скачать книгу бесплатно
Анютка улыбнулась радостно, легко, как птица, порхнула на бревнышко рядом с Матвеем. Матвей забросил в бурящую воду добрую жменю Иван-чая и сухого смородинового листа, снял котелок с огня, поставил рядом, накрыл берестяной крышкой. Потом повернулся к Анютке и посмотрел на нее внимательно. Она тоже смотрела на него своими большущими глазами, смотрела выжидательно и как-то беспомощно. Потом смутилась, отвернулась, уставилась в огонь. Матвей же не отрываясь смотрел на нее. Тонкая прядь выбилась из-под косынки, упала на глаза, и она убирала ее под косынку, но непослушная прядка снова выбивалась.
Какая же она все-таки красивая. Он мысленно представил себе Любаву и сравнил обеих. Анютка нежная и тонкая, как голубка. Веселая, смешливая и озорная. Любава – гордая, красивая, гибкая как кошка. Такая же веселая, но еще и бесстрашная. Как их можно сравнивать? Да никак не можно. Они слишком разные. И слишком хорошие. Матвей вздохнул глубоко, потянулся за котелком, когда Анютка спросила вдруг:
– Матвейка, можно вопрос тебе задать? – и покраснела жарко, быстро. Глаза испуганные, но смотрит не мигая, не отводя глаз.
Матвей взял котелок, снял крышку – над полянкой поплыл яркий чайный дух. Наполнил кружку, протянул ее Анютке:
– Можно конечно, Анют.
Она зажмурилась и выпалила на одном дыхании, не обратив внимания на протянутую в ее сторону руку с парящей кружкой:
– Ты очень изменился, Матвейка. Как появилась Любава, так ты другой стал. Какой-то холодный.
Потом открыла глаза, уставилась в глаза Матвею:
– Скажи честно – люба она тебе?
И застыла в отчаянном ожидании. Матвей растерялся. Не ждал он такого прямого вопроса, хотя еще утром сам хотел с Анюткой поговорить начистоту. Она опередила.
– Ты чай пей, остынет, – сказал, поставил кружку и отвернулся, глядя в огонь.
Молчали. Анютка взяла в руки кружку, смешно обхватив ее ладошками и сдувая горячий пар. Матвей смотрел в огонь и думал, что ему ответить Анютке? Он и сам не знал, люба ли ему Любава, или нет? А Анютка? А если она и про себя так же прямо спросит? Как быть? Что сказать? Он видел, что и Анютка, и Любава к нему тянутся. А он?
Матвей разозлился на себя за эту нерешительность, повернулся к Анютке:
– Не знаю. Не до того мне.
Сказал и понял, что обманывает Анютку, прикрывается делами. А она расстроено отставила кружку в сторону, поднялась легко, шагнула в темноту. Повернулась, стоя на самой границе света:
– Пойду я, Матвейка. Поздно уже.
И ушла в темноту. А Матвей остался сидеть. Он явно слышал обиду в ее голосе, но ничего не мог с собой поделать.
Допив чай, он пошел спать. Лежал на лавке и думал о том, как много смуты внесла в их жизнь эта революция. Как страшно было их деревне, что они все снялись с места и ушли в тайгу. И как теперь им жить дальше? Чего ждать? Чем все закончится?
Уже засыпая, он подумал: «Ничего хорошего нет в этих революциях. Страх один»….
Глава 3
Вестовой от дозора пришел в стан рано утром, когда солнце только-только позолотило вершины окрестных гор. Всегда суетный и постоянно куда-то бегущий Сенька – вихрастый и веснушчатый, с задорно оттопыренными ушами и носом пуговкой, сидел у костра и рассказывал взахлеб собравшимся мужикам:
– Ночевали спокойно. Заняли мы с Ванькой твой дом, дядь Петь, – он повернулся к стоящему за его спиной пастуху, – из окна дорогу хорошо видно. А дядь Матвей с Николой у тетки Агриппины встать решили.
Он глотнул чая, обжегся, досадливо сморщился, но сделал еще глоток, и продолжил:
– Ночью нас сморило, не видели ничего, а утром прям возле твоего забора следы волчьи нашли. Здоровенные! – Сенька смешно выпучил глаза, силясь передать весь ужас от увиденных следов.
Мужики пересмеивались, глядя на это лицедейство, а староста уточнил:
– А не путаешь часом? Точно волчий след?
Сенька возмутился:
– Да нешто я волчий след от собачьего не отличу, Петр Милованыч? Да и собак таких здоровых я у нас не припомню. След в ладонь! И когти все вперед смотрят, да и след в линию. Неет, точно волки.
Сенька снова отхлебнул чаю и зачастил:
– Ну так вот. Мы-то проспали, а дядь Матвей с Николой сторожили. И наказал мне дядь Матвей передать, что сегодня можно смело в деревню ехать, огородами заниматься.
После этих слов староста прихлопнул ладонью по колену, откашлялся и заговорил, обращаясь к собравшимся здесь же женщинам:
– Ну что, бабоньки, собираться надо, огороды затевать. С вами поедут Никодим и Кряж.
Кряжем прозвали деревенского плотника Афанасия – здоровенного и какого-то узловатого, с длинными руками и цепкими пальцами. Был он нелюдимым, неразговорчивым, но очень добрым. Вечно возился с ребятней, учил их резать свистульки да ложки. Синие глаза смотрели на мир из-под кустистых бровей с каким-то детским удивлением. Силищей Кряж обладал неимоверной. Однажды он в одиночку поднял мельничный жернов, свалившийся с телеги.
Услышав свое прозвище, он кивнул согласно и отправился в сарайку, где обитал с пастухом и еще двумя мужиками, не имевшими семей. Вышел оттуда через пару минут с уже собранной котомкой, в которой лежала краюха хлеба, головка лука да шматок сала.
Женщины тоже умчались собираться. Все потребное было собрано с вечера, но это ведь женщины. В общем, в путь тронулись через час. Никодим и Кряж уже успели плотно позавтракать и даже немного поворочать бревна на сборке очередного сруба.
Наконец все расселись по подводам, и те со скрипом стронулись с места. Отстоявшиеся за ночь лошади бодро вышагивали по мягкой лесной дороге, кивая головами в такт шагам. Никодим ехал следом на своем жеребце, злом Рыське. Тот никому не давал себя погладить, и даже с куском сахара или яблоком к нему было не подойти.
В тайге стояла утренняя тишина, звонкая, наполненная пением птиц и поскрипыванием тележных колес. Женщины молчали, любуясь окружающей красотой. Вот казалось бы, сколько уже в тайге, а привыкнуть к ней не могут. Не стираются яркие впечатления от каждого нового дня, от запахов и звуков.
Правившие подводами мужики дымили самокрутками, отравляя чистый утренний воздух. Никодим обогнал подводы и погнал коня рысью, давая немного разгуляться после ночного покоя. И Рыська радостно нес его вперед, плавными могучими рывками посылая поджарое тело вперед…
…Матвей поворошил веткой угли в костре, положил сверху немного мелкого сушняка и принялся раздувать огонь, низко склонившись и смешно вытягивая губы трубочкой. Огонь занялся сразу, угли не успели до конца прогореть. Подвесив над огнем котелок, он отправился к роднику, умыться. Серко бежал впереди, не обращая внимания на соседских собак. Те старались держаться от него подальше. Он уже задавал им трепку, обозначая границы своей территории. А своим он считал все зимовье.
Единственным, кого он терпел и чье право быть здесь признавал, был Кот. Суровый, наглый и абсолютно бесстрашный полосатый зверь игнорировал любые попытки приручить его, и лишь благосклонно принимал пищу от Матвея и его мамы. И погладить себя позволял только Матвею. На руки же не шел ни к кому и при любой попытке его прихватить реагировал целым веером зубов-клыков и низким утробным воем. В такие моменты даже Серко с недоумением отходил в сторону.
Сегодня же Матвей посреди ночи обнаружил Кота мирно спящим у себя в ногах, усмехнулся в темноте и заснул снова. Утром, правда, Кот куда-то испарился. Ну да в тайге он обжился на удивление быстро. Матвей подозревал даже, что до своего появления Кот успел немало поскитаться. И ничуть не удивился, обнаружив полосатого у родника. Тот сидел на корневище кедра и умывался, щуря свои зеленые глазищи. Серко сунулся было обнюхаться приветливо, но Кот загудел низко, и у собаки тут же нашлись дела поважнее. Матвей только хмыкнул и принялся умываться.
Кот отправился к костру следом за ними, подняв хвост трубой и не обращая внимания на окружающих. Странно, но и другие собаки признавали за ним право вести себя по своему усмотрению. Котелок уже вовсю булькал, и Матвей забросил в него добрую жменю трав и Иван-чая. Над полянкой тут же разнесся густой аромат, и Матвей снял котелок с огня, поставив его рядом.
Со стороны большого костра послышались легкие шаги. Любава. Матвей поднял взгляд и встретился с ней глазами, улыбаясь помимо воли. Любава неуверенно улыбнулась в ответ:
– Привет, Матвей.
Она переминалась с ноги на ногу, и Матвей похлопал ладонью по лавке рядом с собой:
– И тебе доброго утра, Любава. Садись, что стоять.
Любава присела легко, уставилась в огонь. Кот тут же оказался рядом, обнюхал протянутую к нему ладонь и…. потерся о нее, громко, басовито заурчав.
– Вот так так, – Матвей не смог сдержать удивления, – что ж ты, братец, выбрал себе хозяйку?
Кот не ответил, просо уселся у ног гостьи и тоже уставился в огонь, урча от удовольствия, Любава чесала его за ухом и гладила по большой лобастой голове.
Матвей налил чаю в свою кружку и протянул ее Любаве, подумав, что пора уже посудой обзаводиться для гостей.
Любава приняла кружку и ойкнула, обжегшись. Матвей забрал кружку обратно, обернул ее в бересту, вернул Любаве. Девушка благодарно улыбнулась, и Матвей снова отметил, как она красива. Сделав пару глотков, она протянула чай Матвею:
– А ты сегодня в тайгу пойдешь?
Спросила таким равнодушным тоном, что Матвей понял – отчего-то она волнуется.
– Пойду. Орляк нужно посмотреть, а потом и до пасеки добраться, посмотреть.
Любава встрепенулась:
– А какой он, орляк? Что это вообще такое?
– Это папоротник, молодые побеги.
– А почему орляк?
– Лист у него похож на орлиное крыло, вот и прозвали орляком.
– А зачем он нужен?
Матвей улыбался, удивляясь неуемному любопытству Любавы:
– Очень он вкусный, если засолить. Можно так есть, а можно и пожарить с картошкой. Очень даже вкусно получается.
Любава не удивилась. Жареную колбу со сморчками она уже пробовала, и ей очень понравилось. Помолчала чуть, потом сказала, заглядывая в глаза:
– А меня с собой возьмешь?
Матвей смутился, но ответил твердо:
– Нет, Любава, не в этот раз.
Девушка сникла, спросила поникшим голосом:
– А почему? Я мешать буду, да?
Матвей помедлил, не зная, как объяснить, сказал:
– Идти далеко, весь день на ногах. Может, и заночевать в тайге придется. Одному мне проще.
Он поднялся, и Любава следом. Пошла по тропке к большому костру не оглядываясь, а Матвей не отрываясь смотрел ей вслед…
Деревня стояла пустая и тихая, не проснувшаяся. Некому в ней было просыпаться, кроме трех дозорных, внимательно следивших за дорогой.
Отец Матвея потянулся с хрустом, стоя на крыльце дома Варвары, Даренкиной тетки, где они провели эту ночь, приглядывая за дорогой. Пустые дома с не успевшей еще поблекнуть краской выглядели особенно непривычно и жутковато. Он никак не мог привыкнуть к этой тишине и виду неживой деревни.
День занялся ясный и солнечный, теплое весеннее солнце пригревало ласково.
План на день был прост: встретить женщин и присмотреть, чтоб не обидел никто, пока огородничать будут. Оставив Ваньку с Николой готовить завтрак да присматривать за дорогой, отправился встречать подводы. Вот-вот они должны приехать, Сенька уже часа три как ушел к старосте.
Выйдя на пригорок на окраине деревни, увидел пересекающий реку небольшой караван. Женщины соскочили с подвод и переходили реку вброд, высоко задирая юбки и громко охая от холодной воды. Он хмыкнул и пошел навстречу.
Завидев его, женщины наперебой загомонили, здороваясь и пересмеиваясь:
– Ой, Матвей, привет. Не одичал тут без догляду?
– А я смотрю, что это за мужчина такой красивый? А это всего-то Матвей.
Он только усмехался в бороду на беззлобные подначки:
– Привет и вам, девоньки! Хорошо ли добрались?
Таисья, статная, русоволосая жена деревенского кузнеца, отозвалась весело, уперев руки в боки:
– А чего это ты так разволновался? Аль за нас с огородами управляться станешь? А то пойдем, поогородничаем? – и рассмеялась звонко.
Смех ее подхватили остальные женщины, отжимавшие намокшие в реке подолы. Правивший одной из подвод Абросим, крепкий середняк, беззлобно пробурчал:
– От перепёлки, расщебетались.
И потянул повод своей лошадки, заставляя ее стронуть с места подводу. Женщины тут же подхватили подолы и устремились к подводам, идти в гору никому не хотелось. Отец Матвея тоже запрыгнул на одну из подвод, и вереница их втянулась в деревню.
У дома старосты подводы остановились, и женщины разошлись по своим огородам. Мужики похватали с подвод лопаты и двинулись следом, вскапывать огороды труд нелегкий. Отец Матвея тоже взял лопату и пошел к своему дому, его жена завтра приедет, когда оставшиеся женщины поедут в свои огороды.
…Матвей только собрался было уйти в тайгу, уже и винтовку на плечо закинул, как его окликнул знакомый хрипловатый голос:
– Матвей Матвеич, погодь-ка.
Он обернулся, улыбнулся:
– По здорову тебе, Влас Микитич.
Дед Влас кряхтя уселся на лавку у кострища, посмотрел на Матвея не по возрасту ясными глазами:
– И тебе по здорову, мил человек. Я с разговором к тебе. Как, есть время для старика?
– Конечно есть, Влас Микитич. Помочь чем?
Дед Влас пожевал губами, собираясь с мыслями, потом заговорил:
– Вот ты, Матвей Матвеич, уговорил меня с вами в тайгу перебраться. Про опыт мой говорил, а ведь и не надо никому, получается. Живу себе… ну вот как бурундук, к примеру. Проснусь, чаю попью, на солнышке посижу. И так цельный день. Да нет, у бурундука и то в жизни смысла больше получается. Он вон по тайге бегает, еду добывает. А я что?
Матвей смешался, не ожидал он такого разговора. По правде сказать, и не думал он про деда Власа эти дни. А теперь вот задумался и усовестился. Ведь прав старик, уговорил он его, а дальше и не подошел ни разу, словом не обмолвился.
Повернулся к собеседнику, глянул в глаза прямо:
– Ты меня прости, Влас Микитич, прав ты конечно. Не по совести я поступил.
Дед Влас перебил его, улыбнувшись:
