скачать книгу бесплатно
– Значит, мой друг в мое отсутствие называет евреев жидами, думал я. Значит мы для него люди второго сорта. И так думают у него и его родители, приветливо встречавшие меня, когда я приходил к Кольке в гости. Значит в жизни все одно сплошное притворство.
В этот момент я почему-то вспомнил, что многих евреев немцы изымали из их жилищ по указанию соседей, с которыми они, до прихода немцев, были вроде бы в отличных отношениях. Я понял, что улыбка на лице мальчика может означать не хорошее расположение к тебе, а маскировку истинных намерений.
С этого момента я охладел к своему другу, хотя внешне мы вроде бы продолжали поддерживать хорошие отношения. Я так и не смог принять окончательного решения в этой ситуации и очень презирал себя за нерешительность.
6. Краб
Ко мне с самого начала обучения в школе приставал блатной по кличке краб. Он каждый раз уточнял мою фамилию и национальность.
– Как же так, говорил он, – фамилия у тебя русская, а ты еврей. Я молчал и робел. Я не мог пояснить ему, малосведущему, что фамилия у меня обычная. Гораздо больше людей с моей фамилией были евреи, но я знал некоторых людей, которые с моей фамилией были русскими. Поняв в очередной раз, что я еврей, он начинал приставать ко мне.
Избавиться от него не было никакой возможности. Связываться с ним никто из учеников, в том числе и я, не хотели, хотя силы он, по моей оценке, был небольшой. И я долго нес свой унизительный крест до шестого класса.
Как-то раз, недалеко от места, где проживал Абрам, я встретил краба. Он тут же начал приставать ко мне, проходясь по моей национальности.
Я оглянулся. Никого не было. Обнаглев, он начал давать потихоньку волю своим рукам, пытаясь схватить меня за нос. Сначала я уклонялся, но в какой-то момент меня прорвало. Я сцепился с ним и начал его бить. Этого он не ожидал, а я просто избивал его, вымещая на нем многолетние унижения. Через некоторое время он взвыл, вырвался из моих рук и начал спасаться бегством.
Но недолго длился мой праздник жизни. Краб знал, где я живу, и через два дня подстерег меня со своими ребятами на нашей улице возле дома, где жил Абрам.
– Вот тот, кто бил меня, заявил он.
Бывшие с ним блатные навалились на меня. Один захватил мою правую руку, другой левую, а третий зафиксировал ноги. В правой руке краб что-то держал. Он размахнулся и ударил меня правой рукой в глаз. Мне показалось, что молнии засверкали у меня в голове. Я обвис на руках тех блатных, что держали меня. Они со смехом бросили меня на землю, и пошли дразнить Абрама.
Я вскочил и заорал от досады, обещая расправиться с крабом, один на один, когда встречу его. Один из блатных предложил добавить мне, но тут выскочил Абрам и погнался за ними с дубиной. Они бросились бежать, смеясь и корча рожи Абраму. Я поплелся домой. Я не сказал испуганным родителям о происхождении моего синяка под глазом.
Но с этого момента краб оставил меня в покое, и больше ни разу не приставал ко мне. Я впервые в жизни испытал гордость за свой поступок, но это не компенсировало моих многолетних рабских унижений, которые я терпел от краба в прошлом.
7. Желание быть русским
В детстве я быстро понял, что быть евреем плохо. Для того, чтобы показать всем, что ты плохой, достаточно было обозвать тебя жидом, или более культурно – евреем или еврейской мордой. Последнее соответствовало правде, но в то же время было очень оскорбительным. И опровергнуть это было невозможно. А из признания этого факта тобой, следовало, что ты можешь считаться с этого момента кем угодно: трусом, жуликом, мерзавцем и т. д.
Но, что было особенно обидно, что многие полуевреи, поборов свою еврейскую половинку, изощрялись в еврейском вопросе не хуже русских. А в случае уличения их в том, что у них отец или мать евреи, приводило их в бешенство, они это отрицали и еще сильнее жидились, словно желая доказать, что они русские больше, чем сами русские.
Я был счастлив, если в детской компании со мной обращались как с равным, не намекая на мое происхождение. Иногда было достаточно намекнуть тебе, кто ты есть, картаво выговаривая букву «р». Но из всех моих знакомых евреев, букву «Р» все выговаривали лучше русских, а как раз многие русские не могли сами правильно выговаривать эту букву. Да и сам Ленин, которого все считали русским, картавил.
Позднее, когда я узнал ближе его учение, он получил у меня прозвище картавый. Ведь все уголовники должны иметь кличку. Уже гораздо позднее я узнал, что дед Ленина был евреем, и мне стало ясно, насколько сильны гены евреев. Через два поколения передалась Ленину неспособность правильно выговаривать букву «р».
У меня был приятель еврей, который перешел из своей школы в школу, где я учился. Когда он пришел в наш класс он сообщил одноклассникам, что имя его Иван. Опытные ребята заподозрили, глядя на него, что что-то здесь не так. Еще более опытные в этом вопросе, чем русские ребята, евреи поспорили с Иваном, что он еврей.
Ивана подвела его собственная мать, которая, придя в школу, стала прилюдно звать его Изей. Он не подходил к ней, делая вид, что это зовут не его. Но его мать направилась к нему, гневно спросив его, почему он не отзывается. Одноклассники евреи торжествовали.
Дома мне мама объяснила, что Изю перевели в школу, где я учился, потому что в прежней школе, расположенной в рабочем районе, ребята не давали ему прохода, а попросту говоря, били. В разговорах с одноклассниками я обнаружил, что большие недостатки имеют и кавказские народы, торгующие на рынке, включая и тех, кто на рынке не сидит.
Считалось, что американцы не умеют воевать, а немцы для некоторых русских ребят почему-то внешне напоминали евреев. По утверждению некоторых ребят немцы уничтожали евреев за то, что евреи были похожи на них. Рассказывали мне много анекдотов про евреев, предупреждая, чтобы я не обижался. Наиболее смешным в подавляющем числе анекдотов было то, что действующего персонажа звали Абрамом, а женщину Сарой. Второй причиной, вызывающей смех была речь Сары и Абрама, которую коверкали. Содержание анекдотов было юмором для людей с полностью отсутствующим интеллектом.
Слушая рассказчика анекдотов, люди наслаждались исковерканным языком, на котором якобы разговаривают евреи и именами персонажей. Они не замечали, что их собственная речь может служить темой для более смешных анекдотов. Единственной нацией в СССР, да, пожалуй, и в мире, не имеющей недостатки, были русские.
Даже немцы изображались карикатурно как вояки. И было не понятно, почему они за считанные месяцы захватили гигантскую территорию в СССР, подойдя вплотную к Москве.
В анекдотах с участием людей разных национальностей, русские без особого напряжения, с ленцой, одерживали верх над всеми другими народами, включая картавых евреев.
Евреям русские сообщали, что воевать они не умеют. Единственным настоящим занятием для евреев по их мнению считалась работа в магазине, где они обсчитывали и обвешивали простых русских покупателей, обворовывая их.
В годы моей молодости мы, уже будучи людьми с высшим образованием, часто ездили в колхозы, использовавшие бесплатный труд инженеров при выполнении различных крестьянских работ. Однажды в колхозе после работы ко мне подошел работник отдела информации по имени Боря.
– Слушай, – обратился он ко мне, – можно я задам тебе один вопрос, который очень меня интересует? Только не обижайся! Идет?
Я кивнул головой, показывая всем своим видом, что не обижусь.
– Слушай, – опять обратился он ко мне, – у нас говорят, что, если еврею показать приготовленную курицу, то он не сможет устоять и тут же набрасывается на курицу и начинает ее есть даже без всякого приглашения.
Я вспомнил, как в одну из поездок в колхоз с нами поехали два азербайджанца. В предыдущей поездке в колхоз они были пойманы на гороховом поле, где запасались горохом на ужин. Случай был доведен председателем колхоза до сведения руководства института. Банальному случаю была придана идиотская окраска.
На следующий день, когда мы отправились в поле на работу, к нам неожиданно подкатил институтский мини автобус, из которого вышел заведующий одного из отделов. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что азербайджанцы находятся далеко от остальной массы работающего народа, заведующий отделом сделал нам знак, чтобы мы плотнее собрались вокруг него.
Он тихим голосом сообщил сгрудившимся вокруг него людям национальные особенности азербайджанцев. Оказывается, что, когда они видят горох, то не могут сдержать себя и бузуют по его словам себе за пазуху и куда попало.
– Так что посматривайте за ними, закончил беседу посланец института.
Вернемся к вопросу Бори. В колхозе не вкусно и плохо кормили, и я предложил Боре провести опыт с курицей на мне. Заодно и вкусно покушаем.
– Нет, – сказал он, а кроме шуток, вы действительно не можете себя сдержать?
– Что до всех евреев, то я не задумывался над этим, – ответил я.
– Но, что касается меня самого и ситуации, сложившейся в колхозе, то в случае хорошо зажаренной курицы не смогу сдержать себя.
И все же, после таких расспросов, я оторопел. Я вдруг понял: чтобы убедить весь русский народ в том, что евреи не употребляют кровь христиан в мацу ни в каких целях, потребуется гигантская работа, результаты которой невозможно предвидеть. При этом я не верил, что даже после большой разъяснительной работы удалось бы убедить всех русских в том, что евреи этого не делают вообще.
Я помню день, когда еврея Волынова запустили в космос. В одном из отделов нашего института я услышал горячую реакцию одного из патентоведов на это событие.
– Ну все! Еврея запустили, теперь и в космосе порядка не будет!
В одном из своих полетов Волынов справился со сложнейшей ситуацией при посадке космического корабля, перейдя на ручное управление. Но антисемита ни в чем не убедишь.
Познакомившись с историей евреев, я понял, что плата за все, что они сделали для могущества СССР, будет, как всегда одна и та же: презрение, выраженное от имени русского народа питекантропами типа Макашова или писателей типа Солженицына. В конечном итоге обстоятельства в жизни со временем еще в школе полностью вылечили меня от желания стать русским.
Я люблю тонкий слой настоящей русской интеллигенции. Я мог бы назвать множество имен, которые мне дороги, Их много этих людей, но еще значительно больше Макашовых, Распутиных, Солженицыных и других скудоумных антисемитов. Как говорил один из героев рассказов О'Генри полицейский, прислушиваясь к сражению мужа Мак-Каски с его женой, что супруга тяжелее Мак-Каски на 5 фунтов. Дай бог удачи Мак-Каски. Так пожелаем удачи и борцам с антисемитами, ибо они значительно легче и их очень мало по сравнению с ордами Макашовых во всем мире.
Прошли года. Я с улыбкой вспоминаю, как я хотел когда-то быть русским. Реальная жизнь подсказала мне, что этого не стоит хотеть. Я уже давно, с незапамятных времен, не хочу быть русским. Я вспомнил, что даже по-настоящему великий писатель Чехов был антисемитом, несмотря на дружбу с Левитаном.
Антисемитизм это неизлечимая болезнь. И ничто не может вывести человека из этого состояния. Это внутреннее состояние ума и души человека. Чехов, как об этом свидетельствуют факты, дружил с Левитаном, он восхищался его картинами, но это не мешало ему быть антисемитом.
Особый интерес представляет случай с Нагибиным, прожившим часть своей жизни полуевреем, считая своего отчима-еврея родным отцом. Нагибин не был антисемитом, но и он хотел, не зная в тот период жизни истинного положения вещей, чтобы отец у него был русским. Он прошел основные этапы своего формирования, считая себя полуевреем, и будучи незаурядным человеком, и обладая к тому же большим умом и сильным характером.
Узнав, что его родной отец русский, и став полностью русским, не бросился в объятия генералов типа Макашова, как это делают многие полукровки и некоторые недоумки из евреев, с детства не смогшие победить свой комплекс неполноценности. Нагибин стал по настоящему великим русским. К сожалению Нагибиных очень мало.
Еще в школьные и студенческие годы я обратил внимание, что особенно противны и неприличны евреи, официально изменившие свою национальность, фамилию и другие атрибутики. Они вызывали во мне огромное отвращение и для меня более мерзки, чем другие антисемиты. Я вспомнил Примакова, который, демонстрируя свою преданность русским, водил дружеские отношения с самыми отпетыми мракобесами из арабских и других стран, и служил верой и правдой, прогнившим и деградировавшим советским вождям. Всегда с пеной у рта он ругал Израиль, американцев и дружил с Садамом Хусейном. Примаков мне напоминал евреев-отщепенцев, принявших крещение при Богдане Хмельницком, а затем активно участвовавших в резне евреев.
Примакову русские юдофобы прощали даже его семитскую внешность, так как он высказывал их сокровенные мысли в отношении Израиля и США.
Евреям, потакавших власть предержащим держимордам и выказывавшим квасной патриотизм, в высших эшелонах власти прощали их происхождение и иногда принимали в свое сообщество как наверху, так и внизу в стане русских «патриотов» в худшем смысле этого слова.
Еще с детства, этот тип евреев вызывал у меня физическую брезгливость. Я помню, как мой одноклассник доказывал мне, что его отец, носивший еврейскую фамилию вообще не еврей. Прошло время и уже давно его дети и внуки живут в Израиле.
Я, преодолевший ценой значительных усилий свой комплекс неполноценности, не прощал тех, кто уже в зрелом возрасте продолжал страдать и угождать различным подонкам.
В качестве характерного примера приведу К.Маркса, у которого предки были не в одном поколении раввинами, но который в жизни, будучи выкрестом, возомнил себя немцем и был антисемитом. За учение Маркса евреи заплатили кровью, кровью за учение антисемита Маркса, мать которого, живя в Германии, будучи голландской еврейкой, так и не научилась никогда говорить по-немецки.
Прошло много лет с тех пор, как я еще в незрелом возрасте пытался проанализировать советское общество. Я тогда не все понял. Но от одного чувства я избавился, я перестал хотеть быть русским.
8. Игра в казаки – разбойники
Я часто с ребятами и девочками с нашей улицы играл в эту игру, когда наступала ночь. Все, кто был на улице в начале игры, делились на две команды: мальчиков и девочек. Обычно, с девочками договаривались заранее днем об игре. Ребята моего возраста, старше или младше меня, в пределах одного года, не представляли интереса для девочек. Мы выполняли разные поручения от старших ребят или болтались, бегая за ними. Девочки были разбойниками. Они прятались. Их надо было найти, задержать и выпытать пароль.
Обычно старшие ребята старались договориться, как они будут пытать девочек, чтобы выпытать пароль. Наш главный казак пообещал нам, что при пытках девочек, он попробует раздеть какую-нибудь из них.
Игра начиналась с момента, когда старший из ребят, или вернее более сильный из нас подросток что-то говорил девочкам на ухо. Ребята улыбались. Затем следовал сигнал, и девочки начинали прятаться. Нашей задачей было выследить их место дислокации, догнать и поймать.
Наша городская улица ничем не отличалась от деревенской. В ней было много дворов, в которых росли кусты сирени, фруктовые деревья и клены. На улице росли, в основном, акации и клены. Ночь и деревья придавали какую-то таинственность всему происходящему. Младшие ребята понимали, что должно произойти что-то необычное при пытках девочек.
После некоторых злоключений девочек ловили. Вокруг пойманных девочек собирались старшие ребята, а девочки вызывающе смело смотрели на ребят, показывая всем своим видом, что пытки им не страшны. Особенно красивой была Женя, практически сформировавшаяся в красивую девушку.
Вожак ребят подошел к ней. Все затаили дыхание. Но он начал что-то мямлить и предложил ей поменяться ролями. На лицах девочек отразилось откровенное разочарование, но они согласились. Теперь они казаки, а ребята разбойники. Ребята начали прятаться, попутно упрекая вожака в трусости. После поимки ребят картина повторилась. Ни на что серьезное девочки не решались тоже. Время решительных действий еще не наступило.
9. Быт
В один из дней нас, небольшую группу ребят, пригласил Аленка к себе во двор. Когда мы собрались, Аленка попросил нас помочь его отцу отремонтировать сарай, стоявший в глубине двора.
Я увидел объект нашей работы, и мне захотелось расплакаться. За жилым домиком-халупой, расположенным у входа в сад, стоял сарай, вернее то, что осталось от него: крыша и одна хлипкая деревянная стена. Крыша вместе с прикрепленной к ней стеной, держалась на трех досках, упиравшихся противоположными концами в землю. Доски покосились в разные стороны и, так как между досками не было согласия, как падать, они, вопреки здравому смыслу, стояли.
Через некоторое время показался отец Аленки, решительного вида человек, который работал часовым мастером. У него были густые черные волосы на голове, усики и глаза черного цвета. Усики и глаза придавали ему некоторое сходство с Чарли Чаплином. За ним, не скрывая своего презрения на лице, семенила теща, старая бабка – родная бабушка Аленки. Бабка была глубоко верующей православной, а зять у нее, надо же такому случиться, был евреем. Зять и теща не любили и не уважали друг друга.
К огорчению бабки ее старшая дочь, будучи замужем за евреем, всегда держала сторону мужа и была со своей матерью откровенно грубой. Грубым с бабкой был и ее старший нелюбимый внук полуеврей Аленка. У бабки было еще две дочери. Одна из них умерла при родах сына Витьки, ставшего впоследствии любимым внуком бабки.
Внук Витька со дня рождения был усыновлен и выкормлен другой дочерью бабки, заменившей Витьке родную мать. Эта дочь никогда не была замужем и была любимой дочкой бабки. Втроем они жили в первой проходной комнате двухкомнатного домика. Во второй комнате проживал Аленка с родителями.
Отец Аленки разделил нас на две бригады, он не успел отдать распоряжения по работе, как к месту работ – скелету сарая стали подтягивался жильцы из соседнего дома.
– Что вы собираетесь делать? – нагло спросил один из них.
– Да вот, с гордостью ответил отец Аленки, – есть у меня мыслишка отремонтировать сарай, и он кивнул в сторону останков сарая.
Здесь я должен дать некоторые разъяснения. Во времена нашего детства СССР еще не достиг по быту уровня древней Римской империи, в которой существовали водопроводы и канализация. На улице, где я жил, во всех дворах были выгребные ямы, над которыми возвышались деревянные кабинки, в которых уединялись жильцы для отправления естественных надобностей. У Аленки во дворе не было даже такого туалета, и они справляли естественные надобности прямо на землю во дворе. Уцелевшая стенка сарая служила ширмой для, справлявшего нужду человека, закрывавшая его нижнюю часть, а попросту говоря, голый зад от нескромных взглядов соседей.
А, если быть еще точнее, то стенка скрывала от справлявшего нужду человека взоры соседей, одновременно открывая им его интимные места во всей красе для обозрения. Стенка не была опорой, а держалась за крышу. Еще одним ее недостатком было то, что она не доходила до земли, вследствие чего голый зад человека и остальная его нагота были доступны всем любопытствующим из соседского дома.
Из инструментов для ремонта останков сарая у нас были только молоток и гвозди. Соседи выразили сомнение в целесообразности реализации задумки отца Аленки.
Особенно неистовствовала женщина средних лет.
– Мне надоела любоваться вашими голыми сраками! – орала она.
– Но хоть, благодаря стенке, никак не разберу, чью это сраку я каждый раз конкретно наблюдаю, – призналась она.
– А теперь еще и ссать начнете прилюдно без всякой маскировки этого самого места у мужиков. Да что это такое делается? – возмущалась она. Она не верила в успех затеянного ремонта и не скрывала этого.
Прошло 20 минут времени, соседка устала орать и молча уставилась на нас. Отец Аленки решительно объявил о начале работ по ремонту сарая.
Теща отца Аленки, она же бабка, слушавшая с выражением одобрения на лице вопли соседки, после заявления зятя о начале работ по ремонту сарая, опять сменила выражение своего лица на презрительное.
Уже, не обращая внимания ни на кого, отец Аленки подобрал с земли четыре наполовину сгнившие доски, валявшиеся под крышей сарая. Он разбил всех ребят на три бригады по два человека в каждой и вручил по одной доске каждой бригаде, оставив себе с напарником одну доску.
– Слушай мою команду, – сказал он.
– Я с Витькой действую в самом тяжелом месте, где угол крыши дома не подперт ничем. Вы (обратился он к трем оставшимся бригадам) становитесь с противоположной от меня стороны и напротив меня по диагонали. По моей команде вы осторожно подносите концы досок к углам крыши, слегка приподнимаете ее за доски, и аккуратно противоположные свободные концы досок втыкаете в землю. Не резко, но достаточно сильно налегаете на доски, чтобы они как можно глубже погрузились в землю. После окончания этой несложной процедуры мы получим подпорки во всех углах сарая (так он величал жалкие останки сарая), – продолжил он свою мысль.
Какие были планы у отца Аленки по дальнейшему ремонту сарая я так и не узнал. После того, как мы отошли от вставленных подпорок, чтобы полюбоваться на проделанную работу, раздалось что-то наподобие жалобного стона и останки сарая со стенкой, крышей и подпорками рухнули к нашим ногам. Стоявшая и наблюдавшая за катастрофой останков сарая бабка плюнула и подытожила наши труды.
– В жопу тебе еще одну подпорку, – сказала она, обращаясь к зятю, четко выговаривая каждое слово. И она смачно опять сплюнула.
– И загнать тебе эту подпорку так, чтобы ты ходил с ней до конца жизни.-
И она поковыляла в дом. Зять не удостоил ее взглядом. А мы потихоньку, не предав прах сарая, как это положено, земле, и не глядя друг на друга, начали расходиться.
В споре по ремонту сарая победило предвидение женщины-соседки. Ибо с этого момента она начала лицезреть во всей красе и наготе обитателей дома, в котором жил Аленка. Более ей не приходилось, глядя на обнаженный зад, или еще больше фасад, справляющего нужду человека, гадать о принадлежности того или иного предмета конкретному хозяину.
10. Купание в жаркие летние дни
Был жаркий июльский день. Стояла нетерпимая духота. Состояние тела и души было таковым, что каждый вздох казался последним. Потом ручьями тек по телу. Помыться можно было только в тазике, предварительно нагрев в нем воду, чтобы при мытье теплой водой хоть как-то смыть пот, перемешавшийся с уличной пылью.
Я выглянул в окно, выходящее в соседний двор и увидел тяжелую картину. Посреди двора стоял Пашков в одних трусах и громко мычал. Дело в том, что еще год назад он работал на заводе мастером. Он был женат и имел трех дочерей, которых надо было кормить и одевать. Дочери подрастали и с каждым днем делать это становилось, особенно, если учесть неработающую жену, все труднее. Поискам путей решения задачи содержания семьи Пашков посвящал все свое свободное и несвободное время.
Как это часто бывает, неожиданно пришло решение, хотя и немного нестандартное. Имея в своем подчинении рабочих, работающих сдельно, он стал приписывать им выполненную работу несколько более большого объема, чем они выполняли в течение месяца. Рабочие стали зарабатывать больше, чем раньше. Но часть от более высокой зарплаты они отдавали Пашкову. Учитывая, что даже после выплаты определенной мзды Пашкову, величина зарплаты рабочих была заметно выше прежней, можно было предположить, что рабочие будут довольны вновь создавшимися обстоятельствами и изобретательностью мастера. Но в семье не без урода. Кто-то из рабочих заложил мастера.
Началось следствие. Рабочих вернули к старым временам более низкого заработка, а Пашкову, после бесед со следователями, начали сниться тяжелые сны. В один из дней, придя от следователя и понимая, что арест и тюрьма близки как никогда, Пашков с трудом уснул, а утром он не только не смог встать, но лишился дара речи. Тяжелый инсульт поразил его голову, отнял ногу и речь. Позднее ногу отпустило, но речь так и не восстановилась. В таком состоянии его уже не судили, а с работы уволили и передали на попечение семьи.
И вот теперь он стоял посреди стола и мычал. Вышла жена и начала избивать Пашкова, нанося удары куда попало по спине и плечам. Физически Пашков не мог защищаться. Он стоял и только сильнее обычного мычал. Устав бить Пашкова, жена взяла ведро с водой и окатила из него водой Пашкова. Затем она взяла второе ведро и повторила процедуру. После этого она опять принялась бить Пашкова. Но на этот раз она била слабее.
Закончив такой странный массаж, она вытерла Пашкова и, толкая его и одновременно придерживая за руки, завела его в дом. А я, потрясенный увиденной картиной, представил себе, как они в молодости ходили на свидания, возможно, объяснялись друг другу в любви. И вот финал этих чувств и совместного проживания. Ни одна из дочерей не остановила мать. Значит они разделяли ее чувства. Пытаясь создать подобия приличной жизни для дочерей и жены, глава семьи пошел на все, и получил вознаграждение в виде ежедневных унижений и избиений. С чего начал, а чем закончил.
Я отошел от окна и включил радио. Шла передача об улучшении быта и необыкновенном росте культуры у советского народа.
11. Наш сосед Федор Петрович
Наши дома, Федора Петровича и дом, в котором я жил, стояли рядом. Наши соседствующие дворы отделяла легкая разделительная перегородка, которая была выполнена из металлических железных пластинок, почти прозрачных из-за множества круглых отверстий в них. Отношения с Федором Петровичем сложились прекрасные. Федор Петрович в нашем дворе чувствовал себя как в своем. Он прекрасно знал, в каком месте находится любая вещь в каждом из четырех сараев, каждый из которых принадлежал разным семьям, проживавших в нашем доме.
Отношения всех жильцов нашего двора с Федором Петровичем сложились прекрасные из-за его почти мягкого характера. Три раза в день: утром, днем и вечером, Федор Петрович окидывал наш двор хозяйским взглядом, не произошли ли в нем какие-либо изменения. И, если кто-либо в течение дня привозил для своих нужд: глину, песок, уголь, краску для ремонта, строительные доски, рубероид и так далее, то Федор Петрович спешил снять с этих материалов пробы. Набрав два ведра угля, строительных досок, глины, или прихватив рулон рубероида, Федор Петрович направлялся с добычей к себе во двор, где высыпав или разместив принесенное, начинал наблюдать за нашим домом. Если не было никакой реакции на его работу, Федор Петрович направлялся за новой порцией добычи.
