Липецкие истории

Раз день придёт, и скажут: «Он разбит»?

Бродяга

Да потому и радуется он,

Что знает: нет, не вечны блеск и звон!

«Тим Талер или Проданный смех»

Джеймс Крюс

Кот спал. Комок шерсти. Тёплый. Дышаший. Видящий свои маленькие кошачьи сны.

А я стояла перед входной дверью и знала, что сейчас раздастся звонок. Я открою дверь. И первой в мою квартиру ворвётся пуля, попутно открывая дверь в моё тело. Войдёт громко, бесцеремонно в грудь.

А следом войдет человек. Зажмёт рукой отверстие, чувствуя теплоту моей крови. И мы вместе осядем на пол.

Он будет сидеть, прижавшись спиной к стене, и шептать мне тёплые бессмысленные слова. Моя голова будет лежать у него на груди. Он будет гладить меня по волосам.

А я буду изображать рыбу, выброшенную на берег. И в голове будет биться о стенки мозга всего одно слово: «Жизнь…»

Стоп кадр.

*

Не люблю зеркала. Отражение неискренне. Оно имитирует чувства. Подражает жестам. Оно не передаёт выражение глаз и улыбки. Это другой мир, который тоже таит в себе загадки и страхи. Это мир моей души.

Была полночь. Я стояла перед зеркалом. Горел ночник. Я смотрела на своё отраженье. Оно наконец-то смогло сказать жестами свои чувства. Ему было плохо. Ей было плохо. Мне было плохо в её зазеркалье.

Она открыла деревянную дверцу около своего сердца. Маленькая деревянная дверца вместе с тканью одежды и выпуклостью груди.

Она показала мне, как в её груди сердце сжимается в комок. Черствеет. Засыхает. Становится чёрным. Оно висит внутри на чёрной нитке. Оно бесполезно.

Она взяла листок бумаги. Написала на нём пальцем фразу. Подожгла лист и обернула им «сердце». Закрыла дверцу. Почернела. И осыпалась пеплом на пол.

Зеркало разлетелось тысячами осколков и осыпало меня дождём. На мгновение мне показалось, что вода собралась в фразу, которую я смогла прочитать.

НЕ ТЫ ДАЛА, НЕ ТЕБЕ И ЗАБИРАТЬ.

Но у моих ног лежал лишь мусор, который я хотела собрать в совок.

Я подошла к зеркалу. Оно было цело. На нём было выцарапано одно слово.

ЖИЗНЬ

Я всё поняла…

И я почувствовала, как в моей груди рождалось новое сердце.

Стоп кадр.

*

… – Главное – верить.

– Нет, одной веры недостаточно. Надо делать ещё что-то. Будь терпимее к людям и не делай зла другим. Например, не мсти, даже если тебе очень хочется!

Я улыбаюсь.

– Будь добрее и сдержаннее.

– Я, итак, добра. И сдержана.

– Сдерживай себя не только в поступках или словах, но и в мыслях.

– Это невозможно.

– Возможно. Просто будь проще. Не запаривайся по пустякам: ну не накрасилась, ну волосы не уложила, ну шмотки не модные. Я вообще хожу в одном и том же, и неделю не причёсывался. Мир от этого не перевернулся. Главное то, что ты делаешь. Как ты вносишь свой вклад в общую копилку добрых дел, которые удерживают этот мир над нашей головой.

– Добро всё равно победит.

Он усмехнулся.

– Конечно, победит. Только сидеть и ждать этого момента бессмысленно. Надо что-то делать для этого.

– В природе всё сбалансировано.

– Это не новость. Это закон. Добро и зло уравнено. Но если ты хочешь, чтобы добро победило, то надо приложить максимум усилий.

– Мне семнадцать лет, и я заканчиваю школу. Что я могу?

– Ты можешь изменить себя в лучшую сторону.

– И как я пойму, что изменилась? В лучшую сторону.

Я продолжала улыбаться.

– Когда на исповеди в церкви священник будет перечислять грехи, и ты поймёшь, что ни один из них к тебе не относится.

– А как изменить мир?

– Ищи единомышленников. Их больше, чем ты думаешь. А вообще, будь ближе к религии.

– Религия затягивает.

Он улыбнулся.

– Я буду тебя держать.

– УЛЫБОЧКУ! – вспышка.

Я улыбаюсь. Он спокоен. Он знает, что всё будет «в шоколаде». А я уверена в нём.

Стоп кадр.

*

Я видела сон. Чёрные тени танцевали на улицах города. Солнце кровоточило. Земля пахла трупами. За углом дома. Рядом с мусором. Три существа с чёрными крыльями и чёрными острыми когтями рвали плоть светлого существа. Они разрывали его белые крылья, из которых струилась кровь. Чёрные существа полосовали его нежную спину. Отрывали крылья.

Я проснулась. В голове было тяжело. В ушах стояла боль светлого существа.

Я встала с пола. Покачиваясь, вышла в коридор.

На холодном полу сидело светлое существо. Перед ним лежали его крылья.

Оно гладило их руками и плакало.

Я стояла, прислонившись к стене. Мне хотелось упасть на колени. И плакать. Плакать. Целовать эти крылья. Стирать с них кровь.

Оно спустилось за мной туда. И потеряло за меня крылья, чтобы доказать …

Существо подняло на меня свои большие глаза, из которых, не останавливаясь, текли слёзы. Это был не вопрос:

НУЖНО ЖИТЬ.

Я упала на пол. Закрыла руками лицо. И отдалась слезам. В моей комнате лежала не выдержавшая меня старая табуретка. А над ней болталась петля.

Цена моей жизни была слишком высока. Я видела сквозь слёзы эти крылья.

Стоп кадр.

*

Я смотрела в окно. Кот зевал. Периодически поворачивал ко мне голову и безразлично на меня смотрел. Потом тяжело вздохнул, отвернулся и тоже начал смотреть в окно.

Я поняла главное. Теперь можно спокойно жить и подобной ерундой больше голову не забивать. Всё оказалось для меня предельно просто: смысл жизни в самой жизни.

Я отвернулась от окна и самодовольно улыбнулась.

Стоп кадр.

Липецк, 2005

Война

Это тоже война,

Но война с самим собой.

Дельфин «Война».

Грусть. Грустить не надо. Не грусть должны видеть окружающие на твоем лице, а спокойствие. Спокойствие, от которого они бы успокаивались и смотрели на проблемы и окружающих их людей другими, спокойными глазами. Прежде, чем ответить они смогли бы проанализировать ситуацию. Они могли бы на минуту остановиться и оглядеться вокруг, наверстать упущенное и что-то изменить в своей жизни. Они бы поняли, что, в сущности, всё это суета сует.

Но люди смотрели на тебя и за пеленой своих мыслей не замечали ровным счетом ничего.

А ты просто шла. Шла вперёд. Шла своей дорогой.

Музыка составляет неотъемлемую часть твоей жизни. Она изолирует от мира. Помогает существовать вне его. Помогает выжить за его пределами. Удерживает мир над твоей головой, который в любую минуту может обрушиться на тебя, как только ты снимешь наушники. Он ворвётся в твою голову через ТВ, радио, газеты и журналы и перевернёт. Этот мир вокруг тебя свяжет, опутает тебя словно паутина и оставит лежать на мокром, от моросящего дождя, асфальте.

Поток людей, словно поток информации, который некому привести в порядок. Каждое утро он хлещет из подъездов, вытекая на дороги и улицы города. Он затекает в многоэтажные здания и вливается там в свой микропоток. Он затекает в общественный транспорт. Вечером он теряется в потоке огней фонарей и неоновых вывесок магазинов и супермаркетов.

Ты шла, а мимо мелькали лица тех, кто ежедневно создаёт, отдаёт и принимает информацию. Вот прошла женщина, мать семейства, уже с утра нагруженная сумками и держащая за руки двух крошек. Мужчина в начищенных до блеска туфлях (интересно, что у него за крем) и с барсеткой в руке, нервно набирающий другой рукой номер на сотовом телефоне, явно куда-то опаздывающий. Расхлябанной походкой тебя обгоняет (неужели ты так медленно идёшь, или может быть, мысли замедляют твой ход) парень с рюкзачком на спине, сплёвывая на ходу. Женщины и мужчины, дети и подростки – такие разные, жители одного города. Они могут даже не встретиться, могут не узнать друг друга в потоке.

Ты пересекла Соборную площадь и спустилась по лестнице. Его ещё не было. Да и тебя это не волновало. Ты, даже не таясь от самой себя, надеялась, что он не придёт. Но он пришёл. Каждая ваша встреча давалась тебе очень тяжело. Он говорил. Говорил обо всём, что знал и о чём догадывался. Шутил, смеялся и хотел, чтобы ты тоже смеялась, чтобы ты говорила с ним. Это было для тебя настоящим испытанием. Ты словно проходила все семь кругов ада. Ты не знала, какое чувство не даёт тебе сказать ему, что ты больше не хочешь с ним говорить, гулять, пересекаться в институте, но искренне ненавидела это чувство. Он хотел услышать от тебя слова, но они застревали в горле, голова пустела, не было ни одной мысли. В ней, как на чистом холсте, можно было рисовать всё, что угодно. Он хотел, чтобы ты смеялась, но при всём желании и напряжении лицевых мышц, оно либо оставалось неподвижным, либо изображало явно натянутую улыбку. Время тянулось медленно, и каждый раз ты думала, когда можно будет под каким-нибудь предлогом отпроситься домой. Больше всего ты боялась, что он пойдёт тебя провожать. И он пошёл. Тебе не хотелось плакать или что-то говорить, тебе хотелось бежать или кричать во всю силу. Тебе хотелось, чтобы лавиной обрушился дождь и смыл его с площади. Но дождя не было. Не было даже ни одного лица, сочувствующего тебе. Мимо прошли две девчонки с идиотскими ухмылками, старающимися выглядеть на семнадцать в свои явные тринадцать, ярко накрашенные и демонстративно поджигающие сигарету. Хотелось заорать им в лицо: «Что, завидуете?! Да чему тут завидовать!!! Забирайте его с собой!! И валите все вместе отсюда!».

Странно, но тебе стало значительно легче. Злоба ушла. Осталось лишь глухое раздражение где-то внутри. Глубоко внутри.

Вы попрощались у остановки. Точнее это он с тобой попрощался. Ты с ним попрощалась уже давно.

Ты шла домой и думала о прошедшей встрече. Ты была уверена, что нравишься ему. И ты твёрдо знала, что он тебе не нравится. Извечный вопрос: что делать? Как сказать ему, не обидев? Как поступить?

Почему так случается? Есть люди красивые, а есть некрасивые. Для баланса? Ведь всё в природе сбалансировано. Добро и зло. Красиво и некрасиво. И всегда ли любовь побеждает эти различия? Всегда ли она уравнивает людей? Конечно, нет. Есть люди, которые с самого рождения окружены вниманием, на которых не могут налюбоваться дома, в школе, на работе. И одни из них находят свою вторую половинку среди менее или даже гораздо менее привлекательных, а другие среди таких же, как они. И баланс тут только в первом случае, потому что во втором, кто-то остался с разбитым сердцем. Сердца разбиваются, но все ли восстанавливаются снова? Если душа и сердце не могут залечить рану, даже спустя достаточно длительное количество времени, то что тогда происходит с человеком? Как он переживает это? Он остаётся навсегда одиноким? Нет ничего хуже одиночества. И старости в одиночестве, когда кроме таких же старых соседок, как ты больше никого нет. Что же тогда делать, чтобы не быть одному? Стоит ли жить, чтобы ответить на этот вопрос? «Полюбите себя, и тогда все вас полюбят» – декламируют из журнала в журнал модные глянцевые издания. Какая чушь! Писали люди, которым, наверно, не знакома проблема одиночества. И пока ты решала, как расстаться с одним, все твои мысли занимал другой. Но он тебя не замечал. И ты так страдала от этого.

Прошел месяц.

Ты сидела на бордюре. Проходили мимо люди. Прохожих было мало. В тот момент ты поняла, что тебе наплевать на всех. Ты ковыряла палкой в луже. Ты срывала траву, пробивающуюся сквозь асфальт. Ты не помнишь, о чём думала. Наверно, о том, что никогда бы не села на мокрый асфальт в джинсах. Ты точно знаешь, что не думала об институте. Ты надеялась, что не думала о друзьях. Ты думала о чём-то отвлечённом. Например, о своём собственном фильме, который мечтала снять. Прошло достаточно много времени. Ты помнишь, что сначала небо насупилось, а потом полил дождь. Тогда ты встала и пошла домой. Люди вокруг бежали, обгоняя тебя. Они старались чем-нибудь укрыться. Твои белые кроссовки стали серыми. Заходя в квартиру, ты чувствовала, что на тебе нет сухой нитки.

Было темно. Ты лежала в постели в сухой фланелевой футболке, оставшейся от отца. Собственно, это единственное, что он оставил. Мокрая одежда сушилась в коридоре. Дождь стучал по крышам и асфальту. Вода потоками соединялась в линию. Журчала, встречаясь с углублениями и неровностями. Гром вторил ей. Музыка. Как тебе нравится эта музыка. Звуки воды. Гром. Природа полна гармонии. Вода течёт по водосточной трубе. И с невыразимо прекрасным звуком разбивается об асфальт.

Ты лежала на постели и думала о ноктюрне.

Просто два дня уже шёл дождь. Просто два дня назад ты узнала то, что знать не надо. Тот, о ком ты совсем недавно думала с нескрываемым волнением, в компании друзей высказался о тебе. Он сказал, не выбирая выражений, в твёрдом уме и трезвой памяти всё, что думает о каждой девушке в вашей компании. И ты была в их числе. Один «добрый» человек, который там был в этот момент (твоя хорошая знакомая), всё тебе передала. Ты, конечно, понимаешь, что она опустила большую часть повествования чисто из человеческого такта и сострадания, но и того, что осталось от его монолога тебе хватило.

Ты представляла себе побережье. Золотой песок. Камни, выступающие из воды. Между ними прозрачная, сверкающая на солнце морская вода. И на песчаном дне, немного выступая из воды, лежит раковина с жемчужиной внутри. Перламутровая, розоватого цвета. Мгновение и вот она уже на камне. Неизвестно откуда появляется молоток. Он существует сам по себе, без человеческой руки. И этот молоток начинает разбивать раковину. Он бьет по ней до тех пор, пока на её месте не остаётся только перламутровая пыль. Лёгкий тёплый ветерок нежно сдувает её с камня над поверхностью воды.

Потом тебе снилось, что ты подходишь к зеркалу, но вместо себя видишь человека, сложенного из мозаики. Но все части перепутаны. Мозаика сложена неправильно. Ты отсоединяешь один паззл и ищешь другой, который бы стал его логическим продолжением, но не можешь найти. И тут ты рассыпаешься.

Ты проснулась. «Музыка» за окном продолжала звучать.

Ты не пошла в институт. Не было желания туда идти. Нет, не из-за него. Ты просто поняла, что не любишь его. Да, его слова задели тебя достаточно сильно, но это была не боль любви. В какой-то мере тебе от этого стало легче. Ещё одна проблема решилась сама собой.

Часам к четырём у тебя возникло непреодолимое желание что-нибудь нарисовать. И ты достала шесть или семь листов, чёрную гелевую ручку и начала рисовать. Линия… ещё одна. Ты отложила этот листок и взяла второй и начала писать. Ни на секунду не останавливаясь. Ничего не сочиняя. Фразы сами ложились на бумагу. Рука не успевала за ними. Когда страница подошла к концу, ты поставила точку, отчеркнула и подписала лист. Ниже написала слева свою фамилию, а справа поставила число. Потом взяла другой лист. Написала на нём послание и в самом конце сделала то же самое, что и на первом.

Оставила их лежать на столе, а сама пошла и легла на диван. Ты уснула. Проспала не больше сорока минут. Проснулась оттого, что сон опять превратился в кошмар.

Есть ты не стала. Тебе просто не хотелось. Уже стемнело, значит, мать сегодня домой ночевать не придёт. Тебе было всё равно.

Тебе хотелось спать, но мысль о том, что тебя снова будут мучить кошмары, заставила поискать в тумбочке снотворное, и оно было там. Ты села на постель, высыпала на простыни все таблетки, штук двадцать, взяла стакан с водой и начала по одной глотать, потом запивать водой, чувствуя, как она спускается до желудка, потом взяла три таблетки, положила их в рот, набрала воды и проглотила. Ты экспериментировала с таблетками до тех пор, пока они все не кончились. Только тогда ты почувствовала сытость и легла спать.

Письма, написанные тобой, прочитали все, кто знал тебя. В милиции был запротоколирован факт самоубийства. А письма так и остались лежать на столе. Постель осталась неубранной. Твоя мать оставила комнату нетронутой после того, как оттуда вынесли тело.

Липецк, 2004

Звезды

фантасмагория

Шли быстро.

Звёзды падали дождями и противно скрипели под ногами.

– Когда этот звездопад закончится?

Шли дальше. Ускорили шаг.

Наконец дошли до двери огромного здания. Дверь автоматически открылась.

Она стряхнула звезду с рукава, сняла капюшон. Подошла к прилавку.

– Время есть?

– Сколько вам? – усталые глаза девушки-продавщицы и запах фруктовой жвачки.

– «Много.»

– «Много» нет, есть «Мало» и «Очень мало».

– Давайте «Мало».

– Четыре звёзды. Платите в кассу.

Выгребла из кармана. Две звезды. Обратилась к подруге.

– Есть две звезды до завтра?

Пошарила. Нашла. Дала.

Опять второпях вышли и пошли вниз по улице.

Звёзды продолжали сыпать. Но постепенно тухли.

– Скоро утро. Сколько у тебя времени?

– 10 минут. Теоретически.

– А практически?

– Немного меньше.

– На сколько?

– Секунд на десять.

Зашли в квартиру.

В 10 утра Лена уходила. Обернулась в поисках ключей. В зеркале увидела её отражение, сидящее на кухне. Защемило. Кислородом сдавило лёгкие. Лена зашла на кухню и обняла её.

– Я просто попрощаться.

Неловкая пауза. Желание попрощаться, запомнить такой: сидящей на стуле и молча пишущей.

Задержалась на пороге. Комок подкатил к горлу. Лена боялась, что потом придёт обида на себя за то, что не предостерегла, не сказала…

Дверь закрылась.

Она посмотрела в окно. Порыв Лены усугубил её состояние. Чёрная безысходность заполнила пустую душу. Лимит времени истекал.

Она вышла из подъезда. Дворник тяжёлой лопатой сгребал в кучу потухшие стеклянные звёзды. А потом зачерпнул горсть и сел на скамейку.

Достал коробок спичек и зажёг парочку. Звезда засветилась. Прогорела секунд десять и обуглилась.

Она села рядом.

Они зажигали звёзды.

Беленький молча стоял за её спиной. Когда потухла последняя звезда, она обернулась. Старик молча пошёл убирать остальные звёзды. Беленький хотел сесть рядом.

– Пойдём. – она стряхнула осколки звезды с подошвы.

Они пошли. Он готов был идти за ней до конца неба.

– Сколько у нас?

Беленький пересчитал.

– Десять звёзд.

– Скажем, что одну отдадим завтра.

– А если…

– Выкручивайся сам.

Они вышли на дорогу. Шли десять минут по пустой трассе.

– Спасибо. Мне самому никогда не собрать столько. – он по-собачьи посмотрел на неё.

Она хмуро смотрела под ноги и думала о том, что у неё слишком слабые лёгкие.

Они вышли на протоптанную дорогу. Спустились вниз к реке. Беленький пытался помочь её спуститься, сам попутно утопая в белом песке.

Ждущие сливались с мутной серой водой.

Беленький отдал бархатный мешочек. Выжидающе хлопали длинные ресницы.

Ждущие отрицательно покачали головой. Дали понять: придётся доплачивать. Прямо сейчас.

Она обняла Беленького: «Десять секунд». Непонимающе хлопнули ресницы.

Десять рук взяли её. Запихнули палки под одежду. Придали ей форму пятиконечной звезды. Отволокли к воде. Отпустили. Дали понять: время пошло.

Беленький побежал, отсчитывая секунды. Затих за камнями. Выглянул. Ждущих не было. Плача спустился. Не умел плавать. Залез в воду. Захлёбываясь, выволок на берег свою единственную звезду. Вытащил палки. Звезда угасала.

Взял на руки. Понёс.

Она лежала на холодном операционном столе. Свет бил в глаза. Было холодно и пусто. Она приподнялась. В ногах стояла женщина.

– Пошли.

Она снова легла. Чувствовала усталость.

– Времени мало. Пошли. – женщина торопилась.

Она молчала.

– Я пришла за тобой. Пора.

Спокойно:

– Я не пойду. – Она чувствовала лёгкие волны по телу. Слышала далёкие глухие голоса.

Нервно:

– Не тебе решать. Я пришла, значит время вышло. Пошли. Ты должна уйти.

– Я остаюсь.

Спокойно:

– Смирись и обрети покой.

Почти согласилась. Мысль током вернула смысл.

«Я ещё не любила!»

Женщина пропала. Был только свет и люди. И шёпот:

– Уже прибор отключили. Хотели выносить. И вдруг очнулась.

Беленький сидел на полу в коридоре. Слёзы из голубых глаз. Прижимал её плащ.

С неба сыпались золотые звёзды.

Она лежала в постели. Беленький сидел на полу.

Молчание. Потоки света в окно от звёздного дождя. Разгар ночи.

Она повернула голову в его сторону:

– Иди ко мне.

Она словно увидела его впервые.

Она вышла из подъезда. Дворник сгребал потухшие звёзды белого дня.

Вернулся домой. Снял шапку. Разулся. Женщина отошла от окна.

– Что ты ей дал?

– Коробок спичек.

Женщина вернулась к окну. Закинула полотенце на плечо.

– И что она с ним делает?

Старик сделал вид, что не расслышал. Ушёл в другую комнату. Достал коробок спичек. Положил себе в карман. Улыбнулся в усы:

– Зажигает звёзды.

Лена попыталась подняться. Машина давно скрылась. В ногах стояла женщина.

– Пойдём. Я пришла за тобой. Пора.

– Пора. – она приняла поданную ей руку.

Липецк, 2007