью не то что удовлетворить, но и угадать. Такие же, но все же разные: Китти, которая была замужем за другим, когда начала встречаться с Робертом, и которая, как он впоследствии узнал от друзей, хвасталась, что вынудила его жениться на ней «старомодным способом, забеременев», и Джин, все еще остающаяся рядом, все еще пребывающая в его кругу общения, иногда даже оказывающаяся в его объятиях, но решившая не принимать на себя обязательств.
Время шло, а ведь Роберт не был слеп и видел, что происходило вокруг. Его бывшая квартирная хозяйка, этот вихрь энергии по имени Мэри-Эллен, и хрупкая, капризная Джин, ставшая в конце концов доктором медицины, были теперь больше, чем просто приятельницами. Джин всегда тянуло в разные стороны одновременно, и на одном из этих путей стояла Мэри-Эллен – всегда уверенная в себе, в противоположность Джин, которая редко была уверена в себе, зато всегда была доверчивой и такой же закрытой, как сам Оппи.
– Роберт!
Голос принадлежал хозяину приемной, президенту университета Спроулу. Он повернулся.
– Да.
Посетителя он заметил лишь после того, как Спроул – поджарый, как пантера, одетый в серый костюм-тройку, с тонкими очками на носу – указал на шедшего рядом с ним мужчину в военной форме.
– Генерал Лесли Гровз, позвольте представить вам доктора Роберта Оппенгеймера.
Термин «деление», которым описывался процесс расщепления атомного ядра на несколько более легких осколков, был заимствован из биологии, и Оппи внезапно пришли на память микрофотографии делящейся клетки, которые он видел: вытянутый овал, перехваченный посередине так, что получилась восьмерка. Роль перетяжки у Гровза выполнял ремень, а над ним и под ним вздымался обширный живот.
Генерал был почти одного роста с Оппи, с удлиненной головой, отягощенной выпирающими щеками и увенчанной зачесанными назад волосами. Под носом у него красовались короткие щетинистые усики, поседевшие на концах, отчего в середине выделялся темный квадрат, придававший генералу – Оппи был уверен, что чисто случайно, – некоторое сходство с Гитлером. Уголки воротника цвета хаки украшали по две звезды. Оппи протянул руку, и Гровз крепко пожал ее.
– Вы здесь главный теоретик, – сказал генерал почему-то обвиняющим тоном.
Оппи кивнул:
– Официально моя должность называется «координатор быстрого разрыва», но, по сути, вы правы.
– А я знаток винтов и гаек, – ответил Гровз. Его голос походил на громыхание камней в гранильном барабане. – Инженер.
Оппи дружелюбно кивнул.
– Вы ведь руководили строительством Пентагона, да? – Громадный комплекс Министерства обороны в Вирджинии еще достраивался.
Брови генерала поползли на лоб, на него явно произвело впечатление то, что собеседнику известен этот эпизод из его биографии.
– Да, так оно и есть.
Оппи не стал говорить о том, что знает и о другом факте: что Гровз также отвечал за строительство лагерей для интернированных американцев японского происхождения. Военный обвел взглядом огромную комнату, явно чувствуя себя непривычно в роскошной обстановке.
– Я надеялся, что после Пентагона мне позволят самому выбрать следующее место службы – я хотел посмотреть, как идут дела за океаном, – но мне поручили эту штуку.
Оппи знал, что «эта штука» – ни более ни менее как руководство всеми работами по созданию атомной бомбы. В том числе и теми, что ведутся здесь, в Радиационной лаборатории Эрнеста Лоуренса, и в чикагской Металлургической лаборатории Артура Комптона.
Президент Спроул, похоже, сообразил, какой подход годится для этого человека.
– Ланч будет подан через несколько минут.
Гровз улыбнулся на эти слова, и Оппи улыбнулся в ответ.
– Хорошо, что заведовать всем этим поставили инженера. – Спроул переключился на другого посетителя, и Оппи, оставшийся наедине с генералом, включил все свое обаяние. – Мы, ученые, слишком уж склонны витать в облаках.
Глаза генерала, темно-синие, в отличие от бледно-голубых Оппи, остановились на собеседнике.
– Вы не заняты сегодня во второй половине дня? Я хотел бы побеседовать с вами.
Предложение оказалось очень к месту; Китти будет в восторге.
– Ваше желание, генерал, для меня закон.
Глава 3
Энергия, уходящая с поверхности звезды, будет очень сильно уменьшаться в процессе ухода… за счет гравитационного отклонения света, который будет препятствовать уходу излучения во всех направлениях… по мере сжатия звезды. Таким образом звезда постепенно замыкается, изолируясь от далекого наблюдателя (сохраняется лишь ее гравитационное поле).
Дж. Роберт Оппенгеймер и Хартлэнд Снайдер[7 - О безграничном гравитационном сжатии. Пер. на русский язык; «Мир», 1979.]
В кабинет оппи в Леконт-Холле Гровз явился, сопровождаемый лысоватым полковником с очками на носу.
– Николс, – представил его генерал. Оппи уже слышал это имя и сразу понял, что это тот самый Кен Николс из Манхэттенского инженерного округа. Своим названием проект был обязан первому местоположению военной организации, занимавшейся секретным строительством и теперь объединившей все усилия американцев по созданию атомной бомбы. Аналогичная программа британцев носила кодовое название «Трубные сплавы», и одному богу известно, за каким словосочетанием прятали свои работы в этом направлении Советы – если они вообще у них велись.
Гровз снял китель, оставшись в отглаженной рубашке с широкими полумесяцами пота под мышками, и, протянув его Николсу, сказал:
– Отнесите в химчистку.
Оппи поспешно затянулся сигаретой. Он знал, что Николс получил в Айовском университете степень доктора философии в области гидротехники. Всем известно, что если аспирантам и приходится быть на побегушках, то с получением докторской степени эти обязанности переходят к кому-то другому. Возможно, сказал он себе, чтобы загладить неприятное впечатление, генерал просто хочет поговорить наедине. Помощник Оппенгеймера, застенчивый, шепелявый Боб Сербер, которого все же удалось устроить в университет, несмотря на предвзятое отношение начальства к его религии, работал на офисной доске. Оппи поспешил воспользоваться возможностью не только для того, чтобы получить желаемое гостем уединение, но и чтобы восстановить кармическое равновесие.
– Послушай, Боб, почему бы тебе не пригласить доктора Николса выпить в преподавательский клуб? А химчисткой пусть займется Бекки.
Оппи искоса взглянул на Николса, надеясь увидеть благодарный кивок, но понял, что тот лишь разозлился из-за того, что Роберт стал свидетелем этого мелочного унижения. Сербер же охотно принял предложение и поспешно отряхивал руки от меловой пыли.
Как только эти двое покинули кабинет, Оппи присел на край стола. В его кабинете с белыми стенами потолок был двускатный, поднимавшийся к середине. Гровз отошел и встал у дальней стены, где потолок был ниже, что придавало ему еще более внушительный вид.
– Сегодня утром я видел Эрнеста Лоуренса, – прогрохотал генерал, – и его хваленый калютрон. Вам известно, сколько урана-235 он выделил из урана-238 на сегодня?
– Нисколько? – предположил Оппи.
– Совершенно верно, нисколько. А несколько дней назад я был в Чикаго. Этот шут Лео Силард и прочие по-прежнему предаются пустым мечтаниям, вместо того чтобы перейти к делу. Вокруг полно физиков, но никто из вас, похоже, не понимает, что такое время.
Роберт высоко ценил мощный интеллект Силарда, но хорошо понимал, что встреча этих людей неизбежно должна была сопровождаться столкновением.
– Что ж, – сказал он. – В августе тридцать девятого Эйнштейн отправил ФДР[8 - ФДР – популярная в США аббревиатура имени президента Франклина Делано Рузвельта.] письмо, в котором советовал ускорить работы над атомной бомбой. Сейчас октябрь сорок второго. Прошло более трех лет, а работы над бомбой практически не начались. Я бы сказал, генерал, что мы чертовски опаздываем.
– Наконец-то попался хоть один здравомыслящий человек! – воскликнул Гровз. – Ладно, мистер Быстрый разрыв, скажите мне прямо: это возможно? Деление атомов?
Оппи нахмурился.
– Хороший вопрос. И ответ на него… – Он сделал нарочитую паузу для пущего эффекта и закончил твердым: – Да.
Ответ впечатлил Гровза. Он кивнул и задал следующий вопрос:
– Насколько быстро?
– Если предпринять сосредоточенные целенаправленные усилия? За два года.
– Четкий ответ, – сказал Гровз. – Мне нравится. – Он некоторое время рассматривал Роберта. – Что ж, давайте пока что оставим эту тему. Вы состоите в Коммунистической партии?
Оппи был готов к этому вопросу и ответил совершенно равнодушно, щелкнув мизинцем по сигарете, чтобы стряхнуть с нее пепел:
– Нет.
– Когда-нибудь состояли?
– Нет.
– А ваша жена состояла. И ваш брат Фрэнк.
– Чистая правда. Кроме того, вы, если понадобится, без труда сможете узнать, что в последние годы я поддерживал все известные мне левые движения, начиная от профсоюза учителей и кончая испанскими республиканцами. Но я никогда не вступал в Коммунистическую партию и в настоящее время отошел от этих дел. И без них работы невпроворот.
– Совершенно верно, – согласился Гровз. – И в этой работе нет места для коммунистов.
– Генерал, даю вам честное слово: я не коммунист. – Пауза. – Я американец.
– Это вы, – сказал Гровз, – родились и выросли в Америке. Но ведь среди этих умников полным-полно немцев, венгров, итальянцев и еще черт знает кого. А вот американцев, таких, как мы с вами… Нас очень уж мало.
Оппи наклонил голову в сторону и ничего не ответил.
– Хорошо, профессор, что бы вы посоветовали, учитывая то отставание, которое мы должны наверстать?
– Единая лаборатория, – сказал Оппи, выкладывая первую карту. – Собрать всех ученых вместе, на одной территории, – и добавил козырь: – Так будет гораздо легче обеспечить секретность.
Но Гровз удивил его – он не удивился.
– Да, я тоже думал об этом. Месяц назад я приказал приобрести в Окридже, Теннесси, 59 тысяч акров земли для уранового проекта. Пожалуй, подходящее место.
– Нет-нет. Там можно устроить разве что филиал – производство по сепарации изотопов. Но мы-то говорим о сердце и мозге разработки бомбы. Это должно быть отдельное учреждение.
Генерал потер подбородок:
– Может быть, вы и правы. А кому же можно было бы поручить руководство этой организацией?
– Думаю, логичнее всего было поставить главным моего нынешнего босса Эрнеста Лоуренса, – сказал Оппи, втайне порадовавшись тому, что генерал и Лоуренс уже схлестнулись из-за провала работ по выделению урана-235. – Можно также рассмотреть кандидатуры И-Ай Раби из Колумбийского университета или Эдвина Макмиллана. – Насчет этих двоих Оппи твердо знал, что они по уши загружены сверхсекретной работой по радарам, от которой их ни за что не освободят. И просто для пущей убедительности он добавил еще пару имен: – Или, скажем, Вольфганга Панофски из Калтеха или Карла Андерсона.
При упоминании Андерсона Гровз кивнул:
– Нобелевская премия за открытие позитрона.
– Да, – подтвердил Оппи.
– Тут-то и возникает вопрос. Я на днях сказал этим клоунам в Чикаго, что хоть у меня и нет степени доктора философии, но в этой программе я должен руководить толпой людей, у которых она есть. Им я прямо сказал, что меня это не тревожит, поскольку моя подготовка более чем равноценна любой аспирантуре. Но предположим, я решу, что начальником этой гипотетической лаборатории, запрятанной в каком-нибудь глухом углу, стоит назначить вас? Вам ведь придется сложнее. Ведь многие из тех, кем вам пришлось бы командовать, имеют Нобелевские премии, а у вас ее нет.
Оппи вскинул подбородок:
– Пока нет.
Гровз расхохотался, запрокинув голову:
– Всегда ценил людей, которые верят в себя.
– Генерал, дело тут не в вере. Работа уже выполнена. В тридцать восьмом и тридцать девятом годах я опубликовал в «Физикал ривью» три статьи – каждую с кем-то из аспирантов (все трое – разные). Шведской академии иногда требуется некоторое время, чтобы оценить работу и получить подтверждение, что она достойна Нобелевской премии. К сожалению, нам не повезло: в тот самый день, когда была опубликована последняя и самая важная из трех статей, Гитлер вторгся в Польшу, и началась эта проклятая война.
– Первого сентября 1939 года, – подхватил Гровз.
– Совершенно верно. С тех пор мир не думает ни о чем другом. Однако после окончания войны об этих статьях неизбежно вспомнят и признают их важность. Так что вопрос не в том, получу ли я Нобелевскую премию, а в том, когда я ее получу.
Гровз изобразил на лице почтительное удивление, но тут же покачал головой:
– Ну, как мне кажется, если вы не получили ее до войны, сейчас она вам пользы не принесет. Но, знаете ли, мне любопытно. Какое такое потрясающее открытие вы сделали, опередив весь мир?
– В России есть потрясающий физик по имени Лев Ландау. Он считает, что выяснил причину нагрева Солнца. По его мнению, центр Солнца – это конденсированное нейтронное ядро. То есть в сердце Солнца все электроны сорваны со своих орбит и объединены с протонами, которые таким образом превращаются в нейтроны. Поэтому в глубине Солнца нет ничего, кроме этих нейтронов и тех, что остались от атомных ядер древнего ядра небесного тела – твердая вырожденная материя из плотно упакованных нейтронов. Идея была отличная и чудесно объясняла, каким образом Солнце сохраняет тепло – кинетическая энергия падающего вещества притягивается сверхплотным ядром. Но Боб Сербер – тот самый парень, которого я только что отправил с полковником Николсом, ну, и я в этом поучаствовал, – мы с Бобом поняли, что Ландау не учел эффект, обусловленный сильным ядерным взаимодействием. Если учесть этот фактор, то следовало бы ожидать от Солнца явных признаков наличия такого рода ядра, но их нет.
Все это явно не произвело на Гровза впечатления, но, прежде чем он успел что-то возразить, Оппи вскинул руку:
– Но это лишь первая статья из всех, и сама по себе она не так много значила. Но она непосредственно повлекла за собой вторую статью, которую я написал с Джорджем Волкоффом. В ней мы обосновали неизбежность неограниченного сжатия в конце жизни достаточно тяжелых звезд.
Гровз нахмурился:
– Неограниченного? Как это понимать?
– Хороший вопрос, – сказал, ухмыльнувшись, Оппи. – А ответ на него содержится в третьей статье, которую я написал в соавторстве со своим аспирантом Хартлэндом Снайдером. Мы показали, что неограниченное сжатие приведет к нулевому объему и бесконечной плотности и гравитация этого объекта будет настолько сильной, что ничего, даже свет, не сможет покинуть его. Это принципиально новый класс астрономических объектов, о существовании которых никто пока что не высказывал даже предположений. В нескольких километрах от центра, на расстоянии так называемого радиуса Шварцшильда, благодаря явлению относительности даже время застывает, но для наблюдателя, находящегося на поверхности звезды, время будет идти обычным порядком. В этих… если угодно, «черных безднах» нет абсолютно ничего интуитивно понятного, но они, безусловно, должны существовать.
Гровз отклонился назад, опершись о стену. На его лице появилось благоговейное выражение.
– И это заслуживает «Нобеля», – негромко произнес он.
