«Мой» Сталин

собиратель – часовой истории

«Мой» Сталин

Глава 1. Реакция Сталина на собственный голос

До этого Сталина для звукового кино еще не снимали. Как правило выступления стенографировались и затем публиковались в "Правде" в отредактированном виде.

В Главном управлении кинопромышленности и в Комитете по делам искусств запись выступления Сталина планировалась. Но конкретно – где снимать и что снимать, никак не могли решить. Ждали подходящего случая. Желательно, чтобы мероприятие было не рядовым и повод соответственно тоже.

Вскоре такой повод появился – пуск московского метрополитена в 1935 году. Сталин должен был выступать на торжественной встрече с героями-метростроевцами, намеченной на 14 мая.

Выступление состоялось в Колонном Зале Дома Союзов. Речь Сталина была яркой и эмоциональной. На следующий день стенограмма выступления с небольшими редакторским правками была опубликована в газете «Правда». Правки были на самом деле незначительными и вот почему.

Велась видео-запись выступления. Записанный фрагмент вошел в документальный фильм, посвященный открытию метро. Править живую речь Сталина никто не решился.

При этом съемка велась без предупреждения, как говорится, на свой страх и риск…необходимо, чтобы все было натурально (никаких дублей и перезаписи не предполагалось). Поэтому и стенограмму оставили максимально близкой к тексту в фильме, чтобы не было еще и разночтений.

В дальнейшем эта неправленая стенограмма речи Сталина приводилась в качестве хрестоматийного примера ораторского искусства выступающего перед рабочей аудиторией. Надо отметить, что в первые пятилетки атмосфера на встречах рабочих с большим начальством, а выше Сталина и вовсе не было в стране никого, была особенной. Чувство единения, товарищества и гордости за сделанное пронизывало каждое слово, реплику с места. Даже характер аплодисментов в период первых пятилеток был не подхалимским и заискивающим, а искренним. И если раздавался возглас «Ура Сталину!», то его подхватывали немедленно и с радостным возбуждением и восторгом.

Снятый документальный фильм был важен, как живое свидетельство, насколько тесной и органичной может быть взаимосвязь представителей власти и народа, насколько крепок может быть дух и высоки устремления людей.

Когда работа над фильмом была завершена, надо было его легализовать. То есть показать Сталину.

Киношники знали, что реакция людей, увидевших себя впервые в записи и на экране, может быть очень негативной. То голос не понравится, то внешность… Убирать на полку такую работу никому не хотелось. Поэтому все волновались.

Шумяцкий, который в 1934 году был начальником Главного управления кинопромышленности и заместителем председателя Комитета по делам искусств при СНК СССР в своем дневнике описал это событие в красках.

В просмотровом зале собрались 16 мая 1935 года. Помимо Сталина, были такие знаковые фигуры, как Ворошилов, Орджоникидзе и Каганович. Шумяцкий предупредил Ворошилова и Кагановича, что сейчас собираются показать Сталину запись его выступления в Колонном Зале Дома Союзов со звуком.

Они удивились и высказались неопределенно, мол, самим интересно, но что скажет Сталин..

– Показывайте! Рискнем, дело того стоит.

Сталин в это время был занят разговором с Орджоникидзе. Однако и он заметил, что возникла какая-то заминка. Спросил:

– Что еще будем смотреть? Может еще раз «Воздушный десант»?

Шумяцкий, подбадриваемый взглядами, ответил:

-Обязательно посмотрим, товарищ Сталин. Но прежде прошу посмотреть еще один фильм.

– Хороший? Тогда согласен.

Шумяцкий запустил фильм с изображением Сталин. Зазвучал голос…

Как вспоминает Шумяцкий, Сталин сначала ничего не понял и хотел было о чем-то спросить. Но тут зазвучал его голос и он осекся… Потом Сталин задвигался в кресле и не отрывая взгляда от экрана, спросил резко:

– Что это?

– Запись вашей речи, товарищ Сталин. Впервые.

Сталин ничего не ответил. Только с напряженным внимание вслушивался в свою же речь.. по его лицу было видно, что он переживал те же эмоции, что и все, кто впервые слышал себя со стороны и видел на экране.

Сначала прислушивался с напряжением, было видно, что ему не столько непривычно слышать себя со стороны, но и голос показался неблагозвучным. Это можно было понять – говорил с сильным акцентом. Но эмоции и реакция зала на его выступление перед метростроевцами, которые были счастливы видеть и слышать своего вождя, помогли и ему. Он стал просто слушать текст и задал несколько вопросов:

– Нельзя ли убрать лишнее?

Сразу вник в технические особенности записи и стал думать, как использовать.

Как истинный профессионал, он, конечно, видел свои недочеты и хотел бы что-то поправить, потому и спрашивал – возможно ли. В будущем его понимание процесса киносъемки помогло при съемке фильма, посвященного легендарному Параду в честь Октября 1941 года. Один фрагмент пришлось переснимать из-за технической неполадки. Сталин не стал никого наказывать и ругаться, а просто согласился прочитать необходимый фрагмент речи еще раз, но уже в декорациях. Получилось отлично. То, что это дубль, заметно только профессионалам и очень наблюдательным людям – изо рта Сталина во время выступления не шел пар, хотя стоял морозный день и пар был…

Всем, кто слушал речь из Колонного Зала Дома Союзов, понравилась именно атмосфера зала. Сталина убедили, что ничего переделывать тут точно не стоит. Доводы были разумными и Сталин с ними согласился.

Решили показать фильм всей стране. В газете «Правда» за 17 мая появилась заметка «Сталин на экране», о том, что готовится всесоюзная премьера документального фильма, посвященного героям-метростроевцам. Так начиналась эпоха звуковой летописи истории с непосредственным участием Сталина, в качестве оратора.

Цитаты: Записи бесед Б.З. Шумяцкого с И.В. Сталиным при просмотре кинофильмов. Моя краткая запись беседы с т. Кобой и тт. во время и по поводу просмотренной кинохроники о приезде Лаваля, и впервые записанной и заснятой речи т. Сталина в кино (открытие метро) 16.V.35 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 829. Л. 32-35. Подлинник, машинопись.

Глава 2. Дядя Джо

Прозвище, что и говорить, звучало фамильярно. По нашим меркам. И в СССР "Дядя Сэм" использовали в другом контексте.

Это было персонифицированный образ Соединенных Штатов Америки в виде мужчины средних лет с козлиной бородой, с алчным взглядом и в шляпе цвета национального флага США.

Американским ответом стало прозвище, которое придумали они по отношению к Сталину. Зачем? Возможно, это был психологический прием (чтобы меньше бояться).

В сми и между собой союзники по антигитлеровской коалиции, в которой СССР нес на себе основной груз, руководителя измученной войной страны, Сталина, называли только так.

Сталин об этом, разумеется, знал и был не в восторге от такого американского панибратства. Запретить так называть было не реально. Приходилось терпеть. Или реагировать, но как?

Во время конференции в Ялте с участием лидеров стран союзниц история с прозвищем неожиданно (а может и нет) всплыла… Об этом в своих воспоминаниях рассказал Черчилль.

Все и так шло не слишком гладко. А тут еще «отличился» Рузвельт.

Его с членами американской делегации разместили в Ливадийском дворце, в котором проходили основные заседания конференции. Это было сделано для того, чтобы создать нездоровому Рузвельту как можно более комфортные условия для работы и лишний раз не вынуждать его переезжать их одного места в другое.

Во время завтрака, который по протоколу проходил в его резиденции, он ни с того ни с сего решил просветить Сталина:

– А знаете ли вы, господин маршал, что господин Черчилль и я в своих секретных телеграммах называем вас "Дядя Джо"?

Черчилль даже поперхнулся: какого черта, они же договорились с Рузвельтом, что он скажет об этом при личной встрече, с глазу на глаз. Рузвельт делал вид, что никакой договоренности не было, но поскольку посмотрел с улыбкой на Черчилля, стало ясно – тот в курсе.

Это была провокация, не очень уместная, но теперь надо было как-то это «разруливать». Черчилль сразу понял, что Сталину это не понравилось потому, что тот откинулся на спинку стула, показывая, что закончил завтрак и холодно произнес:

– Когда я могу оставить этот стол?

Рузвельт растеряно улыбался. Черчилль покраснел и сердито молчал, не представляя, что можно сказать в такой ситуации. Неожиданно ситуацию спас не самый главный в делегации, но, видимо самый находчивый и ответственный – Госсекретарь Джеймс Бирнс.

– Господин Сталин, мы знаем, что у вас в стране не кого-то персонально, а всю нашу страну называют "Дядей Сэмом". Мы не обижаемся. В нашей традиции относиться к друзьям немного по-родственному. Американцы народ простой, допускаю, что иногда чересчур, – Бирнс старался при этом на Рузвельта не смотреть, хотя во время своей речи переводил взгляд с одного на другого. – В "Дяде Джо" нет ничего обидно, скорее наоборот – мы так говорим, чтобы подчеркнуть свое расположение в расчете на взаимность.

Сталин усмехнулся, кивнул, оценив находчивость Госсекретаря, повернулся к Рузвельту и тоже кивнул, принимая невысказанные извинения.

История с «шуткой про дядю Джо» имела продолжение. Черчилль общался с Молотовым, напомнил про тот случай и поинтересовался, какой на самом деле была реакция Сталина. Молотов предвидел, что Черчилль наверняка не захочет остаться крайним и разговор об этом обязательно заведет.

– Товарищ Сталин ценит хорошую шутку. И сам может шутить. Вы еще будете иметь возможность в этом убедиться. Хотя, надо признать, что есть особенности шуток, как и их восприятие, в ваших странах и у нас.

Черчилль воспринял все сказанное на свой счет – все-таки Рузвельт его подставил. Видя реакцию, Молотов добавил:

– Но ту шутку товарищ Сталин понял. О том, что за границей многие называют его "Дядя Джо" он знает давно. Сейчас он еще раз убедился, что это прозвище дружеское, в знак симпатии.

Надо думать, Сталину прозвище действительно не понравилось потому, что не соответствовало его сущности. Союзники пытались принизить его и ничего умнее не придумали. "Азиатский тигр", как его называл главный противник, Гитлер, было более удачным.

Глава 3. Кобзон выступал перед Сталиным

Был в СССР такой артист – Иосиф Кобзон. Певец. Очень хороший певец. Заслуженный. После эпохи СССР, он и в России оставался видным деятелем культуры, который влиял не только на творческую среду, но и играл важную роль в политической жизни страны, оставаясь советским человеком и гражданином.

В своей книге «Как перед Богом» он вспоминал, как пел самому Сталину. Дважды. Первый раз это в 1946 году.

Девятилетний Иосиф Кобзон с детства проявлял свои певческие таланты и был счастлив, когда его, как победителя Всеукраинской олимпиады художественной самодеятельности школьников, направили в Москву. Это была своего рода награда. Мальчику предстояло прожить в Москве целых две недели и принять участие в общем концерте Всесоюзной олимпиады школьников.

Кобзон вспоминает, как узнал о том, что на концерте в Кремле будет присутствовать Сталин, а Кобзону поручили спеть песню Блантера «Летят перелетные птицы».

В то время страна еще не знала, что такое фонограмма. Не то, что сейчас, особенно во время съемок или ответственных концертов, когда фонограмма является подстраховкой на всякий случай: «Тогда, слава Богу, было другое время. Все должно было быть настоящим».

Дети понимали ответственность момента и без увещеваний сами старались вовсю и репетировали с утра до вечера, оттачивая свое мастерство и слаженность в пении.

Наконец настал тот самый день. Выступление шло в концертном зале Кремля (до строительства Дворца съездов был такой зал на территории Кремля для выступлений).

Выступающие на сцене видели Сталина и других членов Правительства в непосредственной близости от себя и волновались, что от эмоций пересохнет в горле, не смогут петь.

Кобзон вспоминал, что он пел и видел, что Сталин слушает его. Очень хотелось смотреть только на Сталина, но перед выступлением предупредили – нет, этого делать не надо, внимание следует уделять всему залу, Сталину такое подчеркнутый интерес может не понравиться.

Кобзон из того раза запомнил только серый китель…

Вот, собственно и все воспоминания. Сталина рассмотреть не удалось. Но запомнилась атмосфера и личные ощущения. Кобзон с иронией описывает их, как поклонение перед «любимым царем», как в кино. Ощущение нереальности происходящего не покидало все время.

В честности Кобзону тоже не откажешь. Он признает, что с того концерта, собственно началась его дорога на вершину творческого олимпа.

Быть тезкой с самим Сталиным для Кобзона также было знаковым явлением». Кобзон нередко об этом напоминал собеседникам и друзьям – я Иосиф и меня мама тоже так назвала.

Безусловно, Иосиф Кобзон, человек талантливый. Иначе его бы не включили в число участников концерта, где требовалась особая самодисциплина. Маленьких вообще редко включали в состав участников именно потому, что с ними вечно что-то случалось – то слова перепутают или забудут, то и вовсе растеряются и будут стоять с открытым ртом. Так что с тем ответственным заданием – выступить перед Сталиным, маленький Иосиф Кобзон справился.

Такой эпизод по традиции можно было бы раздуть в триумфальное выступление и начало большой дружбы маленького мальчика с вождем. Но Кобзон умный человек, с юмором вспоминал о том концерте, что запомнил только серый френч и ..салатовый занавес.

Второй раз Кобзон выступал перед Сталиным в 1948 году. Выступление проходило в том же Кремлевском театре, только песня была другая – тоже Блантера, но «Пшеница золотая». Когда Кобзон рассказывал об этом эпизоде, то уже добавлял в своих интервью, что Сталина на этот раз рассмотрел и «зафиксировал», что тот смотрел на него, улыбался и аплодировал.

В третий раз, наверное, Сталин уже пожал бы юному дарованию руку. Не случилось. Но и двух раз достаточно, чтобы некоторые от таких фактов биографии открывали рот. Как, например, певец Александр Серов, которому Кобзон рассказал о том, что выступал перед Сталиным два раза. Серов был потрясен рассказом и отреагировал эмоционально. На что Кобзон заметил:

– Ты что мне не веришь?

– Да что бы, Иосиф Давыдовыич, верю! Вы, если бы сказали мне, что пели и перед Лениным, тоже бы поверил.

И в заключение.

У Кобзона много было и концертов, и интервью. И каждый раз его спрашивали о Сталине и об отношении к нему. Заходили с разных сторон. Кобзон всякий раз мудро аргументировал фактами, которые говорили в пользу Сталина, не отрицая, при этом признания того, что репрессии никого в стране не радовали. И вот однажды вопрос прозвучал прямо:

– Иосиф Давыдович, а вы Сталина тогда любили?

– Я и сейчас его люблю, – отвечал Кобзон.

Спасибо, уважаемый товарищ Кобзон за ваши воспоминания и за честность. Вечная память.

Глава 4. Хрущев ненавидел Сталина, мстил, инициировал "культ личности". Целился в Сталина, а попал в страну.

Одному из членов нашей русско-украинской семьи в далекие 60-е приснился сон, весьма примечательный.

«– Стою перед сельсоветов. А там бюст Хрущева и у него лицо г—м измазано».

О роли Хрущева в так называемом деле о «разоблачении культа личности» (Сталина) известно. Официальная версия событий остается без изменений. Не понятно, сколько еще должно пройти времени, чтобы очистить эту часть истории от фальсификации. Задача непростая, если учесть масштаб клеветы и объем документов, ее «подтверждающих». Убрать из папки одну бумажку и заменить на другую – не трудно, был бы доступ к архивам…

Есть воспоминания свидетелей, несистемные, обрывочные, с фактическими ошибками в силу свойств человеческой памяти и субъективности. И тем не менее они интересны. В них история живая, многогранная и всегда неоднозначная.

Немало интересного в записках бывшего сотрудника личной охраны Сталина, Алексея Трофимовича Рыбина. Свою небольшую по объему, но бесценную по содержанию, книгу он назвал просто – «Рядом со Сталиным. Записки телохранителя».

Хаотичность изложения, эмоциональность придают этим воспоминаниям особый колорит. Можно сколько угодно придираться к ошибкам, путанице в датах, незначительности эпизодов. Важен смысл, который не просто меняет официальную версию событий, а прямо указывает на тех, кто занимался фальсификацией в угоду своим интересам и по личным причинам (месть, обида, зависть).

Прочитайте. Книга того стоит. Перескажу несколько эпизодаов, которые объясняют причины ненависти Хрущева к Сталину, которая породила «разоблачение культа личности» и опорочила Сталина в глазах потомков, исказив истину до неузнаваемости.

После XX-го съезда партии на Сталина посыпались как из рога изобилия обвинения во всех преступлениях, перегибах, ошибках, реальных и мнимых, начиная с дореволюционного времени. Демонизация образа Сталина велась напористо и бескомпромиссно.

Обиженных на власть всегда много. Если направить на конкретного человека, то власть уже как и ни при чем. Хрущев воспользовался этим приемом и многими, сделав их своими соучастниками в беспрецедентном акте предательства по отношению к Сталину.

Обиды Хрущева копились давно. Рыбин рассказывает о тех, о которых знал лично.

В 1935 году, Хрущева назначили секретарем Московского горкома. Многих покоробило то, что первым делом он озаботился о своих привилегиях, например, требовал для своей машины правительственный спецсигнал, а домой холодильник. Тех благ, что имел и так, ему было мало.

Хрущев не мог не знать, что подобные привилегии в то время полагались членам Политбюро, в состав которого тогда Хрущев не входил. Когда он пришел к Власику, который ведал этими вопросами, то ему отказал. Человек принципиальный, смелый и бесконечно преданный Сталину, Власик мог себе позволить иметь собственное мнение. Этим он нажил себе злейших врагов. Хрущев, после того, как Власик поставил его на место, дождался момента и отомстил за обиду. Рыбин напомнил и об этом факте биографии Хрущева – в 1952 вместе с Берией Хрущев отправил Власика за решетку, промурыжил там, потом выпустили и заселили в коммуналку, где бедный Власик, забытый и преданный всеми и умер.

Нахрапистость и видимая простота Хрущева были известны, о вероломстве и склонности к подлости тоже догадывались. Но не каждый решался «послать». Такое мог только Сталин.

По отношению к Хрущеву делал это неоднократно и нередко в присутствии свидетелей (в воспитательных целях). Последнее обстоятельство усугубляло «вину» Сталина многократно.

Так в октябре 41 Хрущев настаивал, чтобы Сталин покинул Москву. Тот сначала отмалчивался, думал о своем, потом взял Хрущева под локоть, отвел в сторону и негромкой сказал, чтобы он оставил его в покое – надо будет,самрешит, уезжать или нет. Хрущев страшно обиделся, что его таким образом щелкнули по носу. В защиту Хрущева другие говорили, что он проявлял заботу о Сталине. На это можно ответить только одно – подобные вопросы не входили в компетенцию Хрущева. Сталину, как руководителю, было виднее, как поступать. Более того – отъезд Сталина из Москвы с большой вероятностью мог спровоцировать панику и ослабить дух сопротивления. Присутствие Сталина в Москве означало, что город будет стоять насмерть. А может Хрущев лукавил и хотел, чтобы Сталин его выдворил из Москвы своим приказом:

– Тебе надо,ты и уезжай.

И наконец, самое серьезное «преступление» Сталина перед Хрущевым связано с сыном Хрущева от первой жены. Известно, что за человек – развлекался тем, что стрелял по бутылкам, которые ставил на голову младшего офицера…и убил. Его определили в штрафбат. С началом войны во время ожесточенного боя не выдержал и сдался в плен. Немцы использовали его для агитации советских солдат – поступать так же. Об этом, разумеется, узнали. Прошел слух, что предателя собираются ликвидировать силами партизан.

Хрущев узнал об этом и стоял перед Сталиным на коленях, умолял пощадить и спасти сына, судить, но сохранить жизнь. Сталин не согласился, сказал, что "Война есть война».

У Хрущева были основания ненавидеть Сталина – такой уж он был человек, мелкого пошиба, злопамятный. У Сталина тоже сын погиб в плену, но и это не примирило Хрущева сего потерей.

Хрущев ждал подходящего момента и дождался. А до этого занимался поиском союзников из числа таких же обиженных Сталиным. Главным своим тараном Хрущев сделал Жукова. Очень жаль, что у этого великого полководца не нашлось аргументов и желания послать негодяя или просто отказаться под любым предлогом, как это сделал маршал Рокоссовский. На предложение Хрущева поддержать разоблачение «культа личности», ответил: «Не могу, Никита Сергеевич. Сталин для меня святой».

История с участием Хрущева в расстрельных трибунальских (по выражению Рыбина) тройках и вовсе мутная.

После смерти Сталина в архивах велась активная работа по поручению Хрущева. Якобы, искали свидетельства «преступлений» Сталина, а заодно, надо думать, подчищали то, что бросало тень на самого Хрущева. Доказательств нет. Но логика событий «кричит» – махинации с архивами начались при Хрущеве. Иначе переписать историю было бы невозможно. Недаром сегодня многие рассекреченные документы того времени вызывают у специалистов вопросы и сомнения, настолько топорно они изготовлены.

Такие авторы, как Рыбин, важны с точки зрения живой фактуры, которая требует осмысления и сопоставления указанных фактов. Только так можно продраться сквозь мрачные дебри фальсификации, заслонившей образ настоящего Сталина.

Глава 5. Аркадий Райкин и Сталин

Аркадия Райкина, как и многих, набиравших популярность молодых артистов, однажды пригласили выступать в Кремль. Это было в 1939 году в разгар "сталинских репрессий"…

Комитет по делам искусств организовывал закрытый концерт по случаю Дня рождения Сталина.

О том, будет ли Сталин, Райкин точно не знал. Кроме того, его беспокоило то, что в ночное время голос садился и , чтобы восстановиться, нужно было попить горячего чая. От переживаний голос и вовсе сел, звучал глухо.

Райкин по пути в Георгиевский зал, где находились зрители и гости, попросил у сопровождавшего его военного принести чай. Но выступать пришлось, не дождавшись своего чая.

Сталин находился вместе с другими гостями за столом. Райкин стоял прямо перед ним не дальше двух метров. Показывал свой мини-спектакль «Мишка», где артист изображает нескольких персонажей, меняя аксессуары и парики.

Когда закончился первый фрагмент спектакля, Сталин поднялся со своего места с фужером в руке и направился к Райкину.

«…подает мне фужер. Пригубив, я ставлю бокал и продолжаю номер… Я заканчиваю. Сталин усаживает меня перед собой. До восьми, то есть около трех часов, я сижу напротив него. По одну сторону от него – Молотов, по другую – Микоян и Каганович. Помню, Сталин вынимает из кармана, по-видимому давно служившие ему стальные часы. Это знак, что пора уходить…» (из книги Аркадия Райкина «Воспоминания»).

В 1942 году его пригласили выступить перед воинскими частями, охранявшими Кремль. Райкин подумал и отправил Сталину личное приглашение на свое выступление.

«На следующий день мне принесли ответ в розовом конверте. В нем лежала моя записка. Поверх ее от руки было написано:

«Многоуважаемый тов. Райкин! Благодарю Вас за приглашение. К сожалению, не могу быть на спектакле: очень занят. И. Сталин».

Далее в своих воспоминаниях Райкин вносит свою лепту в тему о репрессиях и страшном времени. «Политика кнута и пряника, страха и личной преданности составляла основу его взаимоотношений с теми «винтиками», которыми мы все тогда были. Полное понимание этого пришло ко мне чуть позднее, в послевоенные годы, когда началась новая волна репрессий. В Ленинграде она была, кажется, особенно сильной и вместе с другими вполне могла унести и меня – я отдавал себе в этом ясный отчет».

Тут снова небольшое отступление. Если верить Райкину, то едва ли не пол жизни, пока Сталин не умер, он вместе со всей страной трясся от страха в ожидании ареста. Более того, «…система, насажденная Сталиным, продолжала действовать и после его смерти. Продолжали действовать и воспитанные ею люди, им удавалось «доставать» меня разными способами. На постоянную борьбу с ними уходили здоровье и силы».

Райкин есть Райкин. Надо отдать ему должное и за бесспорный талант, и за природный ум и находчивость. Благодаря его воспоминаниям, его имя в контексте темы репрессий ассоциируется с классическим «еврейским» анекдотом. Цитирую те же воспоминания А. Райкина:

«Н. П. Акимов (в конце сороковых годов он оформлял и ставил у нас спектакли) не раз говорил мне в свойственной ему иронической манере: