скачать книгу бесплатно
– Так давай. – И она протягивает мне ножницы.
И я, как полагается верной подруге, беру ножницы из ее рук.
– Ты же в курсе, что я не умею стричь? – замечаю я, а первые пряди волос уже падают на пол.
– Ничего, я тебе доверяю. – Мара закрывает глаза.
– Неправда, – смеюсь я.
Она улыбается.
– Можно вопрос? Только обещай не сердиться, – спрашиваю я.
Мара открывает глаза.
– Ведь это не из-за Камерона? Потому что если да, ты должна понравиться ему такой, какая есть. Если ты делаешь это, чтобы привлечь его внимание, чтобы показаться круче, чем на самом деле, это не…
Она меня останавливает.
– Нет, Иди, нет. – Мара спокойна и совсем не сердится. – Ты права, он мне нравится, – тихо объясняет она. – Но я не пытаюсь стать «крутой», как он. Я просто хочу быть собой. Такой, какая я на самом деле. Если понимаешь, о чем я, – она смеется.
Мне ни к чему объяснять – я отлично знаю, что она имеет в виду.
– Я все понимаю, Мара.
– Отлично. – И подруга снова закрывает глаза, как будто мои манипуляции с ее волосами – самая расслабляющая процедура на свете. Какое-то время мы обе молчим.
– А можно еще вопрос? – спрашиваю я, нарушив тишину.
– Да.
– Ты ведь не вернешься в оркестр?
– Нет.
– Я так и думала.
Она поворачивается и смотрит на меня.
– Извини, Иди. Просто это не мое. Теперь у меня другие интересы.
– Ничего. Я просто скучаю по своему партнеру. – Я пытаюсь отшутиться, но на самом деле мне очень грустно. – И наверняка меня посадят с той девчонкой, у которой подмышки воняют. И играет она невпопад. – Я начинаю смешивать краску.
Мара смеется.
– Прости. А ты просто задержи дыхание!
– Но я должна дышать, чтобы играть!
– Верно, – соглашается она с улыбкой.
Я намазываю ее волосы краской, разделяя их на участки. Стараюсь делать все как можно аккуратнее.
– А что это за другие интересы у тебя, если не секрет?
– Даже не знаю. Хочу в следующем году пойти на курсы живописи. Знаю, что ты сейчас скажешь, но это не из-за Камерона. Просто после того, как мы подружились, я поняла, что хочу попробовать что-то новое.
А я и не знала, что Мара интересуется живописью.
– Ммм… здорово. – Я говорю искренне. Меня, например, ничего больше не интересует.
– Ну, как я выгляжу? Круто? – спрашивает она, когда я заканчиваю. Подруга стоит перед зеркалом и бросает на себя соблазнительные взгляды.
Я смотрю на ее отражение.
– Ты стала совсем другой, – признаюсь я. Меня охватывает восхищение и зависть.
Мара подходит к окну и слегка приоткрывает его. Затем из ящика стола достает шкатулку со стразами, откуда вынимает сигареты и зажигалку и, пристально глядя на свое отражение, подносит сигарету к губам.
– Я реальная красотка, да? – спрашивает она. – Настоящая крутая стерва, – медленно выговаривает подруга и улыбается идеально ровными зубами.
– Хочешь быть стервой? – Я смеюсь.
– Не знаю. Возможно. Почему бы и нет? – Мара пожимает плечами. – Я ищу себя. Всем можно меняться, почему мне нельзя? – Под «всеми» она имеет в виду своих родителей, которые, передумав жить вместе, изменили и свою жизнь, и ее.
– Наверное, ты права. – У меня не получается ей возражать, ведь, если честно, мне тоже хочется измениться. Правда, я не знаю, какой хочу стать.
– Мне плевать, что обо мне подумают. Плавное, чтобы все поняли – я не собираюсь больше терпеть их издевательства! – Мара выпускает облако дыма. – Надоело, что все меня шпыняют и обращаются со мной как с полным дерьмом! А тебе разве нет?
Она переводит взгляд на меня. А я не могу лгать. Но и признать всю правду тоже не могу. Поэтому молчу. Я подхожу к ней и достаю сигарету из пачки. Зажимаю ее губами. Мара ничего не говорит, лишь хитро улыбается и подносит мне зажигалку. Я затягиваюсь и захожусь кашлем, когда отвратительный табачный дым проникает в легкие. Мы смеемся, я кашляю и ловлю воздух ртом.
– Вот гадость! – Я кашляю и давлюсь дымом. Но все равно затягиваюсь еще раз.
– Глубоко не вдыхай, – смеется Мара.
Я не вдыхаю и на этот раз не закашливаюсь. Мара смотрит на меня, и меня вдруг осеняет: может, у меня тоже получится измениться? Измениться так, чтобы не быть себе противной. Я снимаю очки, затягиваюсь и поворачиваюсь к Маре.
– Как думаешь, может, и мне перейти на линзы?
– Конечно! – Зажав сигарету губами, она тянется ко мне и убирает мои волосы назад. – Тебе пойдет, – шепелявит она с сигаретой в зубах.
– Правда? – спрашиваю я и не до конца понимаю, что мне пойдет. Если я начну убирать волосы? Или носить линзы? Или и то и другое?
– Ты была бы такой крутой штучкой, если бы перестала прятаться. Красоткой.
– Ты правда так считаешь?
– Да, Иди. Уверена.
Я снова улыбаюсь, чувствую действие никотина и представляю, как все будет. Сколько всего я смогу сделать.
Мы так долго ждали лета, а теперь оно пришло и проносится мимо. Я целыми днями думаю о том, что сказала Мара. Что я прячусь и если бы перестала прятаться, то стала бы настоящей красоткой. Все лето я только и думаю о том, как перестать прятаться, если ты привыкла заниматься этим всю жизнь. Кейлин на каникулы не приехал – записался на дополнительные летние курсы. Я решила, что так даже лучше. Нет Кейлина – нет и Кевина.
– Мам, – говорю я своим «голосом хорошей девочки», – я вот что хотела спросить…
– Угу? – бормочет она, не отрываясь от объявлений о распродажах. Она еще не выпила свой утренний кофе.
– Что тебе нужно и сколько это стоит? – в разговор вмешивается папа.
– Что ты хочешь? – Мама наконец поворачивается ко мне.
Я медленно снимаю очки.
– Мам, тебе не кажется, что без очков я буду симпатичнее?
– Ты и так симпатичная. – Она снова утыкается в газету. Видимо, мой подход не сработал.
– Через три недели начнутся занятия, и я подумала… вот Маре в том году подобрали линзы, и она… то есть.
– Не ходи вокруг да около, Минни-мышка, говори, в чем дело, – свободной от кофе рукой папа показывает, чтобы я не тянула.
– Ладно. Я вот что подумала – может, мне тоже перейти на линзы?
Родители обмениваются взглядом, видимо, означающим: ну почему она не оставит нас в покое?
– Они ненамного дороже очков, – добавляю я.
– Даже не знаю, Иди, – говорит мама и морщит нос. Ей не хочется меня разочаровывать – ведь я всегда была паинькой, с этим не поспоришь. Не считая того, что я теперь каждый день стреляю у Мары сигаретки и трачу на шмотки и косметику все деньги, которые мне дают на канцелярские принадлежности. В остальном я, как и раньше, паинька.
– Пожалуйста. Я вас очень прошу. В очках я похожа на ботанку. На неудачницу. На зануду из школьного оркестра!
– Но ты ведь играешь в оркестре, – с улыбкой замечает папа. Он, конечно же, ничего не понимает.
– Но я не хочу выглядеть занудой из оркестра.
– Кажется, я понимаю. – Папа закатывает глаза, а мама усмехается. Он снисходительно качает головой, как всегда, когда кто-то, по его мнению, ведет себя по- идиотски.
– Мам?
Она дает свой фирменный ответ на все вопросы:
– Посмотрим.
– Значит, нет? – уточняю я.
– Я же сказала – посмотрим, – сердито отвечает мама.
– Да, но это же значит нет? Это так несправедливо! Кейлину вы что угодно покупаете, а я прошу одну вещь, одну простую вещь, и вы сразу отказываете!
– Кейлину купили много всего, когда он уехал в колледж, – возражает папа, произнося «уехал в колледж» так, будто Кейлин уехал лечиться в лепрозорий. – Ему нужны были новые вещи. А линзы тебе не нужны. Ты хочешь их носить, но это не предмет первой необходимости.
– Неправда! Мне они нужны! – Я вот-вот расплачусь. – И чтобы вы знали, – срывающимся голосом продолжаю я, – даже если вы не купите мне линзы, очки я больше носить не буду! – Швырнув очки на стол, я убегаю к себе.
– Вот надо было прямо с утра испортить всем настроение, – говорит мама, прежде чем я хлопаю дверью.
– Господи… истеричка… мы ее избаловали, – доносятся до меня обрывки папиных фраз.
Избаловали? Меня избаловали? Да я в жизни у них ничего не просила! Я не просила даже их внимания. Ну все. Это последняя капля! Я открываю дверь, возвращаюсь на кухню и встаю, вцепившись в стол обеими руками. Мне все равно, какие слова сейчас вылетят у меня изо рта: в кои-то веки у меня нет плана.
– Ненавижу вас обоих! – рычу я сквозь зубы. – И мне жаль, что я не Кейлин! И не Кевин! Простите, что теперь вынуждены довольствоваться моей компанией! Но и мне, знаете ли, деваться некуда! – Слова слетают с языка; они все громче и громче.
Родители ошарашены. Они в шоке. Я же никогда в жизни даже не посмотрела на них сердито.
Мама роняет газету на стол, лишившись дара речи.
– Да как ты смеешь разговаривать с нами в таком тоне! Чтобы я подобного больше не слышал! – Папа встает и тычет пальцем мне в лицо. – Поняла? Иди в свою комнату!
– Нет! – выкрикиваю я во всю глотку. Голосовые связки тут же начинают болеть – я еще никогда не кричала так громко.
– Сейчас же! – приказывает он и делает шаг мне навстречу.
Я в гневе убегаю, топая так, будто к ногам привязаны кирпичи. Как можно сильнее хлопнув дверью, прислоняюсь к ней ухом и слушаю. Грудь лихорадочно вздымается.
– Боже, Коннер, – тихо, почти шепотом произносит мама, – нужно что-то делать. Это безумие какое-то. Что нам делать?
– Ванесса, это все гормоны. Она же подросток. Все они одинаковые. Мы в ее возрасте вели себя так же. – Папа пытается ее успокоить.
– Я никогда не говорила родителям, что ненавижу их, – возражает мама.
– Да брось. Наверняка говорила. И я говорил. И Кейлин – неужели не помнишь? Но это же просто сгоряча.
А вот и нет. Я не сгоряча, я правда их ненавижу. Ну, может быть, чуть-чуть. Потому что позволила им помыкать собой, как и всем остальным. Из-за них я стала той, кто не может постоять за себя, из-за них я не чувствую себя хозяйкой своей жизни и своего тела. Я делаю все, что мне велят. Почему они не научили меня защищаться?
Хотя они не знают, что случилось, что он сделал со мной, они помогли этому случиться. В некотором смысле дозволили это. Они разрешили ему находиться в нашем доме и заставили меня поверить, что кто угодно, только не я сама, знает, что для меня лучше. Вот за что я ненавижу их. И Кейлина. А Кейлина еще и за то, что он больше предан Кевину, чем мне. Я это знаю. Все знают. И Кевин особенно.
А Мара? Вот что она за подруга, раз не выудила из меня, что со мной происходит? Почему после стольких лет нашей дружбы я не могу обо всем ей рассказать? Почему мне кажется, что даже она мне не поверит, а если и поверит, то решит, что я сама виновата? Почему, когда мы вместе, я иногда чувствую себя самым одиноким человеком в мире? Почему мне порой кажется, что нет никого, кто понимал бы меня хоть самую малость, хоть чуть?
Почему мне кажется, что… боже, как неприятно это признавать – что единственный человек во всем свете, который действительно знает меня, понимает, какая я на самом деле, это Кевин? Это же ненормально. Совсем ненормально. За такие мысли меня в психушку нужно запереть. Но ведь это так – он один знает правду. Не только правду о том, что случилось, но и правду обо мне, о том, что я из себя представляю. Из какого я теста. И это дает ему власть надо всем в этом мире.
Но больше всего я ненавижу себя. Действия или бездействие окружающих – это одно, но я сама позволила им так с собой обращаться. Это я лгунья, трусиха, которая не может перестать притворяться, потому что боится.
Линзы – это все ерунда. Кларнет, клуб защитников окружающей среды, будущие бизнес-лидеры Америки, французский клуб, обеденный книжный клуб, клуб любителей физики, участие в школьном ежегоднике – все то, чем я больше не хочу заниматься, что мысленно вычеркнула из списка занятий, в которых хочу участвовать, тоже неважно. На кону моя жизнь, мое «я», мой здравый смысл. Вот что поставлено на карту.
Позже вечером я выхожу из комнаты и делаю над собой усилие, чтобы не начать перед ними извиняться. Ведь мне так этого хочется, я, как всегда, мечтаю заслужить их одобрение. Но я должна научиться постоять за себя. И это начнется здесь, потому что здесь меня лишили этой способности.
На следующей неделе мне покупают линзы. Первая маленькая победа в битве за возвращение контроля над своей жизнью. Прощай, Мышка Минни. Прощай, притворство. Прощайте, детские игры.
Часть вторая
