Мой страшный главный врач

– Да, переживает, – кивнула я, наблюдая за тем, как сын самостоятельно одевается около своего шкафчика с паровозиком на двери. – Мы все переживаем.

Замечаю, что мать мальчика Петрова, повернулась так, чтобы получше слышать наш разговор и глазами показываю на неё воспитательнице Маргарите Алексеевне. Та понимающе кивает и замолкает.

– Мамочка, а давай зайдём в магазин и купим те пирожные, которые папа любит, – заискивающе просит Егорка. – Вдруг папа придёт сегодня домой, а мы ему – бац! – и его любимые пирожные дадим покушать с чаем. Он же может к нам сегодня придти?

Егорка смотрит с надеждой и, увидев мой кивок, начинает радостно улыбаться.

Заходим по дороге в магазин. Покупаю нужные продукты, Егорка выбирает себе любимые творожные сырки. Потом бежит в кондитерский отдел и восклицает: – Вот эти пирожные! Которые папа любит!

На выходе из магазина зазвонил телефон. У меня в ухе был беспроводной наушник и, подхватив в одну руку сумку и пакет с продуктами, я свободной рукой дотронулась до сенсорной кнопки на нём.

– Привет, Владочка! Только не сбрасывай, пожалуйста, мой звонок! – раздался в наушнике теперь уже ненавистный мне голос.

– Чего тебе нужно?! – недовольно говорю я, косясь на насторожившегося Егорку – как же он ждёт звонка от своего папы!

– Владочка, мне нужно тебе кое-что рассказать! Давай сейчас встретимся с тобой ненадолго, а?! В нашем кафе, как обычно. Я понимаю, что очень виновата перед тобой. Меня прямо совесть замучила!

– Бывают же такие бессовестные люди! Сначала нагадят как следует, а потом ждут, что к ним будут относиться как раньше, – торопливо проговариваю я и отключаюсь.

Через несколько секунд телефон вновь звонит. Зная настойчивость своей бывшей подруги, я понимаю, что по-хорошему от неё не отделаться. Поэтому вновь дотрагиваюсь до сенсорной кнопки и не дожидаясь её причитаний выпаливаю:

– Ты меня задолбала! Отстань уже от меня! Мне плевать на твою вдруг проснувшуюся совесть! Так нагадить, а теперь вся такая несчастная! Пожалейте её все! Ты мне больше не подруга и живи теперь с этим дальше как хочешь и не звони мне больше!

– Это ты с Маргаритой сейчас так разговаривала? – неожиданно ответила трубка голосом моей пока действующей свекрови.

– Ой, Ольга Матвеевна, извините, я не знала, что это вы звоните, – устало отзываюсь я и, направив рукой Егорку в нужном направлении, продолжаю: – Да, это я с ней сейчас разговаривала.

– Судя по разговору, ты уже всё знаешь про неё и Глеба? – вкрадчиво спросила свекровь.

– Знаю и мне неприятно, что вы, зная об этом, держали меня за дурочку и ничего мне об этом не сказали! – не выдержав, восклицаю я.

– Это ты зря! – в свою очередь восклицает Ольга Матвеевна. – Понимаю, что мне сейчас прилетает за твою подружку, но, честное слово, я ещё полмесяца назад ничего не знала об этом!

– А вы знаете, что Маргарита беременна от Глеба? – неожиданно для себя поинтересовалась я.

В трубке наступила тишина.

– Это шутка?! – сдавленным голосом спросила свекровь.

– Значит, не знали, – невесело констатирую я. – Она беременна третий месяц, и Глеб уже и её бросил. А у вас теперь будет пять внуков.

– Охренеть! – неожиданно «культурно» выразилась директор школы Ольга Матвеевна. – Вот ведь засранец! А я-то думаю, что это он у меня уже вторую неделю ночует. Всё, Владочка, я потом тебе перезвоню. Ты меня прямо ошеломила. Вот ведь засранец! – повторила она и отключилась.

На подходе к дому, в зимних сумерках я неожиданно заметила знакомый силуэт тёмного внедорожника. Подняв взгляд вверх, увидела свет в окне нашей квартиры. Сердце застучало так, что в ушах заложило.

– А вот и папка наш! – вырвалось у меня.

– Где-где?! – засуетился Егорка, подпрыгивая вверх, чтобы увидеть своего отца.

– Да- да, вижу! – возбуждённо воскликнул сын и побежал вперёд к подъезду по плохо расчищенному от снега тротуару.

На душе у меня было и радостно, и тревожно одновременно. Что он сейчас мне скажет: вернулся, не вернулся, может пришёл обговорить условия развода, может ещё что-нибудь?

С сильно бьющимся сердцем я подошла к нашей двери и вставила ключ в замочную скважину.

– Ура-а! Папка, ты вернулся! – оттолкнув меня, ворвался в прихожую Егорка и кинулся к Глебу, уже встречавшему нас в проёме комнатной двери, ведшей в большую гостиную.

– Привет, Глебушка! – только и проговорила я, тревожно заглядывая в его большие серые глаза.

– Привет, Егорка, – ответил мой муж и неожиданно опустившись на корточки, обнял нашего сына.

Если бы сейчас в нашей квартире появилась шаровая молния, я была бы менее удивлена, чем то, как сейчас поразил этот его поступок. Он никогда так не обнимал Егорку с момента его рождения! Конечно, брал на руки, чуть приобнимал… Но, чтобы так!

– Что-то случилось, Глебушка?! – не спуская с них глаз, я разделась и, машинально надев тапочки, подошла и, чуть склонившись над ними, заключила их в свои объятия.

– Пойдёмте ужинать, – неожиданно привычно-спокойным голосом произнёс Глеб и, поднявшись с корточек, добавил: – Я уже приготовил нам на ужин куриные крылышки и жареную картошечку.

– Ура-а, как я люблю! – опять радостно завопил Егорка и побежал в ванную мыть руки.

– Глебушка, ты совсем вернулся? – с робкой надеждой спросила я, не сводя глаз со своего красавца-мужа.

Глеб в это время доставал из аэрогриля аппетитно запечённые крылышки, обсыпанные поджаренным кунжутом. Он укладывал их на большое, белое блюдо.

– Давай мы с тобой позже поговорим, – как-то непривычно-будничным тоном произнёс он. – Сейчас поедим, поиграем с Егоркой, уложим его спать, а там и поговорим.

– Хорошо, давай, – согласилась я, понимая, каких это мне будет стоить усилий – выдержать эту неизвестность. – Только скажи мне, пожалуйста, одно – ты теперь будешь здесь жить и ночевать?

– Скорее всего – да, – как-то задумчиво ответил он. В груди меня сжалось от неизвестности.

Весь вечер мы были одной прекрасной семьёй. Егорка впервые в жизни ездил верхом на отце, всё-время обнимал его, просился на коленки. Глеб же сам тоже был похож на расшалившегося мальчишку и валяясь с сыном на пушистом ковре, веселился с ним так, как не делал этого никогда. Я старалась незаметно снимать это на телефон, чтобы потом показать маме и свекрови. Ну, может ещё кому-то из близких. Но главное – я снимала это для себя и для Егорки…

– Время уже половина одиннадцатого, – с сожалением произнесла я, глядя на часы.

– Ого, всё, Егорка, тебе пора спать, – продолжая посмеиваться произнёс Глеб, стаскивая с себя сына. Затем подхватил его под мышку и понёс в ванную. Я ошеломлённо следила за ними, потому что раньше Глеб никогда не мыл Егорку перед сном. Оказывается, он всё это прекрасно умеет делать!

Егор уснул не сразу. Глеб прилёг рядом с ним на его кроватку, подставив под свои длинные ноги табуретку и принялся читать ему книжку про Незнайку. Я в это время убралась на кухне и приняла душ. Сидя за чашкой ромашкового чая в своём любимом махровом халате на кухне, я ждала, когда Егорка уснёт и Глеб придёт ко мне на кухню. Нет ничего хуже неизвестности и ожидания! Именно эти два чувства сейчас боролись между собой у меня в груди. И ромашковый чай никак не помогал.

Вот на пороге кухни почти неслышно появился Глеб.

– Хочешь чаю или кофе? Чайник вскипел только что, – я сделала попытку вскочить со стула, но он махнул рукой:

– Сиди, я сам.

Он тоже заварил себе ромашку и сел, по привычке, напротив меня. Я замерла в ожидании. Он посмотрел на меня своим долгим взглядом. Господи, какие же у него красивые глаза! Такие чувственные губы! Только почему же за весь вечер он меня ни разу даже не обнял?! Больше не любит?! Тогда почему сказал, что останется с нами жить?!

– Глебушка, не мучай меня этой неизвестностью! – умоляюще почти простонала я, потирая пальцами виски. – Что происходит?! Мы разводимся или нет?!

– Скорее всего – нет, – чётко ответил он и пригубил бокал с ромашковым чаем.

– Так ты остаёшься жить с нами?!

– Скорее всего – да. И не кричи так, Егорка спит, – негромко осаживает он меня.

Но у меня просто мозг кипит от этих его «скорее всего». В смысле – «скорее всего»?! Что за фигня?! С трудом сдерживая себя, стараюсь говорить спокойно:

– Глеб, хватит квестов! Говори всё как есть, иначе я прямо сейчас стукну тебя по голове чем-нибудь тяжёлым!! Не доводи меня!

– Ух, ты! – он поднимает на меня удивлённый взгляд. – Не знал, что ты так умеешь разговаривать. Вот, оказывается, как сильно ты меня любишь. Ну. да, ладно! Тебе всё равно кто-нибудь расскажет. Короче, твоя Ритка вчера добралась до моего руководства и сообщила им, что я – многоженец и негодяй. И что она беременна от меня, а я отказываюсь от этого ребёнка.

– Она, кстати уже давно не моя, а твоя. И что неверного она сказала? – успеваю вставить я, но он хмурит брови и, сделав глоток чая, продолжил: – Там, где я работаю, оказывается, принято быть хорошим семьянином. Конечно, я знал об этом, но не знал, что всё настолько серьёзно. Короче, мне дали понять, что, если я не вернусь в семью, то дальнейшее моё продвижение по службе будет невозможным. Особенно что касается работы за границей.

– Во-о-от оно что! – разочарованно протянула я. – Значит ты сегодня здесь не потому, что вдруг полюбил нашего сына и не потому, что получил мою смс-ку…

– Да, не поэтому, – кивнул он. – Мне нужно сейчас договориться с тобой о нашем дальнейшем совместном проживании. И кстати, я заметил, что ты снимала на телефон как мы баловались с Егоркой. Скинь мне это видео, пожалуйста. Завтра покажу начальству на работе, что у нас всё хорошо.

– А как ты на работе объяснил, что у тебя уже четыре внебрачных ребёнка? – неожиданно для себя спросила я.

– Никак, внебрачные дети моё начальство не интересуют. Их матери, оставляя этих детей, меня не спрашивали – хочу ли я этого. Хотя я всегда в начале отношений предупреждаю женщин, что не люблю детей. Тем не менее, они их оставили и это было их решение. Для моего руководства главное, чтобы официально оформленные отношения не разрушались.

– Ох, как ты сейчас выразился: официально-оформленные отношения! – поразилась я, понимая, что прямо сейчас мой любимый муж открывается совсем с другой стороны. И, скажем прямо, сторона эта более чем неприятная.

Я сидела на своём месте с остывшим чаем в кружке и понимала, что завтра на работу я пойду разбитая…

Так вот, скорее всего, что хотела рассказать Ритка, когда звонила мне в последний раз. Как она дошла до начальства Глеба. Только ей там ничего не обломилось. И в результате её действий Глеб вернулся ко мне как к своей официальной супруге. И, скорее всего, можно забыть о том, что он собирался разводиться со мной. А я ведь так хотела, чтобы он вернулся ко мне! И вот он вернулся. Только почему у меня на душе сейчас так горько?!

Глава 6

ЛЕВ

Утро началось как обычно: подъём по будильнику, разминка минут на десять, дальше контрастный душ, фен, гречневая каша с котлетой, чёрный кофе с двумя ложками сахара.

Воспоминания дня вчерашнего заставили меня ухмыльнуться как нашкодившего мальчишку. Да уж, мистер совершенство, задал ты вчера жару этой щучке Ольге Васильевне! Но и она, надо признаться честно, была очень даже на уровне. Можно будет как-нибудь повторить, но не стоит сильно увлекаться её мастерством и доступностью. Чувствую я в этой вышколенной секретарше какой-то подвох. Никогда не поверю, что преданная секретарша сможет прямо сразу забыть о своём бывшем начальнике и тут же перекинуться на нового. Возможно, что-то их ещё связывало кроме работы и коротких сексуальных радостей. Так что держим ухо востро.

Мой второй рабочий день в этой клинике. Подъезжаю на годовалой красной Тойоте-Venza к шлагбауму. Охранник в окне приветливо улыбается, машет мне рукой. Шлагбаум поднимается, и я въезжаю на территорию клиники. Пока мало кто обращает внимания на мою машину, разве только заядлые автомобилисты, знающие толк в автомобилях. Паркуюсь на специальной парковке для сотрудников. Спасибо завхозу Трофимову, вчера всё мне показал и рассказал. Направляюсь к основному входу и сразу замечаю быстрые женские взгляды в мою сторону. Это всегда приятно. «Красота – страшная сила!» – сказал кто-то из мудрых. Хорошо, что я нашёл в себе силы осознать это и сделал всё для того, чтобы сейчас все эти девушки, женщины, тётки и даже бабульки у подъездов замолкали при моём появлении, а потом шептали за моей спиной, что мол «хорош мерзавец, кобелино!» Смешно, но я вправду несколько раз сам слышал такую фразу в свой адрес.

– Здравствуйте, Лев Романович… здравствуйте… здравствуйте… – шелестит со всех сторон. Я хмурю брови и отрывисто здороваюсь в ответ.

– Ой, Лев Романович, а я вас у другого входа ждал! – неожиданно рядом со мной вырастает фигура запыхавшегося начмеда Муранова.

– Какого другого? – недоумённо поднимаю брови.

– Та-ак, похоже, что Трофимов, наш завхоз, забыл вас вчера предупредить! – всплескивает руками Муранов. – Идёмте, я сам вам покажу.

– Да он вчера мне, вроде всё показал, – я пожимаю плечами и следую за ним

– Всё, да не всё. Забыл, видать, с перепугу.

Мы поднимаемся на лифте на пятый этаж, и он подводит меня к обычной двери без опознавательных табличек с небольшим кодовым замком. Достаёт из кармана зелёную карточку и прикладывает её. Приоткрыв дверь, я вижу раздвижные двери лифта.

– Здесь вот по приказу Дмитрия Ивановича был заложен лифт при постройке этого корпуса, – предвосхищая мой вопрос быстро проговорил начмед Муранов. – Завтра для вас тоже будет готова карточка и тогда сможете напрямую подъезжать к отдельному входу и проходить через него. Дмитрий Иванович всегда только им пользовался.

Я глянул на часы и заторопился: – Пойдёмте, Григорий Иванович, пора начинать оперативку. Люди уже, наверное, ждут.

Мы подходим к двери ведущей в холл административного этажа, за которой слышны чьи-то шаги и мужские голоса.

– А где наш главный лизоблюд Муранов? – слышим мы оба чей-то негромкий, но отчётливый голос.

– Да, наверное, уже выплясывает вокруг нового главного врача, должность свою сберечь старается, – также негромко, со смешком отвечает ему второй.

– Да, ладно вам, Муранова можно понять. Ему уже шестьдесят пять и больше никто ему такой должности не предложит. А сидеть в отделении рядовым хирургом уже не хочется. Тут хочешь-не хочешь, будешь выплясывать, – быстро проговорил удалявшийся третий голос.

Кидаю взгляд на стоящего рядом начмеда Муранова и вижу, как багровеют его щёки и опускается вниз голова. Рука с карточкой так и застыла на весу перед кодовым замком.

– Это правда? – вполголоса спрашиваю я.

– Что именно? – глухо произносит он, не поднимая головы.

– Что вам шестьдесят пять лет.

– Да, правда, – как-то обречённо произносит начмед. – И всё остальное – тоже правда. Я, действительно, очень переживаю за свою должность и готов ради неё на многое. Эта работа – смысл моей жизни, я очень хорошо справляюсь с нею.

– Похоже на правду, – отвечаю я.

Он резко вскидывает голову и выжидательно смотрит мне прямо в глаза. У него хороший, честный взгляд.

– Ладно, Григорий Иванович, вы останетесь на этой должности, по крайней мере – при мне точно, – киваю я ему и вдруг вижу, как у него краснеет нос и появляются слёзы на глазах. Он спохватывается, опускает голову, лезет в карман халата за носовым платком. Промакивает глаза платком, сморкается, затем с облегчением выдыхает и подняв на меня влажный взгляд, искренне произносит:

– Спасибо, Лев Романович! С этой минуты я ваш самый преданный сотрудник. От меня вы никогда не получите ножом в спину. Я буду помогать вам и страховать вас всегда и везде, где смогу.

– Это хорошо, – отвечаю я ему. – Только дайте мне слово, что вы не станете мстить тем троим, чей разговор мы сейчас слышали. Вы ведь узнали их по голосам?

Он молча кивает и протягивает руку с картой к кодовому замку на двери.

– Если они – хорошие специалисты своего дела, то оставим этот разговор на их совести, – заключаю я, выходя в холл пятого этажа.

– Я понял, Лев Романович, – уже деловым голосом произносит начмед. Он, расправив плечи, пошёл рядом со мной по коридору в зал для конференций. – И ещё, Лев Романович, я просто хотел сказать вам, что заведующая отделением неврологии Лозовая Кристина Григорьевна – это моя дочь. Она замужем за хорошим человеком и у них двое прекрасных детей. Она – тоже очень хороший специалист своего дела и пользуется авторитетом у подчинённых.

– Хорошо, я учту, – киваю я и мы заходим в приёмную, где уже за своим рабочим местом сидит секретарша Ольга Васильевна в одежде пудровых тонов. Она вскакивает со своего кресла:

– Здравствуйте, Лев Романович! Здравствуйте, Григорий Иванович! Все заведующие уже собрались в вашем кабинете, – официальным тоном сообщает она нам.

– В следующий раз, пожалуйста, запускайте всех в мой кабинет только после того, как я уже сам пройду в свой кабинет и только после моего приглашения! Вам ясно?! – рявкаю я на неё. – Вот как мне сейчас быть?! Прикажете при всех переодеваться?!

– Ой, я что-то не подумала, – растерянно лепечет Ольга Васильевна. На её лице сквозь тональный крем проступают красные пятна. – Просто Дмитрий Иванович всегда переодевается в комнате отдыха, и он не обращает на это внимания.

– Переодевался, – негромко поправляет её начмед Муранов и кидает на неё быстрый презрительный взгляд.

Ох, уж эти мне подковёрные игры!

На оперативке внимательно разглядываю каждого из двадцати двух заведующих, слушаю их доклады за сутки, делаю пометки в блокноте.

– Ещё раз, что там с больным Фирсовым? – настороженно смотрю на заведующего отделения реанимации и интенсивной терапии.

– Поступил час назад после ДТП. Множественные травмы, почти несовместимые с жизнью. Ребята работают с ним, пока, вроде, держится, – торопливо докладывает крепкий, лысоватый мужчина за сорок. Узнаю в его голосе одного из той троицы, что прошла в тот момент по холлу.

– Дождитесь меня после оперативки, – киваю я ему. – Покажите отделение и этого больного. Григорий Иванович, пойдёте с нами.

– Хорошо, – кивает в ответ начмед.

Заканчиваю оперативку через десять минут. Все, кроме начмеда и завтравматологии, быстро покидают мой кабинет.

– Ольга Васильевна, чашку чёрного кофе с сахаром быстренько на троих, – убираю палец с кнопки внутреннего телефона и обращаюсь к завтравматологии: – Как вас зовут?

– Вадим Русланович, – коллега выжидательно смотри на меня.

– Какой, по-вашему, прогноз по этому пациенту после ДТП?

Тот пожимает плечами: – Пятьдесят на пятьдесят.

– Понятно, – киваю я.

В это время в дверях без стука появляется секретарша с подносом в руках. На ней красивая юбка из струящегося материала и чёрная, полупрозрачная блузка. Кидает на меня вполне себе обычный взгляд и быстро ставит блюдца с чашечками кофе и кофейными ложечками перед каждым из нас. Тут же появляются блюдце с нарезанными ломтиками лимона и специальной вилочкой, небольшая сахарница, доверху наполненная кусочками сахара, Комната наполняется превосходным сочетанием ароматов кофе и лимона.

– Спасибо, Ольга Васильевна! В следующий раз стучитесь в дверь, прежде чем войти, – бросаю я вслед секретарше и киваю своим коллегам за столом: – Давайте, коллеги, быстренько по чашке кофе и пойдёмте в отделение, посмотрим, как там дела и этого пациента заодно.

В отделение мы дошли за пять минут. Надели на себя одноразовые халаты, бахилы. В отделении было чисто, светло, персонал занимался каждый своим делом, поглядывая на нас с разных сторон. В палатах интенсивной терапии стояли специальные медицинские кровати с подведённым к ним оборудованием. Мониторы мигали разными огнями, с них можно было считать различные показатели жизнедеятельности организмов. На кроватях лежали голые мужчины и женщины. Кто-то был в сознании, кто-то на аппарате искусственной вентиляции лёгких.

Я подошёл к троим больным, находившимся на ИВЛ. Двое находились в состоянии медикаментозного сна, а вот женщина лежала привязанная и смотрела на нас умоляющими глазами. Под ней и под теми двумя больным специальные чехлы на матрасах, на которых они лежали, были мокрыми от мочи. Стоял характерный запах.

Подошёл поближе и она задвигалась, застонала, словно хотела, что-то сказать.

– Хотите что-то сказать? – негромко спросил у неё я.

Она быстро-быстро заморгала и на глазах появились слёзы. Трубка от ИВЛ не давала ей возможности говорить.

– Сколько дней она на ИВЛ? – спросил я у заведующего.

– Четвёртый день, – быстро ответил тот, заглянув в свой рабочий блокнотик.

– А в сознании?

– Третий день, вроде бы, – пожал плечами Вадим Русланович.

Я склонился к голой пациентке. Видно было, что кожа её была синюшной и покрылась пупырышками от холода.

– Почему привязана? Беспокоится? – я посмотрел на завотделением.

– Да, есть немного, – осторожно ответил тот. – Для профилактики.

– Сможете написать, что вас беспокоит? – спросил я у пациентки, доставая из кармана халата ручку и свой блокнот. Женщина опять быстро-быстро заморгала глазами с надеждой глядя на меня.

– Правой рукой пишите?

Она вновь заморгала глазами.

– Развяжите ей правую руку, – скомандовал я заведующему отделением.

– Да ну, Лев Романович, не нужно! Она беспокойная, дёргается всё время, ещё что-нибудь повредит себе. Пойдёмте, лучше других пациентов посмотрим, – недовольно проговорил Вадим Русланович, пытаясь увести меня от странной больной.

– Раздевайся догола, – приказал я ему и сам принялся развязывать правую руку женщины.

– Что?! Я не совсем понял, что вы мне сейчас сказали, – ошеломлённо спросил завотделением. Начмед, молча. стоял рядом и ни во что не вмешивался.

Я протянул ручку женщине и подставил раскрытый блокнот. Она с благодарностью посмотрела на меня и начала по буквам что-то в нём писать.

– Раздевайся догола – я тебе сказал, – повторил я, глядя прямо в глаза этому Вадиму Руслановичу. – Проведём эксперимент.

– К-к-какой эксперимент? – заикаясь, спросил тот озадаченно, начиная стягивать с себя белый халат.

– Сейчас увидишь, какой. Давая быстрее, а то не быть тебе здесь заведующим, – негромко ему бросил я и поднёс к глазам блокнот. «Могу сама дышать, аппарат мешает жить», – было написано в нём. Я поднял взгляд на начмеда и вдруг увидел с какой мстительной радостью он смотрит на раздевавшегося заведующего отделением.

– Григорий Иванович, вызовите медсестёр, пусть помогут снять больную в ИВЛ и проследите за этим, потом мне доложите, – обратился я нему. Начмед тут же опустил глаза и, кивнув, нажал на кнопку срочного вызова у изголовья постели больной.

Я посмотрел на медленно раздевавшегося завотделением и, окинув взглядом отделение интенсивной терапии, увидел свободную койку.

– Трусы можешь не снимать, хотя не мешало бы тебе до конца прочувствовать всё, – резко кинул я заведующему отделением и кивнул в сторону свободной кровати. – Иди сюда, ложись.

– З-зачем? Я ничего не понимаю, – растерянно проговорил Вадим Русланович, покорно шагая за мной. – Я буду жаловаться, Лев Романович. Это – противозаконно!

– Жалуйся куда хочешь, но потом! – рявкнул я на него и указал рукой на постель: – Быстро ложись и носки снимай тоже.

– Какая-то ерунда, что за бред! – забормотал он, укладываясь на покрытый специальным чехлом матрас на кровати. В отдалении медсёстры во главе с начмедом помогали снять с ИВЛ голую, синюшную пациентку. Они периодически кидали в нашу сторону изумлённые взгляды. И видно было как в проёме приоткрытой двери в отделении мелькали растерянные лица других сотрудников.

– Ну, лёг. Что дальше? – поёживаясь, как-то испуганно спросил он меня. Я молча привязал его по рукам и ногам к постели. Потом крикнул в сторону медсестёр: – Принесите мне сюда бутылку с водой, быстро.

Одна из медсестёр стремглав кинулась к двери. Бутылку принесли почти сразу. Медсестра застыла тут же, глядя на происходящее круглыми от ужаса глазами.

– Не надо, Лев Романович, я всё понял, – неожиданно упавшим голосом произнёс заведующий отделением и, опустив глаза, добавил: – Вы же сами знаете, что это специфика нашего отделения.

– Лежать в моче сутками – это специфика вашего отделения?! – рявкнул я так, что все, кто был здесь в сознании, оглянулись на нас. – Вот сейчас испробуешь это на себе, а потом придёшь к себе в кабинет и на ближайшую конференцию подготовишь для всех коллег доклад про постреанимационный синдром. Слыхал о таком?!

Я отвинтил крышку с бутылки и, подняв последнюю над кроватью, стал наливать холодную воду прямо на низ живота заведующего отделением.

– Пожалуйста, Лев Романович, я правда всё понял, – опять негромко повторил Вадим Романович и виновато посмотрел на меня.

– Такой понятливый оказался! – усмехнулся я. – А что же тогда не сразу понял, что у тебя пациентка на ИВЛ уже второй день сама может дышать?! Ты когда-нибудь слышал, что у некоторых ослабленных больных ритм собственного дыхания не совпадает с ритмом ИВЛ?! Что у них из-за этого панические атаки начинаются?! И почему у тебя пациенты лежат в собственной моче?! Санитарок тебе не хватает?! Сам тогда здесь всё мой, раз не можешь организовать работу отделения! Короче, лежишь здесь два часа без простыни, без одеял, вот так как есть. Потом готовишь доклад с презентацией на час, не меньше, по той теме, что я тебе уже сказал. Завтра же приходишь ко мне к девяти утра с предложениями по приведению отделения в человеческий вид. Понял?! И всех пациентов укрыть хотя бы простынями!