Государство Солнца

– Конечно, от шкурок поляк не откажется. Ему шуба нужна, – уверенно заявил Ванька. – А за меня отец обещал платить…

Разговаривая о школе, мы медленно шли по дороге в Большерецк, а потом повернули назад. Ванькин отец запретил ему знаться со мной, и мы встречались тайком.

Тут мы услышали, что позади нас едет собачий поезд. Слышно было, как кричали на собак и разговаривали. Мы остановились, чтобы посмотреть, кто едет. Скоро собаки поравнялись с нами. Впереди на нартах ехал Беспойск, уже без бороды, и в руках у него была большая пила. Вместе с ним сидел седой старик. На вторых нартах ехали тоже двое. Один плохо говорил по-русски – должно быть, это был Винбланд. А другой кричал и бил по собакам. Кто это был такой, я не знал.

Собачий поезд остановился у избы Хрущёва, и ссыльные слезли с нарт. Сам Хрущёв вышел к ним навстречу и пригласил войти. Мы постояли невдалеке, посмотрели, а потом я пошёл провожать Ваньку. Дорогой встретился нам ещё один из новых. Он спросил нас, где изба Хрущёва. Мы ему показали, и он пошёл, покачиваясь, и песню запел:

Батюшка богат, черевички купил…

Мы догадались, что он пьян.

Отца долго не было дома в тот день. Он ходил на охоту и вернулся к ночи. Принёс только одного горностая, бросил его вонючую шкурку в угол и ничего не стал говорить. Я понял, что он обозлён своей неудачей, и не стал лезть к нему с разговорами.

Укладываясь на свою медвежью шкуру, которая служила мне постелью, я почему-то старался убедить себя, что никакой школы не будет в Большерецке.

После ухода Ваньки я решил, что всё равно учиться мне не придётся. И уже готов был заснуть, как в раму сильно постучали. Солдат за окном закричал:

– Полозьев, завтра в шесть выходи на работу в крепость. Топор с собой возьми и лопату.

Отец ответил:

– Ладно.

И принялся ворчать, что, мол, скоро Новый год, меха требуют в канцелярию, а на охоту ходить не дают. А я понял, что вызывают его на постройку школы. Значит, школа всё-таки будет? Неужели не попаду?

С такими печальными мыслями я заснул.

На другое утро отец рано ушёл в крепость. Велел мне принести обед, если днём домой не вернётся. Так и случилось – он не пришёл. Я собрал рыбы, сухарей и пошёл в Большерецк.

На месте постройки народу было человек двадцать. Даже казаки работали и офицеры – расчищали снег. Солдаты подтаскивали стволы лиственниц для сруба. В Большерецке тогда было всего три лошади, и их очень берегли. Поэтому и брёвна таскали люди. Нилов, очевидно, очень торопился с постройкой. Сержант из крепости наблюдал за работами и сильно ругался, когда кто-нибудь останавливался передохнуть.

Отец взял у меня еду и велел идти домой. Он не любил, когда в избе нашей никого не было.

Вечером отец вернулся с работы очень усталый. Сердито бросил топор в угол, сел на лавку, сказал:

– Да, брат, построят школу, да не для нас. Пять с полтиной будут брать в месяц за учение…

И принялся ужинать.

Я, конечно, не смел и заикнуться о моём желании ходить в школу. Пять с полтиной – ведь это было девять соболей!

Ночь эта была бурная. Ветер с Ледовитого океана гнал снег и за окном подвывал, как собака. Мне всё время казалось, что к избе кто-то подъезжает. Я никак не мог заснуть и ворочался. Отец сидел около плошки с жиром и чинил торбасы. Огромная тень сапога колыхалась на стене и на потолке. Отец затягивал зубами жилу, когда в дверь тихо постучали.

– Стучат. Неужели Паранчин в такую пору? – сказал отец неразборчиво. – Открой, Лёнь.

Я завернулся в своего медведя, прошёл к двери и отодвинул засов. Два человека в шубах стояли за порогом. Они быстро вошли и отряхнули с себя снег. Удивление меня взяло: это были офицер Хрущёв и Август Беспойск.

– Мы к вам, Степан Иванович, – сказал Хрущёв отцу, как старинный приятель. – Хоть и мало знакомы, а соседи всё-таки. А это наш новый товарищ по несчастью – Август Самойлович Бенёв.

Отец смущённо встал и не знал, что говорить. Тогда Беспойск протянул ему руку и сказал бодро:

– Можете пойти с нами? По очень важному делу.

Отец отрицательно покачал головой:

– У меня починка, сапоги развалились. И завтра рано вставать на работу.

– Точно?

И Беспойск на ухо прошептал ему что-то. Отец долго смотрел на него, потом усмехнулся и начал надевать кухлянку.

– Запрись, Лёнька, – сказал он мне тихо, – и никого не пускай. Я скоро вернусь.

И они ушли все трое, больше не сказав ни слова. Отец даже топора с собой не захватил. Поэтому я догадался, что важное дело затевается где-то недалеко.

4. Школа

Я ждал отца чуть ли не до утра. Несколько раз подливал жиру в плошку, всё думал, вот-вот стукнет он в дверь. Но только ветер гулял на дворе да сыпал сухим снегом в оконную раму. Я начал даже беспокоиться. Хотел идти к избе Хрущёва, как вдруг отец пришёл, снял кухлянку и начал выколачивать её об пол.

Я не решался спросить его, за каким важным делом звали его офицеры, хотя чувствовал, что ходил он не зря. Вид у него был растерянный, но весёлый. Я сидел на своей шкуре и ждал от него рассказа. Он, конечно, прекрасно это понимал. Посмотрел на меня пристально, ухмыльнулся и сказал:

– Ты чего, Лёнька, не спишь до утра? Закрывай гляделки. Поляк тебя в школу берёт бесплатно Учиться. Может, чему и выучишься у него за зиму.

Я прямо взбесился от радости. Стал на голову, как медвежонок-полугодка, и начал болтать ногами. Отец быстро лёг. Закричал мне:

– Спи!

И затушил плошку.

После этого разговаривать у нас не полагалось. Но я заснул нескоро, когда уже в наше оконце полез рассвет.

Утром, когда я проснулся, отца не было дома. Я позвал Неста, мою верную собаку, запер дом на замок, и отправился по сугробам в Большерецк. Там прошёлся раза три около поповского дома. А Нест забежал к Ваньке на двор и тявкнул там два раза. Ванька знал, что это я его вызываю, и скоро вышел.

Мы прошли за кладбище, далеко, и только тут я начал рассказывать.

Прежде всего я сообщил, что буду учиться в школе бесплатно. Ванька хотел уже обрадоваться за меня, но я его осадил:

– Стой, Ванька. Есть дела поважнее.

Ванька насторожился.

– Поляк и Хрущёв были у отца вчера ночью. Ведь не затем же они приходили, чтобы сказать, что меня в школу берут. С собой его увели.

– Конечно, не затем, – сказал Ванька серьёзно и задумчиво. – Уж не прибило ли к Чекавке ночью кита?.. Может быть, они свежевать его ходили потихоньку от Нилова?..

– Чёрта с два… Ветер-то вчера был с норда. А потом от отца и не пахло китом, когда он вернулся.

– Может, в картишки играли?

– Да нет… Отец и издалека карт не видал никогда.

Тогда Ванька вдруг выпучил глаза и сказал шёпотом:

– Не собираются ли они удрать из Большерецка?

– А ведь верно…

Верно!.. У меня даже в голове помутилось. Не задумал ли поляк, раз он мастер на все руки, уйти с Камчатки? Может, и отца решил прихватить собой…

Но тут я вспомнил, что за попытку бегства порют и бросают в подвал. А потом я знал от отца, как трудно убежать.

Сибирь бесконечна, в лесах легко заблудиться, а на дорогах стоят заставы. Целый год нужен для того, чтобы добраться до Урала.

– Куда убежишь отсюда, Ванька? Как убежишь? – сказал я тоскливо.

– Поляк придумает, нас не спросит, – ответил Ванька решительно.

– Для чего же он тогда школу затевает?

На это Ванька не знал, что ответить. Так мы ничего и не решили тогда. Сговорились только всё замечать, что делается, и сообщать друг другу. Дело хранить в тайне. На том и разошлись.

Однако, несмотря на наше решение всё замечать, мы ничего не заметили за всю неделю. Отец ходил на постройку с раннего утра, а я рубил дрова, топил печку и отгребал снег от порога. Офицеры больше к нам не приходили, и отец, должно быть, к ним не ходил. Возвращался он с работы поздно и всякий раз говорил, что Нилов с работой очень торопит, – должно быть, думает на школе поживиться. Велел построить школу к субботе, хоть при кострах работать придётся.

Ванька тоже не сообщал ничего особенного. Говорил, что Беспойск часто бывает у Нилова и уже начал учить Ваську наукам. Играет в шахматы с казачьим старшиной Черных и с купцом Казариновым. У Казаринова выиграл даже тысячу рублей и на эти деньги хочет дом себе готовый купить, чтобы самому не строить. Нилов, по словам Ваньки, Беспойска очень полюбил и просит принять православную веру, для чего даже вызывал попа, и они вместе пили водку.

Все эти сведения убедили нас окончательно, что никакого побега поляк устраивать не собирается. Мы даже посмеялись над нашим предположением. Беспойск – военнопленный. Как только кончится война с Польшей, он, наверное, получит свободу. Чего ради будет он составлять заговор и рисковать своей шкурой?

В субботу открылась школа. В новой избе была только одна комната, правда, довольно большая. В окнах была вставлена слюда. Нилов её из крепостного склада отпустил. Посередине комнаты стоял длинный стол и лавки. Больше ничего в школе не было, даже печку не успели сложить.

– Вот что, братцы, – сказал он негромко, шлёпая губами. – Благодарите бога, государыню императрицу и меня за милость: не было в Большерецке школы, а теперь есть. О пользе наук вам скажут учителя, я сам не горазд в этом. Учитесь грамоте прилежно. Если от учения пойдут у вас пьянства и дебоши, я тогда вас прикажу отодрать, а школу в тот же час закрою. Так и знайте.

Хотел ещё что-то сказать, но икнул, махнул рукой, и пошёл к выходу. За ним купцы и все остальные. В школе остались только ученики да Беспойск.

Беспойск велел нам сесть вокруг стола и пересчитал всех до одного. Записал на бумагу по фамилиям кому сколько лет. Всего оказалось двенадцать учеников. Парни всё были великовозрастные, двум торговцам было по тридцати лет. Им хотелось изучить арифметику, чтобы записывать товары и барыши.

Составивши список учеников, Беспойск разъяснил, как будут идти занятия в школе. По русской грамоте будет заниматься Хрущёв, по арифметике и геометрии Панов, новый ссыльный офицер, который собак бил палкой. Сам Беспойск обещался нас учить по географии. Велел каждому завести тетрадку и по паре гусиных перьев. Потом взял из угла скалку[7], на ней была навёрнута карта всего мира, которую он сам нарисовал. Развернул карту, прикрепил её к стене и начал показывать скалкой, где океаны, а где земли.

О том, что земля наша шар, я раньше ещё слышал от Ваньки. Но, по правде сказать, не очень этому доверял. Меня Паранчин сбивал. Он говорил, что земля больше похожа на тарелку. Беспойск с первых же слов сказал, что земля на тарелку не похожа и на китах не стоит. А потом начал рассказывать о холодных странах и о тёплых. О том, как Колумб открыл Америку и что это за люди индейцы. Говорил и об Африке и об островах, где живут негры и где люди от жары ходят голыми. Говорил ещё и многое другое.

Это уже не было похоже на рассказы Паранчина. Беспойск всё показывал скалкой и отвечал на все вопросы. Никогда я не представлял себе, что в школе так интересно учиться. Я слушал, старался запомнить каждое слово и каждое название, но новые слова входили, а старые уходили. Когда урок кончился, у меня остался только какой-то приятный туман в голове.

Мы шли с Ванькой из школы, оба занятые своими мыслями. Ванька сказал:

– Хорошо бы побывать на тёплых островах, Лёнька. Вот где раздолье!

Я ответил:

– Куда уж там! Хорошо бы не позабыть того, что поляк рассказывал. Надо непременно всё это записать, Ванька. Надо достать тетрадку.

– Что ж, – сказал Ванька. – Зайдём в канцелярию. Попросим у канцеляриста бумаги. Может, он и даст. Тогда сошьём тетрадку жилой.

Мы пришли в канцелярию, которая помещалась в особом доме, против крепости. Я никогда там не бывал. Прямо против двери на стене висела большая картина. На картине была написана красками розовая женщина в белом платье, с золотой палочкой в руке. Я догадался, что это царица Екатерина. Вокруг картины была золотая рамка, а за картиной копошились тараканы. Под царицей Екатериной стоял стол, а за ним сидел начальник канцелярии Судейкин, старик с длинным носом, в халате из беличьих шкур. Вокруг него на столе лежали бумаги, но сам он ими не занимался, а играл в шахматы с казачьим сотником.

С тех пор как приехал Беспойск, все в Большерецке играли в шахматы.

Мы с Ванькой сняли шапки и подошли к столу. Но Судейкин на нас и не посмотрел, продолжал сопеть над доской да передвигать коней.

К нашему счастью, он скоро выиграл партию. Засмеялся и стал набивать себе нос табаком. Заметил нас, насупился, спросил:

– Вам чего надо?

Ванька поклонился низко и сказал, что мы поступили в школу и нам нужна бумага. Старик чихнул два раза в нашу сторону и спросил:

– А казённой разве вам не дадут?

Нет.

– Значит, в капитанский карман империал попал, – подмигнул он сотнику. – Есть закон на школу средства отпускать из ясачных денег[8].

Потом он повернулся к нам, поднял руку и, показав на царицу, сказал торжественно:

– Вот кого земно[9] благодарите за ваше просвещение: царицу-матушку. И к нам, в наш постылый край, дошла её забота. Так вам бумаги?

– Так точно.

– Много?

– Чтоб две тетрадки сшить.

– Что ж, соболька принесёте, отпущу бумаги. Принесите соболька.

– Да где его взять? – сказал Ванька жалостливо.

– А по горам-то сколько их бегает… Вот, значит, принесите к понедельнику шкурку, отпущу вам бумаги. А теперь ступайте, мне некогда.

И он начал расставлять на доске фигуры. Мы вышли за дверь в полном отчаянии. Больше бумаги просить было не у кого.

– Что ж? – сказал я. – Пойдём завтра за соболем, Ванька. Я попрошу у отца сетку и пойдём. Может быть, и удастся подстрелить соболька.

– Пойдём, – ответил Ванька. – Не на бересте же нам писать!

Я поспешил домой, чтобы рассказать отцу о первом уроке. Рассказал ему всё, что запомнил, и кончил тем, что завтра иду с Ванькой на соболя.

Отец не стал возражать. Обещал дать соболиную сетку, которую сплёл летом из крапивы, и сказал, что разбудит меня под утро, если погода для охоты будет подходящая.

5. Охота на соболя

Мы вышли с Ванькой часа в три утра. Первый раз я шёл на соболя без отца. Эта охота оказалась и последней охотой на соболя в моей жизни.

Для того чтобы найти соболиный след – переногу, – нам надо было прежде всего добраться до горных хребтов, которые лежали на юг от Большерецка. Вблизи жилья соболь не держится. Мы взяли с собой провизии на целый день и шли на лыжах.

Когда начало светать, мы увидели много следов на снегу. Но все они по большей части были лисьи. Только у самых гор мы напали на соболиную переногу.

Мы пустили Неста по следу и пошли за ним. Однако собака опередила нас настолько, что мы потеряли её из виду. Нам пришлось долго идти, путаясь лыжами в низком кедровом кустарнике, который не был вполне занесён снегом. Потом мы вышли на снежную равнину.

Тем временем солнце поднялось, день выдался безоблачный. Как это иногда бывает в открытых местах, мы вдруг увидали на горизонте огромного Неста, который бежал куда-то в сторону. Это был мираж от блестящего снега, и я знал эти шутки. Мы продолжали идти по следу, пока вдали наконец не показался небольшой лесок. Оттуда доносился лай настоящего Неста. По этому лаю мы поняли, что он загнал соболя на дерево.

Мы начали тихо подходить, и я уже слышал, как соболь фыркает на собаку. Эти звуки наполнили радостью моё сердце. Я считал, что шкурка уже лежит у меня в мешке, и радовался, что тетрадки так легко нам достались.

Я снял рукавичку, положил палец на холодный кремень и, стараясь не дышать, осторожно передвигал лыжи. Снег у леса был очень глубокий, и идти было трудно. Но ничего этого я не замечал. Как настоящий охотник, я слился с ружьём и позабыл обо всех трудностях.

Мы подошли уже близко. Скоро можно было стрелять. Нест перестал лаять и стоял, глядя вверх. Я приложился, но сейчас же опустил ружьё. Проклятый соболь, не подпустив меня на выстрел, прыгнул с самой верхушки дерева и исчез в снегу, не оставив никакого следа, кроме небольшой ямки.

Я знал, что под снегом соболь может пройти полверсты и что теперь взять его трудно, так как Нест за ним под снег не полезет. Но я не считал дело проигранным. Собака всё-таки могла оказать нам большую помощь. Мы начали ходить вокруг леска и, правда, очень нескоро, всё же нашли дырку в снегу, откуда соболь выскочил. От дырки по снегу тянулся тонкий следок.

– Придётся идти до норы, – сказал Ванька со вздохом.

Он знал, что теперь охота затянется надолго, и сейчас же упал духом.

Может быть, умнее было махнуть на соболя рукой и вернуться домой, но я так увлёкся охотой, что и мысли не допускал о таком позорном исходе. Я позабыл, как рано смеркается в эти дни и как далеко мы отошли от дома. Мы ещё ничего не ели с утра и ни разу не присаживались. Однако, постояв недолго у соболиного следа, без всяких лишних разговоров мы двинулись за Нестом, который тоже без раздумья продолжал начатое дело.

Соболиная нора оказалась вёрстах в четырёх от леска. Но мы и этому были рады, так как теперь знали, что соболь от нас уже не уйдёт. Надо было только умеючи выгнать его из норки.

Из рассказов отца я знал, что охотники сидят иногда по два дня у норы, ожидая выхода зверька. Я рассчитывал, что мы сумеем покончить с этим делом гораздо скорее. Я прогнал Неста, который принялся было разрывать нору. Приказал ему молчать. Нест улёгся на снегу, следя за каждым нашим движением.

Мы живо расставили сетку из крапивы у самого устья норы, прикрепив её к колышкам. Осмотрели кругом внимательно весь снег и, убедившись в том, что никакого другого отверстия из норы не было, принялись плясать над тем местом, где, по нашему убеждению, сидел соболь. Мы решили попытаться спугнуть его и этим ускорить конец.

Но соболь, должно быть, был не из пугливых. Мы продолжали плясать до тех пор, пока не устали. Передвигая озябшими ногами, мы даже успели немного закусить, но соболь всё не показывался. Отчаяние овладело нами. Мы сели на снег и долго молчали. Нам оставалось теперь тихо сидеть и дожидаться добровольного выхода соболя. Он мог выйти ближе к ночи, но мог остаться в норке и до раннего утра. Мы должны были сидеть как можно тише и даже не разговаривать.

Совсем стемнело, когда я услышал слабый звон бубенчика на сетке, и Нест вдруг встрепенулся. Соболь выскочил и запутался в сетке. Я сейчас же выстрелил, чтобы не затягивать дела. Убил соболя наповал и даже сетку разорвал в двух местах.

Ванька быстро снял шкурку с соболя, а мясо бросил собаке. В это время уже было совсем темно. Надо было возвращаться домой как можно скорее. Только покончив с соболем, мы почувствовали, как устали за день.

У нас не было с собой мешков для спанья – на долгую охоту мы не рассчитывали. До Большерецка было не менее двадцати вёрст. К тому же начал идти снежок, небольшой, но совершенно достаточный для того, чтобы засыпать наши следы и утяжелить дорогу. Правда, с нами был Нест, и он привёл бы нас к дому, но Нест никогда не ходил прямо. Пришлось всё-таки двинуться следом за ним, скрывая друг от друга опасение, что нам не удастся в эту ночь добраться до дома.

К ночи мороз сделался злее, и ветер начал дуть со стороны океана. Он проникал в самые маленькие щели под меховую одежду и резал тело, как ножом. Чтобы подбодрить Ваньку, я пытался завести разговор о тёплых краях. Но он только рукой мне махнул.

Когда замерзаешь в открытом поле, трудно представлять себе солнечные страны, где одежда совсем не нужна.

Ванька шёл, тяжело дыша, всё время оглядываясь по сторонам. Я отлично понимал, в чём дело. Он боялся нарваться на стаю волков, которые особенно злы в декабре. Хотя мы оба были с ружьями и собака у нас была, встреча с волками не предвещала ничего хорошего. Этого зверя больше всего боялись в наших краях. Паранчин никогда не советовал даже стрелять в волков, чтобы их не сердить. Главный волк – вожак – назывался у коряков оюртайоно

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Камчадалы – русское название коренного населения Камчатки.

2

Айны – древнейшие обитатели Японских островов, жившие в описываемое время и на русском Севере.

3

Глухая верхняя одежда народов Крайнего Севера. Обычно шилась из оленьих шкур мехом внутрь или наружу.

4

Здесь: население Курильских островов.

5

Норд (мор.) – север, зюйд – юг, южное направление.

6

Срезать нос или корму (мор.) – пройти максимально близко.

7

Деревянный валик, на который наматывали выстиранное и высушенное бельё для разглаживания его вальком

8

Империал – золотая монета. Ясак – налог пушниной.

9

Т. е. кланяясь до земли.