скачать книгу бесплатно
Осень 2015 года
Размещённая на зелёной лужайке, у металлических ворот, табличка указывала смотрящему на неё человеку, что он оказался на территории Рижского детского дома «Кукушонок». Трёхэтажное здание детского дома располагалось на огороженном кованым забором просторном участке муниципальной земли, с густо высаженными по её периметру ольхами и клёнами. Каждая из стен «Кукушонка» была выкрашена ярким и приятным глазу цветом, дабы придать невзрачному серому зданию советской постройки более нарядный вид, в то время как два десятка плотно занавешенных на каждом этаже окон надёжно скрывали от любопытных глаз содержимое своих комнат.
В подвале здания находилось длинное гардеробное помещение для персонала детского дома и его ста пятидесяти обитателей в возрасте от двух до восемнадцати лет. На первом этаже «Кукушонка» располагался вместительный актовый зал для торжественных мероприятий, посвящённых совместному празднованию детьми Рождества, Пасхи, Лиго и Нового Года. Раз в месяц в детский дом приезжали различные группы волонтёров, которые устраивали в актовом зале театральные представления и анимированные шоу, даря детям привезённые с собой подарки в виде новой одежды, сладостей и учебных принадлежностей.
Также на первом этаже здания детдома находилась кухня, складское помещение с запасами провизии, кладовка уборщицы и кабинеты директора, его заместителя, заведующей хозяйством, психолога, медсестры и детских воспитательниц. Большую часть второго этажа «Кукушонка» занимали общие спальни для детей младшего возраста от двух до девяти лет, а также совмещённые с игровой и учебной зоной столовые и ванные комнаты. Весь третий этаж здания детского дома был отдан под нужды детей старшего возраста от десяти до восемнадцати лет, включая узкие двухместные спальни, общие столовые и учебные классы, а также душевые и туалетные кабинки.
Полторы сотни обитателей «Кукушонка» были разделены на восемь возрастных групп, каждая из которых состояла из детей одного возраста и следующего за ним года. Количество детей в четырёх младших группах включало в себя по двадцать человек на группу, в то время как оставшиеся четыре группы детей старшего возраста были в полтора-два раза меньше. Все дети ежедневно проводили время на свежем воздухе, играя на расположенных на территории «Кукушонка» площадках с пристроенными к ним деревянными верандами.
Распорядок дня обитателей детского госучреждения был подчинён заведённому в нём расписанию, с ранних лет уча детей строгой дисциплине. Единственным выходным днём в «Кукушонке» являлось воскресенье, когда дети могли не только отметить вместе тот или иной праздник или принять подарки от волонтёров, но и повидаться с пришедшими навестить их родителями, показать себя приёмным семьям или просто хорошенько выспаться, провалявшись большую часть дня в постели.
В это осеннее утро Катя сидела на скамейке, в углу веранды своей группы и понуро наблюдала за играющими на площадке детьми. Мама девочки уже много лет находилась на принудительном лечении в сумасшедшем доме, отец и бабушка Кати умерли, а дядя отказался взять её под опеку, по причине чего десятилетний ребёнок был помещён решением сиротского суда в детский дом.
– Покачай меня! – донёсся до Кати звонкий голос лежащей на круглых верёвочных качелях девочки, которая обратилась к стоящему рядом с ней мальчику, после чего тот подошёл к симпатичной сверстнице и любезно выполнил её просьбу.
Катя закрыла глаза и погрузилась мыслями в минувшее лето, один из дней которого провела со своим отцом, в выходной мужчины. Папа отвёз девочку в крупный развлекательный центр, где они поиграли в боулинг, сходили в кино и пообедали в пиццерии. Когда настало время возвращаться домой, Катя заметила расположенные у парковки развлекательного центра качели и попросила отца немного её на них покачать. Мужчина исполнил желание дочери, подарив ей драгоценные минуты счастья, которые волею судьбы оказались в общей жизни родителя и ребёнка последними.
– Эй! Ты чего там сидишь одна? – вдруг услышала Катя и открыла глаза. – Давай я тебя покачаю.
Увидев смотрящего на неё у освободившихся верёвочных качелей мальчика, Катя спешно сморгнула выступившие на глазах слёзы, встала со скамейки веранды и подошла к ребёнку. Возможно, она сделала это, дабы не обидеть мальчика или чтобы он не счёл ее нелюдимой, ведь за тот месяц, что Катя провела в «Кукушонке», она так ни с кем и не подружилась, держась от других детей особняком.
– Располагайся, – улыбнулся мальчик, помогая Кате удобнее устроиться на качелях. – Меня зовут Артём. А ты, кажется, Катя?
Девочка кивнула и взялась руками за массивное сиденье плетёных качелей, после чего Артём принялся их неспешно раскачивать, а Катя закрыла глаза, мысленно вообразив папино лицо. Когда спустя какое-то время девочка вдоволь накачалась и попросила Артёма остановить качели, она была благодарна мальчику за проявленную им заботу, позволившую Кате ненадолго окунуться в безвозвратно ушедшее времяпровождение с любимым отцом.
– Надеюсь, тебе понравилось, – сказал Артём. – Если тебе будет что-то нужно, обращайся.
Катя слезла с плетёных качелей на лужайку и дружески поцеловала мальчика в щёку: – Спасибо. Мне ничего не надо, но если ты захочешь сделать мне приятное, то знай, что я люблю молочный шоколад.
С этими словами девочка отправилась с игровой площадки в здание детского дома, оставив смущённого Артёма завороженно глядеть себе в след.
– Ты едешь или нет? – с нетерпением спросила усеянная веснушками девочка свою сверстницу, которая уже какое-то время неподвижно сидела на самом верху детской горки.
– Свали отсюда! – огрызнулась черноокая, после чего девочка с веснушками спешно спустилась с лестницы пластиковой горки и направилась играть к канатным лазилкам.
Бросив хищный взгляд на застывшего у качелей Артёма, одиннадцатилетняя Вика едва не воспламенила глазами спину заходящей в детский дом Кати, после чего решительно съехала с горки к ожидающим её внизу подругам.
– Ты в порядке? – спросила черноокую одна из подруг.
– Нет, но скоро буду, – зло ухмыльнулась Вика.
– Мы можем тебе чем-нибудь помочь? – поинтересовалась у черноокой вторая подруга.
– Здорово, что ты спросила, – с заговорщическим видом ответила Вика, заставив обеих девочек невольно поёжиться.
Черноокая стала обитательницей «Кукушонка» несколько лет назад после того, как её бросила овдовевшая мать, чтобы снова выйти замуж за мужчину, которому оказался не нужен чужой ребёнок. Вика тяжело пережила безвременную кончину своего отца, а неожиданное предательство матери, которая предпочла её воспитанию личное счастье, окончательно надломило психику травмированного ребёнка. Девочка не смогла простить маме её поступок и озлобилась на мир, хорошенько поколотив в свой первый день в «Кукушонке» опрометчиво попытавшихся обидеть её детей.
С тех пор умеющую постоять за себя Вику никто не осмеливался задеть, и за её тяжёлый, враждебно настроенный взгляд сверстники стали называть её черноокой. Большинство детей обходило Вику стороной, стараясь держаться от неё подальше, однако были и те, кто расчётливо становился её подругой, желая заручиться расположением черноокой и одновременно обезопасить себя от её тумаков.
На протяжении целого месяца своего пребывания в «Кукушонке» тихой и замкнутой в себе Кате удавалось избегать внимания Вики, вплоть до сего дня, когда девочка оказалась в поле зрения черноокой, уже долгое время имевшей на Артёма романтические виды.
Вечером того же дня Катя лежала в своей постели и готовилась ко сну. Девочка делила со сверстницей на третьем этаже детдома узкую комнатку, скромное убранство которой состояло из пары одноместных кроватей, двух тумбочек, письменного стола и платяного шкафа. Стены крохотной спальни покрывали цветастые обои, на полу лежал узорчатый ковролин, а единственное окно занавешивали тюль и шторы.
– К тебе гости, – неожиданно услышала Катя голос соседки, когда та зашла в комнату и открыла дверцы шкафа. – Я схожу пока почистить зубы в ванную.
Не успела Катя сообразить, кто бы мог явиться проведать её в столь поздний час, как соседка взяла свою зубную щетку с пастой и спешно вышла из комнаты.
«Может, Артём раздобыл для меня немного шоколада?» – с надеждой предположила Катя и очень удивилась, когда порог комнаты переступила троица девочек, одна из которых тут же заперла дверь, в то время как её подруги бесцеремонно стащили Катю с кровати на пол.
– Что я вам сделала?! – испуганно спросила девочка, когда подруги черноокой грубо поставили её на колени.
Смерив Катю презрительным взглядом, Вика склонилась над ней и угрожающе процедила сквозь зубы: – Стоило бы отрезать тебе губы за то, что ты поцеловала ими моего мальчика после того, как он покачал тебя на качелях.
– Прости! Я не знала, что Артём – твой мальчик, – попыталась оправдаться Катя. – Я просто…
– Заткнись! – оборвала девочку на полуслове черноокая. – Ты можешь разжалобить своим печальным видом лишь Артёма, чтобы добиться его внимания, но меня тебе не провести. Поэтому предупреждаю всего раз – никогда больше к нему не подходи! Тебе понятно?
– Ясно, – промолвила Катя и понуро опустила голову.
– Рада, что ты такая понятливая, – ухмыльнулась Вика, удовлетворённо глядя на поверженную соперницу. – Только есть одна проблемка. Артём уже заметил тебя и может и впредь оказывать тебе знаки внимания.
– И что мне теперь делать?! – рассеянно спросила Катя, вызвав у подруг черноокой снисходительный смешок.
– Есть один способ раз и навсегда отвадить от тебя Артёма, но боюсь, он тебе не понравится, – многозначительно ответила Вика.
– Я готова сделать всё, что нужно, – спешно сказала Катя, желая, чтобы девочки поскорее оставили её в покое.
– Тогда для тебя всё кончится быстро и безболезненно, – довольно заметила черноокая, вытащив из заднего кармана джинсов беспроводную машинку для стрижки волос.
– Не надо! – испуганно взмолилась Катя, увидев перед собой зубчатое лезвие включённого аппарата, и попыталась было высвободиться из рук девочек, однако одна из них больно ударила Катю по ноге, а вторая грубо схватила за волосы и с силой намотала их на кулак.
– Так не пойдёт, – разочарованно помотала головой Вика. – Ты обещала сделать всё, что нужно, поэтому лучше не дёргайся, пока я не закончу.
Видя, что сопротивление бесполезно, Катя обречённо закрыла глаза и позволила черноокой обрить себя наголо. Жуткий страх перед возможной физической болью настолько сковал девочку, что она даже не заметила, как длинные локоны её светлых волос один за другим попадали на устланный ковролином пол маленькой двухместной спальни.
– Что скажете, девочки? – обратилась к подругам Вика, закончив свою работу.
– Да она теперь настоящая красавица! – сказала одна из подруг черноокой.
– Такая, что ни один мальчик перед ней не устоит, – с издёвкой добавила вторая.
– Похоже на то, хотя при творческом подходе всегда есть, что улучшить, – ответила подругам Вика, с воодушевлением глядя на обритую голову Кати.
С этими словами черноокая взяла из рук одной из девочек протянутый ей чёрный маркер и нарисовала на лице Кати пышную бороду и усы, завершив своё творчество начертанием на лбу девочки слова из восьми букв.
– Вот теперь она и правда идеальна! – иронично заметила Вика, возвращая маркер подруге. – Можешь открыть глаза, красотка. Всё кончилось.
Стоящая на коленях перед троицей Катя осторожно открыла заплаканные глаза.
– Запомни, – холодно процедила черноокая. – Завтра утром ты явишься в таком виде на завтрак в нашу столовую, сядешь за свой стол, возьмёшь в руки тарелку с кашей и выльешь её себе на голову, после чего трижды громко назовёшь себя при всех красоткой.
Глубоко поражённая словами девочки, Катя потеряла дар речи и не смогла ничего ответить, в то время как Вика угрожающе добавила: – А если не сделаешь этого, смоешь с лица маркер или настучишь на нас воспитательнице, мы вернёмся за тобой, когда ты будешь меньше всего этого ждать, и задушим тебя во сне. Поняла?!
Испуганно закивав, Катя была готова согласиться в этот момент на что угодно, лишь бы девочки не расправились с ней прямо сейчас.
– Вот и отлично, – снисходительно похлопала Катю по гладкой лысине черноокая. – Когда воспитательница спросит тебя, зачем ты это сделала с собой, ты ответишь, что сама обрила себе голову, разрисовала лицо и вылила на голову кашу, решив, что так ты будешь выглядеть гораздо красивее.
Пока подруги Вики едва сдерживались от распирающего их смеха, черноокая напоследок заметила: – Сделаешь, как я сказала, и мы тебя больше не побеспокоим.
С этими словами троица с победным видом покинула Катину комнату и закрыла за собой дверь. Оставшись одна, Катя взглянула на свои лежащие на полу волосы, коснулась дрожащими пальцами обритой головы и тут же одёрнула ладонь. Затем девочка аккуратно собрала с пола все пряди, спрятала их под свою подушку и легла на кровать, отвернувшись лицом к стене.
В эту секунду Кате казалось, что её жизнь окончена. Она прекрасно понимала, что если расскажет воспитательнице о случившемся, и та накажет Вику, черноокая станет ещё злее и наверняка приведёт свою угрозу в исполнение.
«Я одна, а их трое», – с горечью думала девочка, не желая следующие восемь лет своего пребывания в «Кукушонке» постоянно вздрагивать от каждого звука, в ожидании расправы.
Закрыв глаза, Катя тихо заплакала и испуганно вздрогнула, когда дверь комнаты снова открылась, и в неё вернулась соседка. Девочка положила в шкаф зубную щётку с пастой, легла на кровать и, распаковав бумажную обёртку, звучно зачавкала. Как только насыщенный запах какао бобов ударил Кате прямо в нос, она машинально открыла глаза и с подступившей к горлу тошнотой внезапно осознала, что соседка по комнате продала её черноокой и её подругам за плитку молочного шоколада.
Следующим утром невыспавшаяся от переживаний Катя последней вышла к завтраку из своей комнаты, когда все дети её группы уже сидели за столами, в столовой, и гремели ложками. Полтора десятка сирот встретили бритоголовую девочку с разрисованным чёрным маркером лицом и написанным на лбу словом «красотка» удивлёнными взглядами, полными недоумения. Оглушённая всецело заполнившей столовую тишиной, Катя села на свободное место, за свой стол, подняла тарелку с овсянкой и вылила её себе на голову. Дети ахнули от неожиданности и оживлённо зашептались между собой, в то время как, чувствуя стекающие по её ушам, лицу и затылку комья тёплой, слизкой каши, Катя сглотнула застрявший в горле комок и с выпрыгивающим из груди сердцем трижды громко назвала себя красоткой.
На какое-то время детская столовая вновь погрузилась в непроницаемую тишину, после чего полтора десятка сирот во главе с Викой и её подругами разразились оглушительным хохотом. Единственным, кто не смеялся над лысой девочкой с кашей на голове, был Артём. Сидя за своим столом, он обескураженно смотрел на Катю, отчаянно пытаясь понять, что сподвигло её на столь безрассудный шаг.
Сгорающая от стыда девочка взглянула на мальчика одним глазом, по которому не стекала липкая жижа, и на мгновение Кате даже показалось, что Артём вот-вот встанет из-за стола и заступится за неё, веля остальным детям закрыть свои рты. Однако едва родившаяся надежда девочки мгновенно умерла, когда Артём разочарованно опустил глаза и вернулся к молчаливому поеданию своей каши, сделав вид, что случившееся его не касается.
Никогда прежде опозорившая себя на глазах сверстников Катя не чувствовала себя такой одинокой и никому ненужной. Когда, услышав многоголосный хохот, отлучившаяся ненадолго воспитательница группы вошла в столовую и увидела Катю, то немедленно вывела её в ванную комнату под не стихающий смех детей. Лавину обрушившихся на неё вопросов воспитательницы Катя встретила стойким молчанием, чем вынудила молодую женщину отвести её на первый этаж здания детского дома, в кабинет директора, после того, как смыла с девочки всю кашу и чернила.
Оказавшись в кабинете директора, Катя рассказала женщине, что сделала «всё это» сама и никто её не заставлял. Зная из личного дела девочки, что её мать уже девять лет содержится на принудительном лечении в психиатрической лечебнице, обеспокоенная душевным состоянием Кати, директор отправила её к психологу детского дома. Девочка помнила грозное предупреждение черноокой, поэтому, опасаясь за свою жизнь, сказала психологу, что ей было очень тяжело после смерти отца и бабушки, из-за чего она решилась на столь отчаянный шаг с целью привлечь к себе внимание других сирот и попытаться избавиться от гнетущего её одиночества.
После дружных насмешек сверстников над её нелепой выходкой Катя заверила психолога в том, что понимает, насколько глупо поступила, и пообещала больше никогда так не делать. Выслушав девочку, психолог доложил директору, что Катя переживает посттравматический стресс после утраты родных и переезда в детский дом, поэтому рекомендует предоставить девочке больше времени на адаптацию в новых для неё условиях, с тщательным наблюдением за Катиным дальнейшим поведением.
Хотя чернила маркера и каша были благополучно смыты с лица и головы Кати, сверстники по группе более не воспринимали девочку, просто как замкнутую тихоню, а стали относиться к ней, как к отверженному изгою. Молча снося все насмешки и презирая обзывающих её сирот, Катя полностью ушла в себя. Не один год в дальнейшем, лёжа в своей постели, девочка представляла, как разделывается со своими обидчиками, отводя самые жестокие издевательства черноокой и её подругам. Будучи глубоко подавленной отношением к себе других детей, Катя ни разу не позволила себе ответить на их оскорбления, незримо копя в себе жгучую обиду и злобу. Каждое грубое слово и усмешка больно ранили девочку в самое сердце, заставляя её плакать по ночам и мечтать о смерти.
Вика сдержала своё обещание и оставила Катю в покое, поскольку та более не представляла для неё угрозы в борьбе за внимание Артёма. Впрочем, и черноокой мальчик в итоге не достался, потому как был вскоре усыновлён и навсегда покинул детский дом. Пережитый Катей страх после совершённого над ней Викой и её подругами издевательского унижения глубоко проник в сознание девочки, из-за чего ей стали часто сниться кошмары, в которых её кто-то душил. Задыхаясь, Катя не видела своего душителя из-за приставленной к её лицу подушки, однако отчётливо слышала чей-то напевающий ей колыбельную голос. Девочка не знала, принадлежал ли этот голос черноокой или одной из её подруг, из-за чего Кате становилось ещё страшнее, ведь любой из обижающих её сверстников мог представлять для неё угрозу.
За последующие пять лет жизни в «Кукушонке» затравленным всеми зверьком девочка превратилась в неврастеничного подростка и не утратила рассудок лишь потому, что помнила, что по достижению совершеннолетия покинет ненавистное ею учреждение и сможет навестить в лечебнице свою мать. Катя ежедневно обращалась к той в своих мыслях, делясь с мамой всеми тяготами своей жизни. Повзрослевшая девушка скучала по матери и жалела её, зная по рассказам отца лишь то, что мама потеряла первенца и, не выдержав тяжёлого груза утраты, оказалась в доме для умалишённых, в то время как сама Катя после смерти отца и бабушки отбывала заключение в доме для сирот. Девушка постоянно думала о невыносимой боли и одиночестве матери, неся при этом тернистый груз собственных переживаний.
В покрытом шрамами сердце Кати мама стала её самым близким и единственным человеком, ради встречи с которым девушка вставала по утрам и проживала очередной безрадостный день своего вынужденного заточения. Катя верила, что по её приезду в лечебницу, несмотря на долгие годы разлуки, мама узнает её и заключит в свои тёплые объятия, пообещав, что впредь они будут вместе и ничто не сможет их разлучить. Девушке настолько хотелось ощутить исцеляющие душу материнскую любовь и заботу, что мечта о встрече с мамой стала для Кати смыслом её существования.
Девушка лелеяла надежду на то, что, увидев её, мама быстро пойдёт на поправку, и врачи выпустят её из сумасшедшего дома, чтобы разлучённые некогда мать и дочь снова были вместе, оставив позади постигшие их беды. Ради мамы Катя заключила глубоко в сердце всё лучшее, что в ней было, дабы при гложущей девушку ненависти к сверстникам сберечь свою любовь к матери и подарить её, когда наступит долгожданный день их встречи.
Каждый месяц на протяжении незаметно пролетевших пяти лет Катя видела, как в её группу сирот то и дело приходили в поисках детей разные приёмные родители, забирая понравившегося им мальчика или девочку. Большинство сирот желало оставить детский дом и оказаться в приёмной семье, надеясь хоть немного вкусить свободной жизни, предусматривающей наличие личного пространства, неограниченное передвижение и столь необходимое каждому ребёнку внимание заботливых родителей, пусть и приёмных. Лица усыновлённых и удочерённых детей сияли при уходе из «Кукушонка» от радости, в то время как те, кто продолжал оставаться в детском доме не скрывали зависти к своим более удачливым сверстникам.
Катя была единственной, кто запирался в своей комнате, когда потенциальные родители приходили в её группу знакомиться с детьми. Девушка хотела остаться в детском доме до совершеннолетия, для чего заимствовала у Вики машинку для стрижки волос и каждый месяц обривала себе голову, чем приводила черноокую в полный восторг. Когда воспитательница приходила за Катей и насильно выводила её из комнаты, увидев нелюдимую бритоголовую девушку, никто из потенциальных мам и пап не мог хотя бы отдалённо разглядеть в ней своего приёмного ребёнка.
Хитроумная тактика Кати успешно работала вплоть до 2020 года, когда в один из осенних дней порог «Кукушонка» неожиданно переступили супруги Белозёровы. Девушка находилась на уроке рисования, когда в учебный класс её группы вошла заместитель директора и отыскала глазами сидящего за дальней партой бритоголового подростка: – Воронцова – в кабинет директора.
От этих слов Катя невольно вздрогнула, вспомнив свой предыдущий визит к директору пятилетней давности, и в ответ на нетерпеливый взгляд замдиректора поднялась со стула, взяла с парты свой рисунок и под оживлённые шушуканья сверстников взволнованно направилась к выходу из учебного помещения.
– Покажи там себя, красотка, и без победы не возвращайся! – услышала девушка за спиной ироничное напутствие черноокой, после чего остальные дети дружно рассмеялись, вынудив Катю поспешно покинуть комнату.
– Почему госпожа директор хочет меня видеть? – спросила девушка, тревожно следуя за средних лет женщиной по лестнице здания детского дома на первый этаж.
– Узнаешь, – не оборачиваясь, ответила Кате замдиректора.
В нервозном ожидании девушка зашла в кабинет директора «Кукушонка» и замерла от удивления.
– А вот и наша Катенька! – окинув девушку внимательным взглядом, радушно обратилась директор к стоящим возле неё мужчине и женщине.
Катя инстинктивно отступила назад и с опаской посмотрела на незнакомую ей супружескую пару.
– Сегодня в твоей жизни поистине замечательный день! – нарочито доброжелательно улыбнулась девушке директор. – Эти люди пришли за тобой, изъявив желание забрать тебя в свою семью.
– А разве они не желают сперва посмотреть всех сирот? – робко спросила Катя, всеми силами пытаясь сохранить неумолимо ускользающее самообладание.
– Эта славная пара пришла именно за тобой, Катенька, выбрав тебя из остальных сирот, и уже несколько месяцев, как подала на рассмотрение в сиротский суд все необходимые документы для твоего удочерения. Сегодня я получила положительное решение суда, и твои приёмные родители незамедлительно явились за тобой.
Чувствуя, как к пересохшему от волнения горлу подступает нервный приступ тошноты, девушка вдруг вспомнила сказанные ей Викой пару лет назад слова: «Если тебя кто и удочерит, красотка, то лишь для того, чтобы продать тебя на органы или для сексуальных утех скучающим богачам».
Катя бросила испуганный взгляд на стоящего перед ней мужчину лет сорока и его чуть более молодую спутницу, лицо которой озаряла приветливая улыбка, едва не вызвав у оцепеневшей девушки неконтролируемую панику.
«Хотя ты вполне можешь приглянуться и каким-нибудь сектантам, забирающим сирот для изнурительных работ в своих трудовых лагерях. Уверена, ты просто создана для рабского труда на картофельных грядках, с перерывами на неустанную молитву», – вспомнилась Кате очередная порция язвительных слов черноокой.
«Органы, извращения или грядки», – в ужасе пыталась разглядеть смутные очертания своей дальнейшей судьбы девушка в глазах смотрящей на неё пары.
– Рита, – неожиданно представилась женщина и, сделав шаг вперёд, протянула Кате ладонь.
Девушка от испуга выронила из рук свой рисунок, о существовании которого успела позабыть, и безучастно наблюдала за тем, как женщина подняла с пола исчерченный простым карандашом листок бумаги.
– Это яркий свет в окошке башни замка? – поинтересовалась Рита, вернув Кате её рисунок, на котором был изображён мрачный средневековый дворец с высокими стенами и массивной башней, под которой роились голодные орды злобных чудовищ.
Застигнутая врасплох вопросом женщины, девушка машинально кивнула.
– Но если в башне горит свет, значит, должен быть тот, для кого он зажжён, – высказала своё предположение Рита.
– В башне прячется от монстров девушка-воин, – взяв себя в руки, ответила Катя.
– А найдётся ли в башне место для доброй девочки, которой нужна защита отважной девушки-воина от монстров? – с надеждой спросила женщина.
Будучи несколько сбита с толку, Катя одновременно ощущала исходящие от Риты ласку и тепло и ещё нечто едва уловимое, чему не могла найти разумное объяснение. Девушка смотрела в добрые глаза женщины и чувствовала, что, несмотря на бритую голову, Рита видит в ней не отверженного всеми изгоя, как другие сироты, а надежду на спасение своей дочери от угрожающих её благополучию монстров.
«Эта женщина не может быть плохим человеком», – подумала Катя, испытав доселе неведомое ей чувство воодушевления от того, что кто-то нуждался в её помощи, думая при этом, что она способна её оказать.
Впервые после смерти отца и бабушки Катя увидела себя в глазах Риты не как полоумную красотку для бесконечных насмешек сверстников, а как бесстрашного героя из сказок, каковым девушка никогда не была, но коим ей вдруг очень захотелось стать, приоткрыв незнакомой женщине запертую на тяжёлый засов дверь своей башни.
«Ответив ей „да“, я смогу выбраться отсюда и повидать маму, не дожидаясь совершеннолетия», – взволнованно подумала Катя, мысленно вдыхая манящий аромат столь близкой свободы, ведущей к исполнению её заветного желания.
– Если сердце девочки и правда доброе, то в башне для неё найдётся место, а девушка-воин защитит её от монстров, – сказала Катя женщине, впервые за долгое время почувствовав некое подобие уверенности в себе.
– У этой девочки самое доброе сердце на свете, – ответила Рита с выступившими на глазах слезами и заключила девушку в свои благодарные объятия.
