Волчья дикость

Раис смотрел как дрожащий Арх стоит перед постелью смертной. Пока она корчится в муках, он держит свое запястье у ее рта и дает ей пить глотками свою кровь. А рядом разводит руками ведьма. Она ходит кругами, читает заклинания.

А Арх с вздувшимися венами на лбу, напряженный до предела, склонился над роженицей и держит ее на краю жизни и смерти.

– Еще больше крови, мой господин. Ребенок требует сил, чтобы родиться тем способом, что спасет им обоим жизнь… и ей нужны силы для регенерации.

Вахид побледнел и выдохнул, сжимая руку в кулак, а роженица выгнулась, забилась. И ее страдания и мучения ощутил даже Раис на ментальном уровне.

– Все! Дольше ждать нельзя! Выходите! Я буду доставать младенца!

Арх, отнял руку, не обращая внимания на сочащуюся кровь, он схватил ведьму за горло.

– Не выживет и ты умрешь самой жуткой смертью за всю историю существования ведьм и костер покажется тебе счастьем.

Они вышли из комнатушки на улицу. Бледный как смерть Арх и Раис, который никогда не видел своего Повелителя таким.

Молчат оба. Раис не решается заговорить, потому что все слова излишни. Он лишь хочет напомнить про Гульнару, но не решается произнести ни слова.

– Моя фаворитка, моя преданная Гуль рожает сейчас нашего сына… а я здесь с тварью, которая наставила мне рога и не могу ни убить ее, ни дать ей умереть. Что со мной не так. Раис?

– Любовь очень коварное чувство, мой господин. Она не выбирает достойных и недостойных, богатых и бедных. Она косит всех, как болезнь. Нельзя выбрать и любить по ведению разума, а у сердца нет осознанности.

– Я бы вырвал себе сердце, чтобы там не болело.

– Тогда вы умрете, мой Господин…а вот этого она уже недостойна.

– Но я страдаю. У меня нет больше сил так страдать. Мне кажется, что меня разломали, кажется, что мне раздробили кости на миллионы осколков и все они впились мне в мясо и я истекаю кровью. Разве любовь может быть такая, Раис? Разве она не прекрасна и не приносит счастье?

– Любовь… имеет очень много обличий. Неразделенная и неверная приносит много страданий.

Роженица дико заорала и он подскочил, побледнел еще больше, желая ворваться в келью, но Раис удержал его за руку.

– Вы ничем не поможете. Это не мужское дело. Заханаварра справится. Она слишком боится за свою шкуру.

– Кто там снует постоянно? То уходит, то приходит! Таскает какие-то свертки!

– Это помощница ведьмы. Она, наверное, принесла травы. Главное, что они что-то делают.

Раис сжал плечо императора и тот медленно выдохнул.

– Я убью ее позже…потом. Я еще не готов. Я не готов с ней расстаться. Не готов отпустить. Не готов. Черт меня раздери будь проклята моя слабость!

– Вы можете и не убивать.

– Свидетели моего позора не дадут забыть.

– Все решаете вы. Забудут если прикажете. Уберите смертную подальше от их глаз. Не будут видеть, не вспомнят.

– Убери всех, кто тогда был. Всех слуг, всех охранников.

– Вы можете заставить их забыть.

– Это запрещено законом по отношению к своим соплеменникам.

– А кто узнает если они забудут?

Резко повернулся к Раису и тот смиренно опустил взгляд.

– Я лишь даю совет, мой Повелитель, а вы поступайте как сочтете нужным.

– Я не сотру память моей матери и сестрам.

– Вы альфа…вы можете стереть память всем, кому пожелаете. Вы сильнее любого из стаи.

– Ради кого? Ради изменницы? Ради шлюхи, которая трахалась с моим дипломатом?

– Ради любви…

– ЕЕ нет. Она исчезла в ту секунду, когда эта сука мне изменила. Пусть живет…пока я не буду готов ее уничтожить, а память моей семьи пусть не дает мне забыть ее предательства!

Из кельи вышла ведьма с окровавленными руками, она вытерла их о передник и посмотрела на Вахида.

– Роженица будет жить. Я вытащила ребенка и зашила ее. Ей нужна еще ваша кровь, мой император!

Оттолкнул Раиса и прошел внутрь в келью, Советник следом за ним. Женщина лежит на постели. Ее лицо почти синее, глаза закрыты, потные волосы разметались по подушке.

Вахид бросился к ней, тронул ее щеку, одернул руку, застонал. Потом надкусил запястье и приложил к губам женщины, чуть придерживая ее голову.

Раис тем временем подошел к свертку, издающему характерные звуки в углу кельи в корзине.

Откинул края покрывала и резко выдохнул – девочка. Малышка открыла глаза и заплакала. У нее были серые светящиеся радужки, как и у ее родного отца, как и у всего клана Раимовых…сомнений в том, чья это дочь не осталось.

Что ж это приговор и его приведут в исполнение на рассвете. Этот ребенок будет умерщвлен.

***

Я открыла глаза, чувствуя, как болит все тело. Словно оно стало чужим и ноги, руки отказывались слушаться. Я как будто соткана из другой кожи.

Снаружи гроза. Я слышу адские раскаты грома, молния сверкает в завешанном окне. Мои руки медленно поднимаются вверх, и я обхватываю ими спавший живот. Паника. Глаза резко распахиваются, и я с воплем подскакиваю на постели.

– Ребенок! – хрипло в темноту, но там никого нет. Я совершенно одна. Вокруг холод, тьма и неизвестность вперемешку с болью и слабостью. И предчувствие, надвигающееся ощущение адской беды, как будто наваливается сверху и давит ледяными плитами необратимости.

Где-то вдалеке слышится детский писк и у меня сжимается сердце. Я понимаю, что он там…мой малыш. Где-то за темнотой этих стен. Его спрятали от меня.

– К ней нельзя! – голос в глубине комнаты и я всматриваюсь, чтобы увидеть ту, что виделась мне в мареве боли и красного тумана.

– К ней?

– Да! Твоя дочь лежит одна и ждет своего часа.

– Разве это не мальчик? – спрашиваю шепотом и мне страшно слышать свой голос, я невольно прислушиваюсь к тому, что происходит снаружи. Здесь был Вахид. Даже в воздухе остался его запах и все мое существо готово потянуться к нему. Ведь он пришел…

– Нет, ты родила девочку. Можешь молиться за нее, потому что жить ей осталось недолго.

Дышать становится все труднее, как и спрашивать. Потому что я понимаю. Что каждый ответ будет ударом, который собьет меня с ног и поставит на колени.

– Она больна?

– Нет. Она совершенно здорова. Но ее приговорили к смерти и на рассвете она умрет.

Меня бьет мелкой дрожью, а сердце замирает и пропускает удары. В голове звучит монотонно реквием. Как будто слышу замогильную музыку и мне становится все страшнее.

– Я хочу увидеть ее.

– Не положено.

Женщина, которая говорит со мной остается в тени, но я и не стремлюсь рассмотреть свою жуткую собеседницу. Плач младенца доносится все отчетливей и у меня начинает болеть внутри, меня пробивает ледяная дрожь.

– Она плачет…Дайте мне ее увидеть. Один раз. Пожалуйста.

– Младенец волков пребывает один до рассвета. Потом его уносят члены стаи. В твоем случае его унесет палач.

Сражаясь со слабостью и онемением во всем теле, я все же встала, опустила ноги с постели. Резкая боль внизу живота заставила зажмуриться и на мгновение ослепнуть.

– Пришлось резать. Ребенок шел ягодицами. Ты выжила чудом…

Я знаю, как я выжила. Он меня спас. Я помнила его руки на своем лице, помнила терпкий и острый вкус на губах, свои адские крики и мольбы о помощи.

– Мне говорили, что я жду мальчика…

– Они ошиблись. Так бывает. Но это не имело бы никакого значения. Ребенок все равно умрет.

Ответила жестоко, заставив задохнуться от ужаса и боли.

– Я хочу увидеть ее, прошу. Мы ведь одни здесь. Никто не узнает. Дай мне увидеть малышку. Один раз.

Женщина вдруг вынырнула из темноты и я отпрянула назад, увидев ее бледное морщинистое лицо, похожее на пергаментную бумагу кожу с просвечивающимися венами на щеках и на лбу. Очень старая, буквально трясущаяся и в то же время со сверкающими цепкими глазами, которые прошелестели по моему лицу, словно ощупывая его и заставили поежиться от холода, как будто она коснулась меня пальцами.

– Что ты дашь мне за это? Если я принесу тебе дочь? – прошипела она и я невольно судорожно глотнула воздух.

– А чего ты хочешь?

– Пока ничего…ведь это не все, что ты попросишь. Но будь готова отдать мне то, что я захочу. Я принесу тебе дочь. Ненадолго. Полюбуйся кого ты родила на свет и попрощайся с ней. Не у всех есть такая возможность…И никогда не забывай доброты Заханаварры.

Она принесла мне сверток и отдала в руки. Совсем крошечный. Такой маленький, что кажется там спрятана игрушка. Я откинула тряпку с лица младенца и увидела сморщенную мордашку, сжатые кулачки и блестящие серые глазки. От жалости защемило сердце, кажется с него содрали кожу. Неужели это моя девочка? Ребенок заплакал, и я прижала его к себе. Укачивая, убаюкивая и чувствуя как слезы текут по щекам. Как же я позволю чтоб ее убили? Как позволю умертвить мою девочку? Как отдам ее на растерзание. Она ведь ни в чем не виновата.

– Ты…ты можешь ее спасти? – тихо спросила я.

– Нет! Это исключено!

– Ты сказала, что я попрошу большего. Ты знала, да? Ты знала, что можешь спасти ее, а я отдам все что ты захочешь? Просто спаси малышку, она такая маленькая…

– Она пришла на этот свет не в свое время. ЕЕ часы сочтены. Так распорядились звезды.

Заханаварра посмотрела на младенца, а потом перевела взгляд на меня.

– А на что ты готова, чтобы спасти свою дочь, м?

– На все! – вскрикнула я и с нежностью прижалась губами к головке малышки. Это же дочь Вахида. Это его кровь и плоть. Неужели он казнит своего ребёнка? Как я могу позволить этому случиться?

– Не торопись давать обещания, ведь ты не знаешь о чем я тебя попрошу.

– Какое это имеет значение если ребенок останется жив.

– Возможно…но ты никогда ее не увидишь и не узнаешь об этом.

– Я буду надеяться на звезды!

– Звезды лгут. Ведь еще сегодня они пророчили ей смерть!

– Тогда…тогда я буду верить тебе.

– Зря. Ведь я не скажу тебе ни слова о младенце. Если она выживет ты никогда ее не увидишь.

– Пусть так! Пусть никогда!

Малышка успокоилась у меня на руках и уснула, а я так сильно прижимала ее к себе, что казалось у меня сломаются руки. Отчаянней всего я хотела, чтоб она выжила.

– У тебя есть нечто совершенно бесценное, Лана…нечто настолько дорогое, что многие готовы были бы отдать за это миллионы. Но ты будешь отдавать мне это бесплатно каждый раз, когда я попрошу. – ведьма плотоядно улыбнулась и облизала губы, – уверена, что это будет необычайным лакомством…

Она схватила меня за руку, провела когтем по вене и наклонившись слизала каплю кончиком раздвоенного языка. От омерзения по всему моему телу прошла дрожь.

– Ммммм….невероятный вкус. Как я понимаю зависимость волка…ты сводишь его с ума. По первому зову ты будешь отдавать ее мне. Свою кровь. Каждый раз, когда мне будет нужно.

– Хорошо. Я согласна!

– Бросишь все и придешь ко мне чтобы отдать…иначе я не смогу гарантировать, что твой ребенок выживет там, где я его спрячу.

– Брошу все и приду…клянусь!

– Сегодня утром…на месте твоей дочери будет чужой мертвый ребенок…И помни. По первому зову!

Я кивнула, целуя малышку в макушку, целуя ее крошечные ручки, личико и передавая в руки ведьмы.

– Поклянись, что она останется жива.

– Слово Заханаварры. Останется.

Глава 6

Сколько я выдержал без нее? Чуть больше месяца….Месяца данных себе обещаний, месяца поездок заграницу, открытия новых веток бизнеса клана. И везде, где бы я ни находился я думал о ней. О проклятой суке, которая поработила меня, превратила в какого-то конченого, больного на голову психопата. Я напоминал себе сумасшедшего и моя вторая сущность одичавшего, озверевшего от предательства волка жаждала крови. Ее крови. ЕЕ боли. ЕЕ страданий. Потому что сам я больше не был похож на себя прежнего. Я скорее напоминал какую-то жалкую тень. Меня распирало от жестокости. Я принимал самые кровожадные решения за всю историю правления…Потому что вспоминал ее лицо, когда казнили ребенка. То, как она смотрела на мертвое тельце с застывшими слезами в глазах и просто молчала. А потом взглянула на меня с дикой болью и упреком…и я осатанел от ярости из-за ее притворства и наглости, из-за того, что на секунду смог усомниться… и в своей правоте. Потому что, блядь, я хотел, хотел хотя бы немного сомнений зацепиться за них, удержаться, впиться в них крючьями надежды и попытаться вынырнуть из бездны безумия. Но всего лишь секунды… и меня снова поглощает тьма. Перед глазами в языках пламени прыгают кадры, в которых она извивается под другим мужиком, стонет, кричит от наслаждения. Приказал закрыть суку. В самой страшной тюрьме. В каменном мешке, без окон и с единственной дверью с железным замком. Без общения, без каких-либо благ цивилизации. На ошейнике, как собаку в будке. Мою собаку. Которую я не мог убить…Пока не мог.

Меня дома ждет фаворитка, родившая мне наследника. Самого первого сына. Крепкого, здорового, так похожего на меня самого. Но ничто не радует и не дает мне сил, ничто не заставляет сердце снова биться. Оно мертвое. Я восседаю на троне, я стою у колыбели малыша или смотрю в глаза деловому партнеру и понимаю, что я мертвый. Во мне больше нет жизни. Я не живу. Я существую.

– О чем ты думаешь, Вахид?

Шепот Гульнары позади меня, пока я смотрю на крошечное лицо сына и… и мне почему-то кажется, что есть в его чертах нечто неуловимо похожее на НЕЕ. Или это я окончательно обезумел и вижу ее везде, она мерещится мне как призрак или проклятие.

– О ней?

Я вздрогнул и стиснул ладонью край колыбели.

– Ты лучше вспомни как она трахалась с твоим дипломатом, вспомни как валялась с ним в постели. Вспомни каждый кадр, где видно как он лапает ее и как она нежится в его объятиях. Вспомни, что ее губы, которые ты целовал, сосали его член и…

– ЗАТКНИСЬ!

Разворот и удар по щеке так что она отлетела к стене. Рука сжимается в кулак, и я весь трясусь от дикого и адского понимания, что это гребаная правда.

– Ты бьешь меня…мать своего сына… а она…она родившая ублюдка от любовника все еще живая. Наверное, сидит там и вспоминает как он ее трахал. Бей ее, а не меня, Вахид…или ты все еще жалеешь ее? Где твоя гордость?

Выскочил, задыхаясь из комнаты, чувствуя, как всего раздирает от бешеной и невыносимой боли, от дикой ревности, от адского чувства, что мне вырвали сердце и душу и нагадили в них, что внутри меня кишат черви.

Уехал…снова. На недели. Подальше от нее. Так чтоб не было даже искушения увидеть. А с каждым днем все сильнее тоска, с каждым днем все губительней каждая мысль о ней. Словно жалкий наркоман, который считает дни и пытается выжить в ломке, но у него ни хрена не получается.

Пока она живая…разве смогу я сам жить дальше? Смогу дышать и не задыхаться от понимания, что меня предали? Дайте мне гребаного обезболивающего, я больше не могу!

Вернулся из поездки и…пошел к ней. Сам себя уговаривал, что просто посмотрю. Увижу какая она жалкая, какая презренная, вспомню, что она сделала и уйду без сожалений.

А самого трясет перед встречей, лихорадит так что руки дрожат. Вот она доза. За железной дверью. Распахнул и застыл на пороге. Потому что увидел и сердце разорвало на хер на ошметки. Затопило диким ликованием и болью.

Сидит на постели, в длинном платье с распущенными по плечам волосами и смотрит на меня своими огромными голубыми глазами, светлыми и ясными как самое чистое весеннее небо. Такая адски красивая, несломленная, невинная…Сама чистота и упрек мне. До боли, до надламывающей сознание ненависти. Шагнул к ней, забывая о словах данных себе. Да и кто их сдержит, вашу мать, когда передо мной россыпь чистейшего голубоглазого героина. И мои вены уже кипят и ждут впрыска яда. Я бегу за ним. В два шага преодолевая расстояние между нами, наклоняясь и касаясь пальцами ее скулы.

Дрянь.

«Она мерзкая дрянь. Она сука и грязная шлюха. Убей ее» взрывает мозг звериное рычание. Но я трогаю нежную кожу и чуть ли не плачу от облегчения, от наслаждения этим прикосновением и теперь уже ненавижу себя за слабость.

Почему время и тяжелые роды не изменили ее. Почему она не стала уродливой, почему худоба и бледность не отняли красоты у ее лица, а сделали его мрачно по готически прекрасным? Худая, осунувшаяся и платье висит на ней не скрывая худобы, эти круги под глазами, мраморная бледность, пересохшие бледные губы. И все равно до дикости красива, до сумасшествия. Разве так бывает? Это издевательство, это какая-то дикая насмешка.

Колдовство…может быть я приворожен к ней каким-то проклятием. Но во мне больше нет ее крови. Я утратил физическую связь, тогда что это? Что это за болезнь.

Веду ладонью по щеке… и содрогаясь вижу, как она закрывает глаза и трется этой щекой об меня. Пронизывает током, и я весь покрываюсь мурашками.

– Когда я шел сюда одна часть меня хотела увидеть тебя мертвой и успокоиться…но вместо этого я увидел измену, смотрящую на меня твоими глазами, которые хочется выцарапать только за то, что они смотрели на кого-то другого.

Ощутил, как содрогнулось все ее тело. В глазах появилось затравленное выражение и я не мог остановится, я гладил ее щеку, я проводил по ней костяшками пальцев и понимал, что ломаюсь, что во мне что-то хрустит….лопается, раскалывается на части.

– Я бы отдал все гребаные богатства мира, чтобы знать, что когда ты сдохнешь мне станет легче и я избавлюсь от тебя, сука, избавлюсь от наваждения, от ломки, изуродую все к чему ОН прикасался, чтобы никогда больше! – провел по подбородку, по губам большим пальцем и чувствуя как рыдание рвет грудную клетку. Наркотик бежит по венам. Наркотик и нечто первобытно страшное рвет оковы, сбрасывает сдерживающие цепи, выдирает с мясом ограждения. Это зверь стремиться на волю. Он жаждет крови. И у меня больше не осталось причин не дать ему его дозу.

Я слишком голоден и полон смерти. Я хочу выпустить смерть…хочу дать ей волю. Может быть тогда мне не будет настолько больно.

***

Как жутко горят его глаза, сужаются зрачки и снова расширяются. Мне уже знаком этот огонь на дне зрачков. Он появляется перед тем, как прорывается его зверь. И эти глаза алчно сверкают самой страшной и сумасшедшей похотью, которая граничит с безумием. Я не помню, чтобы он когда-нибудь смотрел на меня вот так…словно в его глазах живет сама смерть. Нечто похожее на звериный голод, которого я еще никогда не встречала…С таким взглядом вдираются в добычу клыками и рвут мясо на ошметки истекая кровью жертвы, чавкая и дергая головой, чтобы куски отрывались быстрее. И я вдруг с ужасом поняла – он пришел меня убивать. Это не просто жажда боли, это жажда смерти. Вот что он сделает со мной – раздерет как голодное животное, беспощадно и очень жестоко. Ко мне пришел не Вахид. Ко мне пришел голодный, обозленный волк. Пришел мстить и увечить. Судорожно глотнула воздух и отступила назад. Страх сковал все мое тело, страх и неверие, что он и правда вынес мне приговор.

Схватил за горло ладонью и впился губами в мои губы, впился в них клыками, которые с треском прорвали его десна. Меня окатило волной первобытного ужаса. Я не готова к мучениям, я не готова к такому Вахиду. Мне не просто страшно, моя душа рвется на осколки, потому что я ни в чем не виновата…Потому что самый жуткий приговор это видеть ненависть в его глазах. Ненависть и голод. Звериный, адский, бешеный. От него кровь стынет в жилах и я слышу как он стонет, когда целует меня, как надсадно стонет, трепая мои губы, вбиваясь в мой рот длинным языком. Его всего трясет, он взмок от пота и я с диким отчаянным паническим ужасом слышу как ломаются его кости…со мной больше не человек. Лицо вытягивается в морду, в обросшую шерстью жуткую оскаленную пасть, которая заглатывает мое лицо и калечит щеки клыками. Полулапы полуруки рывком разворачивают меня спиной и давят к полу, ставя на четвереньки, мое платье разлетается лохмотьями. Я чувствую как он вспарывает мне кожу до мяса и от боли темнеет перед глазами, наверное я кричу. Мне до безумия страшно…так еще никогда не было. И я умру под ним. Его зверь убьет меня.

Он вдирался в мое тело болезненно сильно и безжалостно. И его орган казался мне не просто большим, а огромным и он рвал мою плоть, растягивал до дикой боли, как раскаленным поршнем обжигал внутренности. От дикой боли все тело содрогнулось, и я закричала, чувствуя, как по щекам текут слезы. В ответ услышала довольное утробное рычание.

Он двигался по звериному быстро, жадно, с рыком и хриплым волчьи дыханием. В комнате воняло зверем, потом и сексом. А еще воняло смертью и скорей всего я сегодня не выживу. Это прелюдия…перед тем, как сожрать. Так вот что происходит с жертвами в столовой…они насилуют их и сжирают. Схватил лапой за волосы, заставляя прогнуться и поднять голову, так что мне видно его жуткое отражение в спинке кровати.

Он больше не разговаривает, только ревет, стонет, хрипит. Лапа давит мне на горло, а другая дерет кожу на груди, оставляя кровавые борозды.

***

Человек почти исчез. Теперь я его слышу где-то вдалеке. Слышу отголосками, но он больше мной не управляет. Оскаленный, голодный зверь, покрывает свою неверную самку, наказывает ее. Дергается внутри узловатым членом быстро и резко, глубоко до самой матки, кайфуя от ее вздрагиваний и стонов боли. Ее грудь колышется в такт моим толчкам и я не могу отвести от них взгляд как и от своих лап на нежной коже. Это возбуждает еще сильнее ее красота и мое уродство. Ему ты отдавалась так же сука? Стонала с ним? Извивалась? Он брал тебя зверем? Тебе нравилось? Кажется нет…вот он твой первый раз, шлюха. Ты будешь выть от боли, ты будешь от нее терять сознание, как я валялся на полу и грыз камни потому что меня корежило от боли. Никакого акта любви, никакого секса, только адский акт покрытия, присвоения, жестокой случки. И трахать я тебя буду как самую последнюю отмороженную шлюху. Ты для меня больше не человек. Ты моя сука, шавка, моя шалава. Я возьму тебя во все твои дырки…Выдернул горящий в агонии член из ее влагалища, рывком раздвинул ягодицы и силой водрался в другое отверстие, в ее невероятно узкий анус, по самые яйца и заорал от дикого наслаждения от этой узости и от ее вопля раненого животного. Она зарыдала и обмякла, а я врывался и врывался в ее узкую дырочку, сатанея от кайфа, воя от него, впиваясь когтями в ее ягодицы, оставляя на них кровавые борозды. Давай, удовлетворяй меня…пока не сдохнешь. Тварь!

Вышел из нее и развернул к себе, чтоб смотрела на меня именно такого, чтобы видела свою смерть, как и я видел в ее глазах полузверя получеловека. Теперь я брал ее в оба отверстия по очереди, распластав ее ноги и всматриваясь в лицо залитое слезами, такое бледное, искаженное страданием. Но все такое же красивое, все такое же невероятно прекрасное так что слепит до потери сознания, так что становится трудно дышать. Кто бы ни сошел с ума от этого лица. Каждый кто смотрит на нее дрожит от восторга, и я знал это… я это чувствовал в каждом смотрящем на нее мужике. Они все ее хотели.

Взмахнул когтями и вспорол нежную кожу на лице уродуя его, и еще раз, превращая половину лица в месиво. Никогда больше никто на тебя не посмотрит. Ты теперь только моя уродливая сука! Рывками в ее тело, сильнее, яростнее, грубее. Заливая нас обоих ее кровью, слизывая ее и рыча от удовольствия пока не кончил изрыгаясь внутри ее тела фонтанами спермы, продолжая сжимать волосатыми лапами хрупкое изувеченное тело, которое почти не двигается подо мной.

Взревел и упал рядом, обвивая обеими лапами тыкаясь мордой в ее шею, в плечи, окончательно выпуская волка, который жалобно взвыл и заметался возле бесчувственного тела. Он бессилен что-либо сделать до первых лучей солнца. Он воет, скулит, он мечется возле израненной жертвы. Волк не умеет ненавидеть…он плачет, он в отчаянии, потому что чувствует, как вокруг летает смерть…и возможно ОНА не доживет до утра. Мы убили ее…мы растерзали ее и она истечет кровью.

Волк скулит и нюхает изувеченное лицо девушки, вскакивает и мчится в сторону леса…откуда доносится его дикий, леденящий вены вой, заставляющий всех задрожать от ужаса.

Глава 7

– Если доживет до утра это будет чудо. Так и передай своему господину, а платить мне не надо. Пока. Я приду потом, когда понадобится. Вам пора уходить.

Заханаварра указала банахирам на дверь. Когда увидела их ночью покрылась холодным потом, потому что решила, что они пришли за ней…пока не поняла, что они несут кого-то завернутого в плащ. Банахиры – полукровки, которые не обращаются, но имеют силу и кровь волков. Банахиры обучаются с самого детства и являются особой подкастой горных волков. Их называют те, кто не воют на луну, но это не делает их менее смертоносными. Они имеют ту же силу, что и у зверя круглосуточно, их когти ядовиты двадцать четыре на семь, их клыки рвут плоть и отравляют жертву ядом, их раны регенерируются с адской скоростью и они могут смешаться с толпой даже ночью. Банахиры – разведчики, охрана и каратели волчьего племени.