скачать книгу бесплатно
Жерар усмехнулся, вылил в стакан остаток пива из бутылки и стал медленно набивать трубку, щурясь на висящую напротив рекламу ликеров «Болс» – голландец в национальном костюме и ветряные мельницы. Следуя бессознательным путем ассоциаций, его мысли скользнули на голландскую живопись, на рубенсовских женщин, на старого греховодника Руффо, на «Вакханку». Что хорошо – то хорошо, это будет вещь. Он откинулся назад в затрещавшем плетеном кресле и сладко потянулся, сцепив пальцы на затылке, охваченный радостным ощущением творческой удачи и яростной жажды работать – работать без отдыха, до изнеможения.
В подъезде ему опять встретился портье.
– Еще раз здравствуйте, дон Хесус, – весело сказал Жерар и, уже на полпути к лифту, обернулся: – Кстати, как чувствует себя Анита? Надеюсь, лучше?
Портье бросил полировать суконкой и без того начищенную до золотого сияния львиную морду и печально взглянул на Жерара.
– Боюсь, что нет, – покачал он головой.
– В чем дело? – спросил тот, возвращаясь.
– Вчера был доктор, – медленно сказал портье со своим чуть шепелявым акцентом уроженца Галисии, – он сказал, что у нее слабые легкие, что ее нужно отправить в горы – есть такие детские колонии, в Кордове, – но это стоит денег. Я получаю четыреста песо, сеньор Бусоньер, жена зарабатывает не больше трехсот, мы не можем отправить Аниту в эту колонию… Но я думаю, он может ошибаться, этот доктор, у нас в семье не было никого со слабыми легкими…
– Надо полагать, в Испании другой воздух, дон Хесус.
– Но ведь доктора часто ошибаются? – с надеждой спросил портье.
– Безусловно. Безусловно. Вот что, дон Хесус, – Жерар решительно взял его за пуговицу, – вы не пробовали обратиться с этим делом в фонд социальной помощи?
– Когда же я мог обратиться, сеньор Бусоньер, я только вчера узнал. Моя двоюродная сестра писала в этот фонд бумагу, когда в прошлом году ее Пако упал с лесов и сломал себе ноги, а патрон отказал ему в пособии. Ей не отвечали семь месяцев, а потом ответили, что ничего не могут сделать. Зачем я буду туда писать? Я не перонист, не член партии. Жена Пако…
– Хорошо, вот что, – нетерпеливо кивнул Жерар, перехватывая другую пуговицу. – Прошение вы все-таки напишите – укажите, сколько нужно денег. У меня есть кое-какие связи, я вам это устрою. Безвозвратное пособие, так что платить вам ничего не придется. Принесите мне завтра, и самое большее через десять дней деньги у вас будут. Ясно? Только никуда не ходите, я сделаю это сам.
Оставив растерянного портье, Жерар быстро зашагал к лифту. У себя в ливинге он швырнул на диван пиджак, закурил и прошел в соседнюю комнату, служившую мастерской. С холста с еще не прописанным фоном, лукаво прикусив цветущую веточку, смотрела на него томными глазами «вакханка» – непоседливая райская птичка, сеньорита Элен Монтеро, Беба. Он долго разглядывал ее, насвистывая сквозь зубы. «Черт побери, да ведь она красавица», – подумалось ему вдруг почти с удивлением. А он и не замечал. Тут же эта мысль заслонилась другой – рука! С левой рукой что-то не так, сколько ни бился. Ладно, это переделаем послезавтра, а пока можно поработать над антуражем…
Продолжая весело насвистывать, он натянул измазанную красками блузу и стал перебирать кисти.
Беба вернулась в Линьерс вечером, допоздна прошатавшись по магазинам. Ее сожительница по комнате и товарка по профессии была уже дома и по обыкновению читала, лежа в постели.
– Привет, – сказала она, отложив книгу в яркой глянцевой обложке. – Ну, что нового?
Беба сбросила туфли и с облегчением вздохнула:
– Страшно устала. Ты сегодня работала, Линда?
– Нет. Сказал – нет настроения. Целый день валяюсь…
– А что это у тебя?
– «Последний экспресс». Не читала?
Беба, уже начав стаскивать платье, высвободила голову и посмотрела на обложку:
«Последний экспресс»? Нет, вроде не читала. Интересно?
– Оторваться нельзя, тут один слепой сыщик, понимаешь…
– Слепой? Почитаю… Ой, сейчас все лопнет… Как же это может быть, слепой – и сыщик? Сегодня у меня опять пополз чулок. Видишь? Еще хорошо, что вверху, – не видно. Я просто похолодела, когда почувствовала.
Линда посмотрела и снова взялась за чтение.
– Дрянь этот нейлон, я тебе говорила – покупай другой номер. Насчет аванса не спрашивала?
– Спрашивала. Подожди, сейчас схожу под душ, потом все расскажу. Включи пока чайник – будем пить мате.
Беба надела старый купальный халатик, сунула ноги в шлепанцы и вышла из комнаты, размахивая полотенцем. В конце коридора, возле лестницы, уже сидел за колченогим столиком дон Пепе – старый неудачник и игрок на скачках. Его сожитель не переносил табачного дыма, а дон Пепе курил черный бразильский табак, поэтому он все вечера просиживал здесь, в коридоре, со спортивной газетой в руках и бутылкой дешевого красного вина на столе.
– Ола, дон Пепе, – приветливо бросила Беба, проходя мимо. – Опять мух травите?
– Что делать, – рассеянно отозвался тот, всецело поглощенный изучением таблицы заездов. – Что делать, девочка…
Когда Беба, выкупавшись, вернулась к себе, чайник уже кипел, стуча крышкой.
– Выключи, лентяйка, не слышишь? – крикнула она подруге, доставая из шкафа принадлежности для чаепития – сахарницу, жестяную коробку с парагвайским чаем и маленькую, в кулак величиной, выдолбленную сухую тыковку. Всыпав в тыковку ложку чая, похожего на искрошенные сухие листья, она положила туда же кусок сахара, долила кипятком и, помешав напиток витой серебряной трубочкой с фильтром на нижнем конце, протянула его Линде.
– Вот тебе и слепой, – задумчиво сказала та, отложив книжку и усевшись на кровати с поджатыми под себя ногами. – Если бы все были такими слепыми… – Она покачала головой и, взяв тыковку, приложилась к трубке. Потом отдала ее подруге. Беба с удовольствием втягивала терпкий, горьковатый напиток, пока тыковка не опустела. Потом снова долила ее кипятком.
Мате полагается пить молча. И они – горожанки, выросшие среди асфальта и железобетона и воспитанные на голливудских фильмах и детективных романах, – пили его в торжественном молчании, передавая друг другу выдолбленную тыковку и по очереди потягивая напиток че-рез трубочку; сто лет назад их бородатые прадеды, перегонявшие гурты скота через бескрайние просторы пампы, так же молча передавали мате из рук в руки на вечерних привалах, сидя вокруг костра на брошенных на землю седлах, когда тихо звенит гитара и в огромном небе алмазами дрожит и переливается Южный Крест…
– Что же он тебе ответил насчет аванса? – спросила наконец Линда. – Отказал? Мой всегда отказывает.
– А мой – нет, – с торжеством в голосе ответила Беба. – Знаешь, что он сделал? Я рассчитывала самое большее на пятьсот, но в последний момент набралась храбрости и попросила тысячу, а он дал две.
– Серьезно?
Линда опять улеглась и, не глядя, нашарила возле себя пачку сигарет и зажигалку. Закурила и Беба.
– Ну что ж, поздравляю, – продолжала та. – Но только смотри, мне такая щедрость кажется подозрительной.
– Ничего не подозрительная, мы просто договорились, по-деловому. Я сказала, что эти деньги отработаю. У него много заказов.
– Такие авансы обычно приходится отрабатывать в постели, моя дорогая. И ты это знаешь ничуть не хуже меня.
Линда взглянула на подругу и снова взялась за чтение.
– С тобой просто противно говорить, – после недолгого молчания сказала Беба. – На все ты смотришь как-то так…
– Как «так»? Я знаю жизнь немного побольше, чем ты. Вот и все. Да и ты ее знаешь, не прикидывайся.
– А я и не прикидываюсь… Просто я верю, что он порядочный человек, – упрямо повторила Беба, катая в ладонях пустую тыковку. – Вот! А это главное – когда веришь.
– Слушай! – сказала Линда, откладывая книгу. – Когда ты перестанешь быть дурой, интересно знать? Затвердила, как попугай: «верю», «верю»! Вспомни, что у тебя получилось с твоим Джонни Ферраро! Ты тогда тоже мне доказывала – «порядочный», «из хорошей семьи», «сын фабриканта». А ему только и нужно было с тобой переспать. А потом: «Adios muchachos!»[3 - «Прощайте, ребята!» (исп.) – слова из популярного в Аргентине танго.].
– Не смей о нем упоминать – сейчас! – вспыхнула Беба, вскочив на ноги. – Как тебе не стыдно! У тебя нет ни капельки простого…
Ее прервал стук в дверь и голос хозяйки:
– Сеньорита Алонсо, к телефону!
– Иду, донья Мерседес! – громко ответила Линда, лениво вставая. – Дай-ка мне халат. И не вопи, я тебя просто предупреждаю. Понимаешь?
Через пять минут она вернулась и, торопливо стащив халатик, через комнату перебросила его подруге.
– Толстяк Эусебио достал кучу контрамарок на «Лили», на десятичасовой, – сообщила она, распахнув скрипучую дверцу шифоньера. – Кажется, там собралась вся наша банда. Идешь?
– Не хочу… – покачала Беба головой, смотря куда-то в окно.
– А я пойду. Дочиталась сегодня до одури… Ты почитай, не оторвешься.
– Ладно, – так же рассеянно кивнула Беба.
Линда оделась и ушла. Беба побродила по комнате, бесцельно трогая вещи, потом закурила и легла, выключив свет. Вспомнив о Джонни Ферраро, она поплакала – не так, как плакала год назад, а просто по привычке и от жалости к себе. Две выкуренные подряд сигареты оставили после себя горький привкус; она встала, почистила зубы и тщательно прополоскала рот. В коридоре дон Пепе оживленно обсуждал с кем-то шансы жеребца Патрисио, где-то через улицу Карлос Гардель рыдающим голосом пел одно из своих знаменитых танго, за стеной уныло и настойчиво тренькал неумелый гитарист. Беба ворочалась с боку на бок, пытаясь уснуть. Когда в час ночи вернулась Линда, она еще не спала. Та начала раздеваться в темноте, едва слышно мурлыкая такты какой-то незнакомой песенки.
– Можешь зажечь свет, я не сплю, – вздохнула Беба. – Хороший фильм?
– Хороший, советую посмотреть. Там эта Лесли Карон, француженка. А у меня новость – знаешь, кого я встретила? Своего бывшего патрона из «Teatro de Revistas», носатого Линареса. Когда мы прогорели, я слышала, будто кредиторы его засадили, – а сейчас снова выплыл. Такой шикарный, в английском костюме, на пальце вот такой бриллиант. Но самое главное, что он опять собирает труппу – готовит сейчас какое-то новое обозрение, и вроде у него уже наклевывается турне по перешейку. Коста-Рика, Гондурас, Никарагуа… если не врет. Так вот он опять приглашает меня к себе. Что ты скажешь?
– По-моему, он жулик…
– Ясно, жулик, это я и без тебя знаю! Но импресарио он хороший, этого у него не отнимешь. Зарабатывает сам и дает заработать другим. Если предложит честный контракт, я, пожалуй, поеду. Надоело мне здесь до смерти, по крайней мере попутешествую…
– Пожалуй, – согласилась Беба. – Ты завтра не работаешь?
– С моим поработаешь, жди! – закуривая, Линда дернула плечом. – День пишет, неделю думает… Психопат несчастный. С удовольствием бы его бросила – все-таки противно, когда тебя изображают в виде какой-то кучи треугольников. А тебе и в этом повезло, подумай.
– О да. Я у него на холсте получаюсь даже красивее, чем на самом деле. Поедем с утра в Оливос? Я тоже свободна, искупаемся, пожаримся на солнце.
– Если будет погода, можно съездить. А теперь давай спать. Бай-бай, беби.
5
Дон Ансельмо Руффо оказался точен по-американски – ровно в пять минут двенадцатого в передней раздался короткий звонок. Жерар лениво поднялся с дивана и, выколотив трубку о край пепельницы, пошел открывать.
– Прошу, – кивнул он, увидев маленького сухого старичка в черном, с крокодиловым портфелем под мышкой. – Как дела, сеньор Руффо?
– Благодарю вас, – пискливо ответил старичок, – дел слишком много, чтобы они могли быть хорошими. Приходится работать, несмотря на возраст, сеньор Бюиссонье.
Войдя в гостиную, он положил портфель и перчатки и, вынув из кармана старомодное пенсне, криво нацепил его на нос.
– В половине двенадцатого у меня заседание административного совета, так что я только на минутку… – Он выжидающе глянул на Жерара.
– А я и не собирался вас задерживать. Заказ в основном выполнен, через недельку сможете за ним прислать. Может быть, у вас будут какие-нибудь дополнительные указания… Прошу сюда, налево, здесь у меня временная мастерская.
Остановившись перед «Вакханкой», Руффо сцепил за спиной пальцы и с минуту молча разглядывал картину. Натянутое выражение его морщинистого личика, когда он обернулся к Жерару, сразу показало тому, что заказчик разочарован.
– Это и все – в основном? – кашлянув, тонким голосом спросил Руффо.
– Разумеется, не считая фона и деталей.
– М-да… Конечно… – Руффо снял пенсне и принялся тщательно протирать стекла носовым платком. – Говоря откровенно, сеньор Бюиссонье, безусловно, вещь талантливая, нет спора, но, говоря откровенно, я ожидал несколько иного.
– А именно? – спокойно спросил Жерар.
– Видите ли, дорогой маэстро… Мы с вами не дети, не так ли?.. Я думал, что в разговоре с вами достаточно ясно дал вам понять, какого типа вещь мне нужна… М-да… Повторяю, мы с вами – взрослые мужчины…
– Вы сказали, – возразил Жерар, вскидывая бровь, – что хотели бы иметь картину «игривого», как вы изволили выразиться, содержания. Этим вашим указанием я и руководствовался. Мне кажется, выражение лица и поза этой молодой дамы достаточно игривы. По крайней мере, я не рискнул бы повесить эту работу в доме, где бывает подрастающая молодежь.
– Дорогой маэстро, у меня в доме нет подрастающей молодежи, и это соображение меня нисколько не беспокоит… При выборе картин я обычно руководствуюсь только своими вкусами, а не… требованиями общепринятой морали… М-да…
– Послушайте, давайте говорить без загадок! Очевидно, я настолько туп, что не умею их разгадывать. Конкретно – чего вы от меня хотите?
– Видите ли… Позвольте показать вам одну вещь, чтобы было более наглядно… Где это я оставил бумаги?..
Руффо вышел в соседнюю комнату и тотчас же вернулся, расстегивая замки портфеля.
– Мне как раз сегодня принесли одну вещь, – проскрипел он, вынув маленький альбом в свиной коже. – Вот, скажем, взгляните на это… Это приблизительно подобный сюжет, но…
Жерар взял протянутый ему открытый альбом – «издание для знатоков» – того рода, что обычно хранят в запертом ящике письменного стола и показывают приятелям на холостяцких пирушках. Несколько секунд он молча смотрел на хорошо отпечатанную цветную репродукцию, потом поднял взгляд на сухонького старичка в черном.
– Вы что, в своем уме? – очень тихо спросил он. – И это мне вы предлагаете написать для вас подобную вещь?
– Вопрос относительно моего ума я нахожу несколько неуместным… М-да… И нетактичным, – с достоинством отозвался Руффо. – Что касается остального, то на этот раз вы поняли меня правильно. Я имею в виду именно подобный жанр… Ничуть, впрочем, не стесняя вашей творческой свободы.
Жерар коротко рассмеялся.
– Вот что, старина, – невежливо сказал он, с треском захлопнув альбом. – Забирайте свой «подобный жанр» и проваливайте отсюда, пока я не спустил вас в мусоропровод!
Руффо оторопело взглянул на него, потом спрятал альбом и щелкнул замком портфеля.
– Должен сказать, я был лучшего мнения о европейской воспитанности, – проскрипел он, выходя из мастерской впереди Жерара. – Что ж, не смею настаивать… Будем считать наш договор расторгнутым… М-да… В таком случае, сеньор Бюиссонье, я желал бы получить обратно выданный вам аванс.
Жерар шагнул к письменному столу и остановился.
– А, ч-черт… – пробормотал он сквозь зубы. – Вот что, этих денег сейчас у меня нет, я их истратил. Можете считать за мной. Подписать вексель?
Руффо снял пенсне и стал медленно натягивать перчатки.
– Вексель… М-да… Нет, сеньор Бюиссонье, к чему?.. Между джентльменами можно обойтись без этого, с меня достаточно вашего слова. И вообще не торопитесь с этим. Мне неважно, будет ли это через неделю или через две… Не правда ли? Вы вернете эти деньги, когда вам будет удобнее, вместе с квартирной платой.
– Что?..
– Я сказал – вместе с квартирной платой, – повторил Руффо, – с платой за квартиру, в которой вы живете…
– Какое вам дело до моей квартиры, черт вас подери?
Руффо посмотрел на Жерара почти добродушно.
– Разве мистер э-э-э… Брэдли, разве он не сказал вам, что этот дом принадлежит нашей компании?
