скачать книгу бесплатно
Я рывком откинула на пол ежедневник с этим корявым текстом, родившимся исключительно по его собственной воле; он отлетел под тумбочку, с глухим рокотом и грохотом горной скалы, громоздко низвергшейся в бездну моего выстраданного ночного обрывисто-нестерпимого одиночества. Клокочущий водопад моих мыслей, крепко-накрепко связанных и намертво стянутых моими желаниями и мечтами, в ту далекую июльскую ночь был выжат и исчерпан до последней капли. В этом запредельном изнеможении я уснула.
– Юля, да бросай ты уже эту свою работу! – встревоженно тормошила меня за плечо на следующий день мама, безуспешно пытаясь разбудить после почти пятнадцатичасового сна. – Ты так нужна Алисе! Совсем с ней мне сладу нет! Очень уж быстрая и верткая она в свои шесть лет! На месте ни минуты не сидит. А тебе просто нужно отдохнуть, и все снова будет хорошо.
Но утром я точно знала, что все будет не хорошо, а по-другому. Это был третий шаг навстречу моему швейцарскому мужу.
6. Не бей из пушки по лягушке!
– Мартин, а ну-ка иди сюда! Ты зачем это залез на трактор? – вдруг слышу я голос бабушки Ми.
Бежать! Может быть, не догонит! Мокрая трава, как будто она заодно с бабушкой, хватает меня за голые ноги, обвивает цепкими стеблями, как жесткими корявыми руками, я спотыкаюсь о корень старой раскидистой яблони, неуклюже падаю, коленка в кровь.
– Мартин! Ну вот, теперь еще и коленку разбил! Давай домой!
Я понуро бреду домой, сейчас будет обед. А ведь в поле так много интересного! Мама приготовила пирог с вишней, которую я собрал с единственного вишневого деревца, присоседившегося к нашему яблоневому саду за домом. Ну почему я должен есть еще и этот бабушкин гороховый суп?
А сколько тут лягушек в запруде! Смогу ли я поймать вот эту? Почему она прыгает так быстро в траве? У нее внутри пружина? А что будет, если я сам возьму такую пружину и сделаю…
– Мартин! Мы ждем тебя! Давай к столу! Мама уже на стол накрыла! – слышу я голос папы.
А кожа у лягушки такая гладкая, пузырчатая. И мокрая. Почему она мокрая? Ведь она не в воде, а по лугу прыгает. А если я попробую приманить ее мухой? Но как добыть муху? Она быстро летает. И как же она все-таки прыгает, эта лягушка? А почему муха летает, а лягушка прыгает?
– Мартин! Садись, суп остынет! А зачем ты все-таки полез на трактор? – хитро улыбаясь, спрашивает папа.
– Я хотел поймать лягушку! – потупив взгляд, отвечаю я.
– Мартин! Как можно поймать лягушку, сидя на тракторе? – удивляется папа.
А я и сам пока не знаю. Просто хотел попробовать. Может быть, после обеда я поймаю рыбу. Или даже птицу. Почему же она летает? А что, если я вытащу перья из подушки? Я приклею их к бумаге. А потом сделаю такие большие крылья, чтобы… Чтобы как инженер и первый летчик-исследователь Отто Ли?лиенталь! Я видел его крылья в книге, которую нашел у дедушки Эмиля в мастерской. Его мастерская манит меня, приборы и инструменты завораживают. Но бабушка Ми всегда закрывает эту комнату на ключ. Я могу пробраться туда, когда отец что-нибудь там мастерит. Надо бы раздобыть соломы для крыльев, она легкая. А мой сосед и одноклассник Якоб наверняка тоже захочет делать крылья. Надо его позвать.
– Не бей из пушки по лягушке! – заливисто смеется мама, поправляя рукой пышные темно-русые локоны.
На террасе стол под крахмальной кремовой скатертью, букет бело-желтых маргариток, собранный к обеду мамой. Дымится бабушкин гороховый суп. Может быть, бабушка Ми все-таки отвернется, а я успею вылить его под куст сирени? Душистый свежеиспеченный папой хлеб меняет дело. А потом будет рубленое мясо с рожками и традиционным яблочным муссом. Я видел утром, что мама собрала яблоки в саду. Пока мама и папа будут пить кофе, я еще точно успею проверить, работает ли мой силок для птиц!
Я сам сделал настоящую машину! Пока бабушка не видела, я взял деревянный ящик из-под мыла. Я как раз туда помещаюсь. От старой детской коляски отломал колеса и приделал их к моей машине. Удалось приладить только три, но машину можно запустить вниз по дороге, к школе, и она точно покатится! Чтобы управлять передними колесами, я соединил их толстой веревкой. А концы буду держать в руках. Где же Якоб? Надо позвать его! Если и он сделает такую машину, можно будет устроить гонки!
Мне 15. В доме, где мы живем, раньше была школа. Потом там жил мой дедушка Эмиль. По всей его мастерской кругом шкафчики и полочки, где аккуратно разложены всякие детали. Он собирает, разбирает на запчасти, ремонтирует и продает велосипеды, швейные машинки, радиоприемники. Учитель математики и физики Ханс у нас в школе в Замочково тоже увлекается электроникой, электронными установками. На уроках мы сами собираем усилители сигнала из транзисторов. Мама грозится выкинуть мою коллекцию радио: она занимает уже почти всю комнату. А сегодня я раздобыл и принес домой проводную антенну длиной почти сто метров! Завтра я примотаю ее к яблоне, протянув через весь сад от окна, и можно будет ловить радиосигнал по коротким волнам. Ханс сказал, что радиосигнал пойдет из Европы, Африки, Китая, Австралии, Америки, России.
7. Мой личный центр мира
– Эй, Мартин! Опять тебе целый ворох писем пришел! – машет мне рукой наш почтальон-весельчак Альфред, на ходу спрыгивая с желтого почтового мопеда.
Кто бы мог подумать, что маленькая швейцарская деревенька под Замочково, надежно спрятавшаяся от чужих взглядов среди ухоженных полей, бескрайних лугов, округлых холмов и гор, синеющих вдалеке, вдруг превратится в мой личный центр мира? Мне всего 16, а я смог сделать это! Уже второй год подряд почтальон Альфред приезжает к нам два раза в день и заполняет почтовый ящик у калитки толстыми яркими конвертами с диковинными марками и корреспонденцией со всего мира. Письма, открытки и посылки приходят из Польши, Чехословакии, Австрии, Африки, Америки, Китая, Португалии, России. Радиостанции всего мира шлют мне в Замочково свои журналы, газеты, книги с информацией об их странах: о людях и об истории, о политике, культуре и технике. А все потому, что я отправил им на радиостанции карты-подтверждения, и они теперь знают, в какие дни и часы в Швейцарии их радиоканалы ловятся лучше всего!
Мне казалось, что весь огромный мир вдруг уютно свернулся в электроспираль и сосредоточился в моей комнате, увешанной проводками и заставленной разными приборчиками. Мне интересно читать о других странах и о людях, живущих в них. Но сведений так много, что я не успеваю даже просматривать всю корреспонденцию, которая мощной рекой течет через мой железный почтовый ящик, ставший головной болью нашего почтальона. Хорошо еще, что вечно веселый Альфред приезжает на своем специальном желтом мопеде, а то бы ему не дотащить эти почтовые сумки!
И еще хорошо, что вся информация на немецком языке. Даже китайцы, оказывается, прекрасно знают немецкий! Они присылают мне не только журналы и газеты, но и причудливые китайские подарочки: манускрипт с красивыми иероглифами, составляющими мое имя, яркие блестящие безделушки, назначения которых я не понимаю. Я также не понимаю, почему русские издают свой рекламный журнал «Спутник» на такой убогой желтоватой бумаге. В конце журнала всегда есть страничка с уроком русского языка. Я пытаюсь разобрать затейливые буквы кириллицы, но у меня ничего не получается. У русских в «Спутнике» есть занятная реклама-приманка: «Проведите каникулы в Сибири на машине „Лада“»! Нет, спасибо, я уж тогда лучше сразу в Пекин, на поезде, по Транссибу. Они бы мне еще «Запорожец» предложили. Зато кулинарные рецепты народов СССР иногда тестирует моя мама. Это точно вкуснее, чем бабушкин гороховый суп.
Мне 19. Август. В пятницу после занятий в школе электрики и электроники мы с друзьями из Замочково и округи едем в город Крестозво?ново. Самая короткая дорога, ведущая к нашему озеру, которое вольно раскинулось на три страны в древнеледниковой предальпийской долине благодаря рейнскому леднику, сладко тает на солнце. Она манит и виляет среди долин и холмов, покорно укладываясь прямо под мою первую гудящую и ревущую машину. Никто до сих пор не знает, кому это озеро официально принадлежит, потому что нет никаких юридических соглашений о праве собственности и никаких установленных границ. А потому озеро даже не общее, а свободное, никому не принадлежащее. Но сегодня оно будет нашим! Сегодня мы сами установим свои границы! В Крестозвоново открылась дискотека. Танцевать мы, конечно, не будем, но музыку-то послушаем. И на местных девушек посмотрим.
Почему у них в Крестозвоново такая странная музыка? Почему у них такое мутное качество аппаратуры? Почему у них нет нормального света? Зато понятно, почему у них тут нет нормальных симпатичных девчонок. А что если мы…
8. Есть идея!
В следующие выходные работа кипела вовсю. Старший брат Якоба Тобиас выпросил у матери Хайди ключ от старого деревянного дома с сараем, что уже давно стоял в полях под Замочково порожняком без какой-либо определенной цели. Кучерявый черноволосый Дани составил плейлист музыки, мы вчетвером скинулись по двадцать франков, и он раздобыл подходящие пластинки. Я сделал динамики из старых картонных коробок и фанерных ящиков – их мой отец обычно утилизировал после продажи велосипедов. Недостающие детали я добрал со склада за зданием фирмы, где я проходил учебную практику: там хранились сломанные радиоприемники под вторичную переработку. Все вместе мы покрасили и дом, и сарай изнутри, вмонтировали лампы светомузыки и уже начали было испытывать качество звука. Чтобы сделать звукоизоляцию, нам пришлось заклеить все окна разноцветной фольгой. Но что делать с качеством звука? От нашего топота деревянный пол трясся, и каждую минуту игла соскакивала с пластинки. Мы с Дани придумали вмонтировать проигрыватель под потолок, у кафельной печки, чтобы он не подпрыгивал от колебаний пола при каждом движении.
Через пару недель все было готово к старту.
– А где ваше разрешение? Разрешение у вас есть, я спрашиваю? – гремел мой отец, бывший раньше долгое время представителем нашей деревеньки примерно из тридцати домов в Совете общины в соседнем Замочково.
Мой отец Курт хорошо знал свое дело. В стране с прямой демократией, в которой важные для жизни граждан решения кое-где до сих пор принимаются на общем собрании простым поднятием рук, представитель деревни в Совете общины и его слово имеют значение.
Разговор с отцом был коротким. Твердый и справедливый, он был незыблемым авторитетом у нас в деревеньке. В своей мастерской он хранил три длинноствольных карабина с деревянными прикладами, которые получил на хранение после службы в армии. Никто в нашей семье никогда не закрывал этот оружейный арсенал на ключ, что очень меня радовало, особенно когда мне было лет двенадцать-тринадцать. Еще у отца была малокалиберная винтовка Flobert – на всякий случай, если, например, в саду поутру обнаруживалась полумертвая куница, неудачно поохотившаяся ночью на наших кур и гусей. Во время Второй мировой отец охранял швейцарскую границу где-то во французской части Швейцарии, у речушки Оньо?н, французский берег которой тогда уже заняли немцы. А незаполненные формуляры для личных карточек всех жителей нашей крохотной предальпийской деревеньки, каких много спрятано по всей Швейцарии, лежали в кабинете у отца в массивном дубовом шкафу под замком.
На следующий день по требованию моего отца мы уже стояли в Совете общины и, спотыкаясь на каждом слове, рассказывали Отто Бельцу, начальнику местной администрации, о нашем намерении превратить старый дом с деревянным сараем в деревенскую дискотеку.
– А сколько людей-то будет примерно? – поинтересовался Отто.
– Человек двадцать, – предположили мы.
– Шуметь будете?
– Да нет, конечно. Мы помаленьку. Мы тихонечко.
Через неделю был назначен запуск нашего проекта. Мы сами нарисовали плакаты и развесили их по всей округе. Сарафанное радио или, как говорят в Швейцарии, «витамин В» работает в Швейцарии безупречно и точно как часы. Колокол на башне в Замочково не пробил и восьми вечера, а перед нашим преобразованным диско-сараем уже в день открытия стояла добрая сотня транспортных средств: велосипеды, мотоциклы, мопеды, машины. И даже трактор. В тот вечер в пятницу все дороги нашего региона вели к Замочково.
Наше благое дело набирало обороты! За вход мы начали брать по пять франков, чтобы хоть как-то ограничить количество желающих. Не помогло! Тогда мы придумали сделать вход только в костюмах. Но и это не могло сдержать наплыв разномастной толпы парней и девчонок, стремившихся к нам на дискотеку по выходным.
Через пару недель после открытия дискотеки в нашу студию в подвале влетела Хайди, мать братьев Тобиаса и Якоба:
– Да вы что тут все, с ума посходили? Весь дом у вас на прошлых выходных ходуном ходил, того и гляди балки обвалятся! А ну, бездельники, смотрите, все балки расшатались! А если под ваш топот все обрушится? Сколько у вас в дом народу влезло? – тарахтела она прицельной картечью по нашим ушам.
– Человек сто двадцать. Точно не больше, – неуверенно и робко пробурчал жилистый вихрастый Тобиас, исподлобья поглядывая на мать.
– Да мы все исправим! – почти хором выкрикнули мы с Дани. Нам очень не хотелось отменять набирающую обороты дискотеку. – Есть идея!
На следующие выходные мы полностью перестроили нашу музыкальную программу для диско. Вместо бум-бум и бах-бах наши посетители вдруг услышали плавные медляки. Сначала публика смотрела на диджея Дани в полном недоумении. Мы были почти в отчаянии. Действовать нужно было быстро и решительно. Я встал и пригласил Мириам, симпатичную сестру Тобиаса, на медленный танец. А потом в центр танцзала вышла вторая пара. Третья. Мы были спасены!
На следующей неделе мы притащили из подвала деревянные балки – укрепить пол, чтобы тот не провалился под ногами. Дискотека под Замочково стала еще популярнее. Наше общее дело шло в гору!
9. Маленькая хрупкая Ада
Через год мы уже организовывали концерты начинающих и матерых рок-групп по всему нашему региону. Мы брали в аренду спортзалы многоцелевого назначения, концерты собирали толпы посетителей. Мы планировали даже выйти в формат open air. Это было бы удивительно легко, особенно когда погода позволяла порхать летом от дискотеки на вечеринку или с рок-концерта на шоу под открытым небом с огромным количеством желающих утонуть в грохочущей музыке и приглушенном свете, неумело, но по-юношески уверенно чертящем свои причудливые фигуры и фантасмагорические переплетения теней темными пьянящими молодыми ночами. В моей жизни все клокотало, кипело, бурлило, стремительно менялось, как кадры заводного приключенческого фильма.
На одной из таких вечеринок в мою жизнь вошла маленькая хрупкая Ада. Она вошла в мою судьбу жестким и уверенным танцем – «два шага вперед и один назад». Она перекроила мои взгляды на жизнь, мои ценности по своим лекалам, отрезала все, что ей не подходило по фасону и размеру, остатки сметала наживую белыми нитками, выкинув ненужные ей пестрые лоскутки моих беззаботных дней в корзину с грязным бельем.
Мы поженились в холодном январе. Я принял решение о нашем зимнем браке только для того, чтобы моя дочь Сабрина родилась в настоящей семье и носила мою фамилию. Предстоящее появление Сабрины на свет дарило мне надежду, что все будет хорошо, что все обязательно будет хорошо. Ведь иначе и быть не может, когда в семье появляется малыш. Я свято верил в это до последнего дня нашего брака. Но уже тогда, во время январской свадьбы, меня ни на минуту не отпускало чувство, что что-то идет не так, что сценарий моего фильма жестоко нарушен. Мой внутренний голос упрямо твердил: «Остановись!» Но было поздно что-то менять. Мой внутренний голос никогда не обманывает меня. Моя интуиция, взращенная свободным и легким ветром на альпийских лугах, на фоне могучих гор, вселяющих наивное вселенское доверие к миру, мое чутье, впитанное в детстве с топленым коровьим молоком, мой инстинкт самосохранения и сохранения устоев семьи отказывались верить в происходящее. Они щетинились, как шерсть обреченного и загнанного в угол зверя, но не могли противостоять жесткой воле моей маленькой хрупкой жены Ады, крушащей все на своем пути и превратившей нашу совместную жизнь в ад.
Холод этого свадебного дня, пронизывающий до костей, остался со мной надолго, на все 25 лет нашего брака. Эти 25 лет брака протекли сквозь мои пальцы, оставив только мо?кроть воды на озябшей ладони. Этот поток сточной ледяной воды, обрушившийся на меня, долгие годы приводил мое сознание в пульсирующий озноб, до гусиной кожи по всему телу. Я долго не мог выгнать этот пронизывающий свирепый холод ни из своего дома, ни из своей души.
За несколько лет нашего брака Ада смогла рассорить меня с моими лучшими друзьями, с коллегами по работе, с соседями и знакомыми. Она пыталась переломать и перекроить отношения моих родителей. Острыми портняжными ножницами она срезала все живые нити, соединявшие меня с моим миром, моим детством, моими мечтами. Я благодарен Аде за эти 25 лет: она родила моих чудесных детей и научила меня тому, как не надо строить отношения в семье.
Прошли первые пять лет. В тот пресный морозный день, играющий на моих нервах заезженной пластинкой, я был, как обычно, в своем офисе на центральной улице Замочково, готовился к переговорам с поставщиком, разбирал и оплачивал счета, планировал детали установки спутниковой антенны в ближайшую неделю. Еле живая электрическая спираль моей души сжалась в комок от холода, но была накалена до предела послеобеденным разговором с Адой. Через витрину офиса, стильно оформленную к Рождеству, краем глаза я заметил машину отца, резко затормозившую прямо у входной двери. Он ворвался в офис – колокольчик взвизгнул, экраны телевизоров дрогнули. Отец дрожал всем телом, руки его тряслись; он бросил на мой рабочий стол письмо.
– На, читай, сынок! – еле выдавил за день постаревший отец и в изнеможении обрушился на диван.
У меня резко кольнуло под ложечкой, когда я развернул письмо и узнал жесткий почерк Ады. Слова обрушились на меня мелким щебнем, булыжниками скал, глыбами снежной ледяной лавины, вспугнутой пушечным выстрелом с вершины горы и со всей силы несущейся вниз, круша все на своем пути. У меня закружилась голова, мой офис завертелся у меня под ногами.
10. Кабачковое пюре
Гертруда и Курт, прошу вас больше никогда не передавать Сабрине таких ужасных подарков, как в прошлый раз! Странная гитарка, что вы подарили, просто невыносима. Я ее возвращаю, если вам надо, играйте на ней сами. И еще: я больше не хочу видеть вас в своем доме! Ада
Письмо было четким, понятным, однозначным и не требовало ответа. Мой живот туго стянуло нервами, желудок скрутило в узел непрекращающимся спазмом. Это было начало конца моего мира. Это было крушение.
Я ошибся. Я не вернулся сейчас же из офиса домой, я не потребовал у Ады открытого разговора, я не остановил этот несущийся под откос поезд, в котором сидела моя семья.
Я ошибся.
От двери моего офиса до двери моего дома, где находилась Ада, всего 25 шагов. Я не нашел в себе сил пройти эти 25 шагов домой, чтобы немедленно разрешить ситуацию. Я проводил убитого горем отца, я продолжил разбирать деловые бумаги и счета, я закончил планировать установку антенны.
Я ошибся.
Нет, я даже не стукнул кулаком по столу за ужином. Я просто сам приготовил себе еды и зажевал свой нехитрый ужин прямо в офисе.
Эти 25 непройденных тогда шагов превратились в 25 лет непрекращающегося ни на день кромешного ада нашей совместной жизни. Я благодарен Аде за этот ад: она научила меня выживать на грани фола, осторожно ходить в собственном доме по лезвию ножа, проживая каждый день так, будто на карту поставлена вся жизнь.
Ада работала в детских яслях воспитательницей. Эта будничная история случилась в январе, через год после свадьбы, когда Сабрине еще не было и года. Малышка сидела в гостиной, на детском стульчике, неуклюже раскачивалась, хлопала в ладошки, что-то лепетала, тянулась к бутылочке с яблочным соком, но категорически отказывалась съесть хотя бы ложку кабачкового пюре, которым пыталась накормить ее Ада. И вдруг Ада со всего размаху ударила мою малышку по голове. Лучше бы она ударила меня! Голубые, как васильки, глаза Сабрины на секунду расширились от ужаса. Внутри меня что-то надорвалось, оборвалось, взорвалось, выстрелило.
Я ошибся.
Бежать! Бежать из дома прочь! Мне хотелось схватить рыдающую Сабрину, вызволить ее из этого ада и бежать. Но бежать было некуда. Вокруг Замочково распластались безбрежные, заледенелые от лютой стужи поля и луга; январская изморозь жестоко накрыла жухлые останки прошлогодней травы. Этот колючий холод захватил в двадцатипятилетний плен и мою душу.
Прошло много таких холодных, беспросветных лет моего брака. 1991 год принес еще одно потрясение. Холодным зимним утром к моему офису, ставшему к тому времени достаточно известным в нашем регионе, подъехала мама, чтобы передать письмо из Берна.
– Мартин, сынок, извини, что я без предупреждения, но это, кажется, срочно! Смотри, что они тут тебе из Берна пишут! На старый адрес прислали, вот я тебе письмо и привезла. Извини, не удержалась, распечатала, прочитала. Кто бы мог подумать, что тут, в Швейцарии, может случиться такое? Помнишь, в позапрошлом ноябре была публикация доклада Парламентской комиссии по расследованиям об отмывании денег? Все газеты, теле- и радиоканалы только и говорили о скандале с найденными досье швейцарских спецслужб, – взволнованно трепетал ее голос.
– Да, помню, мама, – спокойно ответил я.
– Помнишь, Мартин, была еще в позапрошлом ноябре публикация доклада Парламентской комиссии по расследованиям о телефонном разговоре между министром юстиции Элизабет Копп и ее мужем? Она тогда еще предупредила мужа о начале расследования об отмывании денег и посоветовала ему выйти из совета директоров подозреваемой компании? – продолжал трепетать голос мамы.
– Да, конечно, мама, – я совсем не понимал, какое отношение это все может иметь ко мне.
– Этот телефонный разговор в конечном итоге привел к отставке первой женщины – федерального советника! Помнишь? А потом этой Парламентской комиссии было поручено провести и общее расследование по всему департаменту в целом, а потом и Генеральной прокуратуры, и Федеральной полиции? И они случайно обнаружили огромную коллекцию досье и карточки в алфавитном порядке, помнишь? Ты помнишь, Мартин? – встревоженно щебетала мама.
Я был занят рабочими вопросами, и слова мамы воспринимал очень поверхностно. Да и какое мне дело до политических событий, когда тут в семье каждый день… Кроме того, в голове у меня притаилась и раскручивалась одна шальная идея: а что если попробовать установить эту спутниковую антенну на грузовую.
– Мартин, более 900 тысяч человек в Швейцарии были под постоянным наблюдением.
– Хорошо, мама, спасибо тебе за письмо, я обязательно прочитаю его, только позже, хорошо? Положи его, пожалуйста, в наш почтовый ящик. Давай я приеду к тебе сегодня после обеда на кофе, договорились?
А через полчаса маленькая хрупкая Ада огнедышащим вулканом ворвалась в мой офис, втиснув в комнату безграничное напряжение сталкивающихся тектонических плит ее жилистого, крепко сбитого тела – его как будто приводили в движение теплогравитационные течения мантии земли. Это бесцеремонное вторжение в плотный график моего рабочего дня, превратившееся уже в устоявшуюся традицию в нашей совместной жизни, не предвещало ничего хорошего.
– Ну, смотри, что тут тебе пришло из Берна! На, читай! Куда ты вляпался опять, тупой баран?
11. «По средам закрыто»
Мое тело, натренированное такими регулярными налетами и внезапными набегами, как обычно, осталось спокойным снаружи. Но внутри, где-то в области живота, нагнеталось нечеловеческое напряжение между точками А и В электрической цепи натянутых до предела нервов, электрическое поле в 25 шагов между офисом, ставшим за долгие годы моим укрытием и спасением, и домом, превратившимся в душную клетку. Это было адское, нестерпимое напряжение, готовое разорваться миллиардами электронов, отнятых у атомов и стремящихся притянуть миллиарды других таких же электронов, выдрать их с корнем из моей накаленной до беспредела души. Мой внутренний вольтметр зашкаливал. Разность потенциалов была настолько очевидна, что предпринимать что-либо просто не имело ни малейшего физического смысла. Электрическое поле пришло в неистовое движение. Ни материал проводника, ни подключение нагрузки, ни температура больше не оказывали никакого влияния на это напряжение, ставшее запредельным.
– Доброе утро, Ада. Ты уже позавтракала? Что написано в письме? – спокойно спросил я.
Казалось, что мое внутреннее спокойствие вызвало у Ады еще больший приступ ярости.
– Там написано, что на тебя есть досье в Берне. И что каждому разрешено запросить и проверить личную информацию в досье. Ее многие годы собирали спецслужбы! Что ты там натворил, безголовый идиот? – голосила Ада.
Воздух судорожно сжался. Мое сердце подкосилось, защемленное компрессией. Силовое воздействие разрушительной энергии привело к уменьшению объема воздушного пространства, атмосферное давление подскочило, температура каждого нового слова повышалась. Ада, стоящая в рамке стеклянной входной двери офиса, внезапно сделала несколько шагов к моему столу, где я сидел с горой рабочих бумаг. Я спокойно привстал. Расстояние между нами резко начало сжиматься, стягиваться, скручиваться в упругую пружину. Маленькая хрупкая Ада собрала свои крепкие жилистые руки в кулачки. Я снова сел в кресло. Тектонические плиты, движимые высвобождаемой энергией ее тела, рвались наружу, на свободу. Я отложил в сторону ручку и в изнеможении опустил ладони на холодную и гладкую поверхность стола. Я видел, как Ада, словно в замедленной съемке, тягуче приближалась ко мне, ее мускулистые руки с маленькими стиснутыми кулачками взмахнули в воздухе, как крылья грозной хищной птицы, готовящейся взлететь. Теперь между нами была лишь пара шагов.
– Ада, я сделаю запрос и узнаю, что они там насобирали про меня в досье, – медленно, размеренно и твердо ответил я.
Внезапно пружина расслабляется, атмосфера разряжается. Ада бросает мне испепеляющий взгляд, силы которого могло бы хватить на вспышку света от электрического разряда грозы, и выбегает из офиса. Воздух стремительно разжимается, но молнии еще долго искрят в обесточенном пространстве. Я остаюсь на обед и ужин в офисе, глотаю холодный бутерброд, возвращаюсь домой лишь за полночь. В доме тихо.
…И снится мне, как будто я снова маленький, мне лет пять или шесть, и мы с мамой Труди и папой Куртом в Венеции. Весна. Апрель. Я кормлю итальянским хлебным мякишем бесстыжих священных голубей на площади Святого Марка. Потом мы плывем на длинной гондоле с ее вечным гондольером, получившим свою профессию в подарок по наследству и рассказывающим нам легенды этого прекрасного города, где сбываются все задуманные мечты. Мы медленно проплываем под мостом Риальто, мама и папа смотрят друг на друга и улыбаются. Наш гондольер рассказывает об алой розе, символе вечной любви в Венеции.
– Сегодня как раз 25 апреля! – удивленно щебечет мама, вопросительно глядя на папу.
– Да, сегодня в Венеции день влюбленных! – тараторит балагур-гондольер.
– Это мой маленький подарок для тебя! – Папа протягивает маме жестяную табличку «По средам закрыто». – Дорогая Гертруда, теперь мы сможем еще больше времени проводить вместе, бродить по холмам, путешествовать, ходить в горы.
– Милый Курт, это самый лучший подарок, который ты мне когда-либо дарил! – Мама улыбается, на глазах ее блестят слезы радости.
Я ничего не понимаю в этом разговоре и больше не слушаю их, а просто восхищенно разглядываю бесчисленные водные такси, яхты, прогулочные катера и теплоходы, ожидающие своих туристов. У меня настоящий теплоход! Папа купил мне в подарок игрушечный кораблик! Я гордо несу его перед собой, его огоньки горят, мерцают и отражаются в вечных венецианских каналах. Как только мы вернемся в Замочково, я сразу же испробую его в нашем ручье. Я верю, что теплоход обязательно поплывет!
12. Приборы, проводки, кабели, дисплеи
Прошло много холодных лет. Не стало отца. Крепкий лед наших отношений с Адой все же дал глубокую трещину. Я балансировал на льдинах, раздираемых мощным глубинным течением бурлящего потока, пытаясь удержаться на плаву, пытаясь собрать их воедино, пытаясь скрепить то, что удерживать уже не было никаких сил. Мне было некуда отступать. За моей спиной были дети. В январе 2008 года мы поехали с Адой в «Икею» купить новую кровать для шестилетней Алины. Уже в магазине я почувствовал легкий дискомфорт в животе, а затем резкий жесткий спазм пронзил спину и скрутил все мое тело. Сначала легкий озноб, а затем ледяная лихорадка сковала мне спину, ноги, руки, я не смог сесть за руль.
– Вечно с тобой одни проблемы, даже в магазин съездить нормально не можешь, – процедила сквозь зубы Ада.
Приехал мой знакомый, забрал нас, а потом отвез меня к домашнему врачу.
– Все будет в порядке, не переживайте, господин Либгут, все показатели крови в норме, – сказал мне наш приветливый врач.
– Спасибо, вам, господин Капеллер, вы меня успокоили, – с облегчением выдохнул я.
– Вот вам антибиотик на неделю, два раза в день, утром и вечером. Диета, продукты с низким содержанием клетчатки и побольше пейте воды, два литра в день уже хорошо. Спокойная жизнь и никакого стресса! И, конечно, обращайтесь к нам при необходимости. Что еще я могу сделать для вас? – спросил меня доктор Капеллер.
Он действительно ничего больше не мог для меня сделать. Если бы его естественные правила были так просты в исполнении! Но я верил, что все будет хорошо.
Я ошибся.
