Переменчивый месяц октябрь. Бешеные деньги

скачать книгу бесплатно


– А при чем тут я? Да там и было-то… – напрягшись, разобрал случайный слушатель.

Серегина звезда добросовестно вела его к цели. Уловив, что разговор заканчивается, он выдвинулся из-за угла, деловито шагая мелкими шагами. Двое не обратили не него внимания; тот, что повыше, двинулся к входу в столовую, второй – в сторону общежитий.

– Помни! – обернувшись, бросил верзила и Сергей определил, что ему нужен другой. Прибавив ходу, он поравнялся с предполагаемым Пеговым:

– Добрый день!

– Для кого-то… – проворчал коренастый рыжеватый парень с быстрыми глазами. – Привет, коль не шутишь.

– Нет, шутки – в сторону. Дело есть. Серьезное. Сергей, – и Верхушин протянул руку.

– Ну, если серьезное… – молвил Василий. Что за дело такое?

– Отойдем с дороги. Разговор конфиденциальный.

Они устроились на одной из скамеек, стоящих вдоль дорожки к общежитию, и охотник за раритетами вкратце посвятил Васю в план набега на школу имени Л. Н. Толстого. «Карманник», как окрестил его про себя Верхушин на основании подслушанного разговора, тут же поставил условие:

– Нужен аванс! – ибо нуждался в деньгах, для расчета с Леней Волиным.

– Сколько?

– 50! – посмотрев в распахнутое небо, ответил Пегов.

Верхушин поерзал на скамейке:

– Не многовато? Может, мы столько даже и не наберем?

– Иначе не стоит и браться. Если бы не нужда… Ну ладно – 45, окончательно и бесповоротно. Деньги завтра. У меня форс-мажор.

– Договорились. У меня тоже. Форс. А послезавтра надо выходить на дело, иначе останемся при своем интересе.

Сергея вполне устраивала такая сумма авансирования, поскольку успешно выполнялись два дела: поиск выпускника и его вербовка. Еще больше радовался нежданной улыбке судьбы Василий. Как там будет и что – пока на этот счет он не заморачивался.

– Ну, тогда в это же время здесь же, – сказал Пегов. – Буду ждать.

Глава 3

Стол у Шагдаровых оказался заставлен как следует. Здесь присутствовали лаконичные салаты, кетовый балык и жареная речная рыба, копченое сало, соленые помидоры и огурцы, вареная картошка в масле, посыпанная зеленым луком, а центральное место занимало большое эмалированное блюдо с вареной бараниной.

– Ты не мусульманин? – спросил глава семейства, кивая на сало.

– Нет. Сало не противопоказано.

– Угостили бы тебя тарбаганом, это деликатес, да слышно, в Монголии или Внутренней Монголии они нынче переносят чуму. Так что обойдемся, думаю.

Леонид возражать не стал, тем более тарбагана он никогда не вкушал и не представлял, много ли теряет.

– Ну, за приезд, за знакомство! – возгласил старший Шагдаров, протягивая наполненную стопку Лене, предварительно капнув из нее на стол и пригубив.

Гость посмотрел на приятеля.

– Держи. Выпей и возврати стопку. Потом обменяешься полной – проконсультировал тот. – Да не забудь еще сказать пожелание.

Распорядитель вновь наполнил стопку и подал Лене.

– Капай и пригуби, – напомнил Бато. – Теперь – слова, и возврати отцу. Это будет духарян.

Леня все так и сделал, под диктовку приятеля и, когда стопка была опустошена старейшиной, почувствовал некоторую гордость.

– Немного не так сделали, – усмехнулся тот, – ну ладно. Теперь вам надо обменяться с хозяйкой и нашими младшими. Да ты Леонид, закусывай, закусывай, – наперебой уговаривали они вместе с хозяйкой. А то с дороги, да на голодный желудок…

– Ешь, ешь, – подкладывал приятелю всевозможную закуску и Бато, – а то опьянеешь! Налегай на мясо – не хватит, еще сварим! – засмеялся он, а с ним все застолье. Мяса было – есть, не переесть. Когда Леня обменялся полной стопкой со всеми хозяевами, он почувствовал, что, пожалуй, готов уже спать. Но тут Шагдаров-отец объявил, что надо покапать на покупку Бато и, взяв бутылку и стопку, поманил всех на улицу. Тут капали непосредственно на скутер, выпивали за то, чтобы он ходил как можно дольше, безаварийно и слушался хозяина, Лопсона. После этого Леня решил, что наконец-то прозвучал заключительный аккорд праздничного вечера. Но он глубоко заблуждался: вернувшись в дом, все, в том числе – и одним из первых – Леня, опять уселись за стол.

Тут хозяйка принесла исходящие паром позы. «Ой-е-е!» охнул про себя Леня, но выпив очередную стопку, почувствовал, что может съесть позу, и даже не одну, тем более сделаны они были мастерскими руками.

Теперь выпивали все вместе, не обмениваясь «Чтобы Леонид вовсе не запутался». И правильно, потому что гость скоро стал соображать совсем плохо.

– Сколько же было работы – готовить это все? – с усилием работая неверным языком, изумился он.

– Мать наша постаралась. А мясом занимался я, – степенно ответил хозяин. – Мясом и рыбой. Хотя я не рыбак – животновод. Да.

– Это же как мы много всего съели, – глупо удивлялся Леня, – и выпили!

– Это еще что, – отозвался старый животновод, – вот раньше был архидашин. Приходили в гости к одним, сидели, говорили, песни пели, тарасун выпивали, закусывали. Потом шли к другим, потом к третьим. Уж как ни старались ко всем зайти, никого не обидеть – так и то не всегда получалось. Правда, Ринчиновна?

– Само собой. Да где же обойдешь: ведь в каждом доме старались угостить как можно лучше. Тарасун если слабый получался, подливали водки. Чтобы людей не расстраивать. Вот и не доходили.

– Сейчас уж так не ходят – обособились, – с сожалением заключил глава. – Ну что же это мы заговорились – у нас ведь праздник!

И праздник продолжался.

***

Николай Иванович Белов как вышел на пенсию, в школе ни на один день больше не задержался. Хотя никто его не выдавливал, и некоторые педагоги работали, будучи на заслуженном отдыхе, еще по десятку лет. Но он счел более уместным освободить свое место, ибо часов для молодых учителей не хватало. Двое даже ездили ежедневно на работу в райцентр, где с часами большой напряженки не наблюдалось. Поскольку там функционировали три школы, а кроме того, масса магазинов и кафе. Можно было подыскать какую-то работу. Хотя редко когда средневзвешенный продавец зарабатывал больше нормального учителя. Николая Ивановича поэтому провожали с распростертыми объятиями – каждый из участников банкета спешил обнять ветерана, а некоторые – даже и расцеловать. Потому что педколлектив в средней общеобразовательной школе им. Л. Н. Толстого в общем-то неплохой. Терпимый коллектив, за некоторыми исключениями. Да где их нет?

На досуге Белов занялся цветоводством, какового хобби несколько стеснялся, когда состоял при исполнении. Педагогических обязанностей, то есть. Теперь же руки у него были развязаны. Конечно, как сельский житель, он занимался и выращиванием картошки, вкупе с капустой, томатами и огурцами, оказывая всемерную помощь супруге, Клавдии Ивановне, вышедшей на пенсию чуть раньше его. Теперь она курировала исключительно огородное хозяйство, да еще птичий двор, контингент которого составляли шесть куриц и петух. На небольшом придомовом участке земли, доставшимся Беловым от развитого социализма, обширные плантации развести не представлялось возможным, но тем не менее. Николай Иванович при деятельном участии супруги начал культивировать розы – капризные, избалованные культуры, любящие тепло. Хотя предки этих цветов, белые и особенно розовые шиповники успешно произрастают почти в любом климате, исключая только две полярные области, то есть два полюса. Определенные успехи в возделывании колючих кустов имелись, но вот напрочь отсутствовал аромат, а без него что же это за розы? Ведь стоит только принюхаться к шиповнику – голова кружится! А тут… И он, несколько разочаровавшись, пожалуй, бросил бы это дело, если бы не Клавдия Ивановна, которая подставила тут свое плечо. Сама она больше тяготела к тюльпанам и замечательно с ними ладила, поэтому ее опытная рука пришлась и на розовой плантации кстати. Тюльпаны знающие люди покупали у нее нередко, жаль, срок их цветения был короток. Не сомневалась Клавдия Ивановна, что и розы станут ходовым товаром. Вместе с тем не порывал Николай Иванович с давним своим хобби – собирательством монет. Правда, в последнее время делать это становилось все труднее: слишком прагматичные пошли коллекционеры, чересчур рыночные. И хотя он поддерживал связь с некоторыми из них, приобрести какую-то нужную монету становилось все труднее – уж очень большую цену назначали продавцы. Сам он монеты не продавал, потому что излишков их не имел. Правда, подарил несколько не особенно редких школьному музею, когда он только организовывался. Это стало достойным подкреплением октябрятским и комсомольским значкам, знакам ГТО, «Ударник пятилетки» и другим. Директор школы самолично обогатил экспозицию несколькими вещицами, в том числе монетой «200 лет городу Снежнодольску», на юбилей которого он ездил в составе районной делегации. Тогда он подошел к молотобойцу, чеканившему штампом и кувалдой эти монеты, и заказал сразу две – чтобы на музейной витрине присутствовали аверс и реверс. Кузнец на 30-градусной жаре обливался потом, но добросовестно орудовал кувалдой. Еще хуже приходилось затейнику-зазывале, который манил своими криками народ. Затейник изображал бурого медведя и прикид имел соответствующий: косматую синететическую шкуру-комбинезон с головой из того же материала. Время от времени изнуренный зноем и духотой обитатель шкуры откидывал медвежью голову, устроенную наподобие капюшона, и жадно хватал воздух. Затем он опять надевал голову и продолжал интенсивно страдать. И вот на днях к Белову обратился этот директор школы, Комаров, с просьбой поддержать родное образовательное учреждение посредством имеющейся у Белова коллекции.

– Понимаете, Николай Иванович, – говорил директор, – к нам собрались приехать телевизионщики, в кои-то веки. И надо показать товар, то есть школу лицом. Районное управление образования сильно этим озабочено. И мы приводим в порядок все, что возможно. В том числе наш славный музей. Но еще лучше он выглядел бы при наличии более богатой нумизматической коллекции. Так вот, не могли бы вы одолжить свою, на один только день. Назавтра мы бы вернули вам все до последней вещи, согласно описи, а?

Николай Иванович не стал чесать в затылке, а сразу согласился: чай, школа не чужая!

И все прошло замечательно: телевизионщики действительно приехали в оговоренный день, засняли учебный и воспитательный процессы, общее состояние школы и ее гордость – музей. Уже назавтра все это появилось на экране телевизора. В тот же день со словами благодарности директор школы вручил Николаю Ивановичу всю его коллекцию, вплоть до легковесного гроша и к тому – бутылку водки. Не будучи ростовщиком, старый учитель пригласил Комарова поднять бокал вместе с ним. Ибо рабочий день завершился. И они славно отметили удачное представление широкой общественности школы им. Л. Н. Толстого.

Николай Иванович прежде особенно не задумывался, зачем ему собранные дензнаки, когда их нельзя употребить с пользой для семейного бюджета – наоборот, время от времени приобретая монетку, он наносил ущерб этому бюджету. Ну так что? Играют же люди в карты и другие азартные игры, и не всегда выигрывают, ох, не всегда! А проигрыш может исчисляться вообще немыслимыми суммами. Да даже и безобидная рыбалка: рыболову нужна целая куча принадлежностей – снасти, наживки, приманки, всяческие блесны-мормышки, может быть, ласты, подводное ружье, болотные сапоги; зимой – еще бур и ящик для складирования рыбы и сидения. То есть расходов достаточно, если учесть еще езду до места разочарований. Ну и что? Разве кто-нибудь отказался от рыбалки? Смешно даже помыслить.

Но нынче обстоятельства требовали расстаться с коллекцией, при этом она была призвана принести необходимый финансовый куш. Дело в том, что сын со своей семьей, проживающий в областном центре, стал долевым участником строящегося жилья. Многоэтажку заложили шикарную, и поначалу строили довольно быстро. Но потом темпы ее возведения стали замедляться и, наконец, строительство совсем заглохло. Некоторое время дольщики еще питали безумную надежду на его возобновление, но фирма успешно обанкротилась и вложившиеся в стройку остались при своем интересе. Без своего жилья и своих денег. Как раз в это время у молодой четы Беловых родился первенец. Перебиваться по съемным квартирам представлялось уже делом немыслимым. Николай Иванович в свое время предлагал молодоженам купить квартиру на вторичном рынке и подсобить деньгами, но эта идея не нашла у них отклика. Молодежь!

Вообще-то сын Антон молодец, головастый парень, но непрактичный. Клавдия Ивановна говорит – весь в отца. Устроившись вскоре после института в сетевую компанию «Сияние Сибири», он успешно влился в коллектив. И надо же было случиться! Однажды по весне они с молодой женой, тогда еще бездетные, отдыхали на Щучьем озере. Там принимал водные и солнечные ванны и другой народ, но они выбрали место менее многолюдное. Здесь плескались только единичные купальщики. Млевшее от полудневного солнца безмолвие вдруг прорезал крик: «Помогите!», раздавшийся неподалеку. Они вскочили, как ошпаренные. Метрах в 30 от берега барахтался гражданин с лысиной, а кричала, стоя по колено в воде, дама, может быть, жена. Хотя не обязательно. Но кричала весьма заинтересованно. Как своя. Несчастный купальщик то погружался с головой в воду, то выныривал, жадно ловя ртом воздух. Антон побежал вдоль берега, выхватил у карапуза, играющего на песке, надутый пластиковый шар и поплыл к утопающему. И успел-таки. Отбуксировал его, уцепившегося за поплавок, к берегу. Оказалось, ногу у ихтиандра свела судорога. Антон подоспел в самый критический момент и спас гражданина. Но этот необдуманный поступок имел весьма дурные последствия: гражданин оказался заместителем начальника фирмы, в которую устроился Лунин. Он пребывал в отпуске, и Антон его не знал. И спас. Казалось, чего же лучше? Ан, нет! Зам оказался редкостным пакостником, притеснявшим подчиненных по любому поводу. Указание держать их в черном теле негласно получил он от начальника, который слыл демократом и порядочным человеком. Многократные жалобы начальнику на ущемления со стороны зама почему-то никакого результата не имели. «Не нравится – ищите другую работу!» – обычно отвечал зам фразой выдвинувшихся негодяев. Непотопляемый! Поэтому весть о его спасении, и кем – их же работником! – в коллективе восприняли очень болезненно. И дружелюбное поначалу к нему отношение в корне переменилось. То есть трансформировалось в искреннюю неприязнь. Ну уж если так вышло – ты, дурачок, стриги купоны! Ведь как-никак этот несостоявшийся утопленник обязан тебе жизнью… Но Антон никакой пользы из своего подвига извлекать не хотел, и не получал никаких преференций. Только что зам не цеплялся к нему понапрасну. Так это ему ничего и не стоило. В конце концов Антон перешел в другую фирму, благо, какой-никакой опыт он уже наработал. Но зарекся впредь спасть заместителей и, может быть, даже их демократических начальников. Хотя тут имелись затруднения: не станешь же выяснять у тонущего: «Ты зам или нет? Говори поскорей!». Это будет смахивать на издевательство.

Потенциальный покупатель у Николая Ивановича имелся – старый знакомый-нумизмат Бровкин, проживающий в областном центре. Свою коллекцию он начал собирать раньше Белова, к тому же, как работник продснаба, имел определенные денежные накопления. И даже более, чем определенные – пожалуй, точного их количества он не знал и сам. И к старости даже составил секретную схему – где что лежит. Чтобы не забыть. Но денежную коллекцию он не упускал из виду никогда. Теперь она стала даже не хобби, а чем-то большим. Потому что это те же самые деньги. Время от времени, переговариваясь с Беловым по телефону, он справлялся, не надумал ли ветеран педагогики продать свое собрание серебра и меди, и получал отрицательный ответ. На этот раз нужда заставляла Николая Ивановича звонить первым, но он не звонил – крепился, понимая, что снежнодольский паук в таком случае начнет диктовать свои условия. И дождался. Верный алгоритму, коллекционер из облцентра после новостей о погоде поинтересовался, когда же Белов продаст ему царские деньги. И, помявшись и поломавшись для приличия, последний ответил что черт с ним – продаст! На другом конце эфира установилось молчание – собеседник на время потерял дар речи. От удивления. Но тут же опамятовался и принялся ковать железо. Договорились о встрече в следующий выходной. Покупатель приедет в Трудовое, и уж на месте они обсудят все детали сделки купли-продажи. И точно, через неделю он приехал, причем с юристом, и они обсудили, и ударили по рукам. И даже выпили бутылку еще советского коньяка, привезенную гостем. И скоро Николай Иванович вручил сыну полтора миллиона российских рублей от продажи, добавив еще 200 тысяч из их с супругой небольших сбережений. Он запоздало пожалел, что так скоро расстался с учительством: как раз в этот-то момент и потребовались деньги. Но сразу рассудил, что когда речь идет о покупке квартиры, учительская зарплата погоды не делает и в расчет не берется. И успокоился.

Глава 4

Выбрав свободное время вечером, Сергей Верхушин углубился в интернетовские описания монет разных времен и народов. Впрочем, на динары и двойные наполеондоры он не отвлекался, справедливо полагая, что вряд ли они сыщутся в витрине школьного музея. Сыщутся – очень хорошо, можно будет разобраться и с ними. Но основное внимание он обратил на серебро и медь отечественной чеканки, в первую очередь, царских времен. Хотя не игнорировал и монеты советского периода, среди которых, как выяснилось, случаются весьма редкие и ценные экземпляры. В результате первого знакомства с обширной темой нумизматики он решил, что собрание чеканного металла музея потянет уж никак не меньше, чем на миллион. О чем и сообщил Василию Пегову, чтобы подогреть его интерес к предстоящей операции. План ее разработали, не откладывая, и без промедления приступили к реализации. Загрузили на заднее сиденье вершининского автомобиля велосипед и уже далеко за полночь двинулись на дело. Они остановились в километре от Трудового, выключив фары задолго до того, номера были замазаны грязью. Оставив машину в зарослях придорожных кустов, оседлали велосипед и с великими предосторожностями продолжили путь, пользуясь слабым светом ущербного месяца. Аккуратно уложили велосипед в пришкольную крапиву, окаймлявшую стадион, прислушались. Стояла плотная ташина, нарушаемая лишь время от времени взлаиванием собак, укушенных в особо чувствительное место блохой. Затем, строго по плану, Пегов достал телефон и набрал номер школы, с головой укрываясь курткой.

– Алло! – отозвался мужской голос.

– Дядя Миша, это Петя, – сказал Вася измененным голосом, – у вас из свинарника, кажется, поросят воруют! – и отключился. Для вящей достоверности Пегов хотел сказать, что он Петя из 7-го «б», но потом отказался от этого. Ведь если начнут разбираться, то вцепятся в 7-й «б», а там вполне может найтись Петя. И затаскают Петю, и Петиных родителей также. Нет, не пойдет! И он сказал дяде Мише так, как сказал.

Подельники затаили дыхание, ожидая, как будет действовать сторож дядя Миша. Предусматривалось два варианта действий в зависимости от развития событий: если страж побежит домой, навесивши замок, делать нечего, придется ковыряться с замком. На этот случай Верхушин приготовил изрядную связку ключей. Если замок не поддастся – моментально вскрывается окно. На этой операции они тренировались, хоть и недолго. Дядя Миша мог и не закрыть в такой напряженный момент школу, тем более, что жил неподалеку – три минуты ходу. Вероятность того, что он начнет звонить домой, чтобы уяснить обстановку, исключалась: куда же помчится разбираться с грабителями слабая женщина?

Дверь школы отворилась и дядя Миша, не заботясь ее запереть, частыми, но не сильными скачками помчался по улице. Он быстро достиг дома, повернул над дверью потайной рычажок, предусмотренный, чтобы не будить в неурочный час домочадцев, и проник в дом. С лязгом распахнув дверцу железного шкафа, выхватил из него ижевское ружье 16 калибра и вогнал патрон. Мгновение спустя он уже крался вдоль стены свинарника, взведя курок. И недаром! Свиньи издали почуяли хозяина и подняли невообразимый гвалт, решив, что их надумали побаловать внеплановой кормежкой. Закудахтали куры. Дядя Миша напряг зрение, боясь пропустить момент воровства очередной свиньи. Но кроме бестолкового визга, ничто не говорило о форс-мажоре. Он осторожно приблизился к двери – она была закрыта на щеколду. С оружием наготове дядя Миша резко отодвинул задвижку и заглянул внутрь. Навстречу ему кинулись три подсвинка, передний из которых тут же получил от хозяина порицание в виде пинка. Больше в свинарнике никого не обнаружилось. Ругаясь на чем свет стоит, дядя Миша вместе с ружьем кинулся к месту несения караула.